Сornelius Молдавское Барокко
Осень в Тирасполь приходит медленно и поэтому незаметно. Дожди начинают пахнуть не летней свежестью, но уже мокрыми листьями, и однажды утром просыпаешься, и первый раз в году приходят мысли о грядущей зиме.
Тирасполь 1985 года. Октябрь.
На гражданского прораба Петю Варажекова было больно смотреть. Печальный стоял он во дворе строящегося девятиэтажного дома перед группой военных строителей и ждал объяснений.
Мастер ночной смены вздохнул и выпалил:
– Ну кончились у нас балконы, а план давать надо!
Петя поморщился от окутавших его паров перегара и ещё раз посмотрел на дом, всё ещё на что-то надеясь. Но ошибки быть не могло: действительно, в стройных рядах балконов зияла дыра. Дверной проём был, окно было тоже, а вот балкона не было.
– Что будем делать? – риторически спросил Петя.
– А давай краном плиты подымем, да подсунем балкон, когда привезут, – предложил военный строитель рядовой Конякин. Все подняли глаза на кран, в кабине которого сидел крановой – ефрейтор Жучко. Крановой уже давно наблюдавший свысока за собранием, приветливо помахал рукой.
– Дурак ты, Конякин, – сказал Петя с выражением. Конякин тут же согласно закивал. – Что, давно не видел, как краны падают?
Все опять посмотрели вверх на кранового. Прошлой зимой в Арцизе упал кран. Крановой тогда остался жив, но его списали со службы по дурке.
– Стахановцы хреновы! – добавил Петя. – Идите отсюда!
На самом деле во всем виноват был дембельский аккорд, на котором находились монтажники, перекрывшие этаж без балконной плиты (разбитой пополам ещё при разгрузке) и каменщики, лихо погнавшие кладку поверх свежего перекрытия. Предлагать будущим гражданским подождать с аккордом и значит, с дембелем, было несерьёзно, да и поздно уже. Дело было сделано.
Петя вздохнул. Вся неделя была какой-то сумасшедшей. Сначала приехавший после дождя главный архитектор наступил на кабель от сварки и от неожиданного поражения электричеством подбросил высоко вверх стопку документов с подписями. Результатом этого была визит инспектора по технике безопасности, разрешившийся большой попойкой. Затем какая-то сволочь в лице "пурпарщика" (прапорщика по-молдавски) Зинченко продала половину наличного цемента, и Пете пришлось ехать на цементный завод и опять напиваться, на этот раз за цемент. А теперь вот это.
Он зашёл в вагончик-прорабку, где терпеливо ждал задания на день сержант Михайлюк, призванный со второго курса физфака столичного университета. Под два метра ростом с широкими плечами и огромными, как "комсомольская" лопата, руками, он попал в стройбат ввиду неблагонадёжности, и был немедленно назначен бригадиром – официально из-за размера, неофициально – в пику замполиту.
– Ты видел, что они там налепили в ночную? – спросил его Петя.
– Нет, а что случилось?
– Да вон, посмотри, – и Петя махнул рукой в сторону стройки.
Михайлюк согнулся пополам и стал смотреть в окно, обозревая чёрную дыру отсутствующего балкона и кривую кирпичную кладку над ней.
Он выпрямился, посмотрел на Петю и сказал:
– Молдавское Барокко.
Петя вздохнул.
– Чё делать будешь? – спросил бригадир.
– Да чё делать, – опять нажрусь, теперь с архитектором, – обречённо констатировал Петя. – Отправь своих бойцов, пускай дверь заложат. Только сегодня, а то какой-нибудь чудак ещё выйдет на балкон покурить. И займитесь вторым подъездом наконец.
– Ладно, сделаем, – ответил Михайлюк и двинулся к выходу.
Петя набрал телефонный номер Управления.
– Слышь, Витальич, это я, Петя. Приезжай.
– Шоб вот это ты меня опять током бил?
– Не, ЧП у нас, балкон пропустили, – признался Петя.
