За месяцы заточения в хисарском зиндане Джасс настолько привыкла к эльфийской манере со значением молчать, что совершенно не обращала на это внимания. Положа руку на сердце, Альс ей даже нравился. Чем-то он бесконечно напоминал Хэйбора, чем-то – Яримраэна – двух мужчин, чье наличие оправдывало существование всего мужского рода в целом. Воин-маг из обители волшебников и девочка-ведьма из позабытого всеми богами городишки, эльфийский принц и хатамитка-убийца. Странные альянсы и странная дружба. Если Хэйбор был именно таким, каким и должен быть настоящий воин, – серьезным, рассудительным и даже немного занудливым, когда дело касалось обучения, то Яримраэн сочетал в себе черты несочетаемые – мудрость и легкомыслие, проницательность и беспечность, осторожность и самонадеянность и еще многое другое, что Джасс искренне считала проявлением его эльфийской сущности. До Хисара ей не доводилось встречать эльфов. Она лишь читала об этом народе в книгах и хрониках, и то в детстве, в Ятсоуне. Она читала о гордыне и надменности, о доблести и непримиримости Дивного народа, и перед глазами девочки вставали закованные в сталь рыцари, нечеловечески прекрасные и не поддающиеся никакому пониманию. Принц оказался иным. Не таким однозначным, что ли? Вечно улыбающегося Унанки тоже трудно втиснуть в привычный канон. И даже ожесточенный Ириен нисколько не походил на книжные образы. Джасс тихонько рассмеялась, когда ей в голову пришла простая и немудреная мысль: эльфы так же, как и люди, бывают разные, и одно лишь причисление к тому или иному народу еще ничего не говорит о том, с кем придется иметь дело. Хэйбор родился человеком, но если бы у него были остроконечные уши и красивые эльфийские глаза, то оллавернский маг запросто переплюнул бы и Яримраэна, и Ириена во всем.
Джасс сидела у Альса за спиной, обняв его за талию. Чтобы волосы не лезли ей в лицо, эльф предусмотрительно заплел их в две косы, обнажив уши. По мнению Джасс, в маленьких мочках хорошо бы смотрелись серьги с жемчугом. Но в отличие от орков, обожающих украшать себя с ног до головы серьгами, кольцами, браслетами и ожерельями, эльф ограничивался либо браслетом, либо кольцом – тончайшим колечком на указательном пальце левой руки. Оно напоминало узкий листочек ксонга, прихотливо свернутый рукой ювелира в трубочку.
Вконец уморенные, полуживые, они добрались до Адоми, что на границе Сандабарского королевства. Маленькая крепость ничего толком не защищала, но была единственным водопоем на многие лиги вокруг, а потому – местом неприкосновенным и почти священным. Невысокая стена, сложенная из необожженных глиняных кирпичей, неровным кругом опоясывала два десятка таких же глинобитных хижин, возведенных в прямой досягаемости от благоустроенного колодца, добротно закрытого от песка, с поилкой для животных. Для путешественников имелся лишь широкий навес без стен. Ленивый тощий чиновник, в гордом одиночестве несший бремя власти, не вставая из гамака, принял положенную пошлину, но от небольшой взятки брезгливо отказался. На что можно потратить деньги в преисподней? На свежие угольки?
Адоми именовали еще Седьмой Точкой, потому что существовало еще шесть подобных крепостей, отличавшихся друг от друга только размерами и количеством чиновников. Чем ближе к столице, тем больше служивых людей. Путь ланги лежал в столицу, и одуревший от жары и лени таможенник взял с них чисто символическую сумму в одну серебряную энитику.
Лошади и люди пили жадно и помногу. Тор умудрился обжечься на солнце, неосмотрительно подставив голую грудь ветру, и теперь у него поднялся жар. Естественно, Мэд и Джасс взяли на себя заботу о тангаре, попеременно делая ему примочки холодной водой с лечебной травой, сорванной хатамиткой по дороге. Если Ириена ее регулярные остановки в зарослях трав чем-то и раздражали, то он помалкивал, оценив по достоинству заботу о Торвардине. Эльф умел быть справедливым, но мало кому демонстрировал эту добродетель. Хатамитки как никто в степи, за исключением орочьих шаманов, разбирались в лечебных травах, поднимая на ноги самых тяжелых больных без капли магии. Степные воительницы, как правило, лишены даже тени магического дара. Как полагал Ириен, в Сестры Хатами девушку приняли только потому, что ее дар оказался слишком слаб и в бою бесполезен.
