К вам летит лом!
Ночная смена. Капитан Л. обходит оборудование и проверяет несение службы бойцами расчёта. Но не только своего. Он сидит в диспетчерской вместе с начальником расчёта энергетиков (позывной "Третий"). И поскольку раз в час ходить лень, то они действуют совместно. Раз в 2 часа один из них обходит и свои владения, и оборудование своего коллеги, наводя ужас на засыпающих бойцов. Затем это же делает другой.
Майор Б. остался без мозга: капитан Н. убыл в столовую и "четвёртому" это известно. Внезапно открыв ЩПТ (щитовую постоянных токов), капитан Л. натыкается на бойца, выдавливающего из фольги буквы "ПВО" для дембельского альбома. Это криминал – не положено на боевом дежурстве фигнёй заниматься. Но это не расстрельный криминал – боец все-таки бдит и пасёт оборудование.
Капитан Л.: Ага! Артель художественных промыслов имени гарнизонной гауптвахты?
Ефрейтор Х.: Ну товарищ капитан! Ну… Ну я не сплю же! И параметры снимаю, вот журнал заполнял.
Капитан Л. (с издёвкой): Дембельский? Впрочем… Есть шанс искупить кровью!
Ефрейтор Х.: ???
Капитан Л.: Беги в ремуголок, тащи молоток. Тот, что на длинной ручке.
Ефрейтор Х. (радостно): Разрешите выполнять?
Капитан Л.: Не вижу пыли за вами!
Боец мгновенно исчезает и через две минуты материализуется вновь с молотком.
Капитан Л: Видишь короб воздуховода? Тот, что над релейным шкафом? Вот лезь на шкаф и молотком по воздуховоду хреначь. Раз в 3 секунды примерно. Пока не дам отбой. А я в диспетчерской слушать буду и знать, что ты при деле.
Ефрейтор, недоумевая, лезет на шкаф и, размахнувшись, наносит первый удар по коробу. Короб гудит.
Капитан Л: Ага! Вот так примерно. Не разнеси только сдуру. И уходит.
Короткая справка. Объект – он без окон, понятно. Потому как должен выдерживать попадание N-килотонной супостатской БЧ на расстоянии M. И воздухоснабжение помещений по коробам осуществляется. По тем самым. А тот 5-й воздуховод, на котором ефрейтор сейчас симфонию исполняет – он аккурат на КТП ведёт. Включается ГГС.
Майор Б.: Первый четвёртому. Четвёртый! Слышу удары в воздуховоде. Что там у вас?
Капитан Л: Первый, да ничего особенного. Лом в воздуховод засосало. (личный состав расчёта, слышащий ГГС, подсаживается поближе в предвкушении…)
Майор Б. (после паузы, явно тупит): Как это – лом?
Капитан Л: Да так. Бойцы полезли решётку воздухозаборника поправлять, ну и лом упустили. (Личный состав, слышащий ГГС, падает как подкошенный).
Короткая справка: сосёт в заборнике и правда сильно – бойцы, постирав форму, её на входную решётку бросают. 15 минут – все сухое. Но никакого лома засосать туда, ясен пень, не может, и нужно быть полным дебилом, чтобы в это поверить.
Майор Б.: А где он сейчас?
Капитан Л: Кто?
Майор Б.: Кто-кто, дед Пихто! Лом где? Вы что там, с бодуна что ли?
Капитан Л: Да откуда ж я знаю, где он сейчас – слышишь ведь – по воздуховоду гнездует! У нас удары тише уже, видать, он в сторону технологов намылился. Нужно воздуховоды прослушивать, чтобы его отследить. (Расчёт уже не может хохотать, он всхлипывает и задыхается).
И тут… И тут майор Б. делает то, что вся часть будет вспоминать годы! Он берет микрофон экстренной ГГС ("Глас небес" – по нему объявляют только "Ракетное нападение условно" во время учений) и объявляет:
"Внимание по станции! Всем закрыть задвижки вентиляции. По воздуховоду идёт лом!Повторяю: всем закрыть…"
Если бы в этот момент и правда объявили Ракетное нападение, то никто бы не тронулся с места. Никто бы просто не смог. Это был уже не смех, налицо были признаки удушья. Когда вернулся с обеда Н., то обо всем произошедшем ему поведали ещё у лифта. И он сидел, давясь от хохота, не в силах подняться на КТП.
