– Все-таки пойдем, – сказала она. – Мы сейчас спустимся на вокзал и раздобудем буженины. Когда ты ешь, видения тебя не преследуют. Считается, что этому препятствует процесс жевания.
Арху с надеждой взглянул на Рхиоу.
– Хорошо, – согласился он.
Они вместе спустились по воздушным ступеням. Арху все еще двигался очень медленно и осторожно, как если бы шел по обыкновенной крутой лестнице. Они добрались до земли рядом со стеной, проскользнули в медные двери и направились мимо зала ожидания в сторону ресторана.
Неожиданно Арху застыл на месте.
– Что это? – прошептал он.
Рхиоу заглянула в дверь зала ожидания. Это помещение отремонтировали одним из первых и использовали для разного рода выставок и презентаций, иногда даже приемов. Сейчас просторный зал казался странно пустым, хотя в нем и находились предметы… и довольно крупные предметы. В центре на высоком пьедестале, огороженном бархатными шнурами, высился скелет динозавра, замершего в прыжке с горизонтально вытянутым хвостом. Огромная голова с пустыми глазницами и оскаленными зубами, казалось, выбирала себе жертву среди случайных посетителей, разглядывающих фигуру или читающих пояснения на прикрепленной к пьедесталу табличке.
Рхиоу посмотрела на скелет и насмешливо улыбнулась.
– Да, – сказала она, – не очень похоже на тех, с кем мы сражались вчера. Этот гораздо больше. Здесь располагается часть экспонатов музея естественной истории… эххифы ужасно носятся с ними – думают, будто теперь благодаря этим моделям знают, как выглядели и как двигались ящеры.
Арху сделал несколько шагов в сторону самого большого из скелетов, склонил голову к плечу и прислушался. Через несколько секунд он спросил:
– И это настоящие кости?
– Люди выкапывают их из земли, а потом проволокой соединяют вместе, – ответила Рхиоу. – Мне такое всегда казалось извращением. Впрочем, у них же нет способа воочию увидеть то, что мы видели вчера.
Кошки двинулись дальше.
– Раньше это место выглядело совсем по-другому, – сказал Арху.
– Если тебе от этого будет легче, имей в виду: для меня оно каждый раз выглядит по другому. Стены и крыша, конечно, всегда те же самые… ну, не совсем, учитывая ремонт и постоянно меняющиеся выставки, – но дни и ночи сменяют друг друга, меняется освещение, и люди, которые здесь, в каждый момент разные. Правда, на самом деле город не так велик, как можно подумать: иногда в толпе замечаешь знакомое лицо.
– Я не о том говорил, – с озадаченным выражением на мордочке сказал Арху. – Оно было больше. Я слышал эхо.
– Ночью всегда звуки отдаются более гулко, – ответила Рхиоу. – Зал бывает более пустым.
– Нет, – возразил Арху, – народу было полно – я сам видел. Точнее, я так теперь думаю. – Он остановился и стал смотреть в главный зал: час обеда прошел, толпа пассажиров начала немного редеть. – Я что-то услышал… громкий шум. Я вошел, чтобы узнать, в чем дело. Потом… – Арху затряс головой, словно у него болели уши. – Я не хочу об этом думать, – | закончил он.
– Рано или поздно все равно придется, – сказала Рхиоу. – А сейчас идем. Сначала раздобудем буженины.
Рхиоу сделалась видимой и повторила свой трюк с поваром итальянского ресторанчика. На этот раз он дал ей не только буженины, но и кусок сыра. Кошки разделили между собой буженину, но попробовать сыр Рхиоу не пришлось: как только он его учуял, Арху немедленно вцепился в кусок и, давясь, проглотил целиком. Рхиоу нашла, что наблюдать за этим интересно с точки зрения стереометрии: как если бы акула проглотила матрас.
– Ух ты, вот это вещь, – пробормотал Арху с полным ртом. – Что это такое?
– Затвердевшее молоко – сыр, – сказала Рхиоу, с легким сожалением следя за исчезновением последних крошек. – У людей масса сортов сыра. Этот называется моццарелла.
