– Если она этого захочет.
– Подъем!
– А где Василий Иванович? – удивленно спросила меня Мурзилка, не обнаружив у подъезда белую "Вольво" с Иванычем в придачу. – И где твоя хваленая машина?
– Василий сегодня выходной, – спокойно сказал я и щелкнул громко пальцами.
Из-за поворота появился серебристый "Олдмобиль", из которого вышел молочный брат героя гражданской войны и профессионально открыл перед нами дверцу.
– Познакомься, это Иван Васильевич, напарник Василия Ивановича.
– Анжела! – Мурзилка покраснела непонятно к чему (не привыкла еще шиковать!) и протянула ему ручку.
– Очень приятно, – улыбнулся ей тезка царя всея Руси. – Куда изволите?
– К Зайцеву, – опередил я Мурзилку, пока она "телилась" со своим институтом.
Уже находясь в машине, я спросил Мурзика:
– Слушай, а зачем ты учишься в институте?
Мурзик посмотрела на меня как на идиота и ничего не ответила.
– Да нет, я серьезно, – настаивал я. – Тебе нужна корочка или же знания?
– И то, и другое, – Мурзик уже совсем не сомневалась, что со мной что-то не так.
– Слушай, но как можно всерьез говорить о знаниях при нашей системе обучения? Это же профанация какая-то!
Мурзик задумалась, видимо вспоминая, что же полезного вынесла из стен своего вуза.
– Значит, тебе нужна корочка.
– Ну, предположим, – нехотя согласилась Мурзилка, – И что из этого?
– На, возьми ее и не мучайся! – сказал я, протягивая ей диплом.
Она его раскрыла и обнаружила там свою фамилию и дату окончания – через два с половиной года. Диплом был к тому же красным, что явствовало из вкладыша.
– Фальшивка?
– Обижаешь, дорогая! – ничуть не обидясь, с гордостью за второй свой интеллект произнес я. – Самый что не есть настоящий!
– А если кто-нибудь проверит?
– Пожалуйста! Он найдет полное соответствие всех записей с документами в институте, а преподаватели даже под пыткой будут говорить, что ты у них училась.
– Но так не бывает.
– Бывает! Если очень захотеть.
– А что я скажу родителям?
– А ты им время от времени показывай вот это, – сказал я и протянул ей пять совершенно идентичных зачетных книжек, с одинаковыми номерами и одинаковыми подписями, только в каждой последующей книжке было на один семестр больше заполненных страниц.
– А как же учеба, – еще не совсем осознав открывшиеся перспективы, продолжала сопротивляться Мурзик, – как же мое углубленное изучение языка?
– Глупая! Вот теперь, когда тебе не надо тратить время на учебу в институте, ты и можешь заняться углубленным изучением языка и всего остального в придачу.
Мурзик ошалело стала смотреть на меня и упорно молчать, видимо, не находя в себе силы поверить этому, но через некоторое время все же спрятала в сумочку корочки и нервно закурила сигарету.
В это время мы как раз проезжали мимо Военторга, и Мурзик вдруг попросила остановить машину.
– Мурзик, чего ты здесь забыла? Или тебе захотелось купить мне солдатские кальсоны?
– Размечтался! Кальсоны все давно перешиты на "бананы". У меня здесь работает подружка в секции мехов, она мне обещала достать недорогую шубку…
Подойдя к прилавку, Мурзик узнала от продавщицы, что ее подружка сегодня выходная. Очень от этого расстроившись, Мурзилка решила было уйти, но остановилась у витрины. Там была выставлена шуба из песца.
На ценнике была цена – 19000 руб.
Я тоже заинтересовался, для кого в нашем рабоче-крестьянском государстве продаются такие шубы? (Дело происходило до 2 апреля 1991 года.)
Если рабочий получает, предположим, триста рублей в месяц, то чтобы купить своей жене эту шубу, ему надо работать четыре с половиной года, а содержать детей будет его жена. А раз эта шуба не по карману простому смертному, то какого черта ее выставили на всеобщее обозрение? Однозначно – чтобы злить народ!
