- Я москвич. После войны хочу стать учителем, - он попытался выпрямиться, и голос приобрел даже некоторую звучность. - А ты кто такая, моя спасительница?
- Екатерина Борисовна Тазурина. Последнее из моих имен, последняя из освоенных мною личностей…
- Не место женщине на войне.
- Война не спрашивает. - Катя кое-как сдержала досаду. - Прежде чем попасть сюда, я партизанила. Потом мне дали форму, - впрочем, если я попадусь фрицам, это не составит никакой разницы, - а когда меня определили к лейтенанту Зайцеву, то произвели в сержанты. Сам понимаешь, снайперу нужна свобода действий.
Петр посмотрел на нее округлившимися от удивления глазами. Молва о Зайцеве шла по стране от края до края.
- Значит, ты на спецзадании, а не просто в засаде? Катя кивнула:
- Из дома Павлова пришла весточка. Понял, о чем я?
- Понял, конечно. Этот дом где-то тут неподалеку, в тылу у фрицев, а сержант Павлов и еще человек шесть держатся там с… кажется, с конца сентября, да?
Катя пропустила общеизвестные сведения мимо ушей; пусть себе выговорится, ведь он ранен, растерян и - ох, как он юн!
- Они поддерживают с нами связь, - пояснила она. - По их наблюдениям получается, что фашисты вроде как собираются двинуться в наступление. Мне не говорили, по каким приметам так решили, да и не к чему мне это знать, а просто послали сюда вести наблюдение и доложить обо всем, что замечу.
- И ты как раз проходила мимо, когда… Мне невероятно повезло. - Он чуть не заплакал. - Бедные ребята…
- Что с вами случилось?
- Мы были в дозоре. Наша часть сейчас стоит у частных домиков южнее Мамаева. Все было тихо, мы и не подозревали ни о чем… - Петр порывисто вздохнул. - Вдруг стрельба, крики, как-то все сразу… Ребята попадали - справа, слева… По-моему, я один остался… живой… через пару минут. И рука вот… Что мне еще оставалось, кроме как бежать?
- Сколько было немцев? Откуда появились? Как вооружены?
- Не знаю… Все было так быстро, - он прикрыл лицо ладонью, - так ужасно!
Катя сердито прикусила губу.
- Если ты в шестьдесят второй, то уже не первый месяц в бою. Вы отступали… от Острова, что ли? Пол-России прошли, пока оказались здесь, - а ты до сих пор не научился видеть, что творится вокруг!
- Я могу, могу попытаться вспомнить, - он взял себя в руки.
- Так-то лучше! Не торопись, подумай. Спешить нам некуда. Если нас отсюда не выбьют, будем сидеть, пока не увидим то, что нужно штабу, - уж и не ведаю, что именно.
Она опять обошла окна, вернулась и взяла Петра за здоровую руку. Теперь, когда прямая опасность миновала, организм юноши требовал только сна, сна и сна - но сон пока что оставался непозволительной роскошью. Да, его покалечило, но рана не свалит его с ног, он достаточно молод и силен, выдюжит. К тому же Катя заметила, что ее женственность помогает Петру собраться с силами.
Крупица за крупицей, удалось составить более или менее связный рассказ. Похоже, фашисты были в разведке - отряд небольшой, но по силам превосходящий отделение Петра, - и не упустили возможности напасть на ребят из засады.
Совершенно очевидно, что им нужен был "язык". Оставалось угрюмо надеяться, что этот мальчик оказался действительно единственным оставшимся в живых.
Глубокая разведка однозначно свидетельствует о подготовке крупной наступательной операции. Отсюда вопрос: нельзя ли считать задание выполненным и как можно скорее вернуться с полученными сведениями обратно? Разумеется, когда отделение не вернется, выславший его в дозор командир догадается, что стряслась беда, - но это еще когда будет! Так или иначе, рассказ Петра не перевесит информации, какую можно собрать на этом наблюдательном пункте.