Майор Б. на этот раз не стал докладывать. Это уже было бы самоубийство, некомпетентности все-таки должен быть какой-то предел. А капитана Л. он стал бояться и перестал изводить расчёт. Вот теперь занавес!
Processor Капитан Голубенко
Тормозная площадка товарного вагона, последнего в составе, который везёт меня из Хабаровска куда-то в Казахстан, значительно романтичней любого места в моей родной в/ч 28161, где я служу уже третий год. Едем мы на битву с высоким урожаем. С Дальнего Востока в Казахстан отправляются транспортные батальоны, сколоченные по принципу "с миру по нитке" – от каждой воинской части по нескольку автомобилей. В середине состава несколько теплушек: три для нас, одна для штаба батальона, одна для кухни. Между штабным вагоном, локомотивом и последней площадкой протягивается связь, но у наших связистов не хватило провода, и связь до последней площадки не дотянули. В конце состава два вагона с запчастями. Моя машина, ЗиЛ-157, стоит на третьей платформе от конца состава.
Перед отправкой капитан Голубенко, наш комвзвода, распределял обязанности на всю дорогу. Нашему пятому взводу, кроме прочего, выпадало круглосуточно нести дежурство на последней площадке эшелона. Я дал кулаком в бока двум корешам из нашей части, и мы вызвались бессменно нести там дежурство до самого Казахстана. Капитан удивился, но не возражал.
Капитан Голубенко удивлялся редко. У меня за полтора месяца нашего с ним знакомства, предшествующих отправке на целину, сложилось о нем мнение, как о человеке, который знает, что ещё будет, и что уже было. Наш взвод, собранный по крохам из разных воинских частей Хабаровска, в ожидании отправки разместили на пустыре. Капитан прибыл из Советской Гавани, и мы, находясь в Хабаровске, были приданы батальону, который формировался там. Мы поставили палатки, в два ряда составили машины, прямо перед нами были ворота армейских авторемонтных мастерских. Голубенко устроился жить там, а мы и рады были. И вот тут начались необъяснимые странности. Нельзя сказать, чтобы капитан нам надоедал. Заходил, посматривал, чего-то советовал. И всегда в руках у него был прутик с какого-нибудь кустика. Он никогда нас не ставил в строй; если ему надо было что-то всем сообщить, он просто говорил: "Ребятки, подойдите", и мы просто подходили толпой. "Ребята, если кому-то надо куда, подойдите, скажите, до которого часа". И после того, как кто-то опоздал, собрал нас и сказал: "Ты сам назначил время, когда вернёшься. Ты сказал, до часу ночи. Так вот, до часу ночи я знаю где ты, в час ноль одна я не знаю, где ты. Умей планировать своё время, а главное, умей держать своё слово, разбейся, сделай возможное и невозможное, но сдержи. А теперь загибайся". И врезал пару раз прутом по заднице провинившемуся.
Он не требовал доклада по возвращении. Ребята отпрашивались до четырёх, до пяти утра, он всегда отпускал и всегда знал, кто когда возвращался. За полтора месяца, которые мы провели на этом курорте, к нам ни разу не заглядывали всевозможные проверяющие, которые роились на противоположной стороне пустыря, где ожидали отправки другие батальоны. Их там строят по сто раз на дню, гоняют, а мы загораем, книги в библиотеке мастерских берём, читаем, а вечерами по очереди отправляемся на проверку местного населения, лучшей его части, на предмет выяснения отношения к военнослужащим срочной службы. И однажды кого-то из наших загребла комендатура. Не рассчитал дозу, поздно заметил патруль, бегал плохо… Так вот, капитан плюнул, сел в машину и через полчаса привёз донжуана на пустырь. Собрал нас и сказал, чтобы мы сами принимали решение, что с ним делать. Мы решили оставить, капитан врезал ему двадцать розог своим прутиком, и на том все и кончилось. Капитан отмазал у Хабаровской комендатуры! За полчаса! Это уже не странность. Капитан, по нашим понятиям, сотворил чудо. Да за таким капитаном…
И вот мы расположились на этой площадке. Отобрали у поварят чайник, набрали воды и вечером пустились в путь. У меня с собой фотоаппарат, в машине полбардачка плёнок, вокруг Клуб Кинопутешествий. Биробиджан, Благовещенск, Свободный, Шилка и Нерчинск. А между ними тайга, сопки, реки, чистые, с песчаными берегами и галечными перекатами. Воздух голубой. Обзор 270 градусов, не то что из вонючей теплушки. Романтика, однако! Днём мы на площадке все втроём сидим, путешествуем.