– Нравится? – спросил я Мурзилку.
Та посмотрела на меня, как на изверга, и ничего не сказала.
– Хочешь, я тебе ее куплю?
– Не зли меня, – ответила Мурзилка.
– Девушка, – обратился я к продавщице, – я хочу купить эту шубу. Давайте ее померим.
Продавщица также злобно глянула на меня и огрызнулась:
– А деньги у вас такие есть?
– Конечно, – сказал я и достал из кармана куртки две пачки сторублевок.
Продавщица засуетилась, позвала заведующую, вместе они вскрыли витрину, напялили шубу на обалдевшую Мурзилку. Шуба была как раз. Я отдал деньги, предварительно вынув из одной пачки десять "Кать" и, взяв под руку Мурзилку, удалился.
Только в машине Мурзик обрел дар речи:
– Ты, что, обалдел?
– Ты о чем, дорогая?
– Что я скажу родителям?
– Скажи, что нашла ее на улице.
– Около дома?
– Ага!
– Гнус!
– Да, вот она – черная неблагодарность! Что я ни сделаю, все равно гнус!
– Кто же виноват, что ты на самом деле гнус.
– Только ты, дорогая!
Выйдя из машины у салона Славы Зайцева, Мурзик почему-то грустно взглянула на меня и сказала:
– Ты знаешь, что-то мне расхотелось к нему.
Я крепко обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.
– Привыкай Мурзилка к роскошной жизни.
Войдя в вестибюль салона, я поймал за руку первую попавшуюся "зайчиху" и, демонстративно сунув ей в руку стольник, приказал вести нас к Зайцеву…
…Мы сидели в демонстрационном зале, а перед нами сам Зайцев объяснял назначения различных своих моделей, которые демонстрировали нам под музыку манекенщицы.
После каждой модели я спрашивал Мурзилку: "Нравится?" и, если она отвечала утвердительно, то делал знак и модель откладывали.
Через два часа моей Мурзилке понравилось шестьдесят семь моделей. Попросив ее немного подождать, я вышел из зала и отдал Зайцеву 2 670 тысяч рублей залога.
Отобранные модели упаковали и отвезли по указанному мной адресу. К завтра их вернут, и как я объяснил, их скопируют на моем новейшем роботизированном пошивочном комплексе и пошьют их копии с учетом замечаний и пожеланий Мурзилки, и ее размером соответственно.
Потом в тайне от Мурзилки их привезут к Зайцеву, и он их выдаст как будто сшил сам.
Мне стоило больших трудов уговорить его пойти на эту сделку. Он долго не мог понять, как можно скопировать его "гениальные" модели в таком количестве за одну ночь без ущерба качества, и только осознав, что практически, не ударив палец о палец, за это получит 2 670 тысяч рублей, он, немного покорежившись, согласился.
Скачок во времени мы совершили, проезжая подземным туннелем на Садовом кольце, и я привез Мурзилку к ней домой во вчера к шести часам. Перед этим мы довольно пространно пообедали в "Космосе".
Отпустив ее с миром, я прямо из машины телепортировался в сады Семирамиды и, лежа под цветущим фиником в обществе прекрасных и юных дев, с интересом стал наблюдать, как встречают моего окабаневшего Мурзика дома.
Мой второй интеллект, разделавшись с обустройством командировки мурзячьих родителей, отправился шить зайцевские хламиды.
Мурзилка, облаченная в девятнадцатикусковую шубу, робко открыла дверь своей квартиры. В коридоре никого не было. Повесив злосчастную шубу на вешалку, она на цыпочках прошла в большую комнату.
Ее мама, уже порядком вымоталась, собирая вещи в дорогу на Огненную Зеландию и сидела в кресле, мысленно прощалась со своим домом.
Мурзик как можно ласковей улыбнулась и сказала:
– Здравствуй, мамочка!