Может, послать самого Петра? Если не доберется, Красная Армия почти ничего не потеряет - разве что юноша попадет в плен. Сможет ли он вынести пытки, или надломленное тело предаст его и заставит предать ее? Не стоит искушать судьбу - да и нечестно это по отношению к раненому.
Помогая ему восстановить пережитое, которое он бессознательно стремился загнать подальше, Катя вдруг ощутила странную близость к этому мальчику. А позже, когда они ужинали хлебом и водой, Петр застенчиво поинтересовался:
- Ты здешняя, Катерина Борисовна?
- Нет. Мои родные края далеко отсюда.
- Я так и подумал. Говор у тебя какой-то такой… вроде украинского, но, по-моему, не совсем.
- У тебя острый слух, - заметила она, ощутив неожиданное поползновение сказать правду. А почему бы и нет? И нечего делать тайну из пустяка… - Я казачка.
От удивления Петр расплескал воду. Неуклюже утершись ладонью, переспросил:
- Казачка?! Но… но ты кончила школу, я же слышу по разговору…
- Ну полно! - рассмеялась она. - Ты что, в самом деле? Думал, что мы племя диких наездников?
- Я не о том…
- Пожалуй, у нас в школах учат даже немножко лучше, чем везде. То есть так было до сорок первого… - Выглянувший на мгновение светлый проблеск вновь затянули свинцовые тучи войны. - До революции большинство наших были землепашцами, рыбаками, купцами, освоителями Сибири. У нас были свои установления, обычаи… - И чуть слышно добавила: - А еще воля.
Потому-то я и пристала к ним, когда бросила учить послушниц вышивке в киевской монастырской школе, мысленно продолжила Катя нечаянную исповедь. Потому-то и оставалась с ними, и была одной из них чуть не с самых первых их поселений четыреста лет назад. Пестрые компании уроженцев Европы и Азии продвигались вдоль великих рек в бескрайние степи на юге, с оружием в руках противостояли татарам и туркам, а со временем научились и бить этих древних врагов русского народа на их же землях. Но чаще казаки были справными мелкими хозяевами - да просто вольными людьми. Да, и женщины тоже; пусть и не столь вольными, как мужчины, но куда вольнее, чем в иных местах. А я всегда жила своим умом, и когда слишком засиживалась на одном месте, не составляло труда начать новую жизнь в новой станице…
- Так-то оно так, - выпалил Петр. - Извини меня. Ты в нашей армии, ты патриотка. А я слыхал, ну, что казаки всем скопом подались к фашистам.
- Есть такие, - помертвевшим голосом сказала Катя. - Но их мало, уж поверь мне. После того, что нам довелось пережить…
Сперва-то мы не знали, добавила она про себя. Комиссары твердили нам, что надо бежать, а мы не трогались с места. Они умоляли, они расписывали ужасы и разрушения, которые несут бесчинствующие орды гитлеровцев. "Новые коммунистические враки", - щерились мы. А потом из-за горизонта выкатили немецкие танки, и мы убедились, что на сей раз комиссары говорили правду. Бесчинства коснулись не только нас. Та же участь постигла народ Украины - не казаков, их там не осталось, а простых малороссов, - люди были доведены до такого отчаяния, что пошли биться рука об руку с коммунистами. И все же, все же - да, многие и многие тысячи пошли работать к немцам или даже служить в их войсках. Потому что видели в немцах освободителей.
- Не забывай, - торопливо произнесла она, - у казаков издавна повелось бороться с захватчиками и восставать против тиранов.
Литовские князья были далеко и не трогали нас, их устраивало положение номинальных правителей. А вот польские короли пытались закабалить нас, то и дело подталкивая к бунтам. Потом Хмельницкий заключил союз с Россией, а когда гетманом стал Мазепа, то вскоре пошел на поводу у шведов, понадеявшись, что они принесут Украине освобождение от русских царей. В конце концов казаки помирились с царем, он уже не пытался загнать нас в ярмо, но тут власть перешла к большевикам…
- Я читал о казацких бунтах, - нахмурился Петр. Катя поморщилась. Трех столетий как не бывало; она снова мысленным взором увидела себя на сельской улице, когда мужчины - соседи, друзья, оба ее сына - примчались домой после рейда с Хмельницким, во все горло выхваляясь друг перед другом: каждого попавшегося католического или униатского попа они вешали перед их алтарями между свиньей и евреем.
