- А что же ты имел в виду? - проворчал Калим, щелкнув кнутом, оставившим на покрытии палубы кровавый след.
Люций обвел взглядом лица собравшихся. Кто-то сохранил свой патрицианский облик, присущий всем воинам до Исстваана, лица других скрывали причудливые маски из кожи или бесполые фарфоровые лики клоунов. Но большую часть лиц обезобразили глубокие раны, неоднократные ожоги, химические рубцы и многочисленный пирсинг.
- Потому что ты и сам об этом знаешь, первый капитан, не так ли? - сказал Люций.
Каэсорон усмехнулся, что было не слишком легко, учитывая как мало осталось от его лица. А блеск ликующего безрассудства в его взгляде подтвердил подозрения, которые зародились еще на Призматике.
Каэсорон знал, что Фулгрим не тот, за кого себя выдает, но для того, чтобы убедить всех остальных, одного союзника Люцию было недостаточно.
- Вы и сами это заметили, братья, - сказал Люций, глядя, как Калим обвивает свое тело тугими кольцами бича. - Фениксиец разговаривает, но это не его голос. Он говорит о славных битвах так, словно сам не принимал в них участия. Он едва помнит войну против лаэр, а об остальных победах повествует так, будто прочел о них в учебнике истории.
- Прошлые войны, - фыркнул Руэн, пробуя на вкус яд со своего кинжала. - Они велись во имя другого. Какое мне дело до воспоминаний о них?
- Я забыл, кем был в прошлом, - сказал Гелитон. - Важно то, кем я стал сейчас.
- Дурной сон, от которого мы проснулись, - добавил Абранкс. - Если примарх забывает о нем, это хорошо.
Кольцо воинов настолько сузилось, что Люций обнажил свои мечи. Гелитон хлопнул его по наплечнику шипованным кулаком. Довольно сильно, чтобы причинить боль, но недостаточно, чтобы спровоцировать ответную реакцию. Люций подавил инстинктивное желание снести голову ублюдку. Затем щелкнул кнут Калима, и Люций поморщился, когда на его плече остались кровавый след и белый клык, застрявший в броне.
Кинжал Руэна ударил в рану, нанесенную кнутом Калима, яд мгновенно зажег пламя в нервных окончаниях плеча и вызвал сильные судорога. Люций покачнулся, перед его глазами заплясали яркие разноцветные огни.
- Я видел его портрет в "Ла Фениче", - сквозь стиснутые зубы произнес он. - Это он. Он, каким был до побоища.
Люций ощутил, как жажда убийства окружающих его воинов немного утихла, и тогда слова полились неудержимым потоком.
- Вы все видели его, все видели сияние его жизни. Это был настоящий Фулгрим, каким он должен был оставаться вечно. Ослепительное воплощение совершенства. Торжество непреходящей красоты. В нем мы видели все, к чему стремились, видели образ, достойный нашего поклонения. Я видел его, сияющий облик исчез. Такое впечатление, будто они поменялись местами, словно души близнецов, перемещенные каким-то сверхъестественным способом.
- Если это не Фениксиец, кто же командует нами после битвы в черных песках? - спросил Калим.
- Я не знаю, точно еще не знаю, - признался Люций. - Я не понимаю до конца, но сила, проявившаяся на премьере "Маравильи"… Я видел, как она овладела телом той смертной певицы и переделала его, будто нагретую восковую фигуру. Вы все это видели. Фулгрим продемонстрировал нам силу, которая делает плоть мягкой, словно глина, и кто может сказать, где предел его возможностей? На Исстваане в него проникло нечто достаточно сильное, чтобы овладеть разумом примарха.
- Лорд Фулгрим называл этих существ демонами, - заговорил Марий Вайросеан. - Это древнее слово, но оно прекрасно подходит. Демоны кричат в ночи, когда мы странствуем между звездами, они царапают броню кораблей ужасными кошмарами и мрачными предзнаменованиями. Они создают в моей голове великолепную музыку.