Мама тоже, чувствуя свою перед дочерью вину, нежно промолвила:
– Здравствуй, доченька!
После чего они нежно и страстно обнялись и заплакали, каждый о своем.
Тут вошел в комнату папа и при виде дочери и во исполнении святых отцовских чувств выдавил из себя скупую мужскую слезу.
Первой начала разговор мама:
– Доченька, а у нас для тебя есть новость!
Доченька сразу же насторожилась от такого вступления, в душе опасаясь самого страшного – что ее родители, наконец, решились на старости лет исполнить ее детскую мечту, и спешат сообщить ей, что скоро у нее появится маленький братишка.
– Мы с твоим папой сегодня ночью улетаем в загранкомандировку!
– Куда?
– В Гвинею-Окинаву.
Мурзик ничего не понимая опять поинтересовалась:
– И надолго?
– На год…
Далее последовали сцены взаимных клятв и обещаний, потом нашло место продолжение экстренного укомплектования дорожных чемоданов, во время которых Мурзик под шумок спрятала в своей комнате шубу, презенты родителям были раньше спрятаны от греха подальше.
В 11 часов вечера состоялся прощальный ужин, затем они всей семьей сидели у камина и грозились друг другу писать каждый день. В два часа ночи подъехало заказанное такси, и родители благополучно уехали, а бедный Мурзик осталась совсем одна в этом огромном городе на растерзание злобному Димику.
В двенадцать дня она мне позвонила:
– Здравствуй, Димик!
– Кто это? – сделав вид, что не узнал ее голос, сердито спросил я.
– Это я…
– Кто это я?
– Мурзик…
– Здравствуй, злобный окабаневший Мурзик!
– Бедный, несчастный, всеми брошенный…
– Кто ж тебя бросил? Опять очередной твой хахаль?
– Дурак!
– Сама такая!
– У меня родители уехали.
– Ну и что? – притворился незнайкой я.
– Они надолго уехали.
– На два дня, чтоль?
– На год.
– Шутишь?
– Правда. Я вчера обалдела, когда они мне об этом сообщили.
– И куда ж их черт понес?
– В какую-то Гвинею-Окинаву.
– Что-то я не знаю такой страны.
– Я тоже до вчерашнего дня не знала.
– И на кого ж они тебя бросили?
– На съедение волкам.
– Да, вот теперь ты покабанеешь. Вот теперь ты погуляешь. В институт ходить не надо. Домой возвращаться рано не надо. Хошь пей, хошь гуляй!
– Да, и буду гулять!
– Только не забудь про СПИД.
– Рожа!
– Сама такая!
Мурзик злобно засопел в трубку.
– Чем ты сейчас думаешь заниматься? – спросил я.
– Не знаю. А к Зайцеву когда надо ехать?
– Завтра.
– А что мы с тобой сегодня будем делать, Димик?
"Вот! Долгожданный момент наступил, – подумал со злорадством я. – Она сама спросила меня, значит я на правильном пути".
– Ты ведь так и не посмотрела свою машину…
– Ура! Когда ты приедешь?
– А когда ты будешь готова?
– Через час.
– Ну вот через час я буду у твоего подъезда.
– Я сама выйду.
Открыв дверь гаража, я вошел вовнутрь и включил свет.
Шестерка стояла новенькая и загадочно блестела.
– Ты вправду умеешь водить машину? – спросил я.
– Конечно, дорогой, – томно промурлыкала Мурзилка.
Я протянул ей ключ от машины и она начала ее оприходовать.
На удивление, водила она довольно прилично и у меня отлегло на душе, но я все же не стал отключать бортовой компьютер, установленный втихаря в аккумуляторе, на случай какого-либо дорожного происшествия, если Мурзилка не справится с управлением.
– Куда тебя везти, злобный Димик?
– Давай смотаемся на Рижский рынок.
– А чего мы там не видели?
– Туда сегодня завезли свежую рыбу. Ты ведь любишь рыбку, Мурзик?