Тор дрожал в ознобе и бормотал что-то на родном языке, и одного взгляда на него хватало, чтобы понять – ночевать, а возможно, и дневать лангерам придется в Адоми. Проклятое тангарское упрямство. Сколько раз ему говорилось, чтоб закрывал кожу от солнца? Сам Ириен следовал примеру кочевников, с ног до головы закутываясь в широкий плащ-хаву, оставляя открытыми только лицо и кисти рук. Его собственная кожа была не менее тангарской чувствительна к обжигающему солнцу юга.
Эльф не уловил момент, когда задремал, разморенный жарой, точно скатился в густую тень. Однако пробуждение вышло резким, внезапным и даже болезненным. Рука сработала быстрее, чем открылись глаза. Рывок, перекат, косой росчерк стали и... все, вот он уже на ногах.
Закат раскрасил небосвод во все оттенки алого, пурпурного, золотого и лилового, от чего мертвенно-белые стены домов казались нежно-розовыми. Красиво, но где же опасность? Пард смотрел на эльфа с легкой усмешкой, подозревая, что тот стал жертвой кошмарного сна. С кем не бывает? Остальные лангеры бессовестно дрыхли, пользуясь моментом, и только Джасс точно так же напряженно разглядывала небо.
– По-моему, это дракон, – сказала она тихо, подойдя ближе к эльфу.
– Ты тоже чувствуешь? – удивился он.
– Магия дракона сродни магии стихий, – пояснила она. – Он летит с востока.
Они вышли из-под навеса, продолжая ощупывать взглядами небосклон. Драконы жили далеко в море Латин-Сиг, на островах с дышащими дымом горами, и в степь залетали крайне редко. Опасные, прожорливые и очень разумные существа, до сих пор говорящие на лонгиире – Истинном языке Творения, они оставались непобедимыми врагами. Сильнее самого могучего мага любой расы, бессмертные, видевшие еще зарю мира, они внушали почти божественный ужас. Даже в этот миг, пролетая где-то на головокружительной высоте, недостижимый эльфийским взглядом, дракон заставил содрогнуться всякого, в ком имелась хоть капля волшебства. Дракон летел по своим драконьим делам в сторону Великого океана, ему не было дела до крошечных смертных существ, но сердце Ириена что есть сил колотилось о ребра, норовя выскочить из положенного природой места.
– В Храггасе я однажды видела дракона прямо у себя над головой, – прошептала Джасс, провожая глазами невидимую точку на горизонте. – Это... это было, как... как водопад. Да, как водопад Силы.
– Я себе представляю, – не скрывая зависти, сказал эльф. – А вот я никогда дракона, кроме как на картинке, не видел. Какой он был?
Они встретились глазами. Черный агат и текучее серебро.
– Он был багрово-красный, как сгусток крови, прекрасный и сильный. А крылья... крылья были в лиловых разводах, такие широкие, что, казалось, его тень накрыла половину мира.
Он вдруг увидел, как все было, ее глазами. Багряного дракона, желтый городок у самого подножия гор, море со скорлупками рыбачьих лодчонок, бездонный купол небес, высохшие деревья на холме... и еще бешеный восторг тринадцатилетнего ребенка, которому приоткрылась Истинная Сила.
Всепроникающее единство понимания нахлынуло и откатилось, как волна на морской берег. Ее глаза, как два окна, распахнутые в ночь, его глаза, как туманный рассвет над рекой. Невесомое соприкосновение рук. И все...
– Прости, – выдавил Ириен и отшатнулся.
– Ничего.
Словно на одинокий голос откликнулось горное эхо.
Джасс ушла обратно под навес. Проведать, как там Тор, наверное. А Ириен остался стоять. Закат выдался изумительный.
