* * *
Она знала, что совершила ошибку, оставшись в этом мире. И главной ошибкой было – недооценивать смертных.
Когда Крылатые обнаружили в межзвездных просторах этот мир, что был пуст и девственно чист, они решили поселиться здесь, хотя бы на некоторое время, передышки ради – им столь редко выпадала возможность отдохнуть от скитаний в Бездне…
Но прошло некоторое время (теперь совершенно неважно, недели то были или века…), и Те, кто создал Арканмирр – небожители, как предпочитали называть драконы Владык Высших Сфер, – привели сюда другие народы. Ни один из них не мог сравниться с Крылатыми ни по силе, ни по уму, ни по продолжительности жизни – однако их было куда больше. Как обычно, вести с пришельцами смертельный бой за жизненное пространство драконы сочли нецелесообразным, ибо им было куда отступить в случае необходимости. Поэтому несколько самых мудрых и могучих драконов вошли в контакт с небожителями, выяснили, что Арканмирр необходим тем в качестве Игровой Доски, узнали, какая роль в этой Игре будет отведена оставшимся здесь Крылатым, попросили некоторое время на принятие решения (Владыки с радостью предоставили им это время, потому как совершенно не горели желанием воевать за то, что могли получить без лишних затрат) – а затем на всеобщем собрании объявили, что лично им Арканмирр больше не нравится, объяснили все причины, и предложили каждому сделать свой выбор. Значительная часть драконов последовала примеру временных вожаков, согласившись уйти сквозь Врата. Некоторые, однако, предпочли остаться, принять правила Игры небожителей и самим поучаствовать в этом развлечении, благо сия возможность им предоставлялась…
Сама Аджан знала те отдаленные времена лишь по рассказам, а вот Яргист видел все собственными глазами (как сам утверждал). Примерно двадцать лет назад, когда родители Аджан решили уйти, Врата еще были открыты, но молодая драконица не захотела покидать мир, который считала своей родиной.
Теперь она знала, что ошиблась. Потому что Игра принимала всех, однако далеко не все имели шансы подняться в ней выше некоторого предела. И если Яргист нашел способ не просто подняться, но и занять в раскладе составляющих Игру сил не последнее место, то самой Аджан – такой, какой она была до сегодняшнего утра, до своего визита к черному Алтарю Видений, – по различным причинам ни один из подобных способов не годился. А спасительные Врата несколько лет назад замкнулись, и чтобы открыть их вновь, нужна была мощь, которой Аджан не обладала.
Но попроси она тогда о помощи – эта ошибка не стала бы роковой. В Арканмирре были Крылатые, обладавшие достаточной мощью; и саму ее, и детей без труда провели бы сквозь Врата в иной, более безопасный мир. Однако Аджан не попросила – потому что не видела, не понимала угрозы.
За что и заплатила. И заплатила страшную цену, которой обретенная мудрость никоим образом не стоила.
Цену крови.
* * *
– Так мне и представлялось, – кивнул Властитель Турракана. – Ни одно разумное существо не способно не допускать ошибок. К сожалению, твоя ошибка имела тяжкие последствия. Бывает. И у драконов, и у людей – бывает. Исправить этого – нельзя. Можно только научиться жить с этим.
– Или умереть, – пробормотала Аджан.
Джафар пожал плечами.
– Или умереть. Но этим все равно ничего не изменить – мало кто способен умереть навсегда по собственному желанию. Умереть же на время… это немногим отличается от тех, кто вдребезги надирается, стараясь позабыть уже случившееся несчастье. Ведь вскоре они все равно приходят в себя, и помнят еще яснее, чем до того…
– Знаю. Теперь – знаю.
– Хорошо. Кажется, на этом история завершена?
Аджан задумчиво посмотрела в окно; засушливую равнину уже озаряли первые предрассветные лучи.
– Мне добавить нечего.
Алхимик пристально взглянул на собеседницу.
– А по-моему, есть что. Но об этом – потом. Сейчас отдохни.
День пятый,
завершающий все, что должно завершить, но оставляющий непроясненными иные вопросы…
Властитель до сих пор не очень понимал, что его так зацепило в этой истории, по большому счету вполне стандартной. Разумность и даже изысканность манер у драконов?