– Да! Я очень люблю рыбку! – воскликнула Мурзилка и рванула но направлению Проспекта Мира.
…По агентурным данным, мы засветились в Военторге, и теперь мафия не спускала с нас глаз.
Как доложили мне сотрудники КГБ, банду рэкетменов, следившую за нами, неоднократно видели именно на Рижском рынке, куда мы и ехали…
Чего только не рассказывали о Рижском рынке.
И пулеметы там раздают.
И милиционеров там продают.
И обэхээсэсников там меняют чуть ли не каждый день, взамен купленным.
И женщину там съели. Дураки, употреблять в пищу непроверенное в санэпидстанции мясо! Короче, мафия!
На самом деле это было довольно убогое зрелище. Народу конечно даже в будни было много, товару тоже, но товар был сплошной самострой и ничего приличного мы там и не увидели.
Через полчаса бесполезного блуждания (рыбку мы не купили, потому что она оказалась, как сказала Мурзеныш, не той системы) мне передали по рации в ухе, что за нами следуют рэкетмены, и рекомендовали не ходить в глухой закуток за торговыми рядами.
Вот туда мы и направились.
Оказавшись на месте будущего преступления, я как бы невзначай остановился и начал завязывать якобы развязавшийся шнурок на своих "липучках". Завязав его, я поднял голову и увидел, что вокруг нас стоят три здоровенных громилы и гнусно ухмыляются.
– Скажите пожалуйста, сколько сейчас времени? – спросил один из них и достал из кармана нож.
– У вас не найдется закурить? – спросил другой и надел на правую руку кастет.
– Вы не скажете, как пройти в туалет? – добавил стоящий сзади третий и небрежно покрутил чаками.
– Ребят, может не надо? – испуганно сказал я. – А то больно будет.
– Надо, милый наш друг, надо, – промолвил тот, что был с ножом и поменялся позициями с тем, что был с чаками.
Мурзик мой почувствовала себя в песцовой шубе совершенно голой и беззащитной. Я же изобразил на лице суровый испуг:
– Я сейчас милицию позову.
– Только попробуй, – сказал тот, что был с кастетом и достал из кармана пистолет, – Сразу продырявлю!
– Что вам от нас надо? – истерично взвизгнул я.
– Деньги на жизнь дай, – ответил тот, что крутил чаки.
– Червонца хватит? – с надеждой поинтересовался я.
– Дешевишь, милый друг, – сказал сзади стоящий и потрепав шубу на мурзилкином плече, приставил ей нож к горлу.
Кэгэбэшники по рации передали, чтобы мы не шевелились, а то снайперы могут задеть, но я, изобразив на лице нехорошую улыбку, громко сказал:
– Не надо стрелять ребята.
Остальное я проделал за полсекунды.
Для этого существует локальное ускорение времени в организме, когда весь мир как будто замирает, и ты можешь спокойно делать все, что тебе надо.
Я аккуратно взялся одной рукой за лезвие ножа, чтобы не поранился мой Мурзик, и отвел его в сторону, а другой резко ударил указательным пальцем по кисти, держащей нож.
Кисть сломалась.
Потом я отвел в сторону хулигана с чаками дуло пистолета и резко ударил пистолетовладельца снизу в челюсть.
Челюсть сломалась одновременно с раздавшимся выстрелом, и оба бывших бандита начали падать.
Я выключил ускорение времени и отдернул Мурзилку в сторону, чтобы кровь переломанной руки, когда-то сжимавшей финку, не попачкала песцовую шубу.
Набежавшие сотрудники КГБ до конца аккуратно закончили видеосъемку и начали упаковывать тела, а я, взяв под руку находящуюся в шоке Мурзилку и повел ее к машине.
Вечером, часов в восемь, я решил, что уже пора вплотную заняться физическим воспитанием Мурзика и пошел отрывать ее от "ящика для идиота".
В это время как раз закончилась какая-то нудная бездарно поставленная пропагандистская передача, транслируемая по второй программе, но Мурзик отмахнулась от меня, ожидая любимую передачу – "Спокойной ночи, малыши".
