Трое расположились треугольником в тесной комнатушке, выложенной термостойкой плиткой, и каждый смотрел в самый центр помещения.
Первым из них был юноша, привязанный ремнями к поставленной вертикально койке; его руки и ноги сковывали серебряные цепи, а голова была зажата в тиски, не позволявшие сдвинуть ее ни на миллиметр.
Шипящие распылители увлажняли зияющие провалы пустых глазниц, веки которых были постоянно раскрыты с помощью офтальмологических расширителей. Одни плавно покачивающиеся трубочки подавали в его вены питательные вещества, пока другие выводили отходы жизнедеятельности. За спиной юноши расположились гудящие, пощелкивающие машины, следящие за состоянием его здоровья, и только их ритмичное пульсирование и попискивание показывало, что этот человек вообще жив, настолько слабо и незаметно вздымалась и опадала его грудь.
Поверх его рта крепился зарешеченный корпус вокс-уловителя, от которого отходили золотистые провода, а те в свою очередь змеились и сворачивались кольцами на полу, пока не достигали второго из обитателей комнаты.
Этот был точно так же прикован, хотя большой роли это и не играло, поскольку все его конечности, за исключением правой руки, были удалены хирургами. Он сидел в механической колыбели, сваренной из бронзовой арматуры и опутанной пульсирующими кабелями, и так же, как и в случае с его соседом, всю необходимую пищу получал при помощи побулькивающих трубок. Золотистые провода, тянувшиеся от первого обитателя через всю комнату, уходили ему за спину, где разделялись на пучки, подключенные к металлическим разъемам, которые располагались там, где у него раньше находились уши. Веки этого постояльца были зашиты над впадинами глазниц, и на них мелкими буквами был вытатуирован какой-то текст.
Сбоку от этого человека располагался деревянный аналой с закрепленным на нем желтеющим пергаментом, разматывающимся с валика под мерцающим пикт-рекордером. Единственная рука узника неподвижно лежала возле пергамента, крепко сжимая длинное перо между большим и указательным пальцами тщедушной кисти.
Последний из обитателей комнатушки также являл собой единение плоти и машины, но если его соседи были привязаны к своим рабочим местам ремнями и заклинаниями, то он просто подчинялся приказаниям, прошитым в его мозгу при помощи лоботомии, и карточкам с программами, которые вносили в его память хозяева.
У него, стрелкового сервитора, больше не осталось собственного разума и желаний, он был обычным живым оружием, у которого нет иных интересов и целей, кроме тех, которые перечислялись в приказах. Хотя он больше напоминал нормального человека, нежели двое других, но его тело было усилено бионикой, мышечными стимуляторами, компенсаторами равновесия и прицельными системами, что и позволяло этому существу управляться с увесистым массивным инсинератором, заменявшим ему левую руку.
Оружие непредсказуемым образом двигалось, следя за двумя другими обитателями комнаты. Мозг сервитора был запрограммирован так, чтобы при малейшем признаке угрозы переключиться в боевой режим и залить помещение благословенным огнем, испепелив здесь всех, включая самого себя.
Инсинератор мгновенно уставился на пленника, прикованного к койке, едва грудь юноши начала двигаться с непривычной силой. Попискивание машины за его спиной участилось, сливаясь в пронзительный тревожный визг.
На выходе из невероятно огромного сопла инсинератора ожил шипящий язычок голубого пламени.
Тело первого пленника, хотя и было заковано так, чтобы он не мог и шелохнуться, задергалось, словно через него пропустили электрический ток. Заходили ходуном челюсти, но вокс-уловитель не позволил ни единому звуку вырваться наружу.
Едва этот узник начал говорить, как обладатель писчего пера тут же задвигался, словно машина, которую неожиданно включили в сеть. Перо заскрипело по пергаменту, покрывая тот паутиной текста, тощая рука заметалась по поверхности листа. Мерцающий экран пикта защелкал, делая снимки пробегающих под ним строчек и отправляя их в еще одну тщательно охраняемую комнату этого здания.
