"Говорят!" – мысленно фыркнул Мэд. Его цвет кожи, лицо и прическа, его манеры и даже кличка его лошади не говорили, а прямо-таки вопили о том, где родился их хозяин. Тут не надо ни великого ума, ни проницательности больше, чем полагается человеческой природой, чтобы догадаться. А посему Мэд никак не отреагировал на не то вопрос, не то заявление господина Валлэ. На вкус Малагана, для человека, своими руками расшвырявшего толпу отчаянных драчунов, тот держался слишком скованно.
– Я часто бывал в Орфиранге и видел ваших соотечественников.
– Все может быть, – спокойно ответствовал Мэд.
– Что привело вас в Игергард?
– Жизнь в Тартоннэ с каждым годом становится все более и более однообразна, но я уже давным-давно покинул родину. Еще в ранней молодости.
– Я вас понимаю. Церковь Вечного Круга не слишком терпима к... инакомыслящим, – усмехнулся Валлэ.
– А вы, случаем, не адепт Церкви? – лениво полюбопытствовал Малаган.
Чересчур уж деликатно его собеседник заменил словом "инакомыслящий" слово "колдун". Ни нательного Круга, ни других отличительных знаков на господине Валлэ островитянин не заметил.
– О нет! – заверил равилец. – Просто, насколько я знаю, большинство эрмидэйцев, из тех, кто вынужден покинуть острова, обращают взор на юг. Даржа или Маргар более притягательны, чем Игергард.
– Я не исключение, – улыбнулся "инакомыслящий" Малаган. – Поначалу меня занесло именно в Даржу. В общем, я немало побродил по разным землям.
Он намеренно скомкал беседу, хотя мог бы пуститься в долгое описание своих странствий. Лишенное всякого объяснения чувство неприязни к господину Валлэ остановило бойкий язык эрмидэйца. А ведь ничего особенного в равилце нет. Обыкновенный человек, без капли дара, но то, что Торвардин смешно именовал "чуйство", нашептывало Мэду тревожные мысли.
– И куда вы намерены направиться? – продолжал вопрошать Валлэ.
– В Ритагон.
– Так нам по дороге! – обрадовался землевладелец.
"Где ты взялся на мою голову?" – обреченно поду мал Мэд.
– Поглядим, – неопределенно пожал он плечами.
Отделаться от господина Валлэ, против ожидания, оказалось проще простого. Едва только островитянин пригласил за свой стол племянницу хозяина постоялого двора, бледноликий приставала поспешил откланяться. "Женоненавистник", – окончательно решил эрмидэец.
Шлюшка терпеливо дожидалась возвращения клиента, смирно вытянувшись на кровати. Над одеялом сверкали только круглые зеленоватые глазенки и торчал нос. Мэд на девку внимания не обращал никакого, словно ее и в комнате не было. Он неспешно разделся, умылся из кувшина и развязал жгут на макушке, высвободив гриву из мелких косичек. В подштанниках и нательной рубашке, простоволосый и босой, эрмидэец вызывал у девчонки жгучее любопытство. Оставшееся между тем без всякой взаимности.
– Одевайся, милая, и выметайся, – заявил Малаган, кидая в девку ее же рубашкой.
– Чего?
– Проваливай, говорю. Ты мне постель нагрела? Нагрела. Боле не задерживаю.
– Так чего... не будем... э-э-э? – удивилась она и продемонстрировала свой необъятный бюст.
– Ты чего, спятила, красавица? Ты в зеркало-то смотрелась когда-нибудь? – спросил островитянин.
– А чо?
– А то, что спрячь свои телеса, ради всех богов. – Мэд поморщился: – Ты такую тяжесть таскать не устаешь?
– Все мое... – пропыхтела девчонка. – Вишь, им не нравится... всем нравится... мужик только рад... а этот?.. все высокородные – сволочи... только ночь угробила...
Она не на шутку обиделась и готова была вот-вот разреветься. Древнейшее из женского оружия, угроза слез, подействовало немедля.
– Я заплачу... – Он потянулся к кошельку.
