Переклички как таковой не проводилось, ты должен был подойти, взять свой кусок хлеба с соленой рыбой и идти заковываться в колодки. Полное построение проводилось только вечером. Конечно дебилизм, сам бы я так никогда не сделал, но конвойникам было лень вставать очень рано. Иногда нам и еду раздавали просто выкидывая в толпу и не давая подобрать волокли дальше. В этот раз выдали нормально, мы даже успели поесть. На нас одели колодки, сцепили между собой и построили перед воротами. Начинался очередной день.
Тяжелые ворота загона, в котором ночевали этапники, открылись и длинная вереница соединенных по двое людей проходила сквозь двор станции и строилась около внешней стены. Сержанты сноровисто цепляли соединенные пары к длинным жердям или, скорее, тоненьким бревнышкам, в так называемые "министерские" связки /Стандартная процедура. При движении по большим дорогам пары арестантов соединялись по разные стороны бревна. Обычная связка по пять пар с каждой стороны или по двадцать человек на бревно. Это помогало избежать массовых побегов. Невозможно не спрятаться в лесу, не переправиться через реку, ни в узких проулках. Хотя в городе арестантов сцепляли в колонну по десять друг за другом, чтобы избежать заторов на узеньких улицах. Так же этот обычай имел ритуальное значение, точно не помню, но при утверждении нового кабинета министров, они должны были пройти круг в такой связке, что символизировало тяжесть государственной ноши, обязательство служить государству и полный отказ от своих личных интересов в пользу государства. Именно поэтому связку и назвали "министерской"./. После чего мы отправились бы в путь. В этот раз получилось все по другому. Какая то закавыка случилась с последней связкой, там недосчитались двух пар заключенных. Мы были во второй связке.
Мимо наметом проскакал небольшой отряд конников.
- Бесполезно, - сказал бритый наголо седоусый арестант, и цвиркнул сквозь зубы, - ушли ребята, собак нет, следопытов нет.
Он довольно посмотрел вслед и повторил:
- Бесполезно.
- Стаааяяять! - пронеслось по всей колонне.
Довольный гул неся по сторонам, напоминая большой улей. Стражники в боковом охранении вытягивали головы, пытаясь разобраться, что происходит. Надо сказать, что они были неодиноки в своем любопытстве. Шустрый весь извертелся, прислушиваясь к разговорам, всматриваясь вдаль, пытаясь расспросить стражников:
- Эй, служивый!
- Заткнись, - спокойно ответил тот.
- Чё происходит не подскажешь, служивый?
- Да заткнись ты, сам не знаю, - стражник беззлобно тюкнул тупым концом по голове любопытного.
Но так как шустрый успел пригнуться, то угадайте кому прилетело счастье по башке?
Я сдавлено зашипел и спросил его:
- Слушай, Шустрый, у тебя в родне эльфов не было случайно?
Шустрый отнесся к вопросу серьезно, по карйней мере о суматохе в хвосте колонны. Он наморщил лоб, что то вспоминая и высчитывая на пальцах, потом поднял на меня честные глаза и сказал:
- Честно - не знаю. Со стоны мамки эльфов не было, а со стороны папки, может и были, может и сам ельфом был... или королем каким... или вапще тееемным, - уже дурачась протянул он. - А зачем ты спрашиваешь?
У меня ощущение, что эьфы от тебя произошли, а не ты от них. Все время болтаешь, задираешься, а виноватым кто-нибудь другой оказывается. И этот другой постоянно я - потирая моментально вспухшую шишку, сквозь зубы процедил я.
Шустрый разулыбался, будто я сделал ему комплимент. В это время старший конвоя с упавшим видом шагал за сопляком в кавалерийской форме, который ему выговаривал гнусным голосом. Конвойник около нас, принял бравый вид и начал глазами не то что есть, а натурально жрать, начальство.
- ...хорошо, что эти сволочи вышли прямо на нас... - и голос потух, потерялся среди шумных команд, ругани конвойных и возмущенного ворчания арестантов.