Вздор. Если люди когда-то и считали драконов простыми животными, это старое суеверие исчезло уже очень давно. Что с того, что кое-кто из Крылатых погибал от рук тех, кто именовал себя "драконоборцами"! Относиться к существам другой расы лучше, чем к самим себе, не способно ни одно из человеческих племен – а сколько людей было благополучно переправлено на тот свет руками себе подобных? Нет, этот аспект происходящего не имел решающего значения, а то и вообще служил лишь антуражем.
Тогда что же? Перевоплощение Аджан из дракона в человека?
Случай редкий, признал Джафар, но нисколько не более редкий, чем Перевоплощение вообще. Любому, кто изучал тонкие материи разума, души и духа, было известно, что плоть – это только оболочка, и высшие формулы вроде Перевоплощения обращают на сию оболочку не больше внимания, чем мчащий галопом конь – на попавший под его копыта куст перекати-поля. К примеру, один из Героев Готланда, Ангус по прозвищу Кровавый Щит, был рожден, естественно, человеком; затем он ушел странствовать, каким-то чудом оказался на Темной Стороне Арканмирра, сразился на склонах Неугасимого Вулкана с троицей Великих Драконов (Алхимик скептически подумал, что великого в тех драконах было не больше, чем в прочих Крылатых), в этой битве был смертельно ранен и умер – после чего Перевоплотился (доподлинно неизвестно, как и почему именно – разные источники утверждали разное, сам же Перевоплощенный отмалчивался как проклятый), став наполовину человеком, наполовину гномом. Об Ангусе и этих его путешествиях готландские сказители-скальды сочинили не одну дюжину саг…
Джафар никак не решался признаться себе, что влечет его не история, а ее участница.
Властители всегда одиноки – это часть той цены, которую им приходится платить за право зваться Властителями. И хотя Властитель может найти себе спутника (или спутницу) жизни, проведенное вместе время никогда не бывает долгим. И дело тут не в том, что смертные быстро стареют – например, лесной народ Фейра, сидхе, старости вовсе неподвластен, и только их странным лесным богам ведомо, умирают ли они вообще своей смертью. К тому же Властитель вправе продлить жизнь тому, кому считает необходимым, и уж всяко способен сделать это для своего избранника (или избранницы). Нет, все куда сложнее: очень немногие способны разглядеть за ореолом Власти и Могущества – живую личность. Очень немногие способны увидеть не Властителя Турракана, а обычного мага и алхимика Джафара, некогда – в ином мире и в иное время – служившего придворным астрологом у владыки сияющего белокаменного города-государства… города, название которого Джафар проклял всеми известными ему способами, но так и не смог позабыть…
Алхимик стиснул в кулаке лазуритовый Жезл Власти. Острые грани знака Властителя врезались в плоть, кровь окрасила голубовато-синий камень. Отстранившись от боли, Джафар отстранился и от грызущих сердце воспоминаний.
В любом случае, решил он, возвращая мыслям ясность и четкость, это – ее выбор. Каков бы этот выбор ни был, сделает его – она.
* * *
– Думаю, мы можем продолжать, Властитель.
Алхимик, не оборачиваясь, кивнул.
– Отлично. Ты подготовила то, что нужно сказать?
– В некотором роде.
Аджан присела рядом с Джафаром, посмотрела в большое голубовато-серебристое зеркало (в котором не отражалось ни их самих, ни зала за их спинами), передернула плечами, и проговорила:
Слова – лишь тень. Мир делают дела.
Кто может делать – честь тем и хвала.
Но если миф, из дела ставший словом,
Исчезнет – мир покроют тени зла…
Зеркало откликнулось на эти слова замелькавшей в глубине чередой образов, читавшихся яснее, чем любая книга…
* * *
Во многих мифах Дракон обозначает Мудрость. Чертовски символично, если вспомнить о частом наличии в тех же мифах смертного-Драконоборца, то есть – Уничтожителя Мудрости (в случае его победы). Некоторые Мифотворцы не желали выводить в своих рассказах подобного "положительного героя", и создали пословицу "победивший дракона сам становится драконом".