– Ни хрена себе! Шо вы там такое пьёте? – после паузы спросил Валерий Витальевич, архитектор.
– Ой, не спрашивай, приезжай, с городом надо разбираться или дом ломать.
– Ладно, жди.
Петя повесил трубку и высунулся из окна прорабки. Увидев Михайлюка, он крикнул:
– Бригадир! И отправь бойца за гомулой, да получше, Витальича опять поить будем. Сержант показал пальцами, ОК, мол. И Петя скрылся в глубине прорабки.
Возле бригадного вагончика толпа воинов-строителей ожидала постановки задачи.
– Груша, Чебурашка, ко мне! – позвал Михайлюк. От толпы немедленно отделились два невзрачных силуэта, один из которых тащил за рукав второго – Груша и Чебурашка, наречённые так сержантом за поразительное сходство с грушей и Чебурашкой соответственно. Оба были призваны с Памира. Груша страдал падучей, и эпилептические припадки его поначалу сильно пугали бригадира, но потом он привык, и только старался оттащить бьющегося солдата от края перекрытия, накрыв ему голову бушлатом. Чебурашка же выделялся среди земляков необщительностью и постоянно удивлённым выражением лица. Первое было вызвано тем, что говорил он на языке, которого никто кроме него не понимал и определить не мог, несмотря на то, что всех, вроде, призывали из одной местности. Русского он, естественно, не знал тоже, а чебурашкино удивление, судя по всему, было прямым следствием неожиданного поворота в его горской судьбе, занёсшей его неизвестно куда и зачем…
Неблагонадёжный Михайлюк всегда сажал эту пару в первый ряд на политзанятиях и втайне наслаждался очумелым выражением лица замполита, объясняющего Чебурашке в двадцатый раз про КПСС и генсека.
– Груша, ты старший. Видишь, вон балкона нет на третьем этаже? Заложите дверь доверху. Окно оставьте. И не перепутай. Вопросы есть?
– Есть, – сказал Груша. – Новый кино есть, индийский. Давай пойдём?
– Груша, иди и трудись, пока я тебе в чайник не настрелял. Если всё будет в порядке, то в воскресенье пойдёте в культпоход, – ответил Михайлюк, применяя политику кнута и пряника. Политика сработала, и довольный Груша потащил Чебурашку за рукав в сторону подъезда. Чебурашка, как всегда удивлённо, оглянулся на сержанта и зашагал за Грушей, бормоча под нос что-то, понятное только ему.
После обеда в тот же день в прорабке сидели Петя, архитектор Витальич, замкомроты лейтенант Дмых, обладавший сверхъестественным чутьём на пьянку и зашедший "на огонёк", и сержант Михайлюк. На столе стояла уже сильно початая трёхлитровая бутыль с красным вином. Дмых рассказывал очередную историю из своей афганской службы, когда Петя краем глаза уловил в углу вагончика какое-то движение.
– Мышь! – заорал он.
Михайлюк, вполне захмелевший к тому времени, встрепенулся и, схватив первый попавшийся под руку предмет, запустил его в угол. Оказалось, что под руку ему попалась сложенная пополам нивелирная рейка, которая от удара разложилась и придавила убегающее животное одним из концов. Лейтенант встал из-за стола, подошёл к полю боя и поднял мышь за хвост.
– По-моему, притворяется – сказал он, поднося мышь к глазам, чтобы получше рассмотреть добычу. Почувствовав, что блеф её раскрыт, мышь изогнулась и цапнула офицера за указательный палец.
– Ай! – вскрикнул Дмых и дёрнул рукой, разжимая одновременно пальцы. Мышь, кувыркаясь в воздухе, описала сложную кривую, одним из концов закончившуюся в банке с вином, где она и принялась плавать. Коллектив наблюдал за ней с немым укором.
– Что будем делать? – задал привычный сегодня уже вопрос Петя. Неделя явно была не его.
– Какие проблемы? – спросил замкомроты – Чайник есть?
– Вон стоит, – показал Петя на алюминиевый армейский чайник, не понимая, с какого бодуна лейтёхе захотелось чаю.