– Потрясающее изобретение!
– Значит, ты признаешь, что в конце концов и эххифы на что-то годятся?
Арху искоса взглянул на Рхиоу, оживление покинуло его.
– Не на многое, за исключением этого.
Рхиоу молчала, пока Арху не кончил есть, потом сказала:
– Пора идти, делай "шаг вбок". На обратном пути мы еще зайдем сюда: этот повар добросердечный человек.
Они вошли в главный зал и сели у восточной стены, сбоку от билетных автоматов. Арху задрал голову и в ярком полуденном свете принялся рассматривать потолок.
– Он и в самом деле виден наоборот.
– Да, и ты это уже видел. Умение видеть становится для тебя проблемой… и даром.
– Если это дар, то они могут забрать его обратно, – с горечью сказал Арху. – Я теперь не могу перестать видеть разные вещи. А вот насчет жевания ты была права.
– Что ты видишь?
– По большей части я и сам не знаю, – ответил Арху. – Похоже на то, как Шепчущая… Когда она что-то говорит, это всегда оказывается больше, чем просто ее слова. Я вижу картины… всякие вещи позади вещей, а позади них еще вещи… и все это меняется. Я уже не знаю, куда поставить лапу.
– Образы вариантов будущего, – сказала Рхиоу, подумав, что теперь она, пожалуй, начинает понимать причину неуклюжести Арху. Котенок бросил на нее странный взгляд. – Что угодно может изменить будущее. Скажешь что-то, сделаешь – и будущее пойдет по одному пути. Сделаешь что-то другое – пойдет по-другому. Что было бы, если бы Шепчущая предложила тебе дать клятву, а ты отказался? Что было бы, если бы ты вчера сорвался с крыши? Что произошло бы, если бы в ресторане полицейские поймали тебя при попытке украсть кусок буженины и отправили тебя в приемник для животных? В каждом случае твое будущее отличалось бы от остальных. И таких вариантов тысячи.
– Но какое из них реальное? – прошептал Арху.
Рхиоу медленно вильнула хвостом из стороны в сторону.
– Все реальные – до тех пор, пока ты не сделаешь выбор, не совершишь действие. Ты видишь только возможности.
– Но я вижу не только картины позади картин. Есть и другие образы, те, которые не меняются.
– Это прошлое, – тихо сказала Рхиоу. – Оно по крайней мере не меняется… в некотором смысле. Видишь ли ты свои прошлые жизни?
– Нет, – ответил Арху, потом с большим удивлением добавил: – Я думаю, эта моя жизнь – первая.
– Все мы где-то должны начать.
– Сколько у тебя уже было жизней?
Рхиоу выразительно взглянула на него.
– Такие вопросы обычно не задают. Если твой собеседник сам скажет тебе об этом…
Арху сморщился и отвернулся.
– Так мне и Сааш сказала, когда я спросил ее, в чем заключалось ее испытание.
– И была совершенно права. Это очень личное дело, такое же личное для мага, как вопрос о прошлых жизнях для любого представителя Народа. Станешь спрашивать о таком всех подряд – не удивляйся, если тебе надерут уши.
Арху презрительно фыркнул.
– До чего же вы все чувствительны! О том нельзя говорить, этого нельзя делать… Как бы не задеть чьи-то чувства! Как вам вообще удается делать хоть что-то?
– Если бы в мире было больше кошек, озабоченных чужой чувствительностью, – коротко ответила Рхиоу, – у нас было бы меньше работы. Понимаешь, Арху, тебе пока приходится несладко, но мы для того и учим тебя правилам, чтобы потом стало легче. Я могу только предупредить тебя, как другие отнесутся к некоторым твоим словам. Если ты все же будешь их произносить… – Она выразительно дернула хвостом.
