- Возразить трудно, - наконец ответил Сильвестр. - Тебе, государю, виднее. Грех стяжательства погубил и храмовников, и короля, и главных палачей. По ложному обвинению казнили сотни людей. Спасаясь от гонений и смерти, храмовники разбрелись по свету. Но им удалось заранее вывезти из своего храма самое ценное. И вот в лето шесть тысяч семьсот девяносто седьмое на Русь, в Новогородщину, прибыли восемнадцать их кораблей. Да не простых - набойные мореходные насады, полные золотых монет и жемчуга. Среди несметных богатств, что они привезли, был небольшой кузовок. Но именно его храмовники оберегали пуще всего! В нем хранилось то самое серебро, что в свое время рыцари нашли в подземельях Храма Соломона. Часть этих находок они спрятали на тайном острове, а несколько штук привезли в наши земли. Русь православная надежно укрыла храмовников от латинянского папы. Встретил же корабли московский князь Юрий Данилович вместе с новгородским владыкой. Поклонились им храмовники и поднесли привезенное. Рыцарей приняли радушно. Решено было переправить их подальше от рубежей, в московскую Даниловскую обитель. Вот с того года и начала возвышаться Москва над другими русскими городами. Разве что Новгород не отставал. Но то не соперничество было, а дружба.
- Как это? - удивился Иван. - Новгородцы москвичей никогда не жаловали…
- И опять возразить мне тебе, государь, затруднительно, - ответил Сильвестр. - Семье твоей новгородцы немало хлопот доставляли. Не любили они москвичей. Кроме, пожалуй, именно князя Юрия Даниловича - того принимали охотно. Да и сам московский князь спустя пятнадцать лет уступил Москву брату и отправился жить в Новгород.
- Сложил с себя титул? - нахмурился Иван.
- Нет, государь. Юрий остался великим князем. Защищал подданных от свейского короля и даже мир с ним заключил от имени Новгорода. Литву окаянную, что вечно набеги на земли его делала, прогонял успешно. Выстроил крепость Орешек, покорил своенравный Устюг. Много дел на благо новгородцам совершил.
- Удачлив был князь, - обронил Иван.
- Неспроста, государь. Ведь у него были помощники - верные, послушные, наделенные небывалыми силами.
- Где же таких сыскать… - хмыкнул царь. - Разве что ангелов призвать на помощь.
- А хоть бы и ангелов, - неожиданно согласился иерей и похлопал по принесенной им книге.
Иван озадаченно взглянул на него.
- Рассказывай. Вижу, что вещица старинная.
- Посмотри сам, - пододвинул ее Сильвестр.
Иван взял увесистый фолиант, с любопытством раскрыл. Вгляделся в незнакомые буквы, испещрившие тонкий пергамент первой страницы. Не латынь и не греческий. Точно не восточные письмена.
Царь вопросительно поднял глаза на Сильвестра.
Иерей пояснил:
- Книгу эту привезла твоему деду Ивану среди остального приданого Софья Фоминична. Приданое было поистине велико - но не золотом и украшениями, которых тоже имелось в избытке. Больше всего византийская твоя бабка дорожила привезенными в Москву книгами и рукописями. Убоявшись пожаров… - Сильвестр вздохнул, вспомнив последний, - великая княгиня повелела схоронить их в подклети храма Рождества Богородицы. При отце твоем, Василии, латинские и греческие книги переводил Максим Грек, и иудейские на русский язык переклали многие. Но вот эту… - иерей развел руками. - Языка же этого никто не знает. Мы лишь допускаем, что это ни что иное, как енохианский язык.
- Вот как? - удивился Иван. - Ангельский язык…
Однако увиденное дальше слегка разочаровало его. Незатейливые рисунки невиданных цветов, с крупными сердцевинами и мелкими лепестками, странные ягоды и чудной формы листья, напоминавшие папоротник. Впрочем, попадались и знакомые растения - васильки и ромашки, но тоже изображенные так, что с первого взгляда узнать трудно.
- Знахарская вещь? - с усмешкой спросил царь, листая страницы. - Чтобы зелья варить ядовитые, приворотные, отворотные?
Сильвестр покачал головой.