Посреди этой романтики остановился наш эшелон на какой-то забайкальской станции. Товарный поезд – не трамвай, на минуту не останавливается. Спрыгнули мы с площадки размяться. Смотрим, рядом, на соседнем пути, в вагон товарный дверь приоткрыта. Заглянули, а там полный вагон деревянных бочек, только в середине немного места, и сидит там грузин, а перед ним одна бочка на боку и краник в ней. Спросили у него, что все это значит? Вино, говорит, везу колхозное на Дальний Восток. Ну, мы отошли, по карманам пошарили, воду из чайника выплеснули и к грузину:
– Продай нам вина, а?
– Слушай, зачем продай, я тебе, солдату, так налью.
И не взял денег, а вина налил в солдатский чайник с кавказской щедростью. Сгонял я в какой-то ларёк, что виднелся невдалеке. А там, кроме вафель, ничего съедобного. Взял три пачки. И выпили мы это вино, вафлями зажёвывая. И такое вино вкусное оказалось, что пошли мы к грузину ещё раз.
– Слушай, дорогой, ты нас вином угостил, спасибо, но теперь продай нам, очень понравилось.
И набрал нам ещё вина виночерпий, еле уговорили деньги взять. Только подошли к площадке, а тут дежурный по эшелону идёт. Я хватаю чайник и к крану, метрах в пятидесяти торчит. Чайник поставил, гимнастёрку снял, обливаюсь до пояса и на ребят поглядываю. Ну не выливать же! Вода холоднючая, зараза, у меня уже на шее иней выступил. Наконец, дежурный отчалил.
– Чего он так долго торчал, – спрашиваю. – Воды хотел попить, видит, ты за водой пошёл…
Мы на радостях и второй чайник по-быстрому приговорили, набрали в него воды ледяной, а тут и тепловоз зацепили, и помчались мы дальше. Вокруг красота, объективом её ловлю и затвором щелкаю. Но второй чайник повёл себя предательски. Плёнка быстро кончилась, я открыл фотоаппарат, убедился визуально, что плёнка вся вышла, понял, что засветил плёнку, понял, что хорошее вино сыграло со мной плохую шутку, закрыл фотоаппарат и загрустил. Запасные плёнки в бардачке; вроде и рядом, но в таком состоянии перелезть через вагоны по крышам нечего и думать.
Но тут, к моей радости, поезд все тише и тише, и вот уже совсем ползёт. Дорога там извилистая, вокруг тайга, далеко вперёд не просматривается. Но удалось увидеть, что тепловоз входит на перегон на жёлтый. Значит, следующий может быть красным, вот он и тянет потихоньку. Сунул я ребятам фотоаппарат и сиганул с площадки за плёнкой.
Если бы я сиганул влево, на междупутье, все бы обошлось. Но чайник продолжал делать своё чёрное дело, и я сиганул по привычке вправо. А по откосу бежать оказалось тяжеловато. Вино в животе плескалось, обломки вафель плавали в вине, как весенние льдины, и все это мешало переставлять ноги. Обогнал полтора вагона, оставалось полвагона, и вот они, платформы. Но тут машинист увидел следующий светофор. Зелёный. Почувствовал это по тому, что теперь просто бежал рядом с серединой вагона и не мог продвинуться вперёд на миллиметр. Да ещё и дорога под уклон. Пора возвращаться на площадку, фальстарт! Немного сбавил темп, поглядывая назад, поджидая площадку, и в последний момент споткнулся о какую-то булыгу. Не упал, но потерял полсекунды. Площадка пронеслась мимо! Я выскочил на шпалы между рельсами и припустил за своим поездом. Вы когда-нибудь пробовали бегать что есть сил по шпалам? А сообразить на ходу после кавказского вина, что по междупутью бежать легче? После полчайника чудесного вина с вафлей? Интересно, кто установил, что именно такое расстояние должно быть между шпалами? Какого он был роста?
