Еще не ясно различимые, далекие, выплывали из зыбкой дымки купола цервей. Там, впереди, нежился в рассветных лучах златоглавый Кремль. Соборы, башни, высокие стены с зубцами, дворцы. Рядом Китай-город с добротными бревенчатыми домами, в два житья каждый. Следом, широким полукольцом, тянулся Белый город. Повсюду сады, палисадники. Тут и там высились стены и кресты монастырей. Дремали пока Пушечный и Колымажные дворы, пустынны были Пожар с Торгом. Но пройдет час, и закипит в них работа, начнется купля-продажа, оживут улицы и площади.
- Москва… - повторила вслед за мужем Мария.
Может, вспомнила, как прибыла она в стольный город впервые, вместе с отцом и братом - дикая и пугливая княжна с далеких кавказских гор. Вспомнил и царь, как широко распахивались темно-карие глаза княжны на прогулках по городу. Как остолбенела она, разглядывая с кремлевской стены бурлящий Пожар, заставленный лошадьми, телегами, ларями, всевозможными шатрами, добротными или наскоро сооруженными прилавками. Всевозможный люд, принаряженный по случаю праздника, толкался и гудел на площади. Деловито и шустро мельтешили скоморохи, сбитенщики, блинники. Раздавался над всем Китай-городом колокольный перезвон. Клубился дым, стояла пыль столбом, вились всевозможные запахи. Неслись выкрики торговцев, свист, смех, лошадиное ржанье, поросячий визг, птичий гам… А тканей сколько! Воздушные и белоснежные кружева, персидский алтабас, легкая тафта, узорчатая камка, рытый и золотный бархат…
- Отсюда, Машка, с горы этой, всякий приезжий городом полюбоваться может, да церквям поклониться, - пояснил Иван жене. - Потому и название у нее - Поклонная.
Мария фыркнула в кулак, крутанула коня.
- Разве это гора!
Вскрикнув на свой манер, диким коротким возгласом, погнала коня вниз, к ожидавшим у подножия охотникам и стрельцам.
Царь, покачав головой, ударил пятками аргамака и пустился следом.
Туман над Сетунью быстро редел. Повсюду алмазно вспыхивали капли росы.
Впереди, на крутом правом берегу реки Москвы лежало Крылецкое. Над домами и лесом возвышался новый храм Рождества Пресвятой Богородицы, возведенный по личному указанию Ивана. Стены из светлого дерева и легкие, точно летящие купола, а над ними - резные кресты. Глядя на них, царь наложил на себя крестное знамение, и люди его вслед за ним радостно поклонились храму. Краем глаза Иван покосился на царицу и едва сдержал усмешку - бывшая полудикая горянка, хоть и принявшая православную веру, равнодушно покачивалась в седле. "Как была Кученейкой, так и осталась", - подумал Иван, отмечая, что вовсе не огорчается. Влекла его именно эта дикость, необузданность, своевольность супруги. Нравилось Ивану сцепиться с ней в еженочной полушуточной борьбе, переплестись руками, ногами, побороть яростные удары, толчки, укусы, подчинить бешеную бесстыдницу себе, прижать, поверженную, к супружескому ложу и насладиться сполна. А иной раз поддаться специально, упасть самому и лежать изумленно, поражаясь очередным выдумкам неистовой черкешенки…
В низине, насколько хватало взора, раскинулись во все стороны поля и луга. Указывая кнутовищем, Иван пояснял жене - вон там, чуть далее, засели в травах птахи. Не ведают своего часа, неминуемого. Глаза царицы жадно пытались высмотреть будущих жертв охотной потехи. Мария даже привстала в стремени, вглядываясь в синеющий перед ними луг с озерцами. Иван рассмеялся и велел кликнуть главу "статьи". Прибежал начальный сокольник Васька Быков, ладный малый в красном кафтане и желтых сафьяновых сапогах. Снял парчовую шапку. Выслушал царские слова, поклонился, кинулся исполнять.
Вот несут к ним клеть с пернатыми охотниками. Сидят на шестах, в клобучках - дымчато-сизый кречет и темнокрылый сокол.
- Научи-ка, любезный Быков наш, мою супругу вашему ремеслу! - улыбнулся царь. - Да смотри, все секреты раскрой, не утаи ничего от царицы!
