Переход на Большую Ньюфаундлендскую банку не предвещал ничего неожиданного. Вахт не было и после рабочего дня мы расползались по каютам. Корпус равномерно раскачивался, и это было давно привычно. Но произошло что-то, что заставило судно лечь лагом (бортом к волне). Волна ударила в борт и всё, что было на столе, с грохотом полетело в дверь. Мы ещё ничего не поняли, но что-то неприятно шевельнулось в мозгу. Через пару минут встал двигатель. Всё погрузилось в полумрак, только редкие аварийные аккумуляторные светильники давали жиденький свет. Все высыпали в коридор. Упираясь в переборки, спрашивали друг друга - что случилось. Сверху никаких команд или объявлений не было. Видно там тоже растерялись. Но слухи быстро распространяются по судну и вскоре все узнали, что управление потеряно, а из-за большого крена остановился главный двигатель. Запустили аварийную динамку и стали выяснять причины. Наконец-то очнулся мостик. Дали команду: "Задраить все иллюминаторы и водонепроницаемые двери наружного контура! Выход на открытые палубы запрещён!". Проверили рулевую машину. Исправна, а управления нет. Выходит либо сломался баллер (вертикальный стержень, соединяющий перо руля с рулевой машиной), либо вообще потеряли перо руля. Вот тут-то и вспомнили о посадке на мель по выходу из дома. Значит было повреждено перо руля или фланец баллера. В Светленьком, при водолазном осмотре, ничего не заметили. За время рейса волнами разбило повреждённое крепление руля и перо благополучно легло на дно Атлантики. Если бы "трёху" (так называют третьего помощника или третьего механика), Сергея Витальевича не списали тогда, то сейчас бы ему припомнили как он пытался таранить остров. Дело было серьёзное и могло кончиться плачевно. Мы, пацаны, конечно, не знали, что такое остаться без хода и управления в штормовом океане. Доводить до нашего сведения серьёзность ситуации никто не собирался. Да и вообще, про нас, зелёных, забыли сразу. Первым делом дали по радио "SOS" и начали сооружать плавучий якорь из трала и пустых бочек, набитых в него. Это могло повернуть траулер кормой на ветер, тем самым уменьшив бортовую качку. Помогло, но ненадолго. Несколько свирепых рывков и стальные ваера (стальные тросы, на которых тянут трал) лопнули. Понятно. Этот вариант отпадает. Потерянный трал стоил немалых денег, да и набивать новый уже было нечем. Тогда принято было решение ставить на корме парус, дабы повернуть нос на ветер. Собрали брезенты, скрепили их покрепче между собой и натянули на кормовой портал. На бумаге это легко, а при штормовом ветре и в брызгах ледяной воды, это почти невыполнимо. Но жажда жизни сильней. Ребята у боцмана в команде были опытные и сильные. С помощью лебёдок всё-таки натянули полотнище и все, затаив дыхание, наблюдали как "Таран" потихоньку выворачивает носом на ветер. Может из этой затеи и был бы толк, но опять не рассчитали. Когда вышли носом на ветер, давление ветра на парус увеличилось настолько, что брезент затрещал. Боцман - Макарыч, увидев такое непотребство, бросился спасать драгоценный парус, пока он не разлетелся в клочья. Он-то уже тогда наверняка врубился, что площадь паруса слишком велика и её нужно сократить. Не знаю, что наш опытный Макрыч сделал не так, только все увидели его мощную фигуру в воздухе. Он держался за шкаторину (нижняя угловая часть паруса), которую всё-таки оторвало и жутко орал. Из-за ветра не слышно было ругался он или вопил от страха. Пока он болтался в воздухе, с него сорвало шапку и сапоги, а размотавшиеся портянки, улетели далеко в океан как лепестки ромашки. Болтался он недолго и минуты не прошло как он отцепился. Но для него, наверное, это были часы на грани жизни и смерти. Боцман кувыркнулся в воздухе и рухнул в карман справа от слипа. Он сильно ударился о фальшборт (сплошное ограждение палубы) , но это его и спасло. Будь фальшборт пониже, он бы просто перелетел через него и упал в воду. При ударе Макарыч потерял сознание и если бы упал за борт, утонул бы наверняка. Можно сказать - родился под счастливой звездой. Как потом выяснилось, ничего себе не сломал, а отделался лёгким сотрясением мозга. Парус же спасти не удалось. Его всё же порвало ветром в клочья. После полёта боцмана, повторять этот подвиг уже никто не захотел. Да капитан бы и не разрешил.