Шустрый стоял, явно прислушиваясь. Напряженное лицо, широко открытые глаза, вылитый орк на дозоре. Наконец он очнулся от своего ступора, тяжело опустился на корточки и медленно сказал:
Может ты и прав, насчет эльфов, слышу я неплохо. В общем их все-таки поймали...
У Шустрого уникальный слух, он услышит горение восковой свечи в лесу на расстоянии километра. Вот и сейчас он порадовал нас новостями, а поскольку соседние связки были недалеко, то новости пошли гулять по всей длине колонны. Мне даже страшно представить, какими они добрались до противоположного конца, поскольку, как водится, каждый пересказывающий обладал живым воображением и с помощью него залатывал прорехи в повествовании. Или проще: что не услышал - то придумал.
Братья Нчаки сломились после вечерней кормежки. Скорей всего они бывали здесь раньше, или высмотрели по дороге, но судьба предоставила им шанс и они его постарались не упустить. Они вызвались помочь хозяину натаскать воды. Следил за этим один из конвоиров, а непосредственно работами руководил один из слуг. Знаете, такой типаж, с огромным самомнением и полной неспособностью к труду. То есть ничего более серьезного, чем это, ему поручить было нельзя, да и здесь умудриться, вернее уже умудрился, напортачить. То ли они напугали его, то ли подкупили чем, но он доложившись хозяину, что все сделал, предложил конвойнику довести жо ворот и сдать арестантов самому. Конвойник согласился, поскольку все остальные давно уже отдыхали, что было слышно по пьяным воплям и реву, долженствующему изображать песню. Надо отметить, что конвойники несли службу неплохо, назначенные в караул ен позволяли себе явных послаблений, другое дело, что этот конвойник не был сегодня занятым, он просто оказывал услугу. Постояв и посмотрев, как арестанты в сопровождении слуги завернули за угол, он счел свою работу выполненной и ушел. Эти четверо, спокойно экипировались, зайдя в дом со стороны кухни и прирезав троих постояльцев, забрали вещи, деньги, дорожные мешки, лошадей, ну и покинули двор. Они бы даже и ушли, если бы прирезали этого трактирного слугу. Налетев в ночи на группу конников, они спокойно остановились отдали подорожные, представившись слугам купца (который пировал в это время в нижнем зале, оправив приказчиков спать), а трактирного - провожатым, которого любезный хозяин выделил спешащим гостям. Капитан был в раздумье: конечно по окраинам ночью любителей ездить не было, однако придурков хватало везде и во все времена, и как ты хочешь подохнуть личное дело каждого, просто может интуиция или немного нервное поведение слуги, да и не совсем похожие на приказчиков задержанные. Вот он и предложил доехать до постоялого двора, чтобы проверить версию, предложил нерешительно и просто так, чтобы посмотреть на реакцию. Уловив это старший из братьев, начал вполголоса говорить с капитаном, почти того уболтав. Все бы обошлось, но трактирный, попытался скрыться, видя такое дело братья тоже попытались прорваться. Однако вояки - это не коновойники, повязали их всех моментально и привезли сюда.
Нас выстроили во дворе, под двойной охраной, сцепленными между собой, чтобы если и удумали чего, то сделать все равно было бы затруднительно. Виселицы выстроили на скорую руку, никаких помостов, никаких палачей. Каждого поставили на круп лошади, одели на шею петлю и вывели лошадей. Братья вели себя достойно, явно они уже давно свыклись с таким будущим, трактирного же пришлось тащить. Он вопил, ревел, бился в руках как свежепойманная рыба. Его просто оглушили, привязали за ноги к виселице, а голову засунули в петлю и к лошади, после чего со всей силы хлестнули её и та поскакала к выходу. Шея не выдержала и голова оторвалась, немного поволочившись вслед, а потом выкатившись из петли, да еще фонтан крови из валяющегося туловища. Разумеется, что перед этим трактирного привели в чувсвтво.