Помещение с узниками наполнилось жарким шипением проходящего последнюю проверку инсинератора, но условия, приводящие стрелкового сервитора в действие, так и не были соблюдены, поэтому он пока что неподвижно наблюдал за разворачивающимся перед ним действом.
Наконец скованный юноша с выжженными глазницами успокоился, расслабились сведенные судорогой мышцы тела, и он испустил пусть беззвучный, но вполне осязаемый вздох. Его напарник тоже замер, и сухая рука вернулась на свое место возле исписанного каракулями листа.
Затем голубое пламя инсинератора угасло, стрелковый сервитор возвратился на свое место, и в комнатушке снова воцарилась тишина.
В стене открылась потайная дверца, до той поры неразличимая изнутри помещения, и в образовавшемся проходе возникла вереница облаченных в рясы кадильщиков. Каждый нес дымящую курильницу, пряча лицо под капюшоном и словно не видя обитателей комнаты. Они описали несколько кругов вдоль стен, нащупывая свой путь ищущими руками и одновременно помахивая кадилами с благословленными ароматизированными маслами.
Помещение затянуло дымкой, напоминающей утренний туман, но это нисколько не беспокоило огромного, закованного в броню человека, вошедшего в комнату. Массивный почти до гигантизма, заключенный в начищенные до блеска серебристые доспехи, он, казалось, заполнил собой сразу все свободное пространство. Дым кадильниц ослепил бы любого нормального человека, но этот воин без особых затруднений нашел дорогу к аналою.
Тяжелая рука, закованная в перчатку, протянулась и выдрала лист пергамента из раздатчика, потом подняла страницу к скрытому под шлемом лицу, и великан погрузился в чтение.
Конечно, он уже слышал эти слова из уст искусственно выращенного херувима, но ему захотелось увидеть все лично, чтобы своими глазами убедиться в правдивости информации.
Все признаки были налицо.
Великое Око открылось, и предвестники зла уже проникли в мир.
За спиной он услышал тяжелые шаги и, оглянувшись, увидел, как в комнату входит еще один человек, облаченный в точно такие же огромные доспехи, как и у него самого. В руках тот сжимал массивную алебарду.
- Это правда? - спросил новоприбывший. - Новое возмущение энергий на Салинасе?
- Правда, - подтвердил первый воин. - Командуй готовиться к бою, Шейрон.
- Уже сделано.
Воин кивнул, меньшего от своих людей он и не ожидал.
- Ориентировочное подлетное время до Салинаса?
- Орбита планеты пересекается с нашей. Пять дней в худшем случае.
- Хорошо, - произнес воин. - Мне бы хотелось поспеть туда, пока еще есть что спасать.
- Это может оказаться невозможным, - заметил Шейрон.
- Так значит, сделаем его таковым, - сказал воин. - Я уже устал от войны на уничтожение.
"За ошибки ждет быстрая расплата".
Часть третья
НЕМЕЗИДА
Глава одиннадцатая
Толстый слой пыли покрывал сотни стеклянных шкафов, и самый воздух Галереи древностей, казалось, пропитался затхлостью, запустением и забытой историей. Из всех мест на Салинасе, где успел побывать Уриил, только это по-настоящему говорило с ним. Здесь особенно сильно ощущались наследие прошлого и сопричастность к великим событиям, и капитану вспомнились многочисленные залы в крепости Геры, украшенные древними знаменами и почетными трофеями.
Миновал уже целый день с момента встречи с Яницепсами, но чувство вины из-за контакта с сознанием псайкера так до конца и не выветрилось. Сегодня же, едва рассвет бросил свои первые лучи на Салинас, Уриил подозвал Эвершема, всюду тенью следовавшего за космодесантниками, и отправил к губернатору Барбадену с просьбой выделить опытного медикае для осмотра Пазания.
Поскольку незамедлительного ответа не последовало, Уриил решил, что чем просто сидеть и ждать, пока с ними свяжутся боевые братья, лучше будет побольше узнать о том мире, где они оказались.
