Половину вечера мы посвятили обсуждению достоинств и недостатков швейных мастерских Петропавловска, мастерству закройщиков и портных. Шинель старпому кроил лучший мастер города, у которого командование флотилии форму заказывало, дядя Сема. А сшил его коллега, Иосиф Соломонович, или дядя Йося. Для тех, кто понимает, это было равноценно заказу шинели у Гуччи, Валентино, Кардена или Зайцева. Хотя навряд ли они смогли бы пошить шинель так, как дядя Йося. Здесь опыт нужен и хороший вкус. Военную форму понимать надо, это вам не какой-нибудь гражданский пиджак или костюм. Какие связи пришлось задействовать и во что это старпому обошлось, мы даже спрашивать боялись. Пошив длился три месяца, а не обычных две недели. Все это время старпом вожделенно ждал.
За такую шинель мы выпили неоднократно. Старпом ее на лодке оставил, в каютном шкафчике, побоялся в ресторан одевать: а вдруг украдут. Он в отпуск собирался. А до цивилизации путь был один: самолетом до Москвы, а потом уже в пункт назначения. В такой шинели не страшно и не стыдно и по Белокаменной пройтись: никакой патруль, даже комендантский, не остановит, потому что сразу видно - Вещь. Именно так, с большой буквы. А в Вещи - образцовый военнослужащий, слуга морям, отец матросам. Но лучше по улицам не шляться, заметут. В культурное место зайти надо, к цивилизации приобщиться, после нашей-то глуши.
- Обязательно в Большой театр схожу, на балет, - размечтался старпом. - А что, деньги есть, с рук билет всего четвертак стоит.
Выпили за Большой.
- Ты, это…Балерин хорошо рассмотри, потом подробно расскажешь. Фигуры и прочее, - попросил механик. Ему отпуск не светил в связи с предстоящим ремонтом.
- Ладно, рассмотрю и расскажу, - благосклонно соглашался старпом.
- Иваныч, ты хоть на подъеме флага шинель нам покажи, интересно ведь. Уедешь в отпуск, а мы и не увидим, - взмолился я.
- Ладно, уговорили, утром оцените, что такое настоящая шинель по сравнению с вашими обносками, - благодушествовал старпом.
Отпив и отплясав, мы попросили принести счет.
- Я плачу, ребята, - хитро и по-доброму, почти как Ленин, прищурился старпом и полез в портфель, ридикюль по-нашему.
Из ридикюля он извлек давешний бесполезный прибор и водрузил его на стол.
- Что, "Феликсом" счет проверять будете? - презрительно скривилась официантка.
- Каким таким "Феликсом"? - опешили мы.
- Да вот этим, арифмометром, что у вас на столе. Фи, уж от офицеров я такого не ожидала, - брезгливо промолвила дамочка, отворачиваясь, - у нас не обсчитывают клиентов!
- Не шуми, дочка, не надо. Сколько с нас, говоришь, сорок девять, что ли? - сурово вопросил старпом и начал крутить ручку прибора. После каждого оборота из штуковины выскакивал хрустящий новенький червонец. Обалдело смотрела на это официантка. Обалдели и мы: чуть такую штуковину за борт не выбросили! Хотелось по-индейски воскликнуть: великое чудо Маниту! Его, оказывается, зовут "Феликс"! Арифмометр! Для денег!
Совершив пять оборотов, старпом сложил червонцы стопочкой, что-то поправил на "Феликсе", крутанул ручку и машина выплюнула новенькую синюю пятерку.
- Это тебе на чай, чтобы не подозревала офицеров в жлобстве, - и положил пятерку на червонцы.
Официантка денег не взяла, побледнела, забормотала, что ошиблась, напутала со счетом и вообще, подождите, она сейчас, и убежала.
- Иваныч, еще… - судорожно сглотнув, попросил вмиг осипшим голосом помощник.
Иваныч крутанул, червонец выскочил. За соседними столиками народ оживился и зааплодировал. Иваныч крутанул еще - выскочила пятерка. Настроить прибор на десятки ему не дали.