Может быть именно благодаря этому - братья и встретили свой конец настолько смиренно. После экзекуции, несмотря на то, что было уже далеко за полдень, ас начали готовить к выходу.
***
- Не по понятиям поступаешь, начальник.
Идущий мимо нашей связки молодой кавалерист аж споткнулся и резко остановился.
- Не по закону было народ под березовые ветки подставлять /подставить под березовые ветки - повесить/. Ну то известно, ты пацан ишшо молодой, жизни не знаешь, пороху не нюхал, откель тебе законов наших знать.
Парень медленно обернулся. Высокий, жилистый, бритый наголо, но с шикарными седыми усами арестант, причем не из последних, судя по наколкам, которые выползали из отворотов рукавов на руки и цеплялись за шею и лицо, смотрел с недобрым прищуром сквозь него, растягивая слова и поминутно сплевывая на его тень.
- Мы же все люди, все человеки. К людям надо помягше, а смотреть ширше, тогда всем польза...
Командир, не торопясь, окончательно повернулся лицом к говорившему и тот осекся. Поперек лица летел шрам, видно было, что когда то его так хорошо рубанули, что понадобились ощутимые усилия лекарей, чтобы заживить его. Глаз они спасти так и не смогли и он щеголял глазницей, заросшей диким, багрово-красным мясом. Впечатление было отталкивающее и пугающее. Такие раны не получишь на дуэли, где все движения выверены и такой удар просто невозможно нанести так как его обязательно парируют. Такие раны получают в рубке конной лавы, когда просто не успеваешь парировать падающую сверху саблю.
Все это я вполголоса рассказывал Шустрому, который зло бросил:
- На дуэли небось шрам заработал...
Командир не обратил на наш негромкий разговор никакого внимания, уделив все без остатка жилистому:
- Дерьмо,- сплюнул ему под ноги этот молодой паренек в капитанской форме и с нашивками ветерана, а эти нашивки, скажу, просто так никому не достаются.
- Да ты знаешь, кто я такой? - по блатному растягивая слова, спросил седоусый недобро прищурив глаза.
Удар, бросил седоусого на камни, тот пытался встать, на подгибающихся ногах.
- Ты знаешь, козел, - неторопливо начал ночной хозяин, - я свяжусь с корешами с воли и тогда... нет, не тебе... будет плохо твоим родным и знакомым...
- Какой процент мы должны довезти? - спросил он не поворачиваясь.
- Не меньше шестидесяти процентов, - услужливо подбежал худенький писарь.
- Мы укладываемся, - прищурил он глаз.
- Пока не вышли за пределы девяноста процентов, - радостно отрапортовал дохлый.
Капитан щелкнул пальцами, от группы прибывших с ним кавалеристов отделилось трое человек. Следивший за всем этим обеспокоенный командир охраны сказал:
- Вы бы поосторожнее, эти твари действительно способны на все.
Тот резко обернулся, вперив немигающий взгляд совиных глаз в старшего конвоя так, что тот отшатнулся, прикрыв лицо рукой:
- Вы передали мне товар, - неожиданно жестко проговорил капитан, - я принял всех по списку, теперь это стадо мое.
И он снова развернулся смотря на выпрямившегося урку. Тот принял горделивый вид, полностью уверенный в своей правоте. Да и что может сделать этот шамозник против опытного сидельца - демагога, который вставшую на бунт хату уговорил затихариться до следующего раза? Ни-че-го! Так что пусть привыкает к тому, что власть есть не толко у них над арестантами, но и сами арестанты кой чего могут
Подбежавшие трое, с взведенными арбалетами, нацелились на нашу связку, а один подал капитану боевой бич. Тот ухмыльнувшись начал потихоньку сматывать его в руках, что-то невнятно ворча себе под нос. Мочалу стало слегка не по себе, как то все неправильно происходило., этот непонятный капитан, вдобавок.
- Если хлестнет, то бунт буду подымать. - отстраненно подумал он.