И самый верный способ, подумал капитан, - ознакомиться с прошлым.
Они нырнули в дворцовые коридоры и скоро снова оказались посреди плаца, благо маршрут надежно отпечатался в памяти Уриила и проблем найти выход не составило.
Голая бетонная эспланада и серая башня вдалеке выглядели ничуть не веселее, нежели днем ранее, и пока они с товарищем шли к Галерее древностей, Уриил не мог отделаться от мысли, что их что-то притянуло сюда, словно эта их вылазка была кому-то очень нужна.
- Выглядит не слишком-то обещающе, - произнес Пазаний, разглядывая заброшенное крыло дворца. И хотя Уриил рассчитывал, что найдет внутри что-нибудь действительно интересное, в эту минуту он не мог не согласиться с другом.
Но боязнь разочароваться развеялась в то же мгновение, как только они вошли внутрь и увидели длинные ряды шкафов, упаковочных ящиков и стоек с антиквариатом. Большая часть помещений тонула во мраке, и кто знает, какие сокровища ожидали Астартес впереди, ведь Галерея древностей хранила память о боевой славе и истории всей планеты.
Ответственным за всю эту, казалось бы, беспорядочную коллекцию являлся куратор Лукас Урбикан, придирчивый и горделивый человек, которого Уриил заранее предупредил о своем визите.
- Ах, - произнес Урбикан, посмотрев поверх очков на гостей, едва те успели распахнуть двери его владений. - Я надеялся, что вы сочтете необходимым посетить мою скромную выставку, хотя заранее вынужден извиниться за некоторую… беспорядочность в расположении экспонатов.
Урбикан оказался мужчиной среднего роста, чья осанка выдавала его солдатское прошлое. Пускай теперь он носил темную рясу вместо мундира, но было видно, что он по-прежнему поддерживает свое тело в хорошей физической форме и заботится о здоровье. Капитан был склонен предположить, что куратору уже перевалило за шестьдесят, поскольку его строгое лицо избороздили морщины, а остатки волос, остриженных почти вплотную к черепу, были белы, точно свежий снег.
Хранитель галереи поклонился гостям и маршевым шагом направился навстречу, одновременно протягивая в приветствии испещренную старческими пятнами руку. Уриил принял предложенное ему дружелюбное пожатие и обнаружил, что ладонь старика и сильна, и покрыта трудовыми мозолями.
- Куратор Урбикан, как я понимаю? - поинтересовался Уриил.
- Никто иной, мой друг, никто иной, - с обезоруживающей улыбкой ответил ему Урбикан, - но можете звать меня просто Лукас. Я же должен предположить, что передо мной капитан Уриил Вентрис, что, если не ошибаюсь, идентифицирует вашего однорукого товарища как сержанта Пазания.
- Вы не ошиблись, - сказал Пазаний. - Рука меня и в самом деле в некотором смысле выдает.
- Значит, вы о нас слышали? - спросил Уриил.
- Полагаю, не так уж и много найдется на Салинасе людей, до которых еще не долетели слухи, - ответил старик. - Вести о прибытии Адептус Астартес разносятся быстро, хотя должен признаться, что наш Лито, скорее всего, надеялся сберечь вас для себя и себя одного. Достопочтеннейшему губернатору вечно не хватает времени ни на меня, ни на пыльные и ветхие реликвии прошлого. "Пустая трата времени", - говорит он.
- По правде сказать, губернатор Барбаден, похоже, вовсе не рад нашему появлению, - заметил Уриил и сам изумился собственной откровенности.
- Ну, полагаю, у него и так забот полон рот, - признал Урбикан, - со всеми этими хлопотами-то из-за Сынов Салинаса.
- Тоже верно, - произнес Уриил, неожиданно осознавая, что куратор может помочь разузнать очень многое. - Так что у нас, похоже, полно свободного времени.