- Слушаю тебя, государь-надежа! - склонился в поклоне глава соколиной статьи. - Все как есть расскажу!
Тайком, полным озорства взором царь окинул Марию. Та сидела на коне, подбоченясь, с лицом столь важным, надменным и торжественным, что Иван чуть было не расхохотался. Прятал улыбку в бороду и Васька Быков, надевая на руку царицы прочную кожаную рукавицу.
- Вот, смотри, государыня, красота какая! - Васька осторожно пересадил сокола к Марии. - Видишь, как тяжела, хоть и невелика с виду. Сила в ней огромная!
Мария восхищенно вглядывалась в хищные черты сидевшей на ее руке птицы. Сокольник и царь удивленно переглянулись, отметив, как уверенно горянка держала охотника. Сокол, по-прежнему в клобучке, крепко вцепился в толстую кожу. Мария не удержалась, цокнула языком от восхищения:
- Красавец какой!
Быков улыбнулся:
- Красавица!
Мария вопросительно изогнула брови, и сокольник пояснил:
- Женской породы она, таких мы и зовем "соколами" - лучшие добытчицы именно они. Видишь, крупная какая, сильная! А мужички у них помельче, их мы "чегликами" кличем. Впрочем, и они резвы, как до дела дойдет.
Мария прислушалась к легкому звону и приподняла руку, рассматривая птицу. Сокольник продолжил пояснения:
- Вот тут, матушка государыня, бубенчик на хвост присажен, чтобы разыскать легче было. А еще, видишь, на лапу суконные кольца надеты - это опутенки называются. А в них ремешок продет, другим концом, смотри, к перчатке твоей крепится. Должик это. Его мы перед тем, как клобучок с головы снять, отстегнем - когда напуск делать станем.
- Сними сейчас колпак этот! - приказала Мария.
Быков повиновался, аккуратно освободил сокола от бархатного, расшитого жемчугом клобучка. Увидев свет, птица повертела черной головой и приоткрыла загнутый клюв, уставившись злым темно-карим глазом на царицу.
- Хороша! - восхищенно произнесла Мария.
Иван с любопытством смотрел на двух хищниц, находя между ними много общего. Обе хороши! Сильны, красивы, своенравны. Таким угодить попробуй сумей!
Быков, словно вторя мыслям царя, продолжил:
- Еще как хороша! Чай, не кошка или псина… Такую не погладишь, не потетешкаешь, не прижмешь к себе. В этом ее прелесть вся. Не потому не поиграешь с ней, что ударить может, а по той причине, что ей тетешки эти не нужны. Гордая птица. Это собака человеку служить приучена, дичь загонит и ждет, для хозяина оставляет. С соколами иначе все. Тут приказами ничего не выйдет. Сокол добычу бьет для себя. А уж отдавать тебе - это как сумеешь договориться, тут все на равных. Упаси Бог силой или обманом забрать! Считай, потерял птицу.
- Волка взять сможет? - раздувая ноздри и не отводя глаз от сокола, спросила Мария.
Быков усмехнулся:
- Нет, матушка, сокол для другой добычи. Утку бить сегодня ему.
- А этот? - кивнула Мария на вторую птицу, покрупнее, все еще сидевшую в клобуке и на клети.
- Кречет-то? - пожал плечами Быков. - Лису возьмет, а волка не будет. Не его зверь, ему это ни к чему. На волка разве что беркута напустить можно. Так то уже не соколиная порода, это ведь орел! Когти у него подлиннее твоих пальцев будут.
Мария бегло взглянула на пальцы левой руки.
- Вот так беркут схватит волка, и восемь ножей тому под шкуру войдут! - раззадорился рассказом и сам сокольник, замахал руками, изображая то крылья, то лапы птицы. - У волка зубы тоже как кинжалы, и жилы крепкие, и шкура каленая, но боя промеж ними никакого не будет. Или сразу серому конец, или перехватит беркут его вот так… - сокольник крепко сжал свои пальцы, - с лютой силищей, что только ему и дана! И снова восемь ран сделает, глубоких и страшных! Но, врать не стану, не всякий беркут на волка пойдет. А сам по себе - так вообще никогда. Сначала обучить как следует надо, бить такого матерого зверя. Тут и хитрость нужна, и терпение.