В зале появился патруль и три милиционера. За их спинами маячили официантка, указывающая на наш столик, и озабоченный администратор.
Тяжелая милицейская рука легла на руку старпома.
- Пройдемте, товарищи офицеры.
Отсутствуй патруль, мы бы поспорили и, как всегда, затеяли драку - не может милиция военнослужащих в форме брать, прав не имеет. Но против своих, военных, не попрешь, пришлось пройти. Да и руки они на кобурах расстегнутых держали.
Минут сорок ушло на оформление протокола, пока допрашивали официантку. Старпом порывался вставить слово, но ему не давали. Минут двадцать препирались. Наконец-то выслушали.
Старпом, не зная, как и мы, истинного предназначения "Феликса", придумал ему новое, нехарактерное. Кое-что переделав, он прикрепил внутри полости барабана резиновые ластики, укрепил их на стержне ручки, вложил купюры, десятки вперемежку с пятерками. Крутишь ручку, ластик выталкивает купюру. Иллюзия печатного станка полная. Просто и красиво. Правда, мы испытали легкое разочарование: это был всего лишь розыгрыш. Разочарование сменилось чувством удовлетворения: оказывается, и старпом не самый умный и тоже не знал назначения вещицы.
Милиционеры посмеялись, но взяли с нас обещание больше так опасно не шутить. Протокол порвали, но "станок", правда, почему-то изъяли. Старпом крутанул в последний раз, извлекая оставшийся внутри червонец. На него купили и выпили с ментами и начальником патруля "мировую".
Если кто не верит, езжайте на Камчатку, спросите. Ресторан "Вулкан", 1983 год, третий столик у окна, справа от входа. Четырех офицеров-фальшивомонетчиков тогда арестовали. Старожилы наверняка помнят.
До лодки добрались глубокой ночью, и устало завалились спать.
Перед сном старпом открыл дверцу шкафа, постоял, любуясь черным глянцем новехонького сукна, с нежностью погладил шинель и начал что-то там, в шкафу, пересыпать. Под этот мягкий шелест я и уснул. Настоящий подводник спит и при шуме, и при свете.
Утро началось плохо, но не от выпитого. Завтракали мы с аппетитом, хотя вчерашнее вспоминалось с трудом и лишь отдельными эпизодами. Иваныч позавтракал первым и помчался в каюту, одеваться на построение. Должность у него такая, везде первым быть, все и всех контролировать.
Мы спокойно допивали чай, когда раздался жуткий крик.
Кричал старпом. Его сильный голос нельзя было спутать. Он даже швартовался без мегафона. Скрытность маневра сильно страдала. Команды и маты были прекрасно слышны за два километра от пирса, в поселке, особенно в тихую погоду. Все знали, что "33"-я перешвартовывается. Женщины на маты жаловались в политотдел.
Когда мы высыпали из кают-компании, зрелище, представшее нашим глазам, впечатлило. Старпом стоял посреди отсека в новой шинели, застегнутой на все блестящие пуговицы, и кричал, используя полный словарный запас военно-морского словаря (см. словарь). Раскаты баса Шаляпина чередовалась с фиоритурами тенора Козловского. В правом плече у него была огромная дыра, еще большая зияла на уровне левого кармана и живота. Судя по дырам, в него попал стомиллиметровый, универсального калибра, артиллерийский снаряд. Под углом. Навылет. Хоть крови и не было, но я, как ближайший товарищ, крикнул:
- Доктора!
Доктор подскочил к Иванычу и был отброшен к переборке с криком:
- С-сука ленивая! Сколько раз говорил - потравить крыс! Пока жива хоть одна, никакого отпуска!
Доктор уже два дня как числился в отпуске, но по причине завтрашней даты на авиабилете еще находился на лодке.
Вчера вечером бросающий курить старпом пересыпал купленные в городе семечки в карман новой шинели. Это под их мягкий шелест я засыпал. Вездесущие крысы унюхали аромат и превратили эсклюзивное изделие в жалкую, безобразную, изуродованную тряпку. Они шли на запах, прогрызая на своем пути все: заднюю стенку шкафа, рукав, карман, пока не достигли семечек. Ткань ими пропахла, посему сожрали и ткань.