Хватит и того, что потеряли ценный трал и кучу нового брезента, трупов только не хватало. Решено было задраиться полностью и ждать спасателя из канадской зоны промысла. На вторые сутки к нам подошёл БМРТ "Черкесск" из нашей же конторы. Ни пришвартоваться, ни взять нас на буксир он при такой волне не мог. Не спасать он пришёл, а просто поддержать морально, ну и так на всякий случай. Всё-таки не одни. Он штормовал носом на волну, а мы дрейфовали лагом. Задраили всё, что могли и сидели как в консервной банке в ожидании помощи. Болтало так, что при крене приходилось вставать на переборку. Спали в спасательных жилетах. Но это тоже как мёртвому припарка. Если нас перевернёт, выбраться будет почти невозможно. А если и удастся выбраться наружу, в ледяной воде не протянешь и двадцати минут. И это в лучшем случае. Бывало, что спасённые через десять минут, умирали на палубе спасателя. Но в жилете спать было спокойнее. Я, конечно, понимал, что дело серьёзное, но совершенно не представлял себе, что могу подохнуть здесь в таком цветущем возрасте. Такого шторма я больше не видел никогда. Провидению, богам или самой Матушке Природе, наверное, не нужны были тогда наши жизни и океанские волны не пустили на дно нашего ветерана. Все разговоры были только об одном. Как далеко спасатель и когда он сможет к нам подойти? "Черкесск" ещё четверо суток подбадривал нас своим присутствием и когда показался спасатель ушёл в свои рыбацкие будни. Спасибо ему. Мы же, возликовав, стали готовиться к приёму буксирного троса. Ещё почти сутки ушло на то что бы завести буксир. Рвались бросательные концы (тонкий трос с грузом на конце), проводники (трос толще бросательного, но тоньше буксирного, служит для выборки буксирного троса), лопнула скоба на браге (часть буксирного устройства). В конечном итоге умудрились зацепить буксир за нашу якорную цепь и спасательный буксир "Яростный", напрягая свои дизеля, потащил нас "за ноздрю". Это был триумф! Хоть я и не участвовал в заводке буксира, ликовал не меньше других. Ещё бы, спасение пришло, а это на словах не передать, это надо почувствовать самому. По глупости и по неопытности своей я страха не испытывал, но дышать стало как-то легче. Прекратилась эта выматывающая болтанка. Можно было нормально выспаться и полноценно поесть. Варить на камбузе было невозможно, суп выпрыгивал из закреплённой кастрюли. Питались консервами и бутербродами. А что бы заварить чай, приходилось банку с кипятильником держать на весу в сетке и придерживать что бы сильно не раскачивалась. Но потихоньку всё устаканилось, страсти улеглись и разговоры перешли на тему предстоящего захода.
Вот она вожделенная заграница!
Мы уже строили планы на предстоящую отоварку и поэтому, развесив уши, слушали бывалых. В том порту, куда нас волокли, рыбаки наши были постоянными гостями, да и не только наши. Многие из экипажа там бывали неоднократно и давали великодушные советы нам первоходам, где подешевле отовариться и как удачнее сделать "ченьчь" (обмен. От английского слова "change"). Перед нами маячили заветные достижения "загнивающего" капитализма.
