Можно было, конечно, взвалить на себя лишнюю ношу – загрузить свой разум ненужными заклинаниями, которые помешали бы быстро добраться до действительно необходимого, – так что нужно было уметь поддерживать равновесие и рационально "упаковывать" знания. Рхиоу выбрала несколько заклинаний, которые могли пригодиться для ремонта "заболевших" ворот – каждое соответствовало определенному "симптому", – а потом еще несколько. Особенно тщательно она обдумала те, которые использовались для самозащиты. С одной стороны, Древние, потерпев в прошлый раз такое сокрушительное поражение, не должны были представлять особой угрозы. Однако Рхиоу решила не слишком полагаться на это – хотя и было бы прекрасно, если бы такое предположение оправдалось. Рхиоу выбрала несколько очень разрушительных заклинаний, которые все же не должны были повлиять на чувствительную ткань поврежденных ворот; они действовали на молекулярные связи тканей без применения грубой силы – как скальпели, а не боевые топоры. Так Сааш разделалась с крысами – очень эффективно и безжалостно.
Наконец Рхиоу обнаружила, что не может вспомнить больше ни о чем, что могло бы ей понадобиться. Знание нашло себе место в ее мозгу, образы и диаграммы закрепились там, откуда она могла быстро их извлечь. Рхиоу позволила себе расслабиться. Теперь уже можно было и уснуть; а утром обязательно нужно будет хорошо подкрепиться: отправляться в трудное путешествие голодной было бы просто глупостью.
Рхиоу закрыла глаза, оглядывая все диаграммы заклинаний, собранные в ее оперативной памяти: светящийся ландшафт, испещренный словами. Другие заклинания, которыми она пользовалась недавно, лежали на этой ярко освещенной равнине в отдалении и выглядели неотчетливыми, словно слегка затянутыми туманом, – плод работы нескольких месяцев, колышущийся переливающийся ковер. Даже упомянутое Эхефом заклинание-"хобби" тоже было здесь, на самой границе видимости; она узнала его еще во время своего давнего испытания.
Хорошо, что для меня это уже в прошлом. А вот для Арху – еще нет… Бедный малыш! Надеюсь, он выдержит. Так многим из нас это не удается…
Рхиоу вздохнула, чувствуя, что засыпает, и с благодарностью погрузилась в теплые объятия сна.
Тепло окружало ее со всех сторон, но с одной стороны чувствовалось сильнее – как если бы она спала у камина, который ее эххифы иногда растапливали зимой. Шепчущая уже давно умолкла, и теперь Рхиоу ощущала лишь успокаивающее присутствие Молчаливой и ее пронизывающее все мурлыканье.
– Госпожа, – сказала ей Рхиоу, – я боюсь.
– Как и все мы, когда оказываемся перед лицом того, что ждет тебя, – последовал ответ, – или почти все. Моя сестра, рожденная первой, ничего не боялась, – она всегда шла в битву смеясь, как будто возможности поражения не существовало. Может быть, такова была ее натура по воле нашей матушки. Для смертных или тех, кто не умирает, но претерпевает изменение, есть выход: научиться мужеству. Однако для тех из нас, кто был создан в начале времен, боюсь, такой возможности нет: нам остается только делать свою работу, постоянно испытывая страх. Бог, который забудет о пользе специализации и попытается делать вещи, которых делать не умеет, быстро перестанет быть богом и сделается тираном.
– Как случилось с твоей собственной сестрой, госпожа.
– Я не хочу о ней говорить. Мы и так слишком часто видим ее. Тебе вскоре предстоит увидеть ее очень близко.
– Как же мне этого не хочется… – прошептала Рхиоу.
– Миры во вселенной мало обращают внимания на наши желания, – донесся ответ. Как всегда, в голосе Шепчущей звучала шутливая нотка, но на этот раз она была менее заметной, чем всегда. – Впрочем, желание и рожденное им намерение – силы, с которыми должны считаться даже боги. Делай свое дело, дочь моя. Я буду делать свое, и может быть, нам удастся чего-то добиться…
Воцарилось молчание, однако внушающая уверенность близость Вечных Сил, их тепло сохранились. Тусклое сияние заклинаний в уме Рхиоу поблекло, и она уснула.