- Ты слишком поспешен в суждениях, государь.
Не обращая внимания на очередную дерзость старого иерея, Иван продолжил изучение книги.
Далее шли рисунки еще более странные - каналы и купальни, соединенные замысловатыми трубами. В некоторых купальнях видны были обнаженные нимфы. На этих рисунках Иван задержал насмешливый взгляд чуть дольше. Другие девицы, тоже нагие, держали в руках звезды, и следующие страницы посвящались небесной теме - художник изобразил некие карты, круговые чертежи, диаграммы…
Перелистнув пару страниц, Иван вздрогнул. Изумленно подняв брови, он посмотрел на иерея.
- Это… и есть - серебро?
Сильвестр кивнул.
- Так назвали эти вещицы латиняне. Хотя к серебру фигурки не имеют никакого отношения. Ты и сам, государь, знаешь - это нечто другое. Но ни монахи-рыцари, ни мы, православные, ни другие посвященные - никто не может сказать, что же это такое. Известна лишь чудодейственность предметов, но далеко не всех. Енохианские записи, возможно, сообщают многое… Но нет никого, кто смог бы прочесть их. Священники Византии и латиняне Рима часто платили за познание дорогую цену - силу и свойства фигурок приходилось изучать, рискуя собой. То, что удалось им узнать, записали вот тут, под рисунками, на своих языках. Смотри, возле некоторых исчерканы все поля, и даже между енохианских строк втиснуты греческие и латинские буквы.
- Но кто же написал саму книгу? - Иван удивленно посмотрел на иерея.
Сильвестр пожал плечами.
- Кто бы он ни был, среди прочих загадок он поместил на страницах множество изображений предметов и явно о них знал многое. Православное духовенство продолжило изучение фигурок. Но тайну разгадать пока не удалось никому. Нет и единого мнения о природе этих вещиц. Стяжатели-иосифляне объявили их "игрушками сатаны", "бесовскими зверушками". Возможно, что-то попрятали по своим монастырям и соборам, якобы заключили под стражу, на вечное хранение. Но преподобный Нил Сорский неустанно уличал их в лукавстве - не от соблазна уберечь людей они захотели, а сами пожелали тайно владеть. Фигурки же эти - подарок от Господа, через ангелов людям переданный. Человек может использовать Божий подарок как во благо себе и другим, так и во вред. Задача духовенства лишь в наставлении, помощи, направлении. Ты по юной вспыльчивости творил Медведем зло, а отец твой Василий обращал его на благо.
Внимательно слушая иерея, Иван перелистывал тонкие пергаментные страницы. И хотя он не был согласен со словами Сильвестра о зле - разве истребление бунтовщиков может считаться таковым? - откровенность и смелость старика пришлись ему по нраву. Мало кто решался так общаться с царем.
Молодой царь пристально разглядывал нарисованные предметы.
- Их тут десятки! - восхищенно воскликнул он. - А вот и мой Медведь!
- "Обладающий им повелевает животными", - перевел иерей краткую подпись под рисунком, в который уперся палец Ивана. - Как видишь, государь, этот предмет не слишком интересовал изыскателей.
- А вот эти стрелки указывают на полезную совокупность, - продолжал Сильвестр, показывая на тонкие разноцветные линии, соединявшие разные изображения. - Твой Медведь не у дел вовсе, а вот эта бестия - отмечена как важная и объединена с другими.
Иван с любопытством посмотрел на рисунок неведомого ему животного - тонконогого, как лошадь, но с длинной змеиной шеей и головой оленя, где вместо ветвистых рогов торчали странные наросты.
Сильвестр пояснил:
- Это африканская тварь. У кого во владении такая фигурка, повелевает всем, что растет из земли. Может выращивать злаки - сколько ему будет потребно, за кратчайшие сроки.
- Пожалуй, не нужны станут холопы на полях, - засмеялся Иван. - Впрочем, их тогда в войско - прокормить-то хватит всех!
Царь прочертил пальцем к другой фигурке, соединенной с повелителем растений синей линией.
- Ну а эта? - поднял глаза на иерея.
- С Тигром в руке тебе откроются земные недра, и ты увидишь золотые самородки и нити на любой глубине.