Мария, столь же горделивая, сколь и любопытная, как все горцы, поборолась с собой и не выдержала.
- Как учить надо? Расскажи, обещал секреты! - потребовала она, возбужденно облизнув губы. Быков пожал плечами:
- Так секретов особых нет. Чучело из шкуры волчьей мастерим. А чтобы азарт в птице был, в глазницы чучела свежего мясца кладем…
- А откуда у тебя птицы эти? Сам ловил? - не унималась Мария. - Сокола ты поймал?
- Дашку я неподалеку отсюда, возле Кунцева взял. Приучал потом потихоньку. Тут главное, чтобы с рук еду взяла. Коль приняла, то можно и за учебу браться. Учишь ее подходить к тебе - сначала совсем вблизи, аршин или два. Потом десяток аршин одолеть надо. Потом еще длиннее подход делать учится. А чтобы привыкала к тебе, по нескольку часов ее на руке носить надо. А первые дни так вообще без отдыху, не спишь, с руки не спускаешь. Вот уж самое, пожалуй, тяжелое и муторное в нашем деле. Плечо отваливается, а терпи, носи. Зато характер закаляет, силу развивает - все от птицы берем.
- А если еду не возьмет? - спросила Мария.
Быков усмехнулся:
- Голод не тетка, обычно берет. Ну а если попадется такая, что ни в какую, - лучше не мучить, пустить восвояси.
Иван, краем уха слушая разговор жены и сокольника, оглядел окрестности. Широкий луг с озерцами, вдали - неровная гряда деревьев, начало соснового бора. Высокое небо в разбросанных по нему почти неподвижных облаках. Воздух напоен прохладой, светом и радостно-тревожными запахами осени.
- Ну, хватит разговоры вести! - нетерпеливо произнес царь. - Пора и веселью быть!
На руке его уже была надета расшитая золотом рукавица. Быков снял с клети кречета и пересадил на руку Ивана.
Охота началась.
Оглушительно лая, кинулись в луговую траву собаки, поднимать из укрытий дичь. Далеко-далеко раздались птичьи крики, донеслось хлопанье крыльев. Взлетели и потянулись над лугом испуганные утки, уходя в сторону леса.
Сокольники, к тому времени уже разойдясь по лугу, принялись делать первые напуски - подбрасывали с руки птиц, и те стремительно уходили ввысь. Группа охотников расположилась у лесной кромки и выпустила соколов, отсекая уткам путь к спасению. Утки заметались, шарахнулись снова к воде. Освобожденный царский кречет шумно взмыл с рукавицы, в одно мгновение превратившись в крохотную точку. Подкинула своего сокола и Мария. Задрала голову, наблюдая, как набирает высоту крылатый охотник.
- Видишь, государыня, - снова подал голос Василий Быков. - Кречет "на хвосте" в высоту уходит, ровно что пуля из пищали, а твой сапсан "на кругах" поднимается. У каждой породы своя повадка.
- Все как у людей у них, да? - не отрывая взгляда от птицы, что с каждым кругом взбиралась все выше в небо, усмехнулась Мария.
- Все, да не все. Нет у них забот да грехов человеческих, - вздохнув, перекрестился Быков.
- Грехи грехам рознь! - рассмеялась царица.
Развеселился и царь:
- Видала, Машка, какие у меня сокольники? Чисто архиерей! С такими и духовник не нужен!
Подумав, царь добавил:
- Кстати, через неделю в Суздаль поедем, на богомолье в монастырь, грехи отмаливать. Будь готова.
Мария, оторвав взгляд от забравшегося уже в самую высь сокола, посмотрела на мужа и кивнула. При этом не удержалась и напоказ зевнула. И вновь запрокинула голову, выискивая в высокой синеве птицу.