Откричав, старпом жестом испанского гранда сбросил оскверненную шинель на палубу отсека, процедив сквозь зубы:
- На ветошь.
Потом досталось всем. Свободные от вахты поступили в распоряжение доктора, который возглавил крысиную войну.
Минер был наказан за то, что не оприходовал столь полезный прибор, как "Феликс". Я думаю, наказан правильно. Ведь не зря его менты изъяли, теперь сами будут деньги печатать.
Сход на берег был запрещен, объявлена большая приборка и смотр заведований.
В это время мичман Филонов, владевший секретами алхимии, выводил каким-то волшебным составом пятна со старой шинели старпома.
Разворошив муравейник и оставив за себя помощника, старпом уехал в аэропорт.
Вскоре мы получили отчет о посещении им Большого театра.
Отчет был на фирменном бланке комендатуры и содержал следующее послание (текст сохранен в оригинале):
"Командиру в/ч 00000
Настоящим сообщаю, что военнослужащий вверенной Вам части капитан 3 ранга Головчук А.И., тогда-то, находясь в г. Москва проездом и следуя к месту очередного отпуска, посетил балет "Лебединое озеро" в исполнении коллектива Большого театра Союза ССР. Занимая место в первом ряду, вышеупомянутый капитан 3 ранга Головчук А.И. наблюдал за сценой через морской бинокль с многократным увеличением. На неоднократные просьбы администрации Большого театра убрать бинокль, так как балерины стеснялись, не прореагировал. Просмотр сопровождал возгласами: "Хоть ты и прима, а в кордебалете девочки лучше!"
Подобное поведение привело к неожиданному падению на сцене и закрытому перелому стопы заслуженной артистки Советского Союза такой-то.
Во время вынужденного антракта громко высказывал желание "пощупать вон ту, беленькую, из кордебалета, седьмую справа", потом вступил в конфликт с неустановленным гражданским лицом мужского пола.
По утверждению капитана 3 ранга Головчука А.И., лицо пообещало устроить ему встречу с беленькой за двести рублей, а он ответил, что, во-первых, офицеры не продаются, а во-вторых, он согласен с ней пойти, но только за триста, уж больно худа. Узнав, что деньги должен заплатить он сам, пытался устроить драку. Военным патрулем, вызванным администрацией Большого театра, был доставлен в комендатуру Московского гарнизона.
В качестве воспитательной меры задействован в шестичасовых занятиях по строевой подготовке под руководством дежурного помощника коменданта.
Обращаю внимание на неопрятный внешний вид Вашего подчиненного, в частности, поношенную шинель, и слабую политико-воспитательную работу с личным составом вверенной Вам воинской части.
О принятых мерах дисциплинарного воздействия относительно капитана 3 ранга Головчука А.И. прошу сообщить в адрес коменданта г. Москва в установленные сроки.
Помощник коменданта г.Москва
Генерал-майор (подпись витиевата и не разборчива)
Печать."
Мы это послание читали вслух каждый вечер, завидуя старпому. Вот это отдохнул!
Я лично для себя еще и почерпнул, что столица нашей Родины по падежам не склоняется.
А наказание…Ишь, размечтались столичные сухопутные ребята, по паркету шаркающие. Ты ж генерал, понимать должен: он же старпом, кто ж его накажет!
Механик, перечитывая документ, тыкал в строчки корявым пальцем и растроганно говорил, обращаясь ко всем сразу:
- Нет, какой человек, не забыл, хоть и по-пьяне обещал, все рассмотрел…Приедет - в подробностях расскажет, - и плотоядно сглатывал набегающую слюну.
- Фу, а я-то с ног сбился, бинокль разыскивая, он за мной числится. Нам ни к чему он в заводе, а Иванычу пригодился, - вторил ему минер, но как-то неискренне.