- Петух? - провел Иван по другой синей линии
- Не ошибиться в выборе, угадать причину, почувствовать правильное решение. Эту фигурку ценят мастеровые и разного рода добытчики.
Царь задумался.
- Получается, имей кто-нибудь вот это чудище длинношеее, Петуха да Тигра к нему в придачу - будет жить себе припеваючи? Сыт да богат?
- Так, да не так, - покачал головой Сильвестр. - За каждое чудо приходится страдать. Чем чаще обращаешься к силе фигурок, тем больше изнуряешь себя. А возжелавший обладать несколькими вещицами разом, как правило, обречен на падучую и скорую смерть.
Иван перевернул страницу.
- Тут линии уже красные. Смотри, старик - Лев, Бык, Змея с капюшоном и Морской Конек.
Иерей кивнул:
- Это другая группа. Для войны. Недаром преподобная мученица Евгения говорила: "Инокам не подобает во владении серебро иметь".
- Но храмовники считали иначе, я погляжу.
- Именно так. Скорее всего, они готовились к крупной войне - с собственным ли королем, с соседними государствами или снова к походу на Святую землю - неизвестно. Воле Господа это было неугодно.
- Известно ли об этих фигурках что-нибудь?
- Не так много, но кое-что - да. Морской Конек способен разрушить любую преграду, смять и уничтожить врага. Лев придает человеку храбрости столь великой, что за таким бесстрашным войско готово следовать на любую битву. Кобра помогает без промахов разить врага, а Бык наделяет мощью, превосходящей силу Самсона.
Глаза Ивана заблестели от возбуждения.
- Непобедимость! Кто сможет устоять против такого войска?!
Иерей протянул руку к книге и бережно перевернул страницу.
- Только тот, кому посчастливилось заполучить другие вещицы.
Иван вперился взглядом в рисунки.
Сильвестр указал на фигурку раскрывшего хвост Павлина.
- Вот это уберегает от стрел. А хранится эта райская птичка не так уж далеко - в Кирилло-Белозерске. В том самом монастыре, куда твой отец ездил молиться о даровании ему наследника.
- Постой-ка, старик! - Иван отложил книгу и взволнованно прошелся вдоль лавки. - Выходит, не у одних новгородцев хранится это серебро?
- Конечно, нет. Ведь князь Юрий Данилович не одним золотом поднимал княжество Московское. Другое дело, что теперь следы многих предметов утеряны. Ведь за минувшие столетия вещицы где только не побывали. Монастыри открываются или приходят в запустение, настоятели меняются, случаются и войны, пожары. Иной раз достаточно человеческого искушения - бывали и хищение, и подлоги.
Предметы давно разошлись по разным землям. То, что хранилось новгородцами, теперь в Москве, и наоборот. А что-то спрятано в Европе, Новом Свете и Азии. По слухам, у казанцев в главной мечети что-то припрятано…
Глаза Ивана сузились, губы плотно сжались.
- Так вот я эти слухи и проверю! - решительно произнес он, снова хватая книгу. - Негоже без дела лежать серебру! Поеду в Кириллов, получу от чернецов райскую птицу. И тогда - на Казань!
Силясь унять накатившее возбуждение, обхватил себя руками за плечи.
Сильвестр помолчал, испытующе глядя на царя.
- Получить фигурки непросто. В Кириллове тебе не откажут - монастырь этот духовный оплот нестяжателей. Но помни об осторожности, государь! За вещицами ведется непрерывная охота. Войны, расколы измены, бунты - порой лишь следствия чьей-то игры, поиска или находки подобных вещиц.
- Думаешь, и вчерашний бунт не пожаром вызван?
Иерей кивнул:
- У того, кто подстрекал толпу, вполне могла быть цель - воспользоваться беспорядком, проникнуть во дворец и попытаться найти предмет.
- Здесь, в Воробьеве? - изумился царь. - Выходит, знают, что он всегда при мне? Был…
Сильвестр пожал плечами.
- В Москве, думаю, все соборы и кремлевские палаты уже обысканы. Но если науськивали толпу на твой дворец, значит, хотели и тут поискать. Могли Медведя твоего отнять.