"Дикарка, как есть дикарка!" - восхитился Иван, поглаживая рукоять плети. Уже не раз приходилось пускать ему в ход эту плеть в попытках обуздать буйный норов супруги. За то, что к малолетним царевичам Ивану и Феденьке неласкова и никудышная мачеха им. За то, что золотой крест-складень, подарок его на крещение, когда из Кученей стала Марией, носит без почитания, а будто одну из монет в своих украшениях. За многие дела провинные гуляла плеть Ивана по узкой спине, тонким рукам и ногам жены, да толку мало. Любит Машка боль, не боится ее. Во всех проявлениях любит - и принять, и другому причинить всегда рада. А не может когда - так хоть глазком на мучения взглянуть. Повадилась на казнях присутствовать - глазищами, что горящие угли, впиваться в казнимого, каждое движение его жадно ловить и страшно улыбаться при этом. Анастасия - та видеть-слышать не могла, на Иване висла, отговаривала его от очередной потехи медведной или псовой, от спуска в подвальную пытошную, куда тот любил заглянуть - "нутро человечье почуять". Да что там! Даже охотничьих забав разделять с Иваном не желала. Котенка приласкать, кенара вертлявого покормить, с щенком, псарями принесенным для нее, поиграть - тут Настенька резвилась, как дитя. Пару раз все же удалось Ивану вывезти ее на охоту, но и на ней забавы жена предпочитала детские. Мария же - другое дело. Она из краев, где к оружию с младенчества приучаются. Отец ее, черкесский князь, дочку воспитывал наравне с сыном. Салтанкул в седло, и Кученей следом. Княжеский сын кинжалом колоть и резать учится, и дочь княжья в умении не отстает. Охоту Мария любит всем сердцем, мила эта забава ей. Премудрости охоты вторая жена Ивана постигала быстро и принимала без труда. Добычу жалеть нечего: преследуй, стреляй, поражай!
А кстати. А ну-ка.
- А ну-ка, оставь нас с царицей! - задумчиво обронил Иван.
Быков поклонился и поспешил удалиться, зашагал по влажной траве, сбивая росу желтыми сапогами.
Иван, вплотную подъехав к замершей в седле супруге, запрокинул голову, высматривая соколов. Кьяк-кьяк-кьяк-кьяк-кьяк - доносился с высоты возглас кречета, чертившего широкие круги. Некоторые птицы уже вовсю делали ставки - заходили на высоту, на мгновение словно замирали в воздухе и темной молнией неслись к земле, падая на добычу. Промахиваясь - так как в основном в дело вступил нетерпеливый молодняк, - снова устремлялись вверх.
- Во-он твоя Дашка, возле кромки лесной! - указал Иван жене.
Та фыркнула, скосив на него темный глаз:
- Откуда ж тебе знать, что это она? Далеко ведь!
- По полету вижу. Не спутаю Дашку ни с кем, - терпеливо пояснил Иван. - Видишь, по-над лесом не летает, держится открытого места? Соколу в лесу делать нечего. Ветви с листвой его полету мешают. А вот ястребы, тем деревья не помеха, они вертлявые.
Между тем в воздухе рисовалась чарующая картина. Соколы, каждый по-своему, в соответствии с породой и выучкой, ловко били уток. Их стремительные атаки завораживали. Утки, как могли, уворачивались, метались над лугом. Отчаянная гонка, неумолимое преследование, сложенные серпом крылья и смертельные удары, от которых летело во все стороны перо, - вот что наполнило утренний воздух…
- А хочешь… - Иван поколебался миг, но после решительно продолжил: - А хочешь, Машка, сама утку сшибить?
Мария пожала плечами.
- Сама так сама, почему нет. Но не здесь уже. Тут разлетелись высоко, далеко. Вели лук подать. Новое место найдем, могу сама.
Иван полез за пазуху.
- Нет, не стрелой. А сама, понимаешь? Сама!
Мария не понимала и не особо прислушивалась, завороженно глядя на соколиные атаки. Шея ее вытягивалась, лицо словно твердело в момент падения птиц на жертву, руки непроизвольно вздрагивали.
Царь извлек из одежды маленький мешочек, наподобие порохового кисета. Покачал за шнурок перед лицом царицы. Та, словно кошка, зыркнула и мгновенно схватила.
- Что там? - Одной рукой Марии было неудобно открыть мешочек - ведь на правой по-прежнему красовалась толстая кожаная перчатка сокольника.
- Посмотри! - рассмеялся царь.
Мария потрясла мешочек, пробуя вытряхнуть его содержимое на землю, но горловину надежно перетягивал шнур. Тогда Мария сжала мешочек в кулаке, попыталась угадать на ощупь, что же там такое. На миг лицо ее изломилось гневом. Иван был уверен, что она швырнет мешочек ему обратно, но его жена была насколько гневлива, настолько и упряма. Помогая себе зубами, она умудрилась развязать шнурок и двумя пальцами выудить спрятанный внутри предмет.