Я особо не стал возражать и присев рядом, с интересом стал ждать, чем нас сейчас порадует тетя Валя (я давно уже не смотрел "Спокойной ночи" и был в полной уверенности, что ведет передачу по-прежнему Валентина Леонтьева).
Но тети Вали почему-то там не оказалось (о чем я тоже не очень пожалел), а сразу же началось представление.
– Что это за идиотизм? – поинтересовался я у Мурзика.
– А ты разве не знаешь? Давно уже показывают каждый день продолжение одной удачной кукольной постановки – "Заседание Лесного совета", – ответил мне Мурзеныш (как будто я чего-то понял!) и мне пришлось напрячь все свое внимание, чтобы врубиться в происходящее.
На экране была опушка игрушечного леса.
В центре стоял стол, колченогость которого скрадывал криво написанный лозунг: "Вся власть принадлежит лесному народу!"
На ближайших елках и осинах также висели плакаты:
"Государством должна управлять каждая наседка!", "Придадим лесу ускорение!", "Старый лес порублен до основанья – А зачем?", "Перестроим кедровую политику!", "Волки – целы, овцы – сыты!" и т. д.
За столом сидели три забавные зверушки как я понял – президиум Лесного совета: большой, всем довольный толстый улыбающийся Заяц со злыми раскосыми глазками, очкастый, всем недовольный Филин, а в центре, на месте председателя – Барсук, преисполненный возложенной на него непомерной ответственности за происходящее.
На поляне по пенькам не спеша рассаживались разнообразные звери, а за кадром звучал хор лесных певчих.
Председатель – Барсук неспешно поводил носом, еще более вытаращил свои и так чрезмерно вытаращенные глазки и позвонил в колокольчик:
– Товарищи звери! Регистрируемся!
"Они, что, там на телевидении, с ума посходили?! – подумал я, – И куда только смотрят органы?"
Звери подняли хвосты, а сидящая на ближайшей сосне Ворона со счетами быстро их пересчитала и тут же рядом с ней на висящем электронном табло возникла цифра "13".
Председатель, не глядя на нее, произнес:
– Итак, кворум есть, – но его перебил голос из толпы зверей:
– А почему не все лесные депутаты присутствуют?
– По уважительной причине, – ответил толстый улыбающийся Заяц.
– Но у них это вошло в систему?!
– Я поясню, – Барсук весь аж напрягся от важности момента. – Боров находится на уборке урожая желудей, Слон трудится на строительстве нового вольера для мартышек, Волк руководит ростом численности популяций, а Лиса занимается не покладая рук перераспределением имеющихся в наличии продуктов повседневного и повышенного спроса, так что я думаю, это может послужить им оправданием. Я правильно вас понял, товарищи звери?
Среди зверей раздался нестройный шум, но громче всех был слышен голос Осла, который орал: "Правильно!"
– Тогда перейдем к повестке дня. На нашем сегодняшнем заседании два законопроекта: "О повышении цен на некоторые продукты" и "Закон о лесе". По первому вопросу нам доложит министр рационального питания – товарищ Верблюд.
– Дорогие, так сказать, товарищи звери, а не так сказать скоты! Как вы прекрасно знаете на собственном желудке, дела со снабжением в нашем лесу обстоят хуже некуда, и чтобы как-то уменьшить дефицит нашего бюджета ("железная логика"), мы предлагаем повысить цены на молоко, родниковую воду и сено. Это позволит нам изъять из обращения лишние купюры и сделает вышеназванные продукты более доступным для нуждающихся в них потребителей.
Теперь молоко будут пить не всяк кто не попадя, а те, для кого оно и предназначено – наше подрастающее поколение…
Реплика из зала: "Чье именно поколение?"
…Наши кристально чистые родники, которые в последнее время мутят кто не лень, теперь будут чистыми и гигиеничными!
Опять реплика: "Пили и будут пить! Да хотя бы из луж!"