- Но были времена варварства, - сказала она. - У нынешних фашистов нет даже такого оправдания.
- А у предателей - и вовсе никакого.
Предателей?! Кроткий кузнец Василий, смешливый Степан, белокурый Федор, ее собственный внук, правда, не ведающий об этом родстве… Сколько миллионов убитых вопиют об отмщении! Забытые, стертые с лица земли и из памяти людской, - но она-то помнит их всех до единого. До сих пор стоят у нее перед глазами жуткие картины голода, она помнит, как ее собственные дети умирали у нее на руках. Сталинские соколы расстреляли ее мужа Михаила, которого она любила - насколько бессмертная способна любить смертного; а они застрелили его как собаку, когда он пытался стащить немного хлеба для своей семьи из переполненного пшеницей эшелона. Но ему еще повезло: он не попал в иной эшелон, тоже переполненный, но уже людьми, - такие эшелоны шли в Сибирь. Катя встречала нескольких - их были считанные единицы, - кто сумел вернуться. Даже самые молодые из них выглядели беззубыми стариками, говорили очень скупо и работали как машины. Угроза новой ссылки висела над каждым от мала до велика. Не сдержавшись, она выкрикнула:
- У них, кого ты считаешь предателями, были на то причины!
- Что?! - разинул рот Петр. Потом сообразил: - Ах да, кулаки!
- Вольные землепашцы, которым земля досталась от дедов и прадедов, - а ее у них отняли и силой погнали в колхоз, как бессловесный скот! - возразила Катя и тут же добавила: - То есть пойми, они восприняли это именно так.
- Я ведь не о простых крестьянах. Я о кулаках и богатеях.
- Мне такие не попадались, а уж я немало попутешествовала на своем веку. Да, зажиточных хозяев я встречала, но они заработали достаток в поте лица своего.
- Я… я не хочу никого обидеть, а уж тебя всего меньше, Катюша. Но, наверно, ты путешествовала не так много, как думаешь. Тем более, все это было еще до твоего рождения, - тряхнул головой Петр. - Наверняка многие никому зла не желали, только капиталистическая пропаганда застила им глаза, и они нарушили закон.
- За что их уморили голодом.
- Да, я слышал, был голод. Неурожай. Трагическое совпадение. - И с вымученной улыбкой: - Не думаешь же ты, что это было возмездие Господне…
- Я думаю… Ладно, неважно!
Я думаю - это про себя, - что их нарочно уморили голодом. Никаких неурожаев не было - просто государство отняло у нас все до крошки, в конце концов вынудив подчиниться.
- Я лишь хотела сказать, что многие казаки чувствуют себя кровно обиженными.
Они никогда не сдавались. В сердце своем они еще противостоят режиму.
- Дурачье! - с негодованием воскликнул Петр.
- Да, те, кто ушел к фрицам, жестоко просчитались, - вздохнула Катя.
Упаси Боже, я и сама чуть было не пошла к ним! Если бы Гитлер пожелал - нет, если бы он был способен отнестись к нам по-людски, - мы встали бы за него горой, и сегодня ему принадлежали бы и Москва, и Ленинград, и даже Новосибирск; а Сталину пришлось бы укрываться там, где он понастроил лагерей, в каком-нибудь дальнем уголке Сибири, а может, и удрать к американцам. Но вместо этого фашисты жгли, насиловали, убивали, пытали, вышибали мозги у грудных младенцев, со смехом косили из пулеметов безоружных детей, женщин и стариков, просто для развлечения кололи людей штыками, снимали с пленных живьем кожу, обливали их бензином и устраивали из них живые факелы. А что они натворили в святом Киеве - от одной мысли становится дурно!..
- Ты нашла свою правду и пошла ее защищать, - тихо сказал Петр. - Ты куда мужественней меня.
Уж не страх ли перед НКВД удержал его в строю? - подумала Катя. Ей довелось насмотреться на трупы дезертиров, которые зеленые фуражки выкладывали вдоль дорог для предостережения остальным.