Некоторое время они молчали. Потом Рхиоу заговорила снова:
– Что касается прошлых жизней, я не так уж много о них думаю. Как мне кажется, так поступает и весь Народ – после одного-двух перерождений, когда новизна повыветрится. По-настоящему важные воспоминания – о грубых ошибках, о великих радостях и печалях – иногда всплывают сами собой, я их не откапываю. То, что приходит на память, обычно по какой-нибудь причине бывает нужно в данный момент. Однако для Народа копить воспоминания – такое же нездоровое занятие, как копить еду. Лучше жить настоящим днем и пользоваться воспоминаниями, когда они приходят сами, чтобы не дать совершить те же ошибки снова. Прошлое должно указывать путь, а не отгораживать от текущей жизни.
– Прошлое… – Арху посмотрел на залитый золотым солнечным светом огромный зал. – Я мало что помню о своем прошлом.
– Ты не обязан ничего мне рассказывать.
– Обязан, – с усилием выдавил Арху. – Ты мне не доверяешь.
Ответить на это Рхиоу было нечего; к тому же у нее не оставалось сомнений, что некоторые вещи Арху видит с удивительной ясностью.
– Арху, – сказала Рхиоу, – дело просто в том, что если твой дар – ясновидение, а на это очень похоже, – то ты должен попытаться управлять, пользоваться им… и главное, постараться принять то, что увидишь о себе, о своем будущем. Ты тот глаз, который смотрит. Если глаз затуманен, видения тоже будут туманными. Сейчас в твоей жизни опасное время, и если ты не приложишь все усилия, чтобы видеть отчетливо, ты не выживешь.
Котенок отвернулся от Рхиоу.
Он что-то видит, – подумала она, – что-то, касающееся его будущего. И он думает, будто если не будет говорить о том, что увидел, то этого не произойдет.
– Пока достаточно, если ты просто будешь стараться, – наконец снова заговорила Рхиоу. – Хотя, должна признаться, у меня было бы легче на душе, если бы я была уверена, что ты разобрался в том, какую клятву дал.
– Я произнес все слова, – после паузы буркнул Арху.
– Да. Но будешь ли ты верен клятве?
– Почему бы и нет? – Голос Арху был совершенно равнодушным.
Рхиоу нервно замахала хвостом.
– Арху, ты знаешь, что такое энтропия.
Он помолчал, словно прислушиваясь, потом ответил:
– Все замирает. Материя умирает. Все вообще умирает.
– Да.
– Но так не должно было быть… сначала.
– Верно. Однако ситуация осложнилась, и вся история всех миров стала одним – попыткой исправить это осложнение. На это уйдет все время существования вселенной, и Народ должен сыграть свою роль в борьбе с энтропией. Предстоит много сражений… так что если тебе нравятся драки, ты оказался в нужном месте.
– Вчера от меня не было никакой пользы, – с горечью сказал Арху. – Я ни с кем не мог сражаться: я обманывал себя.
Так вот каким он видит себя, – подумала Рхиоу.
– Если говорить о чисто физическом аспекте, возможно, так и есть, – сказала она. – Но все же ты говорил о том, что видел, ты пытался нас предостеречь. Может быть, именно твои слова были тем толчком, который заставил Сааш поспешить и закончить работу до появления ящеров. Даже такая малая помощь многого стоит. Ты нанес свой первый удар.
– Я даже сам не знаю, делал ли я это целенаправленно.
– Не имеет значения. Важен результат. Мы выбрались оттуда живыми… а ведь в том, что это нам удастся, уверенности не было. Так что по большому счету твое присутствие сыграло свою роль. – Рхиоу поднялась, потянулась и зевнула. – Ладно, займемся делами. Я хочу посмотреть, что делается на платформе.
Они вместе пересекли главный зал, отпрыгивая иногда сторону, чтобы не попасть под ноги эххифам, и вышли на платформу к пути 30.
Снизу из темноты доносился частый стук, и Рхиоу и Арху, заглянув за край платформы, увидели рабочих в жилетах со светящимися надписями и в касках, которые что-то делали на земле; что именно, за спинами столпившихся людей кошки разглядеть не могли.
Рхиоу посмотрела на ворота; в отличие от рабочих, они с Арху видели их отчетливо. Пробегающие по переплетению струн световые волны говорили о том, что все обстоит нормально.
– Прекрасно, – сказала Рхиоу. – Похоже, путь тоже вот-вот отремонтируют. Пойдем. – Она спрыгнула с платформы и побежала между рельсами.