Люций кивнул:
- Да. Это демон. В "Ла Фениче" вы все видели, на что они способны. Они обладают могуществом. И теперь лорд Фулгрим тоже наделен им. На Призматике я видел, как он обрушил заклинание на боевую машину Механикум. Энергетический барьер к тому моменту уже рухнул, и он, даже не прикасаясь к титану, вызвал мутацию и стремительный рост всей плоти, что находилась внутри, после чего машину разорвало. Лорд Фулгрим - могущественный воин, но даже у него не было таких способностей. Подобные вещи под силу только Алому Королю.
- Лорд Фулгрим не колдун! - воскликнул Абранкс, бросаясь на Люция с поднятым мечом.
Люций без труда отбил его выпад, а в результате ответного удара на щеке Абранкса появился новый шрам.
- Я этого и не говорил, - продолжал Люций, оставаясь в оборонительной позиции. - Послушайте, мы знали, что подобными вещами занимается магистр войны, но дело зашло слишком далеко.
Каэсорон оттолкнул капитанов и схватил Люция за края нагрудной брони.
- Ты думаешь, что за этим стоит Хорус Луперкаль?! - рявкнул он.
- Не знаю. Может быть. Или Фулгрим, возможно, зашел дальше, чем мы могли предположить.
Каэсорон оглянулся на Фабия, остававшегося невозмутимым на протяжении всей встречи. Затем первый капитан выхватил изогнутый кинжал и прижал его кончик к пульсирующей артерии на шее Люция. Даймон, почуяв кровопролитие, провел руками по древку боевого молота, готовясь нанести сокрушительный удар.
- Фабий, что скажешь? - спросил Каэсорон. - Есть в словах мечника какой-то смысл, или можно убить его прямо сейчас?
Апотекарий провел рукой по редким белым волосам. Заострившиеся черты продолговатого лица опровергали любые подозрения о наличии силы в его конечностях. Зато из-за плеча с шипением и треском поднялся манипулятор автоматического хирургеона, приросшего к спине апотекария, словно паразит, и прикоснулся к щеке Люция тонким лезвием. Инструмент был настолько острым, что мечник ощутил только легкое как перышко касание, а о порезе догадался лишь после того, как на губы капнула кровь.
Темные глаза апотекария удовлетворенно сверкнули, и он задумчиво кивнул, как будто пытался предугадать исход поединка между равными по силе противниками.
- И я заметил кое-какие вещи, заставившие гадать, что происходит с нашим возлюбленным примархом, - признался Фабий.
Из-за обожженной в пустыне гортани его голос напоминал шорох скользящей по песку змеи.
- Что это за вещи? - спросил Каэсорон.
- Изменения в составе его крови и плоти, - ответил Фабий. - Похоже, что молекулярные связи, благодаря которым организм является единым целым, начинают распадаться.
- Что могло привести к этому?
Фабий пожал плечами.
- В этом мире - ничего, - плотоядно усмехнулся он. - Как вы понимаете, процесс этот представляет колоссальный интерес. Его тело как будто подготавливается к величайшему вознесению, к чудесному растворению плоти, переходящей в иное, необычное качество.
- И ты даже не подумал сказать нам об этом?! - воскликнул Люций, не забывая о приставленном к горлу кинжале.
Даже при самом осторожном движении мономолекулярное лезвие уже прокололо бы его кожу.
- Говорить о чем-либо было еще рано, - отрезал Фабий. - Я не делаю пауз в своих исследованиях, как и вы не останавливаетесь в разгар дуэли.
- Хочешь сказать, что веришь ему? - спросил Марий Вайросеан, не в силах скрыть отвращение при мысли, что тело их повелителя узурпировано каким-то другим существом.
Марий всегда отличался собачьей преданностью примарху и следовал его приказам беспрекословно, не задавая вопросов и не испытывая сомнений.