К сожалению, эта пословица применима не ко всем мифам, и уж подавно – не ко всем реальным событиям. Потому как "победу" (впрочем, равно как и "мудрость") всякий понимает по-своему; для одних победа наступает тогда, когда противник повержен наземь и беспомощен, для других – когда оный противник испускает последний дух, для третьих – когда удается уцелеть самому, еще кто-то не считает победой никакой иной результат, кроме признания противником своего проигрыша, а некоторые вообще полагают, что победа – это заключенная сражающимися сторонами дружба, любой же иной исход есть поражение. И при этом все они забывают, что миф – это не руководство к действию и не описание реальных фактов.
Миф – это история, которой не было и не могло быть, потому что никогда не существовали ни описываемые персонажи, ни перечисляемые события, ни даже тот моральный кодекс, которым руководствовались все участники оного повествования. Миф – это не история реального мира; миф существует только в момент рассказа, и исчезает после его завершения.
Миф – это история Мира Нереального, мира грез и иллюзий. Именно поэтому для персонажей мифов и легенд столь важны мечты и сновидения, именно поэтому Мифотворцы часто выглядят безумцами – да и не только выглядят…
Но даже среди Мифотворцев не все сознают, что слова сотворенных ими легенд иногда способны обрести плоть.
Потому что миф есть история, которой в действительности не было и не могло быть, однако которая очень хотела этой действительностью стать…
* * *
– Ибо Миф, – нараспев проговорил Джафар, – есть та единственная форма, в которой Высшие имеют право передавать инструкции земным жителям…
– Это тоже Игровой Кодекс?
– Не сам Кодекс. Комментарии и дополнения. Однако, быть может, ты объяснишь, как следует правильно понимать последний… пассаж? Опасаюсь, что я не уловил здесь связи с основной историей в любом из ее аспектов.
Аджан улыбнулась так, как иногда улыбаются сидхе – давая собеседнику понять, что в сокрытом за невысказанными словами кроется тайная прелесть, и раскрыть секрет – означает уничтожить всю прелесть и красоту на корню.
– Так ведь вся эта история – и есть миф.
Сперва Алхимик подумал, что ослышался. Потом решил, что над ним издеваются: ведь он самолично видел картины, подтверждавшие правдивость истории – причем много больше, чем описала или подразумевала Аджан!..
А затем понял.
И Аджан торжественно поклонилась, когда в тишине Цитадели прозвучали негромкие, восхищенные аплодисменты Властителя Турракана.
– Отличная игра, – признал Джафар, – лучшей я не встречал, сколько себя помню. Твой талант заслуживает вознаграждения.
Лицо женщины, только что горевшее румянцем удовольствия, вдруг стало мраморно-непроницаемым.
– И вознаграждением этим станет цена крови? – резко проговорила она. – Нет уж, благодарю покорно.
Поднявшись, Аджан какой-то деревянной походкой прошествовала к двери и с шумом захлопнула ее за собой.
Алхимик изумленно молчал. С тех пор, как подобные чувства приходили к нему, прошло уже столько лет, что Властитель не мог сразу решить, каким же должен быть следующий его ход.
И когда наконец принял решение, то понял, что опоздал.
Лет этак на двадцать пять, а то и тридцать.
Ночь пятая,
когда серебряная Нить Судьбы становится вдетым в нос кольцом
Человек в свободных черных одеждах жителей пустыни скользил по прохладному ночному песку. Именно скользил, подобно тому, как жители северного Готланда катаются на коньках по гладкому льду.
Он без труда нагнал упорно бредущую вверх по склону пологой дюны фигуру в длинном сером покрывале, замедлил темп своего скольжения и некоторое время двигался рядом, не произнося ни слова.
Звезды и узкий серп умирающей луны скрывали собою облака, дразнившие засушливый Турракан обещанием дождя, однако почти никогда этого обещания не сдерживавшие. Узреть в темноте пустыни что-либо способны были разве что обладающие зрением кошки, волка или дракона. Тем не менее, идущие в ночи без труда узнали друг друга.
Куда держишь ты путь, о владычица грез?
Обрела ль свою суть ты, тюльпан среди роз?
Пусть в глазах твоих – мрак, пусть в душе твоей – прах, -
Но ведь можно свернуть, обойдя бездну гроз!