- Что предлагаешь, старик?
Сильвестр поднялся и строго сказал:
- Молиться.
Царь с иереем встали под образа.
Четверть часа Иван усердно отбивал поклоны, пока не устал и не обмяк. Прикрыв глаза, теперь он вялым шепотом разговаривал сам с собой - так показалось пристально смотревшему на него Сильвестру.
- Великий соблазн таится в серебре, - неожиданно сказал старик. - Лишь избранные духовные лица сумеют устоять перед ним.
Царь, не поднимая век, кивнул.
- Все, что получишь от церкви, - не твое, а лишь дозволенное тебе. Все, что приобретешь с помощью церкви, - не твое, а церковное.
Иван снова согласился молчаливым кивком.
Глаза настоятеля горели яркими цветами - зеленым и голубым.
Но царь не замечал этого, погруженный в дремотную молитву.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Остаться в живых
Морозная одурь окутала мертвый лес.
Стылый морок повсюду. Тишина.
Лишь скрип под ногами - за ночь дорогу, по которой проехало черное войско, припорошило, скрыло конский помет, следы подков и полозьев.
Юрка с трудом переставлял ноги - одну в огромном подшитом валенке, на другую обуви не нашлось, и он обмотал ее куском овчины. Рваный зипун был ему слишком велик, но зато длинный - пола сгодилась на обмотку.
Под зипуном рубаха и холщовые портки - в чем вытащили из избы, в том и бежал он от полыньи в лес.
Вчерашний день, разом изменивший его жизнь, стоял перед глазами Юрки. Разбойники в черных кафтанах. Крики и плач, ругань, побои, стоны. Холод и страх. Лед под ногами и черень воды совсем рядом. Боязно было решиться на побег. Тряслись колени, и стучали зубы. Отчаянно колотилось в груди, трепыхалось и обрывалось сердце. Но вот проткнули бок деду Степану и утопили его, а потом стали толкать всех подряд - сквозь крики и плач тяжело бултыхала вода. Тогда и дернул за руку дрожавшего рядом соседского Ваньку. Глазами показал в сторону дальнего берега. Тут Машкины родичи, заметив переглядки, подтолкнули к ним дочку. Из одежды на ней была лишь размахайка да платок - мать успела накинуть. Но потеряла его Машка, когда они, рванув от душегубов, выскочили к берегу и продирались через кусты - на ветках остался. Бежали прочь от реки, сколько хватало сил. Потом упали в снег, зарылись вглубь, словно косачи. Прижались друг к дружке, все в колючем крошеве. Жар от беготни быстро схлынул. Холод облепил тела. Тряслись, коченея. Не сразу решились выбраться и глянуть, что там - на льду. Хотя и догадывались. Поползли по сизому рыхлому снегу, по своим следам. Юрка увидел и снял с сучка серый Машкин платок, обернул им скулящую девчонку. Подстреленного разбойниками Ваньку заметили сразу. Уткнулся лицом в наледь, вытянулся и застыл, примерз к черной луже под собой. Конец стрелы торчал из плеча, подрагивал на ветерке серым пером. Не дожил Ванька и до семи лет. Машка, ровесница его, разревелась сперва, а когда глянула на сиреневый лед и черную воду чуть дальше, упала и принялась голосить истошно.
Юрка ощутил себя беспомощным и потерянным. На целых пять зим он старше, а что делать дальше - не знал.
Трескучий гул на берегу, где была их деревня, утих. Огонь насытился, утратил ярость и теперь равномерно дожирал остатки. Сивые пряди дыма толсто тянулись в сторону леса.