Естественно, что перед заходом, первый помощник капитана собрал нас всех на собрание и провёл беседу о поведении советского моряка в иностранном порту. Помполит (помощник капитана по политической части) отвечал перед Родиной за наш моральный облик и был обязан беречь нас от пагубного влияния буржуйских радостей жизни, что бы мы не опозорили светлого облика строителя коммунизма и оставались достойными гражданами великой советской державы. И по всему выходило, что постыдным и вредным было всё, к чему мы, неразумные, так стремились. Я не берусь судить, был ли наш помполит истинно верующим коммунистическим "совком", но отоварку он возил домой не меньше остальных.
После оформления соответствующих портовых формальностей экипажу было дано "добро" на сход. Не все сразу, а по очереди, правда. Когда подошла наша очередь, мы четверо и с нами старпом, сошли на берег. Впервые я ступил на чужую землю. Ходить в городе разрешалось только пятёрками. На четверых рядовых приходился один командир. Правило держаться вместе и возвратиться в строго назначенное время должно было выполняться неукоснительно, так требовала "Инструкция". Выведя нас за ворота порта, старпом назначил время и место встречи, а сам удалился в одиночестве, плюнув на "Инструкцию". Мы же, четверо первоходов, остались один на один с неведомой и загадочной страной, таящей множество тайн и горы сокровищ.
Первая встреча с неведомым капиталистическим миром почему-то не оказала на меня должного впечатления. Нет, конечно, меня поражало обилие разных товаров на прилавках магазинов, потоки красивых автомобилей, яркая реклама, аккуратные и ухоженные домики местных жителей. Но я воспринимал это как должное. Ведь слышал же я, что там всё есть. Приятно удивило меня то, что люди были самые обыкновенные, улыбались, пили пиво в баре, гуляли с детьми и собаками, жили обычной жизнью. И даже большие серьёзные полисмены в чёрной форме с дубинками и наручниками не собирались хватать нас и бить только за то, что мы советские. Вообще никто не обращал на нас внимания, разве что продавцы в магазинах бросались помогать нам в выборе товаров. Никогда раньше я не видел продавца, который бы улыбался тебе и непременно хотел бы продать свой товар. В советском магазине такого просто не возможно было представить.
Потом был "ченьчь", по разному удачный, но всегда по обоюдному согласию сторон. И был мучительный выбор: на что потратить свои жалкие валютные ресурсы. Хотелось всего, моглось очень мало. Деньги кончились очень быстро и в оставшееся до отлёта время мы бродили по городу, узнавая всё новые подробности капиталистического быта. Но увидев всё своими глазами, я ещё продолжал верить в светлое будущее социализма, ибо вера эта вбивалась в мои мозги с младых ногтей. Прозрение пришло позже.
А пока предстоял длительный ремонт судна и руководство решило отправить домой большую часть команды, в том числе и всех практикантов. Первый мой рейс заканчивался, но приключения продолжались.
В назначенный день погрузились в автобус и отправились в аэропорт. Летели с пересадкой в Монреале и далее через океан в Москву. Домой! Домой! Домой! Первое возвращение на Родину после первой долгой отлучки. Там ждут. Там встречают. Но хрен там! Опять Природа внесла свои коррективы. Москва не принимала по метеоусловиям и нас посадили в Киеве. Родина встретила нас настороженными взглядами пограничников и охотничьим азартом таможни. Перетряхнули всё тряпьё, заботливо уложенное в сумки. Тщательно проверили отоварку. Нет ли контрабанды? Увы, в этот раз им не повезло. Добыча ускользнула из цепких лап. Всё разрешённое было по нормам. Самолёт в Москву ждали долго. Спасибо Аэрофлоту, накормили в ресторане аэропорта.