– И за чего? Не, я – девушка честная. Мы к работе приученные...
Маленький подбородок взлетел к потолку, и разобиженная девица выскользнула за дверь в чем мать родила, сжимая рубашку в руке. Но не успел Мэд вздохнуть с облегчением, как она снова оказалась в поле его зрения.
– Ой!
– Чего "ой"?
– Там этот стоит... тип из Равила, – шепотом пролепетала шлюха и прижалась спиной к створке двери. – Можно, я подожду немного? Шибко боязно.
– А что, он тебе угрожал?
– Страшный он человек, это ж по глазам видно. Девки его как огня боятся.
Она стояла такая несчастная, голыми ногами на полу, трясущаяся не то от холода, не то от страха, что Мэд сдался.
– Ладно, ложись обратно, только в рубашке. Тебя как звать?
– Фивиль.
– Ты когда в последний раз мылась, Фивиль?
– Вчерась.
– Незаметно.
– Ну, третьего дня.
Ночи в начале весны бывают очень холодные, а сквозь щели в окне так и задувало ледяным ветром. Все равно нужно было быстрее согреться и, надо сказать, как показывает опыт, шлюхи в таких делах подходят не хуже иных других теплых предметов.
Девушка еще некоторое время робко пыталась снискать расположение Мэда в свою пользу, но быстро поняла тщету своих усилий, успокоилась и заснула. На ее счастье, храпеть она не храпела, иначе сразу бы была изгнана из постели. А вот Мэду не спалось. Попросту говоря, он не устал за минувший день настолько, чтобы заснуть сразу же, как упал на кровать. Спокойная жизнь в столице добавила Малагану барских привычек, но не в губительном для телесной силы количестве.
Первую половину зимы они с Торвардином провели в Орфиранге, потом перебрались в Квилг, а с первым теплом решили, что самое время собираться в дорогу и двигать в Ритагон. Удача, словно напоследок, решила одарить лангеров сполна всеми возможными радостями и удовольствиями. Женщины их любили бескорыстно, деньги легко лились в карманы, сами собой заводились друзья-приятели, а предчувствие скорого воссоединения ланги только придавало новых сил. Не побоявшись послевоенного отношения ко всем оньгъе, в Игергард вернулся Аннупард. Где-то в Тессаре осел Сийгин. Как говорится, все один к одному.
А Мэд... он с каждым днем чувствовал в себе все новые и новые силы. Волшебный Дар удивительным образом развивался, опровергая его же недавние заверения о посредственности своих возможностей. У Малагана стали получаться те вещи, о которых он раньше не мог и помыслить. Например, магия превращений. Теперь ему ничего не стоило наложить на себя или кого-то другого обманную личину, отвести глаза и создать любую иллюзию. Видимо, та часть себя, которую Мэд отдал за жизнь младенца в Тартоннэ, оказалась также и чеком на предъявителя, который он сумел оплатить. Считается, что все изменения, происходящие в жизни человека, – к лучшему. Но у неудавшегося великого герцога Эрмидэев такого ощущения не складывалось. Невзирая на удивительные успехи в магии, он с каждым днем ощущал себя все более и более отстраненным от жизни. Ледяной панцирь, растущий изнутри, свойствен всем сильным магам, и тут ничего не поделаешь. Другое дело, как все эти изменения обернутся для будущего ланги? Мысли Мэда плавно сместились на Ириена Альса. Эльф скоро даст о себе знать, без всякого сомнения. И тогда... О том, что случится после того как они все снова соберутся вместе, Мэд не пытался загадывать.
Наверное, стоит обвинить в излишней подозрительности Кроличью Луну, но мысли о господине Валлэ не давали Малагану уснуть. Он пялился в потолок, перебирая события прошедшего дня, строил всевозможные догадки и никак не мог смириться с недостатком фактов. Не дожидаясь, пока умственные мучения достигнут апогея, Мэд выскользнул из постели. В его сумке хранилось всё для необходимого ритуала. Более того, у Малагана имелся даже подходящий образец для личины. Для надежности он дал девушке вдохнуть ароматного снотворного зелья, и когда она стала дышать ровно и размеренно, приступил к основной части перевоплощения.