Мы потом эту бумагу в рамочку взяли, под стекло, и на переборке в кают-компании намертво закрепили. Впоследствии гости или прикомандированные заинтересованно читали, а потом просили старпома рассказать о приключении в подробностях. Если Иваныч был в настроении, то рассказывал, причем со все новыми и новыми деталями, якобы упущенными в прошлый раз. Так что и мы слушали с удовольствием. Правда, если спрашивали про комендатуру, он мрачнел, прерывал рассказ, ссылался на неотложные дела и уходил.
Одно удивляет: теперь деньги до получки все офицеры бригады почему-то стараются занять у нашего старпома, а отдавать не торопятся. А когда Иваныч в магазине отоваривается, продавщица каждую купюру на свет проверяет.
Да, и еще: Иваныч теперь канадку предпочитает шинели, телевизор, если там балет или даже аэробика, смотреть не может, убегает, а проведение строевой подготовки полностью переложил на помощника.
Бюст
Если кто думает, что речь пойдет о женском бюсте, дальше может не слушать. Идите, жену пощупайте, или еще кого…
В те давние времена нас окружали совсем другие бюсты: основоположников и военачальников. Портрет это ладно, а вот бюст в кабинете - это по настоящему круто.
В кабинете заместителя начальника одного из факультетов Военно-политической Академии им. В.И.Ленина, как входишь, аккурат слева, на сейфе, такой бюст и стоял. Ленина, конечно.
Дежурный по факультету днем сидел в коридоре, за столом, а ночью свои положенные четыре часа спал в этом кабинете - только там был диван.
Факультет занимал последний этаж старинного здания с высоченными потолками: длинный коридор с одинаковыми дверями справа и слева.
Хуже всего было дежурить летом: металлическая крыша разогревалась на солнце и жара на этаже стояла страшная.
Витя Бережной заступил на дежурство с воскресенья на понедельник. На факультете никого не было. Сутки, с 8.00 до 8.00, ему предстояло провести в полном одиночестве, борясь со скукой.
Если кто думает, что в политической академии учатся политические отморозки, посвящающие каждую свободную минуту
изучению трудов классиков марксизма-ленинизма, то спешу вас разочаровать.
С большим удовольствием мы изучали стратегию, тактику, оружие и вероятного противника.
Классиков мы действительно любили: на их трудах очень удобно спать в классе на самоподготовке, подложив пяток томов под голову. Если бы мы конспектировали все, положенное по учебной программе, то к концу обучения заработали бы горб, спазм пальцев правой руки и потерю зрения. В целях сохранения здоровья, мы не утруждались, а собирали конспекты у добросовестных (были и такие) выпускников, убывающих на флот, убеждая их погрузить в контейнер что-нибудь полезное, а не двести килограммов макулатуры, да еще соблазняя обещанием помощи при загрузке. Последний аргумент всегда решал вопрос в пользу просителя.
Время, сэкономленное на бесполезном, но необходимом конспектировании, использовалось для посещения театров, первого в стране "Макдональдса" и знакомства с Москвой.
Витя был хроническим отличником. Ему легко давались все науки, но не за счет усидчивости, а за счет хорошей памяти, недюжинного ума и прекрасного образования. Он школу и училище закончил с золотыми медалями. Был у него, правда, постыдный факт в биографии: он перед училищем, целый курс, в ГИТИСе учился! Хотел, видите ли, курс истории искусства прослушать. Когда прослушал, бросил это гражданское заведение. Что ж, каждый имеет право на ошибку, так что мы его не корили.
Его стихи и рассказы печатали во всех молодежных изданиях. Иногда, по просьбе друзей, он выдавал стихотворные экспромты на любую, самую скучную тему.
- Витя, а сможешь про ручку, тетрадку, и чтоб немного эротики?
Через пару секунд Витя выдавал:
Взяв тетрадь-сучку,
На одну ночку,
Залуплю ручку,
И спущу… строчку.
Да-с, талантливый человечище был. Сейчас, платочек достану, а то на слезу пробило от лирики…А может, это Дима Правиков в училище сочинил? Вот склероз проклятый. Да ладно, не важно, кто сочинил, главное - душевно. Продолжаю.