Лейтенант взял чайник и вылил из него воду в окно, затем взял банку с вином и перелил вино вместе с мышью в чайник, а после, через носик чайника перелил вино назад в банку. Мышь немедленно заскреблась в пустом чайнике, очевидно, требуя вина.
– Всё, наливай дальше, – скомандовал он Пете.
После секундного неверия Пете вдруг стало всё равно, и он стал разливать.
Лейтенант выпил первым; после него, убедившись что он не упал, схватившись за горло в страшных муках, стали пить остальные.
Часом позже, Петя вышел из прорабки и окинул взглядом дом. Ведущий в пустоту проём балконной двери все ещё имел место быть.
– Эй, бригадир, – позвал Петя, – вы когда дверь-то заложите? – спросил он высунувшегося в окно Михайлюка. Тот посмотрел на дом и удивился:
– Вот уроды. Спят, наверное, где-то.
Он вышел из вагончика и направился в дом.
Петя присел на деревянную скамеечку, сколоченную из половой доски плотниками, и зажёг сигарету. Он курил, и дым уносило ветром куда-то в серое небо. Начинались осенние сумерки.
"Уже октябрь", – подумал Петя. Он затряс головой, отгоняя грустные мысли.
Из подъезда вышел сержант и, ни слова не говоря, сел рядом с прорабом.
– Ну? – спросил Петя.
– Даже не знаю, что сказать, – ответил Михайлюк.
– Что не знаешь? Они дверь будут закладывать сегодня или нет?
Михайлик посмотрел на Петю и сказал:
– Они уже заложили. Входную дверь в квартиру.
Петя бросил окурок на землю и затоптал его носком ботинка. Он что-то пробормотал.
– Что? – не услышал Михайлюк.
– Молдавское Барокко, – повторил Петя.
Rembat Дневальный по роте майор Каширин
Дневальный по роте рядовой Азимов томился на тумбочке. Беда подкралась незаметно со стороны мочевого пузыря. Зов природы звучал все громче и громче, выхода не было и будущее рисовалось мокрым и противным. Азимов пытался действовать по уставу и вызвать второго дневального или дежурного по роте:
– Ди-ни-вальни-и-ииий! Рахматов, чуууурка злааая!
Нет ему ответа. Второго дневального, рядового Рахматова, забрал с собой старшина роты красить что-то на чердаке.
– Дииижурный! Дииижурный по роте, на выход! Пажаласта!
Дежурный по роте сержант спал как убитый, и на жалобное блеяние Азимова не отзывался. В конце концов, ремонтный батальон – это не страшно уставная учебка какая; в случае катастрофической надобности можно на две минуты и отлучиться от тумбочки, если бы не два "но".
Первое "но" заключалось в том, что дежурным по части был капитан Пиночет. Для Пиночета не существовало никаких компромиссов, поблажек и уважительных причин. В случае, если Пиночет заставал пустующую тумбочку, он забирал ротный барабан, в самой тумбочке хранившийся, и таким образом наряд автоматически оставался на вторые сутки, ибо без барабана никакой дежурный по роте наряд не примет. Оставить на вторые сутки весь наряд Азимову не улыбалось. Сержант, возглавлявший наряд, был парнем хорошим, и подводить его Азимов никак не хотел.
Второе "но" заключалось в том, что тумбочка была расположена прямо напротив кабинета начальника штаба. НШ, как назло, сидел в своём кабинете, и дверь держал открытой.
Азимов держался двумя руками чуть правее штык-ножа и переминался с ноги на ногу. Вот интересно, если будет лужа, затечёт к НШ в кабинет или нет? Майор Каширин – офицер замечательный… но никто ещё не пытался намочить его кабинет. Не хотелось Азимову быть первым.
– Ди-ни-вальный! Ди-и-и-журный!
Наконец, начальнику штаба надоел этот полный безмерной скорби крик. Он нехотя оторвался от своих бумаг и выглянул в коридор:
– Азимов, задолбал орать. Что стряслось?