Арху после некоторого колебания последовал за ней. Рхиоу провела его мимо рабочих, мимо поста А и наконец свернула в том направлении, откуда они пришли, но под углом к платформам – к депо, где поезда стояли в перерыве между утренним и вечерним часами пик. Впрочем, Рхиоу направлялась не к самому депо, а к пожарному выходу рядом с постом Б. Тяжелая железная дверь была заперта.
– Нам сюда, – сказала Рхиоу, оглядываясь на Арху, и сунула лапу в металл. – Арху нерешительно замер на месте. – Пойдем, ты же уже делал такое раньше.
– Ага, но тогда я не думал о том, что должен сделать.
– Ты только помни: дверь – по большей части пустое пространство, и ты тоже – по большей части пустое пространство. Всего-то и дела: чтобы твои материальные частицы обогнули частицы двери.
Рхиоу прошла сквозь дверь. Через мгновение Арху последовал за ней – с удивительной легкостью.
– Молодец, – сказала Рхиоу, когда они начали спускаться по лестнице. Света здесь было мало даже для кошачьих глаз, и Рхиоу не торопилась – всегда имелся шанс наткнуться на кого-то, чьего приближения вы не услышали.
Дойдя до конца лестницы, они прошли сквозь дверь и вышли на платформу нижнего уровня. Вдоль всего бетонного полотна тянулись лампы дневного света; в конце платформы виднелась какая-то низкая темная машина, там и тут стояли электрические и ручные багажные тележки.
– Пути на этой стороне используются в основном для выгрузки багажа из поездов, – сказала Рхиоу, – а также для доставки всякого станционного оборудования. Обычно такого рода работы производятся вечером или ночью, поэтому в дневное время тут железнодорожники бывают редко, так что появляются другие люди.
– Какие другие? – испуганно спросил Арху.
– Увидишь. – Кошки двинулись на север, туда, где платформа подходила к бетонному спуску, уходящему куда-то под восточную стену вокзала. Рхиоу спрыгнула вниз и пересекла рельсы. – Этот путь делает большую петлю вокруг вокзала и выходит на другую сторону. Здесь лучше не задерживаться: поезда идут непрерывно, днем и ночью. Там, куда мы сейчас пойдем, много спокойнее.
Рхиоу нырнула в проход, свернула налево и помедлила, чтобы дать глазам привыкнуть к полумраку – здесь было много темнее, чем на расположенных на подземном уровне платформах с их люминесцентным освещением и ярко сияющими окнами мастерских и раздевалок. Рядом с ней Арху пристально вглядывался в темноту длинного коридора. С одной стороны виднелись огромные колеса с намотанным на них шлангом, с другой – низкие квадратные механизмы, прикрепленные к стене, откуда торчали большие медные краны, к которым должны были присоединяться пожарные рукава. Из дальнего конца прохода, где его пересекал другой, еще более темный, долетал слабый запах пара.
– Что это? И кто там? – прошептал Арху, глядя в темноту. Далеко в глубине коридора, рядом с одной из низких темных машин что-то шевельнулось; на них глянули глаза, в которых тревожно мелькнул отблеск далекого света.
– Здесь склад, – пояснила Рхиоу. – Мы сейчас под Сорок восьмой улицей. Здесь хранятся пожарные насосы и шланги. Что же касается того, кто это…
Она двинулась в темноту; Арху очень медленно пошел следом. Его лапы ступали по влажному бетону пола почти бесшумно. Запах пара становился сильнее. Наконец Рхиоу подошла к тому месту, откуда на них смотрели те странные глаза. Сначала могло показаться, что у стены громоздится просто куча мятого картона, а под ней валяется охапка старой грязной одежды, однако потом оттуда выглянуло грязное заросшее щетиной лицо, на котором сияли яркие голубые глаза. Из-под картонного навеса протянулась рука и погладила Рхиоу.
– Удачной охоты, Рози, – сказала кошка и уселась рядом с человеком.