Взглянув на белые ступни потерявшей рассудок девчонки, Юрка подхватил ее на руки и засеменил по льду. Ног он не чуял. Переставлял их, будто деревянные чурки. Много раз падал, роняя ношу, но поднимался и, качаясь, брел дальше, пока не выбрался с Машкой на свой берег. Втащить затихшую девчонку наверх не смог. Вскарабкался сам, глянуть, не уцелел ли кто, остались ли не тронутые пожаром дома. Увидел кривую сараюшку Федюньки-дурачка, жившего на задках возле оврага. Кинулся туда мимо горящих изб. Бросил взгляд на свою - у той уже рухнула кровля и вот-вот готовы были осыпаться стены. Жар от полыхавших домов согревал, но обмирала и леденела душа. На тело Федюньки он наткнулся возле порога его ветхого жилища. Тот лежал на спине, глядя изумленным глазом в дымное небо. Другого не было, вместе с половиной головы. Дурачок он был безобидный, тихий. Все ходил по деревне, думал о чем-то, да мысли разбегались, не мог ухватить их. Покачивал головой, бубнил беспрерывно: "Бобонятки, бобонюшки, бобо…" Возиться черные разбойники с ним не стали, сразу разглядев, кто он такой. Хватили по несчастной голове саблей, заглянули в сараюшку, разбросали убогие вещички и вышли. Даже жечь поленились. Отгулял Федюня по деревне. Да и деревни-то - не стало.
Юрка снял с мертвого зипун и валенок - второго не нашел нигде. Худо-бедно утеплился. Больше ничего на Федюне и не было - дурачок исподнего не носил. Совестно покойника нагишом оставлять, но и затащить в сарай сил не хватало. Заглянул внутрь жилья, в ворохе трухлявой соломы нашел пару дерюжных мешков - Федюнькина постель, не иначе. Кинулся к берегу - Машку укутать да попытаться втащить в сарай, до утра пересидеть. А там уж видно будет, куда податься и как дальше жить.
А ей уже ничего не нужно было. Как ни тормошил ее, белую и сонную, - все напрасно. Сжала губы крепко-крепко, будто боялась сказать что-то, прикрыла глаза и больше не откликалась на тряску и зов. Все, что Юрка смог сделать, - уложить поровнее да присыпать сверху снегом.
Обмотал себе голову козьим бабьим платком, а руки укутал обрывком размахайки - больше из Машкиной одежки ничего не сгодилось. Плакать не было ни сил, ни возможности.
Воздух раздирал горло, царапал лицо.
Над деревней небо было светло от огня, но вокруг давно налилась густая синева, подбиралась долгая ночь.
Вскарабкался к догоравшим домам.
Сновал до темноты, собирая подходящие головешки и обломки для костра.
Закидал снегом и Федюньку.
Развел огонь в его щелястом жилище, закутался в мешки. Сидел и пустыми от пережитого глазами смотрел на желтые язычки.
Потом громко и долго выл, катаясь по мерзлому полу.
С пологих холмов за рекой, встревоженные заревом и запахом пожара, ему вторили волки.
Уснул под утро, но проспал недолго. Дожидаясь рассвета, стучал зубами возле прогоревшего костра.
В кармане обнаружил надкусанную луковицу, несъеденный ужин Федюньки. Пожевав, толкнул хлипкую дверь и выглянул из убежища. Увидел синие цепочки следов - волки кружили всю ночь совсем рядом, но угасавший пожар не дал подойти ближе. Юрка скрылся в сарае, но вскоре вышел с длинной палкой - разыскал "лошадку" Федюни, на которой он иногда "скакал" по деревне. Мальчик взглянул последний раз на пятна пепелищ и зашаркал мимо обугленных печных остовов в сторону просеки, опираясь на палку.
Как ни страшно взбираться к дороге, откуда и слетела на деревню беда и погибель, а выхода не было. Зима только принялась лютовать, не выжить одному. Это Федюньке морозы нипочем были, ему что холод, что зной - все одно, лишь бормотал свое "бобонюшки-бобонятки". Но многие в Сосновке жалели сироту, подкармливали. А Юрку жалеть теперь некому. Одна надежда - добраться до монастырских. Поди, не откажут в приюте, хотя бы до весны. Да и отработать он может, не маленький ведь. Воду таскать, дрова рубить, за скотиной приглядывать - все умеет. Лишь бы добраться, сесть к печке поближе, отогреться, хлеба поесть и кипяточком запить… Упросить потом настоятеля подрядить чернецов, съездить в соженную Сосновку да похоронить Федюню с Ванькой и Машкой. Если только волки не растащат раньше. И средь пепелищ поискать, глядишь, еще чьи неприбранные кости сыщутся. А кого вода погребла, тех отпеть бы…