ГЛАВА 6
Утро оказалось ясным и жарким; Рхиоу совсем рано разбудили жалобы одевавшейся Хухи.
– Должно быть, уже не меньше восьмидесяти, – говорила она Йайху. – А проклятый кондиционер в офисе так и не работает! Честное слово, просто позор: компания, ежегодный доход которой не уступает валовому национальному продукту небольшой страны, не может раскошелиться на ремонт такой ерунды! Этот прибор способен только добавлять жары, как будто в августе ее и без того мало!
– Сью, тебе следует оттуда уйти, – сказал Йайх.
Рхиоу поднялась, потянулась и стала тереться о ногу Хухи, которая стояла, прислонившись к кухонному столу.
– Опять он за свое, – пробормотала кошка, направляясь к своей плошке. Этот спор хозяева затевали последнее время не реже, чем раз в месяц. Хуха работала консультантом в одной из крупных компьютерных компаний, офисы которой были разбросаны по всему городу; раньше Хуха была "фрилэнс" – независимым специалистом, как понимала Рхиоу, – и сама выбирала, с кем сотрудничать. Йайх, который явился на кухню, еще не сняв халата, и теперь стоял лицом к Хухе, считал, что жене следует снова стать "фрилэнс", хотя это и означало, что будет меньше уверенности в том, сколько денег они смогут тратить на еду, а иногда и будет ли у них еда вообще.
– Хотела бы я иметь такую возможность, – сказала Хуха, наливая молоко себе в кофе. – Но этот проклятый контракт…
– Сюда, пожалуйста, тоже налей, – громко сказала Рхиоу.
– Ну так не подписывай его в следующий раз.
– Не соблазняй меня!
– Буду соблазнять. Не позволяй им больше себя закабалять. Стань независимой, и пусть они, если хотят пользоваться твоими услугами, платят вдвое больше. А то пусть тебе столько заплатит кто-нибудь еще.
Хуха со вздохом отставила пакет с молоком.
– Не знаю… Я вроде уже привыкла к постоянной зарплате.
– Ну да, я понимаю.
– Прошу прощения! Как насчет молока? – Рхиоу поднялась на задние лапки и стала теребить юбку Хухи. – Ох, милосердная Иау, как жаль, что я не могу заговорить так, чтобы она поняла! Эй! Хуха!
Хуха посмотрела на Рхиоу, наклонилась и погладила ее.
– Еще твоего корма, милочка? Ну конечно. И все-таки я сомневаюсь, Майк. В нашем деле такая конкуренция… и так много неопределенности. Как и у тебя. Мы с тобой можем умереть с голоду. Я знаю кое-кого, кто не поймет нас, если еда совсем закончится.
Хуха выпрямилась и принялась открывать новую банку с кошачьим кормом.
– Нечего сваливать все на меня, – сказала Рхиоу. – Ты должна поступать так, чтобы чувствовать себя счастливой… Ох, боги, только не тунец! Посмотри, Хуха! Вон блюдце! Оно пустое! Молока!
– Ух ты, похоже, она с ума сходит по этой штуке, – сказал Йайх. – Нужно будет купить еще.
– Я загляну в лавку по пути домой.
– Послушай, золотко, тебе все же нужно как следует подумать. Полный рабочий день тебя выматывает, да еще тебе приходится брать работу домой. Тебе не создали тех условий, которые обещали. Сама же говоришь: даже кондиционер фирма не может отремонтировать. Ты не чувствуешь себя счастливой.
Рхиоу вздохнула – она терпеть не могла казаться неблагодарной, – подошла к холодильнику, встала на задние лапки и стала теребить передней ручку, грустно глядя на Хуху.
– Чего тебе? – спросила та.
– Ты убрала молоко, не налив ей, – заметил Йайх.
– И почему это у котов не такие мозги, как у тебя? – мурлыкнула Рхиоу, подошла к хозяину и стала тереться об его ногу. Хуха открыла холодильник и достала молоко. – Ты такой умный эххиф!
– Но тогда ничего не останется тебе для кофе, – сказала Хуха мужу.