- И вы решили употребить его на то, чтобы посетить мою нищую Галерею древностей? Весьма польщен, - заявил Урбикан, лучась радостью. - Мне-то известно, сколь редко солдатам вроде вас выпадает свободная минутка, как, впрочем, и любому человеку войны. Я все помню, хотя и немало утекло воды с тех пор, как я имел право называть себя солдатом Императора.
- Вы служили в Фалькатах? - спросил Пазаний.
- Расплачивался за свои грехи, - все так же улыбаясь, отозвался Урбикан, хотя на долю секунды улыбка эта и подувяла. Впрочем, он почти тут же непринужденно взмахнул рукой. - Конечно, с той поры прошло много лет. Я оставил службу сразу же после Дня Восстановления, хотя, подозреваю, полковник Каин все равно отправила бы меня в отставку, хотел я этого или нет. В войнушку должна играть молодежь, верно?
Урбикан на секунду задумался, а потом вскинул кулак с выставленным средним пальцем.
- Ах да! Ну где же мои манеры? Я-то ведь знаю, зачем вы пришли, какой же я глупец!
Уриил позволил себе улыбнуться, наблюдая, как пожилой куратор засеменил к помещению, отходящему от основного коридора.
Внутренняя отделка этого дворцового крыла знавала и лучшие дни. Со стен облезала краска, по полу и сводчатому потолку расползались сырые пятна. То там, то сям космодесантники видели свисающие знамена, красно-золотые флаги и квадратные штандарты, украшенные золотым изображением орлиноголового воина с двумя фалькатами.
Вдоль коридора бежал ряд накрытых стеклом музейных стоек, а у стен громоздились высокие колонны ящиков. Некоторые из них были раскрыты и подписаны неразборчивым почерком, в большинстве обнаружились армейские мундиры или же еще что из солдатской экипировки. Между пирамидами упаковочных коробок стояли шкафы с треснутыми стеклянными дверцами и безжизненные манекены, облаченные в, по всей видимости, не соответствующие друг другу элементы униформы, бронежилеты и сжимающие в руках заржавленные лазганы, которые, судя по всему, грозили в любую минуту рассыпаться от старости.
Во всей этой коллекции не было ни единого признака упорядоченности, и все равно Уриил получил неимоверный прилив сил, узнав, что хотя бы один человек на Салинасе еще заботится о сохранении памяти о тех, кто служил в полку, и при этом не забывает и о прошлом людей, населявших планету еще до завоевания.
- Сколько же лет службы помнят собранные здесь вещи? - спросил Уриил, посмотрев на Пазания, как раз разглядывавшего шкаф с выставленными там медалями и разными моделями штыков.
- Десятки, - произнес его друг, поднимая фалькату с заржавленным клинком, - если не сотни.
Пока Урбикан отсутствовал, пытаясь найти то, что искал, чем бы оно ни было, Уриил бесцельно бродил среди стендов. Первый шкаф, привлекший его внимание, был наполнен видавшими виды книжицами в кожаных переплетах с рассыпающимися страницами. Многие из них истлели до полной нечитабельности, но одна, отличающаяся от остальных, горделиво стояла прямо посреди полки.
Тиснение в виде золотого листа почти стерлось, но Уриил даже по остаткам надписи на обложке смог понять, что перед ним "Тактика Империалис", великий трактат, на основании которого планировали свои войны имперские армии. Проставленная на корешке дата уже не читалась, но поскольку номер редакции не дотягивал даже до пятисотого, то книге этой давно перевалило за тысячу лет.
- Ага, вижу, вы нашли копию "Тактики", принадлежавшую некогда Старому Герцогу.
- А кто такой Старый Герцог? - спросил Пазаний.
- Полковник, командовавший Фалькатами перед Лито Барбаденом, - крикнул ему Урбикан, - величественный старикан был, настоящий джентльмен. Никогда не терял самообладания в битве, даже если дела шли ну совсем вразнос. Помню, как нас в ущелье Кореда прижали превосходящие силы противника. Так старикан повернулся к адъютанту и произнес: "Я никогда и ни за что не отдам приказ об отступлении. Передайте остальным, что любая попытка бежать будет расцениваться как переход на сторону врага". Ничего так, да?