Капитан хлестнул. Дикий визг вспорхнул в воздух раненой птицей. Седоусый с ужасом смотрел на свою руку. Строганина. Я поспешно отвернулся не желая смотреть, чем все кончится. Говорят, что боевой бич элитных частей легкой кавалерии плетется из шкур горных троллей. До этого момента я считал. что это сказки, ну скажите, каким образом они завалят тролля, да еще живьем снимут с него шкуру, поскольку мертвый тролль очень быстро каменеет, а из кирпича шкуры не нарежешь. Так же и рассказы о специальных тренировках. На которых необходимо было бичом нарезать окорок на ломти не толще серебряного дирхема. Рассказывали, что их заставляли тренироваться на свиных тушах, разумеется не всех. Во всяком деле есть ремесленники, а есть мастера. Как оказалось, я ошибался и выступление такого мастера мы сейчас и наблюдали.
Повторюсь и скажу, что я не стал смотреть, мне не очень нравится вид крови, но шустрый мне все пересказал. Правда как водиться рассказы его с каждым разом становились все кровожаднее, обрастали излишними тяжеловесными подробностями, а все смотревшие это становились зверьми жаждущими крови, по крайней мере он с наслаждением смотрел на экзекуцию. Хотя я помню, как следующей ночью он не мог спать, а весь ужин выблевал.
Были только вопли, прерываемые свистом бича. Капитан настрогал его, как пресловутый окорок, аккуратно сняв все более менее выступающее мясо с костей, последними ударами он вышиб глаза, не задев кожу лица и вырвал язык из вопящего рта. После этого медленно подошел к упавшему на колени хрипящему освежеванному скелету, пронзительно оглядел всех кто находился в пределах видимости, выворачивая душу каждому наизнанку.
- Этот человек, - он презрительно толкнул носком начищенного сапога, - посмел угрожать мне. Капитану легкой кавалерии Его Величества. Надеюсь, что больше ни у кого не будут возникать подобные мысли.
Оглядев всех в наступившей тишине он удовлетворено улыбнулся и добавил:
- Однако я милосерден, как и Его Величество, поэтому я не буду предавать его казни, я даже освобожу его...
С этими словами он забрал из рук ошеломленного старшего конвойников список "добровольцев" и вычеркнул кого-то.
- Вот так, - почти весело сказал он ему, - я думаю не стоит обращать внимания на угрозу всякой швали. Хотя Вы и правы, даже с ней можно найти полное взаимопонимание.
С этими словами он ушел. Тюремные конвойники быстро передавали дела, то есть нас, воякам. Те не торопились, внимательно осматривая нас, сверяясь с записями, вербовочными контрактами и решениями военно-полевого суда. Наконец все сошлось, только после этого капитан подписал все бумаги и счастливые конвойники покинули.
Капитан, заставил нас всех построиться, придав какое то подобие строя, и выступил с коротким спичем. Смысл его сводился к тому, что если мы будем послушными и не будем раздражать его солдат, а не дай бог его самого, то вполне вероятно, что большая часть "добровольцев" достигнет учебного лагеря. После чего скомандовал построение и все пошли далше, даже не пытаясь возникать или хотя бы намекнуть, что уже темнеет и пора бы останавливаться на ночлег.
- Да кажись все наши мечты о послаблении остануться просто мечтами, - сокрушенно вздохнул Шустрый.
Колонна быстро уходила в сторону мраморных гор, оставив за своей спиной все еще никак не могущего умереть человеческого обрубка, валяющегося среди озера крови и кусков мяса.
***
На следующий день колонна шла быстро, место около нас вместо убитого занял сосед одного из повешенных братьев. И снова потянулись нескончаемые километры дороги, пыльной и не очень широкой. Капитан нам еще в первый день сказал, что он не садист и никого в "министерскую" связку ставить больше не будет. И действительно, нашу связку разделили пополам и прицепили к телеге с длинным дышлом, явно сколоченной только что, ну и мы вместо лошадей.
- Жалко Мочала, - пустил я пробный шар.