– Не важно, отдай ей. Я и так уже опаздываю. Я чего-нибудь перехвачу в офисе.
– Ты не опаздывал бы, если бы встал сразу, как только прозвенел будильник.
Теперь хозяева заговорили на другую из своих излюбленных тем: что не следует нарушать заведенный порядок и выключать надоедливый маленький радиоприемник у постели. Он день и ночь выдавал сводки новостей, но особенно раздражал по утрам, когда начинал передачу визгливым перезвоном. Рхиоу всегда радовалась, когда приемник выключали, но сегодня была довольна тем, что он работал: никакого упоминания о неполадках на Гранд-Сентрал в новостях не было.
– Ах, спасибо! – сказала она Хухе и громко замурлыкала, когда та наклонилась к ее блюдцу.
– Эй, не толкай руку, которая кормит тебя, киска: так молоко зальет весь пол.
– Не беспокойся, в случае чего я приму меры, – ответила Рхиоу и начала лакать.
Хуха и Йайх отправились в спальню, все еще продолжая спорить. На самом деле они не так уж расходились во мнениях; Народ называл такой разговор "фхиа-сау": спорящие обменивались ласковыми оплеухами, когти не выпускали, а кусали шутя. Такой спор был скорее развлечением, чем попыткой всерьез переубедить партнера.
Они и в самом деле очень похожи на нас, – подумала Рхиоу, допив молоко и принимаясь умываться. – Интересно, удалось бы научить их айлуринскому, если бы было время? Можно повторять одно слово несколько раз, в понятном им контексте, пока они не усвоят…
– Пока, милый, – сказала Хуха, направляясь через гостиную к выходу. – И тебе счастливо, киска, хорошо проведи сегодня время.
– Да услышит тебя Иау Прародительница! – прочувствованно ответила Рхиоу.
Она все еще умывалась, когда Йайх вышел из спальни в спортивном костюме, перебросив через плечо рюкзак с одеждой для офиса и портфелем.
– Пока, толстоватенькая, – сказал он, направляясь к двери. – Не съедай всего за раз, помни, что хватить должно надолго…
Рхиоу выразительно посмотрела на плошку, полную пахучего тунца, но Йайх ничего не понял; он уже был у двери. Один за другим щелкнули замки.
Опять "толстоватенькая"… Он что, хочет сказать, будто я прибавляю в весе? Хм-м…
Рхиоу вздохнула, закончила туалет и вышла в дверь, ведущую на балкон. Ее окружил теплый, пахнущий озоном воздух, и кошка двинулась привычной дорогой по крышам.
Получасом позже Рхиоу встретилась с Урруахом у Медвежьих ворот Центрального парка. На самом деле там имелись две скульптурные группы – одна, изображающая трех медведей, другая – изображающая трех оленей, но с точки зрения хищников естественно было придавать значение только первой из них.
– Удачи, – сказала Рхиоу, приветственно обнюхивая кота. – Ох, Урруах, неужели опять "Макдоналдс"!
Урруах раздраженно сморщил нос.
– Мне казалось, что я счистил весь соус тартар с рыбы, прежде чем ее есть.
– Вся эта еда быстрого приготовления… когда-нибудь она на тебе скажется.
– Уж кто бы говорил! Что за масло эти эххифы добавляют в кошачий корм из тунца? Воняет, как из могилы.
Рхиоу подумала, что тут с ним трудно не согласиться… Кошки вошли в парк и двинулись на юг по широкой мощеной аллее, держась обочины, чтобы не попасть под ноги катающимся на роликовых коньках или под колеса детских колясок.
– Ты хорошо спал этой ночью?
– Учитывая то, куда мы сегодня отправляемся? – фыркнул Урруах. – А как ты думаешь? К тому же я всю ночь слышал сны Сааш. Ее нервы никуда не годятся.
– Я ничего не слышала, – вздохнула Рхиоу. – Должно быть, болтовня с Шепчущей совсем меня утомила.
– Ну, я тоже с ней побеседовал, – в свою очередь вздохнул Урруах. – Я теперь чувствую себя набитым заклинаниями под завязочку. Такое впечатление, что голова у меня распухла и стала вдвое больше обычного.