Голос человека в черном был напряжен, и немудрено: в стихотворных поединках, столь популярных у певцов, бардов или менестрелей всех времен, он никогда не участвовал. Поднапрягшись, он мог сочинить четверостишье-другое, мог и ответить на рифмованный вопрос – но он не был поэтом, и прекрасно сознавал это! И все же, только так он мог попытаться переломить судьбу.
Мгновение спустя раздался ответ женщины в сером:
Без ножа в полутьме – не бывает даров.
Без отравы в вине – не бывает шатров.
Без обмана – речей о цветах прошлых дней
Не бывает вдвойне. Это – мудрость веков.
Шорох песка под двумя парами ног.
Единственными зрителями (точнее, слушателями) здесь были только проснувшиеся от этого шороха пустынные змеи и ящерицы. Однако те, кто по-настоящему углубляются в Искусство – будь то умение нанизывать жемчужины слов на нить сюжета, способность изображать одним росчерком грифеля тончайшие оттенки чувств или дар делать из мертвой глины живую статую, – не нуждаются в зрителях.
Жизнь – театр, сказал кто-то из мудрецов прошлого. И каждый из живущих – не зритель, но актер. И не ради аплодисментов зрителей истинный актер раз за разом выходит на подмостки…
Не ради внимания посторонних слушателей говорили и они.
То, что было – ушло. Впереди – новый день.
И на ткань светлых слов не опустится тень,
Коль себя не терять и свой дух удержать…
То, что было – ушло. Час пришел перемен.
Горько рассмеявшись, женщина ответила без промедления:
Вера в лучший удел – что бельмо на глазах.
Вера в светлую цель – что могильников прах.
Что нельзя изменить – с тем приходится жить;
А что можно – ужель не свершилось в веках?
Они шли в темноте, и ночь за их спинами мерцала призрачными образами прошлого, которого могло и не быть…
* * *
"Природа не знает ни Зверей, ни Монстров. Монстры созданы нашей фантазией, чтобы их можно было убить.
Это ведь так приятно – создать кого-то, на ком можешь выместить свой страх, гнев, "темную сторону Силы". И уничтожить "в процессе", после чего с очищенной от грязи душой следовать дальше.
Вот только рано или поздно появится монстр, сравнимый по силам с создателем. И кто возьмет верх тогда?
Монстры созданы нашей фантазией, потому что мы должны убивать, чтобы не быть убитыми.
Нет, не так.
Монстры созданы нашей фантазией, чтобы мы могли убивать – и не быть убитыми.
Сон разума рождает чудовищ. Сон разума – это торжество эмоций, победивших здравый смысл, торжество чувств над логикой. Спящий разум – чудовищен. Спящая совесть – всего лишь бесчеловечна.
Монстры созданы нашей фантазией, пытающейся одержать победу над разумом – любыми средствами, как то всегда было и будет в войне.
И когда мы видим монстра в себе и себя в монстре – мы все равно остаемся собой. Ибо не можем быть кем-то другим."
Истребитель Нечисти по прозвищу Оранжевый поставил точку, подождал, пока чернила высохнут, и запечатал свиток.
– Зачем тебе все это? – спросил Синий, наставник новичка-Истребителя. – Странное хобби. Особенно – для одного из нас.
– Это не хобби. Это – долг.
– Долг кому? Все, что было у тебя в прошлом – там и осталось. У НАС прошлого нет.
– Ты прав, Синий. Но все же я должен оставить это. Как напоминание тем, кто идет следом.
– Не забывай, Оранжевый, – с нажимом проговорил старший Истребитель, – следом за НАМИ идет лишь Зверь.
Оранжевый вздохнул.
– К сожалению, Зверь – не следует за нами. Он УЖЕ в нас.
– Иногда, – молвил Синий после затянувшейся паузы, – нам приходится сражаться оружием противника, чтобы победить.
– Именно так, – кивнул Оранжевый. – А иногда мы и побеждаем-то лишь потому, что проиграть не имеем права.
– Ты потому и стал Истребителем?
Вопрос был из тех, которые редко задают, и еще реже надеются на ответ. Однако, на сей раз ответ прозвучал.
Правда, ответ этот был не из тех, которые что-либо проясняют.
– Я должен вернуть долг, – сказал Оранжевый, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику.
Затем, как всегда, передал свиток вместе с парой монет мальчишке-посыльному и приказал отнести в библиотеку ближайшего храма.