Тихий речитатив, плавность жестов, ясность мыслей и последовательность желаний – только так и плетется прихотливое кружево колдовства. Звук речи на староаддале способен заворожить сам по себе, но только сила мага может преобразовать условные изменения в реальность. Мэд осторожно смочил пальцы в свежеприготовленном зелье, и по мере того как руки его обрисовывали черты Фивиль, происходило наложение личины на его собственное лицо. Загляни в этот момент в комнату кто-нибудь особо любопытный, точно спятил бы. Мэда окутывало легчайшее облако молочного цвета, временами оно шло радужными пятнами, иногда вспыхивало синеватым сполохом. Но в итоге выходило, что одна Фивиль спала на кровати, а вторая, точно такая же, неотличимая, стояла над ней и нашептывала себе под нос что-то неразборчивое.
Затем удачная копия открыла окно и с немыслимой для оригинала ловкостью вылезла наружу, прямиком на крышу навеса, который защищал крыльцо от дождя. Ступая как можно более осторожно и тихо, Мэд подобрался к окну господина Валлэ и приник к щели в ставнях.
Подозрения его не обманывали, и Кроличья Луна была совершенно ни при чем. Невинный землевладелец расставил на полу несколько серебряных светильников, и, поместив в центр многолучевой звезды матово-белый каменный шар, общался со своим невидимым собеседником на ти’эрсоне. На самом настоящем эльфийском языке, в котором Мэд, в бытность лангером, поднаторел лишь в той мере, чтобы понимать только общий смысл разговора. Несложное заклинание обострило его слух до предела, но сквозь ставни до него доносились только жалкие обрывки фраз. Малаган затаил дыхание...
– ...я постараюсь, лорд Арьятири... командор Элверт... да, разумеется... перехватить... лорд Арьятири... эрмидэец... тот самый... ланга...
От звука имени злейшего Альсова врага Мэд дернулся и едва не свалился с навеса. Нельзя сказать, чтобы Малаган так сильно испугался. Зеленая Ложа обычно редко лезет в дела людей, но сама по себе представляет немалую силу и если уж начинает серьезную игру против кого-то, в данном случае против Альса, то малой кровью дело не обойдется. А значит, все правильно. Ланга должна снова возродиться. С этим убеждением лангер-маг вернулся в свою комнату.
Утро разбудило Мэда ударами топора по дереву где-то во дворе. Он проснулся сразу, но еще некоторое время прислушивался, пытаясь определить, что же, собственно, происходит. Деревьев рядом с постоялым двором он не приметил.
– Что ж это Руфийну-то с утра неймется? – недовольно пробормотала Фивиль.
– А ты пойди погляди, потом мне скажешь, – посоветовал Малаган обманчиво ласковым тоном.
Непохоже, чтобы лангер обрадовался присутствию живой "грелки". Девушке полагалось исчезнуть еще до рассвета. Поэтому Фивиль послушалась беспрекословно.
– Чегой-то строют, а чего непонятно.
В отличие от гулящей девчонки, Мэд сразу догадался, что господин Руфийн решил поскорее воплотить давешнюю задумку в жизнь. Не исключено, что оборотистый орк всю ночь был занят подсчетом грядущих прибылей и, едва рассвело, распорядился начать постройку сарая для кулачного боя. О предприимчивости орков ходили легенды, уступавшие по красочности только байкам о вековечной тангарской скупости.
Мэд выпроводил девушку, дав ей на прощание целый полусеребряный ягр в возмещении морального ущерба. Лишь бы исчезла поскорее.
– А что же господина Валлэ не видать? – спросил он как бы невзначай у хозяина постоялого двора, когда спустился в трапезную.
– Еще до рассвета убыл. Шибко торопился. Прямо пятки у него горели, – пояснил орк. – Чего на завтрак изволите?
– А что есть? – по традиции поинтересовался Мэд, но без всякого энтузиазма.