Рхиоу согласно махнула хвостом.
– Нам нужно будет разобраться с этим багажом, прежде чем отправляться вниз: проверить, что мы не тащим с собой дубликаты.
Кошки быстро пересекли парк, направляясь в ту его часть, что примыкала к Шестидесятым улицам. Там в южном конце большого зеленого поля, которое городские кошки иронически именовали "Эйув" – "Вельд", а эххифы называли Овечьей лужайкой, была сооружена огромная эстрада. Впрочем, на лужайке сейчас толпились вовсе не овцы; примерно пять сотен эххифов занимались подготовкой мероприятия, на которое явятся многие тысячи зрителей: они протягивали кабели и проверяли их изоляцию, сколачивали скамейки, опробовали систему трансляции. Хрип и шипение неудачно расположенных динамиков с раннего утра не давали спать жителям близлежащих кварталов: казалось, огромное стадо неуклюжих животных с громкими противными голосами мечется по парку, натыкаясь на все, что встречается на пути.
– Они сейчас проверяют громкость, – пояснил Урруах.
– Ну, с громкостью, – поморщилась от особенно пронзительного воя Рхиоу, – у них, похоже, все в порядке.
– Да нет, это была случайность. Скоро начнется проверка звучания голосов. Идем.
Они проскользнули поближе к эстраде и спрятались за одним из деревьев, которые окружали лужайку и к которым были привязаны оранжевые нейлоновые ленты ограждения. Для кошек оно не служило преградой, и Урруах с Рхиоу подобрались еще ближе – к большой дощатой загородке.
Там сидела огромная толпа эххифов без пиджаков – они настраивали инструменты, и какофония была такая, что Рхиоу несколько раз поморщилась.
– Это оркестр "Метрополитен-опера", только без первых скрипки и флейты, – пояснил Урруах.
Рхиоу заморгала: и скрипки, и флейты вроде бы все были на месте.
– Молодцы, что догадались начать пораньше, – сказала она. – Так они не будут страдать от жары.
– Могу только позавидовать, – вздохнул Урруах. Его густая шерсть летом доставляла ему немало неприятностей.
– Ну так воспользуйся магией, – посоветовала Рхиоу. – Охлади ветер, и пусть он тебя обвевает.
– Вот еще, – отмахнулся Урруах. – Зачем тратить энергию? Смотри, они начинают.
Рхиоу вытянула шею и взглянула на музыкантов: они затихли. Вышедший к ним эххиф не был изображен на афише. Это оказался коротенький, толстенький, кудрявый самец, который остановился перед оркестром и взмахнул небольшой палочкой.
– Он, случайно, не один из нас, магов? – спросила Рхиоу.
Урруах внимательно посмотрел на эххифа.
– Дирижер? Мне по крайней мере ничего об этом не известно. – Он склонил голову набок, прислушиваясь к голосу Шепчущей, затем кивнул: – Вот и она говорит – нет… Смотри, идет!
На сцене над тем местом, где сидели музыканты, появилась огромная фигура в рубашке с коротким рукавом и темных брюках. Для эххифа, решила Рхиоу, он довольно привлекателен; удивляло только количество меха на лице. Человек подошел к краю сцены и обменялся несколькими словами с коротеньким толстеньким дирижером. Оркестранты зашевелились и стали тихо ударять смычками по струнам.
Маленький эххиф что-то предложил, и большой эххиф кивнул и отошел, чтобы занять нужное место на сцене. Еще несколько секунд из динамиков доносились треск и свист, потом наступила тишина. Эххиф-дирижер поднял свою палочку.
Зазвучала музыка. Она показалась Рхиоу странной, как, впрочем, и всякая человеческая музыка. Урруах зачарованно смотрел на большого эххифа, который неожиданно запел.
Сила звука оказалась удивительной, даже без всяких технических приспособлений: в этом Урруах по крайней мере был прав. Послушав с минуту, Рхиоу тихо спросила Урруаха:
– Так о чем он так завывает?
– Ария называется "Нессун дорма". Это значит: никто не будет спать.