Великая степь неоглядна и подобна небесам, что сияющим куполом висят над ней. Но это совсем не означает, что всякий конный или пеший может пересечь ее вдоль и поперек, как ему, этому конному или пешему, заблагорассудится. Есть в ней места благодатные, кормящие и поящие многие тысячи своих обитателей. Есть места священные, исполненные тайны и божественной благодати. Но есть и коварные ловушки, гибельные и опасные места, где с равным успехом гибли смельчаки и трусы, хитрецы и простаки. Поэтому всякий житель Великой степи знает, что в путешествии надо придерживаться дорог, проложенных в глубокой древности мудрыми предками, которые ведали, что делают, и делали все на благо своим бестолковым потомкам. Словно знали мудрые пращуры, что со временем умы оскудевают, и оставили знаки для грядущих поколений путников, которые указывают самые безопасные маршруты. И все дороги, какие есть в степи, идут от одного путевого камня к Другому. Века сменились веками, знания древних утратились, а путевые колонны продолжают стоять. Древние Руны на них истерлись под воздействием ветров, дождей и солнца, но Сила, заложенная в колоннах при строительстве, осталась нерушимой. Возле путевого камня принято останавливаться на ночлег и без страха разжигать костер. Принято также гостеприимно встречать любого странника, который подойдет к твоему огню, делиться с ним вином и едой. И бывало, что шайка разбойников делила покровительство путевого камня с купеческим караваном без всякого ущерба для последнего. Что, собственно говоря, не мешало им потом догнать купчину в дороге и обобрать до нитки. Времена изменились, разбойники ныне не столь благородны, но шумный веселый парень – ученик законника с письмом из Эззала в Дгелт без всякого страха подвел свою вороную кобылу к большой компании, какую представляла собой Ириенова ланга.
– Доброй ночи, лангер Альс, – сказал он, склоняя голову.
Джасс бросила удивленный взгляд на Тора. Тангар лишь снисходительно хмыкнул. Мол, нечего дивиться, мы такие!
– Будь гостем, – ответствовал эльф. – Садись рядом, ешь и пей наравне и вволю. Как тебя звать?
– Тамири, лангер Альс.
Как выяснилось, парню и самому было чем поделиться со случайными знакомыми. В его седельной сумке нашлись круг овечьего сыра, лук и хлеб, разделенные вполне по-братски, к общему удовольствию.
После щедрого угощения на привале в степи принято так же щедро делиться новостями. Есть такой странный обычай, неукоснительно соблюдаемый в течение последней тысячи лет. И потому паренек, отхлебнув из бурдюка и стряхнув крошки в траву, с самым серьезным видом поведал о том, что видел в Эззале, каковы цены на лошадей и кому благоволит тамошний властитель. Лангеры слушали со всем возможным вниманием. Мало ли, вдруг пригодится?
– А еще я встретил отряд охотников за женщинами, – сообщил Тамири, бросая осторожный взгляд на Джасс. – Они идут по твоим следам, хатами Джасс.
– Ты знаешь, кто я такая?
– Вся степь знает, – важно объявил Тамири. – Ты и лангер-сидхи идете по следам Волка, а охотник Фурути хочет получить твою голову, женщина-смерть.
Малаган фыркнул:
– Отличное имечко. Тебе идет.
В ответ Джасс только прошипела что-то невнятное.
– И охотники не взяли с тебя слово молчать? – сощурился Ириен.
– Нет. Сказали: "Зачем? Он сам приползет".
– И куда пошли?
– На юг.
– На юг? – изумился было Унанки, но соображал он довольно быстро, и следом за удивлением последовал хлесткий шлепок по собственному лбу. – Демоны, впереди же Драконье ущелье!
И вот после двух восходов и одного заката Ириен Альс стоял возле точно такого же путевого камня – высокого желтого монолита в три, а то и четыре человеческих роста – и мрачно обозревал окрестности. Впереди лежало Драконье ущелье, и эльф много отдал бы за то, чтобы избежать встречи с этим проклятым местом. Никаких драконов там, понятное дело, не водилось. Ущелье, прорезанное древней высохшей рекой в голых скалах, извивалось змеей и если и имело какое-то отношение к драконам, то только своим редкостным коварством и смертельной опасностью для путников. Черный камень к полудню раскалялся на солнце, и от взмывающих к небу скал шел такой жар, что кровь в жилах сворачивалась. Тот, кто прошел этой дорогой хотя бы один раз в самый разгар лета, никогда не пожелает повторить сей подвиг. В холодные же месяцы ущельем можно пользоваться без всякой опаски, более того, оно сильно сокращает путь в Чефал. Вдоль узкой тропы, вьющейся между валунов, то и дело попадались выбеленные кости павших животных, лошадиные или верблюжьи, а иногда можно было встретить и человеческий череп. Как наглядное напоминание наглецам и зазнайкам, решившим лишний раз испытать терпение злого бога судьбы Файлака и слепой сестры его Каийи – богини удачи-неудачи.