- Что заставило тебя пойти в партизаны? - спросил он.
- Село заняли немцы и пытались забрать к себе на службу наших мужчин. Всех отказавшихся расстреливали. Мой муж отказался.
- Катя, Катенька.!..
- Хорошо еще, мы только-только поженились и не успели завести детей.
Я и приехала туда под новой фамилией незадолго до войны. При коммунистах стало трудновато менять имена, приходилось искать чиновников-ротозеев. Слава Богу, в таких недостатка нет. Бедный Илюшка! Так радовался, так гордился своей невестой. Мы могли бы быть счастливы вместе, пока позволит природа…
- Хорошо?! - Петр кулаком смахнул набежавшую слезу. - Я же и говорю, что ты очень мужественная.
- Я давно привыкла полагаться только на себя.
- Ноты ведь еще такая молоденькая!.. - удивился он.
- Я старше, чем выгляжу, - не удержалась она от улыбки и встала. - Пора осмотреться.
- А давай возьмем каждый по окну! - предложил он. - Тогда можно будет наблюдать непрерывно. Мне уже намного лучше. Благодаря тебе, - он одарил ее восторженным взглядом.
- Да, можно… - Она не договорила: на улице загрохотало. - Стоп! Артобстрел! Оставайся на месте!
Катя бросилась в северную комнату. Уже опускались ранние зимние сумерки, развалины стали едва различимы, но Мамаев курган пока отчетливо вырисовывался на фоне неба, озаренный огненными сполохами. По всему городу свирепели разрывы.
- Вот и кончилась наша мирная передышка, - пробормотала Катя, переходя к восточному окну. - Пушки снова взялись за дело.
Петр стоял посреди комнаты. Лица его в быстро сгущавшемся сумраке было не разглядеть, но голос звучал как-то неуверенно:
- Фрицы уже начали?
- По-моему, да, - кивнула Катя. - Взялись за свое. Надеюсь, сейчас мы отработаем свой паек.
- Это как понять?
- Если сможем разобраться, что тут затевается. Дорого бы я дала, чтобы ночь нынче была лунной! Впрочем, немцам не с руки поджидать подходящей для нас погоды. А теперь цыц!
Она принялась курсировать между окнами. Тьма сгущалась. Усыпавший улицы снежок помогал взгляду даже больше, чем ночной бинокль. Канонада усиливалась. И вдруг Катя со свистом втянула воздух и даже рискнула высунуться наружу, чтобы рассмотреть все получше. Мороз сразу охватил ее будто клещами.
- Что там? - шепнул Петр.
- Цыц, я сказала!
Она напрягала зрение. В одном квартале от них направлением на север тянулись какие-то черные пятна… Опыт охотницы помог ей разобраться, что к чему. Около сотни человек, немоторизованные, - значит, пехота; тащат на повозках штук пять поблескивающих продолговатых предметов, - должно быть, минометы…
Наконец они прошли. Катя опустила бинокль и принялась шарить по квартире, пока не наткнулась на Петра. Он сидел; должно быть, уснул от слабости, но довольно было легкого прикосновения, чтобы он сразу подскочил.
- Немцы направились в Крутой яр, не иначе, - шепнула она ему на ухо. - Этой дорогой только туда и попадешь. Если бы они хотели завязать бой у кургана, то повернули бы на восток, и я бы их прозевала.
- Что же они затевают?
- Не знаю, могу лишь догадываться. Это наверняка какая-то часть общего наступления. Обстрел, а может, даже танковая атака с фланга должны отвлечь внимание на себя. Тем временем это подразделение закрепляется в овраге, на выгодной огневой позиции. Наш штаб раньше был дальше к югу, возле устья Царицы, пока немцы ценой больших потерь не захватили его. Если теперь они сумеют взять и удержать Крутой яр, - что ж, тогда им открыта дорога дальше, а то еще их саперы наведут новый мост.
- То есть ты хочешь сказать, что нас выбьют из города?