– О! – Глаза орка закатились под лоб от нескрываемого восторга. – Каша с подливкой и домашняя колбаса. – Ухмылка на его лице была самая что ни на есть издевательская. – И пиво, – добавил он, на радостях потирая ладони. – Но уже не за так, а за деньгу.
Кто сказал, что в провинции живут одни лишь доверчивые простаки?
Глава 3
СЛУЧАЙНОСТИ ВСТРЕЧ
Женщины бывают разные... А у некоторых еще и меч есть.
Джасс, человек. Весна 1695 года
Утро случилось серое, холодное и неуютное. С тяжелых небес сочилась мелкая водяная пыль, мгновенно пропитывающая волосы и одежду всякого, кто встретил этот рассвет не в тепле собственной постели. Волны лениво накатывались на грязно-желтый песок, хрипло кричали чайки, а черные мокрые скалы стали невольными немыми свидетелями того, как к берегу медленно причалила лодка. Гребцы не поленились вытащить ее носом на песок, чтобы пассажирка могла выбраться, не замочив ног. Угрюмый старшой неразборчиво пробурчал, что неплохо было бы расплатиться прямо на месте, и несказанно удивился, когда получил в грязную ладонь золотую монету с узнаваемым монаршим профилем. Однако столь быстрое обретение вожделенной монеты почему-то заставило загребного решить, что с остальными деньгами госпожа путешественница расстанется с такой же легкостью. Вот тут-то его ждало разочарование, сопровождаемое чувствительным ударом сапогом в пах и последовавшим за ним купанием в ледяной воде.
– Кому-то еще нужны деньги? – спросила решительная пассажирка у остальной команды, небрежно вытаскивая из потертых ножен свой меч. – Нет? Это замечательно.
Легкой походкой человека, привыкшего к долгим пешим переходам, женщина пошла вдоль берега в сторону Лорарда, оставшегося в нескольких ги южнее. Толстая коса, едва достававшая до лопаток, задорно подпрыгивала в такт шагов. Сырость и ледяной ветер сделали пальцы рук путницы синеватыми, и она старательно прятала их в складках растянутого свитера крупной деревенской вязки, из тех, что носят рыбаки на северных островах. Толстые штаны пузырились на коленях, не скрывая свой преклонный возраст. Единственными приличными и добротными вещами в облачении женщины были высокие шнурованные ботинки с меховым отворотом и ножны ее меча, украшенные узорными накладками из старинной бронзы.
Едва заметная тропка начиналась там, где возле скал расступались бурые заросли кустов приморской колючки. В самом начале весны, когда на кустах не оставалось ни единого колючего плодика, здесь можно было ходить без опасений серьезно порезаться, а вот осенью эти заросли представляли собой непреодолимое препятствие. Тропинка, в сущности, была настоящим подарком для путешественников, и женщина не поленилась, проходя, обрубить особо отросшие за предыдущий сезон ветки. Говорят, что в старые времена воров иногда казнили, скидывая в заросли приморской колючки. Это считалось лютой казнью, похуже колесования. Тропинку же наверняка прорубили контрабандисты – подлинные хозяева здешних земель, потому что славный город Лорард испокон веков жил контрабандой из Тассельрада и обратно, благо граница пролегала рядом, да мелкой торговлей с поселками, расположенными ниже по реке. Только ленивый не тащил через кордон дешевую шерсть, пеньку и всякую домашнюю мелочь из здешней меди. А уединенный, отгороженный зарослями пляж прекрасно подходил для легких суденышек с двойным дном, курсировавших туда-сюда через призрачную границу.