Идти южнее, в обход, через каменистые россыпи? Тогда о верховой езде можно забыть, лошади переломают там себе все ноги, их надо вести в поводу. К северу же гряда становилась все выше и выше, вливаясь в отроги Маргарских гор. А следующий путевой камень находится по другую сторону Драконьего ущелья. Вот и думай теперь, что имели в виду предки, когда ставили эти каменюки. Шутники были предки.
Пард тоже изучал пейзаж, и по тому, как яростно он дергал себя за бороду, заплетенную по случаю жары в косички, можно было догадаться, что его выводы еще менее утешительны, чем у эльфа.
– Вот срань, – проворчал оньгъе. – Топать через эту щелку все равно что спать на раскаленной сковородке. Мы там сдохнем. Слышь, Ирье, а может, устроим на охотников засаду?
– В камнях? – скептически переспросил Альс. – И потеряем несколько дней. Воды не хватит до следующего колодца, если потом пойдем в обход. Лошади передохнут, – вздохнул он. – Да и мы тоже.
– Я думаю, нужно идти в обход, – подала голос Джасс, не желая оставаться в стороне от обсуждаемого вопроса. Очень уж ей не хотелось соваться в каменную щель, пышущую жаром.
Альс и Пард мрачно посмотрели на нее, крайне недовольные вмешательством в серьезный мужской разговор.
– Пард, напомни мне, кто нас преследует? – ядовито поинтересовался Альс.
– Охотники за женщинами.
– И кто из нас женщина?
Но бывшую хатамитку тоже смутить было трудно.
– Решил лишний раз блеснуть остроумием? Я восхищена, – холодно ответила она. – Тебе себя не жаль, так хоть остальных пожалей. Тут у нас далеко не все чистокровные эльфы, если ты заметил. Мы, люди, не такие выносливые, как вы. – Она решила, что оньгъе ее поддержит. – Пард, хоть ты-то понимаешь, что соваться в ущелье все равно что идти на верную гибель?
Пард недружелюбно посмотрел Джасс в глаза.
– Леди, ты уж извини, но как Альс скажет, так мы и поступим. Скажет идти через ущелье – пойдем, скажет в обход – пойдем в обход. Такие вот дела, – сказал он хмуро и поправил рукоять секиры. – Ты не из ланги, ты не поймешь.
"Ни добавить, ни убавить! Нашла с кем спорить, – сказала Джасс себе с досадой. – С лангой решила поспорить? Да каждому дурачку в степи известно, что лангер скорее язык себе откусит, чем скажет в присутствии чужака хоть слово против своего командира".
Что бы там ни думали на самом деле Пард или, скажем, Сийгин, но они будут на стороне Альса в любом случае. Хатами фыркнула и ушла к Яриму и Унанки, которые перебирали вещи, откладывая все, что можно бросить без особого ущерба.
– Спасибо, – после долгого молчания сказал эльф. – Я рад слышать, что ты по-прежнему доверяешь мне.
– А как же иначе, Ирье? – удивился Пард. – Ланга может жить только на доверии. Я верю в тебя, ты – в меня, на том и стоим. А девчонка просто не понимает. Она видит лишь шестерых одержимых мужчин, наемников, которые слепо идут за своим командиром, не размышляя и не подвергая его решения сомнению, точно мертвецы под властью некроманта.