- Да, Вайросеан, - ответил Фабий. - Мои исследования еще не закончены, но я уверен, что внутри Фениксийца поселилось другое существо, и оно готовится трансформировать его.
Люций с мрачным удовлетворением отметил, что именно верность Фулгриму толкает их, словно настоящих заговорщиков, на мятеж. В глазах Империума причиной их проклятия стало слепое, беспрекословное поклонение выдающейся личности. Ирония этого обстоятельства не ускользнула ни от одного из участников встречи.
- Сколько времени должно пройти до полной трансформации? - спросил Каэсорон.
Фабий покачал головой.
- Это невозможно определить точно, но я подозреваю, что стадия окукливания будет короткой. По правде говоря, изменения на физическом уровне уже начались. И останавливать их скорее всего поздно.
- Но, возможно, все-таки не поздно? - спросил Люций.
- Ничего не могу сказать с уверенностью.
- В таком случае, нам следует попытаться, - заявил первый капитан. - Если Фулгрим уже не повелевает своим телом, мы должны исправить положение. Мы его сыны, и то существо, что завладело его плотью, необходимо схватить и удалить. Наш генетический отец - лорд Фулгрим, и я не желаю подчиняться ничьим приказам, кроме его.
Собравшихся капитанов охватило лихорадочное волнение, а Люций судорожно выдохнул. Он сумел убедить собратьев и сохранил кровь в своих венах, а голову - на плечах.
- Итак, сразу возникает вопрос, - сказал он. - Как мы собираемся сладить с примархом?
10
Галерея Мечей была тем местом, где эксгибиционисты из числа Детей Императора предпочитали демонстрировать свои последние достижения в преобразовании плоти. Приверженцы апотекария Фабия, надеясь привлечь его внимание, устраивали показы в окружении быкоголовых статуй, обрамлявших главный проход.
Величественные, вырубленные из гранита герои легиона, запечатлевшие начальные шаги истории Детей Императора по дорогам Галактики, больше ничем не напоминали людей. Их любовно высеченные лица исчезли и были переделаны в формы, удовлетворяющие новому, мрачному вкусу легиона. Ухмыляющиеся фантастические лики наблюдали за каждым, кто проходил под ними, и все, кто поднимал взгляд, ужасались их искаженному виду.
Обиталище апотекария Фабия располагалось под Галереей Мечей. Обширный медицинский комплекс из места излечения, исследований и стремления к совершенству давно превратился в сумрачный лабиринт пыток, стенаний и кошмарных, нечеловеческих экспериментов.
Фулгрим, величественный в длинном одеянии кремового цвета с серебряной отделкой по вороту и подолу, вошел в Галерею Мечей в сопровождении Юлия Каэсорона. Его талию обвивал пояс из зеркальных дисков, и рука не покидала золотой рукоятки анафема.
Белоснежные волосы примарха, стянутые в хвост и перевитые жемчугом, удерживал золотой венец в виде лаврового венка. Бледную кожу обнаженной груди испещряли многочисленные шрамы, оставшиеся после недавнего лечения и усовершенствования, проведенного Фабием.
Своим ростом Фулгрим превосходил облаченного в доспехи терминатора Каэсорона. Этот воин внушал страх даже без боевых доспехов.
Примарх остановился у статуи, особенно сильно пострадавшей от рук умельцев легиона. Глядя на рептилию с головой быка, он не удержался от улыбки. Броню воина теперь украшали священные символы, а петли из колючей проволоки, закрепленные на его вытянутых руках и на шее, удерживали три выпотрошенных трупа.
- Ах, Иллий, ты бы теперь сам себя не узнал, - произнес Фулгрим, и в его голосе прозвучали ностальгические нотки. - Я помню тот день, когда ты впервые обнажил меч, сражаясь рядом со мной против союза восемнадцати племен. Мы тогда были молоды и ничего не знали о внешнем мире.
- Вы хотели бы, чтобы сейчас он был с нами? - спросил Каэсорон.