– Рхиоу тебе удача, мне сегодня – нет, – ответил Рози – ответил не на языке эххифов, а на ломаном айлуринском.
Арху, который тоже медленно подошел к ним, вытаращил глаза в полном остолбенении.
– Он говорит на нашем языке!
– Да, – сказала Рхиоу, лапой протирая глаз, куда попала частичка сажи: из-за большой влажности выбрасываемая поездами гарь налипала здесь на стены и потолок. – И у него даже довольно приличный выговор, если не считать смазанных шипящих, слишком коротких гласных и привычки кричать. Правда, грамматика хромает. Рози, извини, что я так говорю о тебе в твоем присутствии. Познакомься, это Арху.
– Удачной охоты, Арху, – сказал Рози и протянул котенку руку.
Арху сел так, чтобы Рози не мог до него дотянуться; он выглядел едва ли не более ошеломленным, чем накануне, когда в пещеру ворвались ящеры.
– Мне кажется, Арху не очень любит, когда его гладят, Рози, – сказала Рхиоу, свернувшись в уютный клубочек. – Он у нас новенький. Поздоровайся с Рози, Арху.
– Э-э, удачной охоты, – промямлил Арху, все еще не оправившийся от неожиданности.
– С едой удача нет, живот бурчит страсть, – печально сказал Рози, снова устраиваясь в своем гнезде из картона и старой одежды. Вокруг него под коробками громоздились пластиковые пакеты, набитые одеждой, тряпками, пустыми упаковками из-под гамбургеров; Рози сидел, обхватив колени, прислонившись к теплому боку мурлычущего компрессора, который в случае пожара должен был бы подать воду в рукав, кольцами свешивающийся со стены.
Арху не мог оторвать глаз от странного эххифа.
– Почему он сидит здесь? – прошептал он.
– Алала! Нейбури меджхруеха фенахаваха, – сказал Рози с безнадежностью в голосе. Арху, испуганный и ничего не понимающий, взглянул на Рхиоу.
– Рози говорит на многих языках и иногда путает их, – объяснила кошка. – Должна признаться, что некоторые его высказывания непонятны мне, даже когда я использую магию и перевожу их на Речь, так что, бывает, он говорит бессмыслицу. Однако не всегда. Рози, – обратилась она к человеку, – я не разобрала твоей последней фразы. Повтори, пожалуйста.
На лице Рози отразилось усилие, глаза сосредоточенно прищурились.
– Логово полно больших хауисс, полиция зачистка.
– Ах, – объяснила Рхиоу, – это означает: в городе встреча важных людей, "конференция", и полицейские согнали в ночлежки – временные логова – всех бездомных людей, чтобы они не портили вид улиц. Рози, похоже, явился в ночлежку слишком поздно, когда мест уже не было. Верно, Рози?
– Угу.
– Бездомных? – переспросил Арху.
– Мы говорим "не имеющих логова". Это не означает, что они гуляют сами по себе. Большинство людей не любит бродяжничать, хотя есть и исключения. Рози, ты ел что-нибудь с тех пор, как оказался здесь? Вода у тебя есть?
– Горячее облако лаилихе рухайт в миску.
– Он совсем сшай-сау, – сказал Арху.
– Может быть, но он же умеет говорить по-кошачьи, – возразила Рхиоу, – а это делает его более разумным, чем большинство эххифов. Ты хочешь сказать, Рози, что у тебя стоит миска в том туннеле, по которому идет пар? Ты собираешь воду, которая конденсируется на потолке?
– Ага.
– А как насчет еды? Ты сегодня ел?
Рози печально посмотрел на Рхиоу и покачал головой.
– Шших, – сказал он.
– Крысы, – перевела Рхиоу и зашипела. – Он знает, что запах еды привлечет крыс. Рози, попозже я принесу тебе еды – немного, конечно, потому что люди увидят меня, когда я буду ее брать.
Человек помолчал, потом с нежностью прошептал:
– Милая киска.
Арху отвернулся.
– Значит, это один из пожирающих кошек эххифов, о которых я столько слышал. – Рхиоу не смогла понять, что крылось за его словами. Страх? Отвращение?