Москва тоже не обрадовалась нашему прибытию. Самолёт для дальнейшего перелёта улетел без нас. Аэропорт "Шереметьево-2" - большой и современный по тем временам, совершенно не приспособлен для длительного пребывания в нём группы беспризорных моряков. Даже просто присесть там оказалось негде. В транзитном зале были кафе и бар, но что там делать без денег? Семьдесят человек со своими пожитками расположились на полу посреди зала. Старшим группы был старпом. Он постоянно куда-то пытался дозвониться, но похоже там его не ждали. Агент, который должен был нас встретить, не появлялся. Народ начал нервничать. Другие клиенты аэропорта, дико озираясь на нас, проскакивали стороной. Некоторые наши ушлые рыбачки уже продали кое- что из отоварки и потянулись в бар за водочкой. Как известно, русские тихо пить не умеют, а тем более обиженные невниманием к себе рыбаки. Администрации аэропорта такая ситуация тоже не нравилась и они решили избавиться от нас. Подали большой автобус и отправили нас во Внуковский аэропорт. А это уже аэропорт внутренних линий и обитали там обычные советские граждане. Там был зал ожидания, там мы не выделялись из прочей толпы и находились вне поля зрения иностранных пассажиров. Не прошло и двенадцати часов, как появился злосчастный агент. Подвыпившие тральцы готовы были порвать его как Тузик грелку. Его спасла пачка денег, которую он привёз и роздал нам в качестве приходного аванса. Все хотели побыстрее получить свои грошики и про экзекуцию забыли. Старпом смотрел как его подопечные получают деньги и лицо его мрачнело от нехороших предчувствий. А вернее он знал что будет. Ведь он летал уже не первый раз. И началось! За исключением нескольких зелёных пацанов, все ринулись к злачным местам залить алкоголем голод и поднять настроение. Я ужасно был голоден и в числе немногих отправился в столовую. Старпом в отчаянии, а может по привычке, решил, что если пьянку нельзя предотвратить, то её надо возглавить и организовать. С этой-то мыслью он и присоединился к большинству. Семь бед - один ответ. И пошла гульба. Шмотки сторожили по очереди те, кто не бухал. Когда объявили посадку на наш рейс, каким-то чудом удалось собрать всех. Но вот переместить эту массу пьяных мужиков в салон самолёта оказалось почти невозможно. Пьяных в самолёт не пускают, но и оставлять тела товарищей не дело. Упрашивали чуть ли не на коленях, клялись всем святым, что будем вести себя тихо. Когда заносили тела в салон самолёта, стюардесса в истерике бросилась к командиру. Она наверняка уже была знакома с пьяными рыбаками и новая встреча её не воодушевила. Командир лайнера пригрозил привязывать буянов к креслам и дал добро на посадку. Немногим, кто стоял на ногах, пришлось изрядно попотеть, пока перенесли всех лежачих в самолёт. Загрузили всех без потерь. Короткий перелёт я не помню. Почти суточная нервотрёпка и совсем незначительное количество алкоголя "срубили" меня как только я рухнул в кресло. Дома, в аэропорту, меня уже никто не встречал. Мы опоздали почти на сутки. Пришлось брать такси. А таксист, почуяв поживу, запросил с меня три счётчика. Торговаться я не стал. Домой хотелось до смерти и деньги для меня тогда не имели значения.
Впереди героя-моряка ждали ласковые объятия родителей, крепкие рукопожатия друзей и сладкие поцелуи подруг.
Ледокол
Довелось мне поработать на одном старом паровом ледоколе. Звался он "Волынск". В своём роде знаменитое сооружение. Построенный в Германии, в 1914 году, он, после небольших перестроек, доходил до своего 75-и летия и был с почётом передан в морской музей одной маленькой, но гордой прибалтийской республики. Тогда она ещё не вышла из состава СССР. У нас самих, средств на сохранение исторической реликвии не нашлось. Надо пояснить, что это был второй проект русского ледокола после макаровского "Ермака". Первый в мире ледокол, детище передовой инженерной мысли, построенный по проекту адмирала Макарова, тоже не был сохранён и растворился в мартеновской печи вместе с прочим металлоломом. Ну что ж, в нашем огромном государстве пропадали ещё и более ценные исторические артефакты. А тут какой-то кусок металла. Так пусть уж лучше "Волынск" сохранится у них, чем пропадёт у нас.