Эльф продолжал испытующе смотреть на Парда, и тот чувствовал, что обязан высказаться до конца:
– Мы никогда не считали тебя тираном, иначе ланги как таковой не получилось бы. Даже Сийгин, который везде и во всем ищет ущемление своей свободы, безоговорочно признал за тобой лидерство. Ты разве никогда не задумывался, почему все мы: и люди и нелюди – сколько бы ни спорили с тобой, никогда не подвергали сомнению твои приказы? Не потому, что ты эльф, не потому, что ты волшебник, и не потому, что ты мудрее хотя бы в силу многих прожитых лет. Нет! Ты раз за разом доказывал и доказываешь нам, что готов пожертвовать своей длинной эльфьей жизнью ради каждого из нас, ради наших мотылиных жизней, мы – твоя подлинная семья. И для тебя нет разницы Между Унанки – твоим сородичем, другом детства и юности, и Мэдом Малаганом, Тором или мною – Аннупардом Шого, чьи предки убивали твоих предков не одно столетие подряд. Мы все знаем это, и потому ты – наш командир, а значит, твои решения – это и наши решения тоже.
– Но ведь и я могу ошибиться, – вздохнул Альс. – А вдруг я ошибаюсь и с чистой совестью веду вас всех на погибель? Джасс права хотя бы в одном: я иногда забываю, что мы разные, и то, что выдержу я, тебе и Мэду не перенести.
– Не такие уж мы и хрупкие, выбирались и не из таких переделок. Если ты считаешь, что надо идти через ущелье, значит, так тому и быть. И не переживай за нас, как-нибудь сдюжим.
Прежде чем уйти, Пард похлопал эльфа по плечу, посылая ему кривоватую ухмылку. Мол, не дрейфь.
– Думаешь, мне самому хочется в это пекло? Или вас всех тянуть? – тихо и отчаянно пробормотал Альс, бросая взгляд на немилосердное белесое небо, которое, казалось, с жестоким любопытством разглядывало маленькую букашку-эльфа на огромной ладони Великой степи. Смотрело и ухмылялось.
Себя в этот миг он мучительно и жестоко ненавидел, как только эльфы это умеют, то есть самозабвенно и всем сердцем.
Они выехали посреди ночи, чтобы до утра преодолеть треть пути по относительной прохладе. Ночью камень отдавал тепло, и назвать банную жару прохладой можно было только в сравнении с дневным огненным адом. Мужчины разделись до пояса, и их перевитые мышцами тела блестели от пота. Быстро ехать тоже не было никакой возможности, так узка и извилиста была тропа. Джасс сидела за спиной у Малагана и думала о том, что если ночь так мучительна, то какое же утро их ждет. А если бы знала, то побежала бы со всех ног обратно. Прямо в руки охотников тунга Фурути.
Драконье ущелье дышало огнем. Воздух трепетал, расслаиваясь на узкие мерцающие полоски, раскаленным языком облизывал лицо, стремясь иссушить слезящиеся глаза. Кони стонали и плакали от жара. Но останавливаться было нельзя. Стоило только замереть на месте, как казалось, что кожа вот-вот начнет отпадать лоскутами. Но еще хуже становилось, когда налетал ветер, гнавший впереди себя тучи мелкого черного песка, мгновенно забивающегося в нос, в рот и глаза. Лангеры плевались и на чем свет стоит костерили проклятое ущелье, безумное солнце и свою авантюру. Но скоро сил на ругань у них не осталось совсем, даже рот открывать стало тяжело. В горле все спеклось коркой, которая не рассасывалась даже после глотка воды. Никогда Джасс не испытывала таких мучений, даже в вонючем хисарском зиндане, даже когда ее связанную бросил в степи Бьен-Бъяр. Одно дело – солнцепек, а другое дело – дьявольский жар от раскаленного чуть ли не докрасна камня.
Полдень, когда ущелье заливали прямые лучи солнца, ланга пережила на пределе сил. Малагана мутило, и Джасс едва удерживала его в седле, чтоб эрмидэец не свалился под копыта. Малиновый оттенок кожи Тора и налитые кровью глаза внушали опасение за его сердце. Эльфы, создания невероятно выносливые, и те едва терпели жару, мокрые, обожженные солнцем, с черными растрескавшимися губами. Сийгин не мог открыть век, Пард дышал с таким трудом, что казалось, вот-вот задохнется. Себя Джасс со стороны не видела, но подозревала, что выглядит не лучше остальных.