- Ну нет, одного Крутого яра для этого мало. - Есть же прямой приказ Сталина. Здесь, в городе, который он переименовал в свою честь, мы должны выстоять. Если надо будет, то умереть, но не отступить ни на пядь. Так она подумала, а вслух произнесла: - Но мелочей на войне нет. Если пропустим их в Крутой яр, то заплатим потом сотнями жизней. Ради этого меня сюда и послали. Надо вернуться и доложить.
Она почувствовала, как он вздрогнул. Но ответил бодро:
- Что ж, идем!
Кате померещилось, что ей на горло легла ледяная рука покойника. Пришлось дважды сглотнуть, прежде чем удалось выговорить:
- Вместе нельзя. Сведения чересчур важны. Тут скоро фрицы будут кишмя кишеть. Я-то одна проберусь незаметно, опыта мне не занимать. А ты уж сам как-нибудь. Выжди здесь до… скажем, до завтрашнего вечера, пока не станет чуточку поспокойнее.
- Нет! - напряженно выпрямившись, отозвался он. - Мои товарищи бьют врага, а я буду прятаться за их спины? Однажды я удрал с поля боя. Больше ни за что.
- Да какой от тебя прок с такой раной?
- Могу подносить патроны. Или… Катюша, а вдруг ты не дойдешь? А мне, к примеру, невероятно повезет, я дойду и сообщу куда надо. - Он то ли рассмеялся, то ли всхлипнул. - Пусть у меня лишь самый крошечный шансик, но мало ли что, никто ведь наверняка не знает…
- Боже! Что за ерунду ты несешь!
- Ты же сама сказала, что на войне мелочей нет. Воистину - брось в печь самую никчемную железку, и она сплавится с другими в несокрушимую сталь.
- Петенька, я ни минуты медлить не могу. Дай мне, скажем, полчаса, чтоб я успела уйти подальше, а уж потом ступай сам. Сосчитай, например, до…
- Я знаю старинные песни, и сколько они длятся. Буду мысленно их распевать. И думать о тебе, Катенька.
- Теперь вот что, - она швырнула на диван что-то неразличимое во тьме. - Тут еда и вода. Тебе нужны силы. Не спорь, и слушать не стану - я-то не ранена! Храни тебя Господь, паренек.
- Мы еще встретимся. Ведь встретимся? Ну скажи, что встретимся!
Вместо ответа она охватила руками его шею и прижалась ртом к его горячечным губам - на короткое мгновение, на долгую память. Потом отступила назад, а он продолжал стоять остолбенев. Его дыхание во тьме овевало ее порывами теплого ветерка - дуновение весны среди грохота орудий.
- Береги себя, - сказала она, подхватила винтовку и ощупью двинулась к выходу.
Вниз по лестнице.
На улицу.
Где-то слева ревели танки. Решатся ли немцы на ночную атаку? Нет, скорее притворятся, что атакуют, - но судить трудно: она же не тактик, а простой снайпер. Красные всполохи прорисовывали скелеты зданий, сотрясающая землю дрожь ощущалась даже сквозь подошвы сапог. Ее задача ясна - доставить сведения, и все.
Или выжить? С какой стати она впутывается в жестокие бессмысленные игры смертных? Зачем она здесь?!
Скверик впереди, кусочек открытого пространства среди иззубренных стен, тускло светился белизной нетронутого снега. По левую руку высилось одинокое дерево, а от остальных сохранились лишь пни да щепки вокруг большой воронки. Катя обогнула сквер по периметру, стараясь держаться в тени. Точно так же придется огибать овраг, затем с предельной осторожностью перебраться через железную дорогу на пути к химкомбинату. Весть непременно должна дойти до командования.
Петр вряд ли доберется до своих. Что ж, если ему не суждено дойти, то он хоть остановит собой одну-две пули, которые иначе могли бы достаться боеспособному воину. Но если он каким-то чудом и уцелеет - Богородица милосердная, спаси его и сохрани! - все равно встретиться им больше не суждено. Как две снежинки во время вьюги, мятущейся по степи, они столкнулись на миг - но сведет ли их вьюга снова?