- Дааа. Что говорить, авторитетный был человек, - охотно откликнулся на разговор Шустрый. - Дело свое знал, да нервный больно. Быстрый чересчур. Со старшим дело замутил, потом этот салабон нарисовался. Хотел ему по быстрому обратку сделать, а получилось, что обратку нам всем сделали. Сейчас порядочные арестанты притихли, будут ждать чем дело кончиться, так что в принципе капитан то все правильно сделал. Малой кровью обошелся.
- А если б Мочало поддался? - задал я, как мне казалось провокационный вопрос.
- А он и должен был уступить, - щербато улыбнулся Шустрый. - Только не сразу. Да и не сам он на это дело подписался. Чую я благословление старшего получил. Кто ж знал, что тут у полный беспредел.
Шустрый помрачнел, и погрузился в свои невеселые думы.
***
Наступал последний день перехода. Утро было тяжелым, вставать не хотелось, но привычные пинки добровольных помощников конвойных и память о человечке, решившем показать гонор качавшем права человека, а вместо этого настроганного мелкими ломтями, сделали свое дело. Ворча, матерясь и харкаясь, новобранцы медленно поднимались и становились в колонну по трое. Подойдя к кухне, которой заведовал старшина с таким необъятным пузом, что сразу становилось ясно, почему на всем пути жратва была такая отвратная. Он стоял и смотрел своими рыбьими глазами, как мы пытаемся жрать очень жидкие помои. Подъехавший офицер, брезгливо глянул в котел с остатками и со смехом сказал:
- Знаешь Иштван, ты когда-нибудь точно напорешься. Такое дерьмо даже в тюрьме не дают.
- Много ты знаешь, что подают в тюрьме, - тихо проворчал сидевший рядом со мной мужик с оторванным ухом. Звали его просто и без затей - Безухий.
Судя по поджатым губам и выпученным рачьим глазам, точно такая же мысль промелькнула в башке у этого пузана.
- Я, господин лейтенант, все делаю в соответствии с нормами и раскладками, прописанными в Приказе главного штаба N 272/216 " О питания военнослужащих...", - с достоинством проговорил он.
Лейтенант заржал, лошадь покосилась на него снизу вверх, но ничего не сказала.
- Я знаю этот приказ. Нам в академии всегда приводили его, как тупость, жадность и негибкость военной машины, - он наклонился с животного и заговорщицки громко прошептал, косясь глазом по сторонам и оценивая аудиторию, - только нам его преподносили как консерватизм, экономность и верность традициям. Давно уже в каждой части существуют свои приказы, дополняющие этот, так что жрачка вполне сносная. А эту бурду если подашь настоящим солдатам... - он многозначительно посмотрел на него и добавил, - Ну ты понял.
Старшина с достоинством ответил:
- Я знаю это, господин лейтенант, но эти оборванцы пока не относятся ни к одному воинскому соединению, поэтому вынуждены сидеть на общем приказе. К тому же это поможет отсеивать непригодных, а настоящие солдаты питаются в соответствии с дополнительным распряжением к приказу своего подразделения. Да и раскладки в том приказе были даны не на количество едоков, а на отделение, взвод, роту и так далее. А численность этих подразделений с тех пор увеличилась вдвое. Получается, что без меня они бы вообще остались голодными, с дрожью в голосе выдавил из себя пузан.
Лейтенант снова заржал; лошадь на которой он сидел, тоже заржала. Получилось очень похоже, заржали уже все, кроме пузана, который стоял вытянувшись во фрунт и поедал глазами начальство.
Лейтенантик покраснел, поднял коня на задние ноги и наехал на ближайших арестантов. Вместо смеха раздались стоны и проклятия.
- Посмотрим, как вы запоете, когда попадете на Проклятое плато, - прошипел он нам.
Покраснев от гнева, он скомандовал своим солдатам, которые обедали тут же, и от их жратвы воняло не в пример вкуснее, чем от нашей, чтобы они гнали это отребье дальше, и ускакал.
Седоусый сержант охранных войск спокойно встал и скомандовал:
- Встали, разобрались по тройкам и вперед.