Принадлежал ледокол тогда одной военной организации, призванной обеспечивать боеготовность Военно-морских сил нашего государства. И по мере сил обеспечивали. Согласно штатного оклада. Сочетание военного командования и гражданских специалистов рождало множество курьёзов и недоразумений. Но об этом потом.
Работал я котельным машинистом, а проще кочегаром. Правда, уголь лопатой не кидал, так как котлы уже были переделаны под мазут. Первый раз, спустившись в кочегарку, я с ужасом подумал как я буду управлять этими огнедышащими монстрами. Жутко было смотреть на эти ревущие топки. Автоматики конечно же не было ни какой. Лом, кувалда, факел и "мартышка" (специальный ключ для больших клапанов) - вот и вся автоматика. И тем не менее, человек привыкает ко всему. Я привык не бояться огненной стихии топок. С лёгкостью научился управляться с двумя, затем и с четырьмя котлами. Но работка была ещё та… До стерильности в кочегарке было далеко, но мы после каждой вахты мыли пайола
( металлические листы настила палубы машинно-котельного отделения).
соляркой и вытирали сажу где могли достать. Не давали нашему старичку зарасти грязью. По молодости всё легко. И стоять у колов, на ходу, по восемь - десять часов, тоже вошло в норму. Людей не хватало и работали с обработкой на полтора оклада. Получалось 165 рублей в месяц. Приличная сумма для молодого и не женатого парня, учитывая, что проживание и харчи на халяву. Экипаж в основном состоял из молодых ребят после "шмони" (мореходная школа специалистов рядового плавсостава) и командиров предпенсионного возраста, а то и пенсионеров преклонных годов, как наш старший машинист Феофаныч. Он врос в сталь этого парохода как дуб своими корнями в землю. Несмотря на преклонные года, он ровесник парохода, сохранил ясность ума, но передвигался с трудом. Был он почти лысый, толстый и вонючий. В своей вечной робе, не стиранной по несколько месяцев, и кожаной замасленной кепке, он вылезал из каюты только на ходу. С трудом спускался в машину и садился в кресло у конторки механика в дальнем углу так, что бы не мешать никому. В каюте он жил один. Никто не мог терпеть его запаха. Это была ужасная смесь солярки, масла, копоти и давно немытого тела. На стоянке жил затворником в своей берлоге и очень редко сходил на берег. Работник он был, конечно, никакой. Достаточно потрудился он в своей нелёгкой жизни и теперь просто доживал век в привычной обстановке. Был он вдов. Хотя были дети и внуки, была комната в коммуналке. Но держали его не из жалости, а за его феноменальные способности. Весь пароход был ему известен от киля (основная нижняя балка набора корпуса судна) до клотика (маленькая площадка на верхушке мачты) как своя кепка. По вибрации корпуса, ломающего лёд он определял скорость. В рёве котлов мог расслышать и определить какую форсунку надо менять или чистить диффузор (часть форсунки для распыления топлива). Старые огромные паровые насосы разговаривали с ним одним на понятном ему языке. Через палочку он, как доктор, слушал пульс машины и определял её неисправности. Ладонью измерял температуру бешено вращающегося коленвала и шатунных подшипников с точностью до градуса. И хоть не окончил он мореходного училища, советоваться к нему приходил даже стармех. Даже радист однажды смог восстановить рацию благодаря совету Феофаныча. На молодых он, конечно, брюзжал. Но не зло. И всегда выдавал ценные советы. Вот такой кладезь технической мудрости был наш Феофаныч.
Когда же он потерял способность обслуживать себя сам, его пришлось списать. Отцы командиры вызвали его родственников и устроили пышные проводы. Феофаныча помыли впервые за долгое время и одели в костюм, который оказывается хранился у него в рундуке. В кают-компании накрыли торжественный стол и усадили его во главе. Звучали хвалебные речи и тосты, а он плакал. Плакал потому, что знал, что это были поминки по нему при жизни. Жизнь его держалась только за "родное железо" (многие моряки так зовут свои пароходы) на котором он отходил много лет. А комната в коммуналке - это гроб. И правда, через неделю мы собирали деньги на его похороны.