Но так как все давалось слишком легко, он заскучал. А как недюжинные личности от скуки избавляются? Правильно, с помощью алкоголя. Кстати, впервые решил попробовать забыться. А тут такой случай - дежурство подвернулось, чистота эксперимента, домашние не мешают, жена не гундит и все такое…
Поэтому к дежурству он подготовился хорошо: взял книгу, бутерброды, бутылку водки, бутылку вина и пять бутылок пива: дежурить, так дежурить.
Разделся до трусов - жарко было, двери входные на ключ закрыл, дежурить начал с водки. Неправильно, конечно, но подсказать некому было, что градусы повышать можно, а понижать нельзя.
Естественно, потяжелело ему, часам, этак, к двенадцати. А солнце печет, на улице градусов тридцать, внутри здания все сорок. Пошел он, потом обливаясь, открыть окно в кабинете замначальника. Окно-то открыл, да вот беда: выходя в коридор, сейф плечом задел, не вписался в узкий кабинет. Он к тому времени уже противолодочным зигзагом ходил.
Сейф загудел и закачался, бюст Ленина вместе с сейфом. Витя сначала сейф останавливал, но руки сильными оказались, не остановил, а в другую сторону накренил. Потом бросился бюст ловить, а сейф-то бросил! Бюст через него перелетел и на пол - хрясь! Витя наклонился, поднял гипсовое произведение искусства эпохи социалистического реализма, а носа-то и нет, отбился! Мало того, под диван улетел. Начал двигать диван, а тот развалился, спинка оторвалась, а все остальное на ногу упало, больно!
Применил он идиоматические выражения из словаря (см. словарь) - полегчало немного. Вышел, выпил, думать начал, как беде помочь и бюст восстановить. Пробовал нос слюной приклеить - не держится, сколько ни плюй. Выпил, дальше думает.
Нашел клей канцелярский - тоже не держит, а другого нет. Час клеил и пил, пил и клеил - не держится. А нос вождя почернел весь и крошиться начал от частых падений. Отдохнул Витя с очередной бутылкой пива. Бутылку в урну для бумаг бросил. Подумал - и нос туда же отправил.
А потом ухватил бюст, зашел в кабинет, но к окну близко не подходил, умный потому что, понимал, что выпасть может. Так, с метр не доходя до подоконника, и метнул его в окошко. И что удивительно, попал ведь! Далеко внизу что-то гупнуло, кто-то громко закричал, но посмотреть вниз сил не оставалось. Витя, утомленный успехом, споткнулся о поломанный диван, упал и заснул…
Он не слышал трезвонящих телефонов, громкого стука в запертую дверь факультета, беготни по лестницам и этажам, гула голосов в колодезном дворе у здания.
Проснулся он глубокой ночью, с болью в голове и "какой" во рту. Дрожащей рукой налил воды из графина, отпил, оделся, пошел, поблевал в окно. Слегка полегчало. Подремал еще.
В семь утра в дверь по-хозяйски зазвонили и заколотили. Зевая, Витя отправился открывать, удивляясь раннему визиту сменщика. Но ошибочка вышла: на этаж ворвался замначальника факультета и онемел от картины разгрома и количества пустых бутылок.
Вчера, во время полета бюста, под окном проезжала "Волга" начальника академии. Сержант-водитель рассказывал:
- Отвез я начальника. Еду, значит, коротким путем, не по главной аллее. Солнышко светит, тишина, безлюдье. Вдруг страшный удар, взрыв, над головой что-то лопнуло и в машине как-то светлее стало. Затормозил, оборачиваюсь, а в крыше дыра, а на заднем сидении - Владимир Ильич, на меня смотрит. Пристально. Хоть и без носа, но я узнал. Закричал я страшно, от испуга, и сознание потерял.
Потом искали виновного, обзванивали факультеты, вызванивали начальника нашего, сообщили, что дежурного нет, ходили мол, проверяли. Шум большой был, но из-за машины, не из-за вождя.
Когда мы пришли на занятия, Витя писал объяснительную.