– При таком-то шуме… – пробормотала Рхиоу. – Можно понять, почему никто не будет спать.
– Ах, не привередничай, Рхи, – сказал Урруах. – Дай ему шанс показать себя. Послушай еще.
Рхиоу со вздохом послушалась. Для кошачьих ушей гармонии были странными и не разрешались правильно; Рхиоу решила, что, сколько ни слушай, это обстоятельство вряд ли изменится, во всяком случае для нее. Что ж, по крайней мере, зная Речь, она понимала смысл арии… Человек пел со страстью кота, надеющегося на исполнение своих желаний, стоя в одиночестве под звездами. Скоро звезды поблекнут, пел он, займется рассвет, и тогда он победит… хотя кого или что победит, оставалось пока неясным: в арии об этом ничего не говорилось. Может быть, другого самца? Похоже, все это имело отношение к какой-то самке, для которой самец и пел, – хотя никаких признаков ее присутствия и не наблюдалось, и вообще было непонятно, существует ли она в реальности. Это по крайней мере было вполне похоже на кота: наполнять своей песней одинокую безмолвную ночь, не зная, есть ли надежда на исполнение желания.
А может быть, – подумала Рхиоу, – это ее, ту, за которой ухаживает, он и собирается победить.
Мысль о том, что победа, возможно, подразумевала не только секс, заставила Рхиоу слегка улыбнуться. Коты, которые пытались подчинить своей власти подружек, быстро узнавали, что, как только угар страсти рассеивается, им не достается ничего, кроме поцарапанной морды и головной боли.
Было несколько странно, конечно, слышать полное такой силы и страсти пение от самца, неподвижно стоящего на голой сцене и сжимающего в руках вовсе не самку, а всего лишь кусочек ткани, которым он периодически вытирал лицо. Певец на мгновение умолк, и откуда-то сзади зазвучали записанные голоса: другие эххифы печально пели о том, что и главный герой, и они сами скорее всего не доживут до утра, если тому не удастся победить… Но тут главный самец-эххиф снова запел с решительностью и силой, призывая других к мужеству. Последняя нота, излишне, на взгляд Рхиоу, громкая, хотя и поразительно точно взятая, заставила Рхиоу прижать уши. Звук длился и длился – такое казалось невозможным, даже учитывая огромный объем груди эххифа. Рхиоу почти против воли была захвачена этим долгим и громким последним словом: винцеееерррро! Пение словно ухватило ее зубами за шею и не отпускало. Каким бы чуждым ни был для кошачьего слуха этот звук, любой кот, обладающий голосом подобной силы, по праву мог бы выбирать любую кошку.
Эххиф позволил последней ноте умолкнуть. Прогрохотали последние аккорды аккомпанемента, и техники и рабочие разразились одобрительным свистом и аплодисментами. После того потока звуков, который обрушился на слушателей, городской шум и гудки автомобилей казались совсем тихими.
Эххиф-певец сказал несколько слов коротенькому кругленькому кудрявому человечку, который дирижировал оркестром, потом помахал платком, отошел назад и стал пить воду из бутылки. Дирижер повернулся к музыкантам и начал что-то им говорить. Рхиоу искоса взглянула на Урруаха; на кошачьем телесном языке это означало невольное восхищение.
– Эта песня немного напоминает мне ту часть "Спора", где поет Великий Кот: с удивительной невинностью, хоть он весь покрыт шрамами, и надеждой, хоть и знает, чьи зубы скоро сомкнутся у него на горле.
Урруах кивнул.
– Да, такое сопоставление мне тоже приходило на ум.
– Теперь мне понятно, зачем нужны все эти ограждения, – продолжала Рхиоу по пути к выходу. – Думаю, самки-эххифы просто накинутся на него после концерта и утомят так, что ему станет не до пения.
– Да нет, такого не будет. В его пении нет ничего личного.
– Как странно, – сказала Рхиоу. – Не могу понять, как он может так петь, если в этом нет ничего личного. Ведь последняя нота была настоящим вызовом на бой! После такого вопля он должен бы вонзить когти противнику в живот или схватить его за горло.
Урруах покачал головой.