Пацаны пребывали в мечтательном настроении. Они как-то отрешённо, мне даже показалось, равнодушно смотрели, как в пяти метрах от них за поездом, соревнуясь с двумя секциями тепловоза ТЭ-3 и пытаясь попадать точно на шпалы, мчится их товарищ. Я не мог им орать, и так дыхание на пределе. Но до них вдруг дошло, что тут не просто развлекаются или готовятся к Олимпиаде. Вскочили, засуетились. А до площадки уже метров десять. Показываю им вниз, на магистральный кран, показываю жестами, чтобы его открыли. Перегибаются, смотрят на сцепку, потом на меня, потом опять на сцепку. Не понимают. Покрутили ручку тормоза… Ага, её можно крутить до вечера! Тут у меня дыхалка совсем закончилась. Показал я им, чтобы пилотку бросили. Бросили пилотку, поняли, а сигареты зажилили. И уехали.
Подобрал я пилотку. Ну, сейчас следующий будет, сяду. Но следующий появился минут через десять, и шёл он на зелёный, километров под сотню. И следующий за ним тоже. Во все внезапно потемневшее небо нарисовался портрет капитана Голубенко. Я понял, что надо идти на станцию. Сошёл в тайгу, выломал палку, разделся, свернул все шмотки в узел, повесил палку с узлом через плечо и пошагал на запад. Было около полудня.
Поезда проносились мимо, рявкая на меня гудками, я поглядывал, чтобы не оказаться между составами, день был солнечный, вполне можно было сойти за туриста с пачки сигарет "Памир". Попутные поезда шли гружёные брёвнами, встречные поезда были точной копией попутных, та же сосна и листвяк. Страна большая, все при деле…
Часа через два впереди показался большой железнодорожный мост с запреткой и будкой с часовым на противоположном берегу. Сойти с дороги, обойти мост, переплыть реку. Река широкая, течение быстрое, крокодилы в Сибири не водятся, пить охота, вода холодная в кране была, в реке не намного теплей будет, плаваю хорошо, с сапогами на голове не пробовал, до реки по тайге идти, если переплыву, то и после. Комар заест, медведь закусит – взвешивал я за и против. Оделся и попёр на мост.
Часовой на том берегу тупо смотрел на незнакомого солдата, бодро шагающего по тщательно охраняемому объекту. Я поравнялся с ним, спокойно прошёл мимо, и, когда между нами было уже несколько метров, окликнул меня. Я подошёл, он никак не мог прийти в себя, наверное, думал, что он спит на посту и это все ему снится. Документы у меня были в кармане гимнастёрки, я объяснил человеку, что поезд мой остановился на перегоне, я спрыгнул в кусты, поскольку в теплушках нет туалета, а поезд взял, да и ушёл, пока я штаны натягивал. Очень правдивая, жизненная история, но часовой не поверил и вызвал караул. Прибежал караул, проверил у меня документы. Начкар, наверное, раньше выспался, поэтому соображал хорошо и в историю мою поверил почти сразу, только сдвинул пилотку на лоб, да затылок почесал. Тут станция недалеко, километров пять, обрадовал он меня. А закурить у меня нет, не курю я.
И потопал я на станцию, радуясь, что не узбеки сегодня в карауле стояли. Но хоть воды попил из фляжки. На станции сразу к диспетчеру завалился. Объяснил ситуацию. "Вот черт", – говорит он мне. – "А я только что "пассажиру" зелёный дал. Но за ним идёт такой же воинский эшелон, как тот, от которого ты отстал. Я ему два жёлтых повешу, ты как, на ходу сядешь?" – "Конечно, а закурить у тебя есть?" – "Не, не курю я…"
Пошёл я к пятой и шестой рельсе, тут эшелон подоспел. Запрыгнул на него, помахал диспетчеру ручкой и поехал своих догонять. Впереди, платформ пять, усмотрел часового возле машины. Я к нему перебрался, а он тоже не курит. Вот чёрт! Не успели мы с ним парой слов перекинуться, поезд наш вдруг тормозит и останавливается на перегоне. И бегут к нам дежурный по эшелону с дневальными, снимают меня с платформы и ведут в штабную теплушку. Господа офицеры увидели, как я запрыгнул на платформу, позвонили на тепловоз.