Со своим появлением на Ахейских островах весна в этом году тянула до последнего. Бесконечные дожди и туманы никак не давали солнцу прогреть тощую бесплодную землю. Мокрый снег срывался почти до конца алсира. И вдруг нежданно подул теплый ветер, распогодилось, море из свинцово-серого стало веселым и синим, а кустарнички офола мгновенно украсились мелкими сиреневыми цветочками. Над камнями заструились струйки пара, как над шкурой овчарки, зашедшей с дождя к теплому очагу. Хрупкая северная весна пробудила островитян от спячки и хандры. Арамидиль – праздник встречи весны отгорел кострами под камышовыми куклами. С ними сгорало все прошлогоднее зло вместе с болезнями и голодом. С ними сгорела и последняя связующая нить между кераганцами и Джасс. На следующий день она покинула остров. Но прежде тщательно убралась в своем домике, оставив своей возможной преемнице и ткацкий станок, и травы, и посуду, уйдя, как привыкла – налегке, не обременяя себя ничем, кроме лишней смены одежды. До берегов Игергарда пришлось добираться в два приема. Сначала купеческая шикка доставила Джасс на Медные острова, а уж после она напросилась к капитану-пройдохе, на чью тикку охотилась половина игергардских пограничников. Более бандитской команды Джасс видеть не доводилось и в бытность свою подручной Дрэгора Банна.
Все-таки она чересчур засиделась на своих одиноких островах, задавшись однажды целью основательно потеряться среди неласкового холодного моря. Видят боги, она старалась изо всех сил, видят боги, то не ее вина, что ничего из попытки не вышло. Чашка с руной "край" раскололась совсем не зря. Она была только самым первым знаком, которых потом было так много, что и не сосчитать. Снились сны, не желающие забываться, гадальные пластинки ложились причудливым образом, заговоры получались необычные, но, самое главное, приносили ветра. В их прихотливых узорах заклинательница погод читала так же ясно, как начальник тайного сыска читает в зашифрованных донесениях агентов. Ветра говорили: "Беги, ибо ты в опасности! Беги и не оглядывайся! Беги, но не пытайся больше прятаться, это не поможет!"
Джасс и сама прекрасно понимала, что любая уловка срабатывает только один раз, а ее преследователи совсем не дураки. Не дураки и не ротозеи, а как раз наоборот – великие и могучие маги. Только тот, кто ничего не смыслит в волшебстве, может верить, что, стоит ему спрятаться получше, замаскироваться понадежнее, исчезнуть из поля зрения друзей и врагов, и уже никто и никогда не сможет выйти на его след. Опасное заблуждение, стоившее жизни многим и многим. Этому Джасс научил Хэйбор, а он знал, о чем говорил. Мир слишком похож на полотно, но не плоское, а объемное, и все в нем взаимосвязано так плотно, что даже травинка, выросшая возле дороги, может повлиять на жизнь проехавшего по ней короля. Что же говорить о том, как влияет на окружающий мир существование человека. Никто не знал, куда направлялся Хэйбор, никто в Храгассе не знал его имени, но спустя столько лет его нашли в захолустном, проклятом всеми богами городишке на самом краю мира. Нашли по тем невидимым следам, которые оставляет на лике мироздания каждая жизнь, будь то жизнь мотылька, или реки, или простого человека, или не простого человека. Насчет себя Джасс даже и не обольщалась. Она лишь пыталась увернуться от цепких рук чужой судьбы.
Приморская колючка вымахала выше человеческого роста, и ориентиром для Джасс служила вершина полуразрушенной круглой башни. Даже на первый взгляд история ее могла измеряться двумя-тремя тысячелетиями самое меньшее. Эти покрытые мхом камни помнили еще Темные времена, а возможно, и битвы Четырех Народов. Вблизи древнее сооружение выглядело очень внушительно, а уж если дать разгуляться воображению, то лет эдак пятьсот назад крепость должна была казаться устрашающим монстром. Нижний ряд кладки, глыбы размером с теленка, вросли в землю больше чем наполовину, но стойко сопротивлялись корням вездесущей камнеломки. Сохранилась даже лестница, ведшая когда-то на второй этаж. Джасс спокойно развела у ее южного подножия маленький костерок, заварила пахучую бодрящую траву и с удовольствием набросилась на сушеные яблоки, орехи и сухари. Путешествие по штормовому весеннему морю к улучшению пищеварения не располагало. Последние двое суток Джасс вообще ничего есть не могла.