Фулгрим со смехом покачал головой:
- Нет, потому что, боюсь, мне пришлось бы его убить. Он всегда был таким непреклонным, Юлий. Этот воин неизменно придерживался древнего кодекса чести. Не думаю, чтобы он одобрил снизошедшее на нас озарение.
Примарх с тоской посмотрел на своего бывшего товарища по оружию, и его лицо цвета алебастра дрогнуло от странного выражения. Глаза Каэсорона уже не могли воспринимать мир с той же отчетливостью, что и прежде, но даже он заметил во взгляде примарха тени мрачных воспоминаний.
- Какими наивными мы были, дружище, - пробормотал Фулгрим. - Какими слепыми…
- Мой лорд?
- Ничего, Юлий, - ответил Фулгрим, направляясь к концу галереи.
- Как погиб лорд-командор Иллий? - спросил Каэсорон.
- Тебе это известно, Юлий. В своем стремлении к совершенству ты не мог не запомнить историю наших прошлых побед.
- Да, я знаю, но услышать рассказ из ваших уст всегда намного приятнее.
- Ладно, - улыбнулся Фулгрим. - Апотекарий Фабий не будет возражать, если мы немного опоздаем.
Каэсорон тряхнул головой.
- Уверен, что не будет.
- Хорошо. Ах, Иллий, тебя привел к гибели твой характер, - заговорил Фулгрим смягченным воспоминаниями голосом. - Ты легко впадал в ярость и потом горько сожалел об этом. Не лучшие качества для воина, но ты был настолько силен, что оставался в живых, несмотря на этот недостаток. Он был могучим воином, Юлий, высоким и гордым, с трехсторонним "Палачом Фальчионом", в броне с Кемоса. Он не знал преград. Только один воин мог оспорить его превосходство, но Иллий не питал ко мне зависти.
- Он ведь погиб в городе-левиафане диктатора Барчеттана, не так ли?
- Если ты так хорошо знаешь эту историю, зачем просишь меня ее рассказывать? - сердито сверкнул глазами Фулгрим.
- Простите, мой лорд, - извинился Каэсорон, склонив голову. - Это захватывающая повесть, и ваши слова увлекли меня.
- Тогда придержи язык за зубами, Юлий, - велел Фулгрим. - Ты не должен перебивать, когда я говорю. Неужели смерть Эйдолона не послужила тебе уроком?
- Это было поучительно, - сказал Каэсорон.
- Когда я говорю, я уподобляюсь звезде, вокруг которой вы вращаетесь, - заявил Фулгрим, слегка наклонясь и уставившись на Каэсорона пылающим взором.
Черные глаза примарха превратились в озера цвета нефти, готовой вспыхнуть пламенем неописуемой ярости. Каэсорон знал, что совершил ошибку, и его жизнь теперь висит на волоске.
- Мой лорд, кто, кроме вас, может говорить с такой страстью, что я забываю обо всем?
- Никто, - согласился Фулгрим. - И это вполне естественно, что мои слова тебя завораживают.
Гнев Фулгрима испарился, и он хлопнул могучей рукой по наплечнику Каэсорона, отчего первый капитан слегка покачнулся.
- Да, мы с тобой стоим друг друга, верно, Юлий? - заметил примарх. - Предаемся воспоминаниям о прошлых славных победах, когда перед нами выстроились новые враги, и нас ждут новые ощущения.
- В таком случае, надо поспешить к апотекарию Фабию, - предложил Каэсорон, указав рукой на окутанную сумраком арку в конце галереи.
- Да, поторопимся, - звенящим от предвкушения голосом согласился примарх. - Интересно, что он предложит на этот раз.
- Он обещает удивительные вещи, - заверил его Юлий Каэсорон.
11
Люций наблюдал, как Фулгрим и Каэсорон приближаются к концу галереи. Дыхание вырывалось из груди короткими толчками, и он старался сдерживать волнение, чтобы сосредоточиться. Как ни будоражил его кровь предстоящий бунт, он все-таки хотел пережить этот день. Нападение на примарха, вероятно, граничило с убийственной глупостью, но вихрь новых ощущений уже обострил интенсивность восприятия.