– Тащ майор, туалета нада!!! Ой как нада!
Майор Каширин с жалостью посмотрел на Азимова, глаза которого были уже размером с блюдце и не моргали.
– Две минуты тебе хватит? Я за тебя постою. Давай сюда повязку!
Азимова моментально сдуло. Его тень ещё бежала по коридору, а сам он уже громко пел туркменскую песню в сортире. НШ натянул повязку дневального на рукав кителя и усмехнулся. Когда он последний раз дневальным стоял? Четырнадцать… нет, пожалуй, все пятнадцать лет назад. Вот хохма будет, если сюда комбат зайдёт и обязанности дневального по роте спросит. "Дневальный по роте назначается из солдат… и, в виде исключения, из наиболее подготовленных майоров". НШ засмеялся. В это время у него в кабинете зазвонил телефон. НШ побежал в кабинет и успел поймать трубку.
А в это время… Ну да, ведь дежурным по части стоял капитан Пиночет. Вместо того, чтобы сладко спать в честно отведённое ему время, Пиночет пошёл с внезапной проверкой портить жизнь наряду по роте. Увидев пустую тумбочку, Пиночет хищно обрадовался, схватил барабан и направился к выходу.
Майор Каширин, увидев в приоткрытую дверь уползающий ремень барабана, прервал свой телефонный разговор с начальником штаба дивизии, невнятно извинился и бросился в коридор. Там он успел схватить барабан за ремень и тем самым остановить грабительский налёт Пиночета. Капитан Пиночет, не оборачиваясь, продолжал тянуть за собой барабан с майором и приговаривал:
– Поздно, поздно, голубчик. Раньше надо было пустой башкой думать. Вторые сутки, вторые сутки! А не надо с тумбочки слезать, не надо!
Однако майор Каширин был мужик крепкий. Он резко дёрнул барабан на себя; при этом Пиночет, не ожидавший сопротивления, обернулся и замер. НШ осторожно вынул барабан из ослабевших капитанских рук, резво подбежал к тумбочке и там вытянулся, отдавая по всем правилам честь дежурному по части. Пиночет машинально поднёс ладонь к виску, начиная сомневаться, а не лёг ли он на самом деле спать и не снится ли ему интересный сон. Начальник штаба решил немного разрядить обстановку и, не опуская руки от фуражки, представился:
– Временный дневальный по роте майор Каширин!
Ответа не было. Пауза затягивалась. Все смешалось в пиночетовском дежурном мозгу, к тому же не спавшем всю ночь. Капитан пытался собрать мысли в кучу, но они торопливо разбегались. НШ начал терять терпение. Он раздражённо спросил:
– Чего надо-то? Зачем пришёл? На барабане побарабанить?
– Дак… Вроде ничего не надо… Разрешите идти?
– Идите, – ответил НШ.
– Есть! – Пиночет развернулся и строевым шагом вышел из расположения, продолжая держать ладонь у виска и сомневаясь в увиденном.
Тут вернулся Азимов, блаженно улыбаясь. НШ всучил ему барабан и повязку и сказал:
– Тут дежурный по части приходил. Барабан взять хотел, я не дал. Давай на тумбочку быстрее, хватит с меня дневальства. А то ещё старшина сортир мыть пошлёт.
Rembat Баллада о несвежем сале
После того, как будучи дежурным по части, капитан Пиночет застучал сам себя комбату, его довольно долго ставили дежурным по парку. Это было довольно унизительно для офицера: на этот пост всегда заступали прапорщики и даже иногда сержанты. Замечено, что в наряде даже офицеры и прапорщики должны кушать. Молодые, неженатые лейтенанты и прапорщики с отвращением кормились солдатской едой. Люди посолиднее приносили еду с собой из дома, а положенную пайку отдавали своим подчинённым в наряде. Некоторые не стеснялись угостить солдата и домашней едой.