- В самом деле, так и сказал?
- Понятия не имею, - отозвался Урбикан. - Старого Герцога же убили час спустя после начала сражения, но звучит-то все равно неплохо. Ага! Вот ты где.
Урбикан снова возник из боковой комнаты, неся в руках длинный, завернутый в холстину предмет, который с крайней почтительностью положил на стол возле Уриила. Тому не требовалось его разворачивать, чтобы понять, что перед ним меч капитана Идея, и сердце капитана забилось чаще.
- Эвершем принес меч сюда, капитан Вентрис, - произнес куратор, - и я позаботился о вашем оружии.
Уриил сжал золотую рукоять и извлек клинок из ножен. Пальцы капитана начали поглаживать витиеватое плетение эфеса, крестовина приятно прижалась к кулаку. Вновь держать этот меч в руках и ощущать свою причастность к наследию Космического Десанта было просто восхитительно - и это чувство было еще одним признаком того, что изгнание из ордена почти подошло к концу.
Он повернул клинок в руках, и начищенная, без единого пятнышка поверхность отразила слабый свет галереи.
- Благодарю, - произнес Уриил. - Этот меч многое для меня значит.
- Великолепное оружие, - похвалил Урбикан, - хотя мне показалось, что изначальный клинок мог быть заменен.
- А у вас острый глаз, Лукас, - сказал Уриил. - Прежний клинок сломался в бою на Павонисе. И я выковал новый, когда вернулся на Макрагге.
- Что ж, это все объясняет. И все равно - замечательное оружие, - произнес Урбикан. - Быть может, у вас когда-нибудь найдется время рассказать мне его наверняка великую историю?
- Почту за честь, - кивнул Уриил и попытался закрепить ножны на боку, но потом сообразил, что ремень слишком велик, чтобы его можно было застегнуть без громоздких доспехов Адептус Астартес.
Заметив проблемы, возникшие у товарища, Пазаний произнес:
- Скажите, куратор, а моя броня тоже здесь?
- Конечно же, сержант, - улыбнулся Урбикан. - Седьмая модель, подтип "Аквила", если не ошибаюсь?
- Совершенно верно, - подтвердил Пазаний. - Разбираетесь в доспехах Астартес?
- Совсем чуточку, - признался Урбикан. - Это моя страсть - изучать боевую экипировку наших доблестнейших защитников, хотя скажу как на духу, лишь однажды мне представился шанс потрогать доспехи и оружие, которые были бы древнее ваших.
- Вы прикасались к доспехам Космического Десанта? - спросил Уриил. - Где?
- Как где? Здесь, конечно же, - ответил куратор, и на лице его возникло озадаченное выражение, которое тут же неожиданно сменилось неподдельным весельем. - Ах, ну да! Вам обязательно надо пойти со мной.
Сказав это, Урбикан тут же засеменил по проходу, ведущему вглубь галереи.
- Друзья мои, - произнес он на ходу, - вы вовсе не первые Астартес на Салинасе.
Для человека, верой и правдой служившего Лито Барбадену в те времена, когда тот командовал Ачаманскими Фалькатами, в годы после Дня Восстановления Мезира Бардгил вела удивительно нищенское существование. Во всяком случае, так полагал Дарон Нисато. Очень часто, когда полк сражался в самых суровых войнах, он видел ее трясущуюся фигурку возле полковника; ее сутулое тельце просто тонуло в гвардейской шинели, и Дарон ничего не мог поделать с чувством умиления, возникавшем при взгляде на эту женщину.
Он знал, что неправильно было испытывать к ней симпатию, ведь у него, ротного комиссара, однажды вполне могла возникнуть необходимость всадить ей пулю в голову, если бы ментальные силы Мезиры стали представлять опасность.
При всей ее очевидной тщедушности Бардгил верно служила полку и ни разу не сделала даже попытки уклониться от своих обязанностей.