Его обнаженная ладонь ощущала все разнообразие поверхности камня - гладкого и грубого, шероховатого и неровного после резца. Отполированный до лунного блеска гранит прежде был безукоризненно гладким, но затем его поверхность под ликующие вопли была иссечена и переделана заново. Люций уже не мог определить, в тени какого из героев скрывался, и этот пробел тревожил его, словно отсутствующий зуб.
Люций отогнал только что возникшую навязчивую мысль, судорожно вдохнул и все свое внимание сосредоточил на предстоящей задаче. Стремление довести до совершенства каждое испытываемое ощущение весьма благородно, но оно обладает скверным свойством отвлекать воина от намеченной цели. Достаточно плохо, если хотя бы один воин так увлечен этим желанием, но любой мир, ставший целью одержимости целого легиона, достоин самого горького сожаления.
Люций снова окинул взглядом галерею, наблюдая, как Каэсорон все дальше и дальше увлекает Фулгрима в ловушку. В тени огромных статуй спрятались воины Вайросеана, и каждого окутывала пелена молчания, создаваемая имплантированными нейронными крикунами, которые бомбардировали их мозг пронзительными дисгармониями. После соответствующей команды эти крикуны утихнут, лишив воинов благословенных звуков, что спровоцирует стремление к новым стимулам. Это устройство Вайросеан придумал по пути с Призматики и утверждал, что на поле боя оно превращает какофонистов в одержимых убийц.
Подобное свойство не может быть лишним при нападении на примарха.
С трудом верилось, что примарх не обнаружит их присутствие, но Фулгрим был настолько же увлечен своими страстями, насколько и сам Люций, и весь легион. И если Люций сознавал, как тяжелы и непроницаемы тучи его собственной одержимости, он мог только гадать, каких высот самолюбования достиг такой блистательный воин, как Фулгрим. Справа от себя он видел скрытый в тени вход в заброшенное логово апотекария Фабия. Он помнил, как спускался в слабо освещенный лабиринт после того, как покинул глупцов на Исстваане V, и тогда каждый его нерв был напряжен в ожидании малейшей угрозы. С тех пор он посещал апотекарион всего несколько раз, поскольку его мастерство мечника исключало необходимость в медицинской помощи. В тот раз здесь царил стерильный клинический холод, пропахший антисептиками, но теперь тут развернулась галерея ужасов: на стенах темнели пятна цвета ржавчины и висели биологические трофеи, а в резервуарах булькали токсичные растворы и плавали любопытные образцы мутантов. В апотекарионе стояла страшная вонь.
В тот раз, когда Фабий вскрыл его тело и переделал по образу и подобию примарха, помещение показалось ему кладезем диковин. Но как бы Люций ни восторгался новым миром, открытым для него Фабием, он не мог преодолеть отвращение к этому месту. Хотя теперь он считал подобные мелочи несущественными.
Он услышал, как Фулгрим задал вопрос, хотя и не разобрал слов, и мысленно выругался, сознавая, что снова отвлекся. Взяв себя в руки, Люций сконцентрировал все внимание на стоявшей перед ними задаче. Фулгрим был уже совсем близко, а Люцию, как архитектору замысла, предстояло сделать первый шаг.
Он вышел из тени, и незначительная преграда, отделяющая жизнь от смерти, стала еще тоньше.
Его чувства переполнила яркость этого момента, волнующее предвкушение предстоящей операции, явное безумие замысла и необратимость последнего шага.
- Люций? - окликнул его Фулгрим, удивленно улыбнувшись. - Что ты здесь делаешь?
- Я пришел поговорить с вами.
- А где же "мой лорд", Люций? Ты забыл, с кем говоришь?
- Я не знаю, с кем сейчас говорю, - сказал Люций, вглядываясь в непроницаемые глаза Фулгрима.