Не таков был капитан Пиночет. Он с видимым удовольствием лопал положенную ему солдатскую кашу, после чего в дежурке догонялся домашними бутербродами. Он уходил в комнату отдыха и с чавканьем уничтожал огромные шматы сала, после него оставались груды яичной скорлупы, пустые консервные банки. Никогда не приходило ему в голову, как это действовало на вечно голодных солдат. Да нет, никто не точил зуб на его еду, но ведь он выходил из комнаты отдыха и, сыто отдуваясь, рассказывал, какое дерьмо эта каша, и какое классное у него сало. И в подробностях расписывал, как именно его жена солит сало. И сколько чесночку кладёт. Ну кто ж выдержит такое издевательство?
В тот день дневальными по парку стояли младшие сержанты Саша и Лёша. Оба они изрядно устали от Пиночета. Зрел бунт. Пиночет только что у них на глазах сожрал кусок сала, бережно упаковал остатки на завтра и критиковал рыбу, съеденную им на ужин. Сержанты вышли из дежурки и закурили. Лёша злобно сказал:
– Может, ему утром в чай плюнуть? Или сало солярой протереть? Ну не красть же его сало: западло! Да чтоб он обожрался своим салом до колик! Чтобы это сало мыши съели!
Саша задумался.
– Есть идея… Кто там старшим наряда по столовой? Дима? Стой здесь, я скоро вернусь.
В столовой произошёл странный разговор. Сержант Дима топал ногами и кричал:
– Да ты охренел! Поймать ему крысу! Да пошёл ты! Сам лови! Что погоди, что погоди?! Не надо живьём? Мёртвую крысу?! Вот как дам сейчас! Что? А меня не… Пиночет? Пиночет, говоришь… Так бы и сказал. Я в деле.
Ночью в парк из столовой пришёл Дима. Он принёс что-то, завёрнутое в грязное вафельное полотенце. Лёша с отвращением спрятал свёрток в пожарном ведре.
Утром Пиночет ушёл в столовую на завтрак. Когда он вернулся в дежурку с целью продолжить завтрак куском сала, в дверях его встретил встревоженный Саша.
– Товарищ капитан, вы вечером сало ели?
– А тебе какое дело?
– Товарищ капитан, а сало ваше нормальное было, ну там свежее, не горчит?
– А с каких это пор еврей салом интересуется? Га-га-га-га!!!
Саша распахнул дверь в комнату отдыха. На полу под топчаном лежал капитанский свёрток с салом. Свёрток был заметно распотрошён, бумага на сале надорвана. Пиночет нахмурился, наклонился и поднял свёрток. Вдруг свёрток со стуком упал на пол. Под топчаном, в полуметре от свёртка, лежали два крысёнка. Каждый крысёнок держал в лапках кусочек капитанского сала. Оба они были абсолютно и безнадёжно мертвы. Пиночет побледнел, как Майкл Джексон, глаза его медленно полезли из орбит. Капитан схватился за горло и выбежал из дежурки.
Через час дежурным по парку заступил весёлый прапорщик Грищенко.
– Вы что это с Пиночетом сделали, гады?
– А что случилось-то?
– Да отравился он чем-то вечером. Сейчас ему в санчасти промывание желудка делают; возможно, придётся в госпиталь везти.
Rembat Литовский праздник в ремонтном батальоне
В целях борьбы с дедовщиной в рембате ввели новшество: ответственного офицера, который оставался в казарме на ночь. Назначался ответственный офицер из штабных майоров. Чем ответственный офицер был ответственнее дежурного по части, неизвестно… Обычно ответственный майор полночи занимался утруской и усушкой мозгов какому-нибудь менее ответственному лейтенанту, дежурящему по части, а затем запирался в своём кабинете и банальнейшим образом спал.
Самым ответственным из всех ответственных был, разумеется, замполит батальона майор Кукушкин. После просветительной беседы с дежурным по части он не завалился сразу спать, а пошёл по территории рембата проверить уставной порядок. Пошёл майор Кукушкин не просто так, а по наводке своего осведомителя. Оперативная информация гласила, что сегодня солдаты литовской национальности что-то замыслили и ведут себя подозрительно тихо.