И давай мне допрос учинять, кто я и откуда, и кому ручкой махал и почему. Один мои документы в руках держит, а сам спрашивает, сличает. Наверное, замполит. И хочется ему орден получить за поимку шпиона империалистического, пытавшегося выкрасть секретную схему перестановки колёс у автомобиля ГАЗ-51 или, что ещё хуже, срисовать внешний вид карбюратора К21Г. Но я держался, как учили правильные детские книжки держаться советских разведчиков в застенках гестапо, своих не выдавал, и в конце концов замполит понял, что ордена за меня ему не дадут, вздохнув, вернул мне документы и пообещал сдать в Чите в комендатуру. Пусть там разбираются.
Попадать в комендатуру мне вовсе не хотелось. Прощай целина, с позором в часть вернут, а то ещё и дезертирство пришьют. На стене штабного вагона проступил лик капитана Голубенко. Затосковал я слегка. Ну, ничего, до Читы ещё почти сутки, за это время что-нибудь придумается.
Тут вдруг наш состав притормаживает, идёт все тише и тише и совсем останавливается посреди тайги. И на платформы лезет толпа мужиков с косами, да баб с корзинками всякими. Наверное, где-то поблизости сено косили, а машинист местный, с ним заранее договорено, да кто ж знал, что ему воинский эшелон подцепят? Нежданные пассажиры скоренько разместились на платформах под машинами, и поезд тронулся, а дежурный по эшелону принялся крутить ручку телефона, ругать машиниста и требовать немедленной остановки. После обещаний всех мыслимых и немыслимых кар на его голову машинист остановил состав. Дежурный в сопровождении дневальных, оставив одного дневального охранять меня, чтобы я не сбежал, и прихватив ещё несколько человек, бросился ловить нарушителей. Шум, гам, по кустам носятся толпы народа. Один мужичок сел под пушистую ёлочку, достал термос, налил чаю. Сидит, тормозок жуёт, чаем запивает. Вокруг беготня, ловля диверсантов, а его никто не трогает. Он ведь ни от кого не убегает. Развеселил меня этот мужик.
Тепловоз дал гудок, и поезд медленно пополз. Дежурный с дневальными запрыгнул в вагон, бабы с мужиками опять, высыпав из тайги, влезли на платформы. Мужик под ёлкой допил последний глоток, завернул термос, положил его в котомку и тоже прыгнул на платформу. Дежурный плюнул в тайгу. Машинист двинул вперёд контроллер. Мы помчались дальше.
Солнце уже почти касалось сопок, когда мы наконец остановились на маленькой станции, скорее, полустанке "Жанна". К кухне потянулись гонцы от теплушек с бачками и чайниками. Товарищи офицеры гурьбой пошли туда же. Я подошёл к двери. Поезд стоял в трёх метрах от густого кустарника.
– На минуту, за кустик – сказал дневальному.
– Давай, только быстро.
Спрыгнув с вагона, не спеша зашёл за куст. Сто метров со скаткой, противогазом и карабином на зачёт в части пробегал за 13,8 секунды. Теперь, наверное, поставил мировой рекорд. Но углубляться в тайгу не стал, а свернул в сторону тепловоза, подполз к краю кустарника напротив него и стал смотреть вдоль состава. Голосов слышно не было, но было видно, как из вагонов вдруг посыпался народ. Выждав с полминуты после того, как последний скрылся в тайге, я чуть не ползком шмыгнул за тепловоз и поднялся в кабину к машинистам. Ребята были молодые, быстро въехали в ситуацию и начали по рации долбить "Жанну", чтобы давала отправление. Запросили, где мой эшелон, номер его ещё в Хабаровске я записал. Разрыв шесть часов!