- Что это? - Мария удивленно посмотрела на вспыхнувшую от утреннего солнца вещицу. Повертела ее в руке. - Холодная!
Иван кивнул:
- Сожми крепче, попробуй согреть.
Но своенравная жена, казалось, пропустила мимо ушей слова мужа. Она продолжала вертеть ловкими пальцами добытый из мешочка предмет и даже взвесила его на ладони. Смоляные брови ее сошлись к переносице. Мария о чем-то напряженно размышляла.
- Такой же, как у отца! - наконец сказала она.
Иван весело хлопнул себя по ноге, залился смехом:
- Ну, Машка, ты вспомнила! Был у князя черкасского похожий, верно. Да только ведь привез он его мне вместе с тобой! Или забыла про свое приданое?
Еще пуще развеселился Иван, вспомнив, как нелегко давался горскому князю Темрюку чуждый обычай - не получать за дочь, а отдавать вместе с ней часть нажитого. Да еще какую! Размером невеликую, но ценности такой, что и подумать страшно. Однако князь понимал - как ни ценна вещица его, ни хранить, ни использовать ее долго не сможет. Слишком мало сил у него, слишком могущественные враги у него. Попросил князь для себя и всей своей земли русское подданство. Породнился с царем и принял его защиту, не выдвигая никаких условий.
Три тысячи детей боярских отбыли по приказу царя вместе с Темрюком в его горный край. А следом еще несколько тысяч воинов прислал Иван. Принялись за постройку крепостей на новых рубежах государства.
- Не забыла! - сердито огрызнулась царица. - Я не старуха какая, из ума выжившая! Когда отец тот подарок тебе готовил, говорил: есть у русского царя подобное. Теперь вижу сама - есть.
Мария положила вещицу на ладонь и поднесла к самым глазам. Казалось, осеннее солнце оживило предмет - он словно вспыхнул холодным свечением.
- Это не серебро, - уверенно сказала Мария. - Уж я точно знаю. Что это?
Иван пожал плечами.
- Медведь, - просто ответил он. - Или не видишь сама?
- Твой талисман? Отец рассказывал - урусы как медведи: неуклюжие с виду, ленивые в душе, и никогда не знаешь, что ожидать от них, - тщательно выговаривая слова, Мария с вызовом глядела на мужа.
- Нет, я Медведю этому не молюсь, - продолжал веселиться Иван. - Царские обереги обычные - крест да икона, как у всех православных. А эта вещица другой породы. Покойный митрополит Макарий иначе как "бесовскими зверюшками" и не звал подобное. А иерей Сильвестр в них благодать видел. Только, все говорил он, не каждому та благодать передается.
- Мне передаться сможет? - алчно спросила Мария, зажав фигурку Медведя в кулаке.
Иван, подражая жене, восхищенно цокнул языком:
- Ай, молодец! Не упустишь ни своего, ни чужого!
Мария зло и обиженно насупилась, но кулак не разжала. Неожиданно конь ее заржал, встал на дыбы. Опустился, твердо стукнув копытами, закрутился на месте, скаля зубы, и вдруг кинулся грудью на вороного аргамака царя. Иван едва успел отвести своего коня от удара. Отскакал, развернулся, сменяя улыбку на удивление. Конь Марии стоял неподвижно, лишь подрагивал ушами, и сама царица замерла в седле, отрешенно глядя куда-то вдаль. Иван подъехал вплотную, наклонился, заглянул жене в глаза. Испуганно перевел взгляд на ее руку.
- Машка, дура! - загремел его голос. - Где Медведь?!
Поодаль озадаченно топтался Быков, не решаясь приблизиться. Крик царя насчет Медведя сбил сокольника с толку, он непонимающе оглядывался.
Мария очнулась и посмотрела на свою пустую руку:
- Не знаю… Выронила…
Иван соскочил с коня, кинулся в траву.
Сокольник не выдержал, подбежал, упал на колени рядом:
- Случилось что, государь?
Царь, лихорадочно шаря в траве, дернул щекой. Глаза его безумно таращились, лицо побледнело.
- Ищи, Васька, ищи! Не сыщешь - на кол сядешь! Так и знай!