- Ну… - протянул тот. - Ну… - Он неуверенно провел рукой по редеющим волосам, поиграл с пуговицей рубашки. Закатил водянистые глазки к потолку и, как хомячок, смешно поцокал зубами, но вдохновение все не приходило.
- Еще у кого-нибудь будут предложения? - напрягся Джек.
Тишина. Как обычно, выпускающие не имели понятия, о чем речь. Они все взвалили на Софи, нашего нового социолога. Только что закончила Оксфорд, Неудержимо амбициозна и остра на язык - им только стекло резать.
- Софи, ты готова помочь коллегам? - обратился к ней Джек.
Софи сверилась с содержимым своей папки, заправила волосы за уши и вернула на переносицу съехавшие очки в тонкой проволочной оправе.
- Сегодня поступило сообщение о наркомании среди школьников, - решительно вступила она. - Кроме того, организуется компания в поддержку магазина "Барт". Я просмотрела каталоги издательств. На этой неделе выходит новая биография Бориса Ельцина - я запросила экземпляр. И, разумеется, через три дня объявят список претендентов на премию Тернера.
- Превосходно, - похвалил Джек. - Что-нибудь еще?
- Да. Я говорила с агентом Питера Гринуэя и договорилась об эксклюзивном интервью. У него выходит новый фильм. Также нас ждет специальный репортаж с Эдинбургского фестиваля .
- Молодец! - одобрил Джек. Но Софи еще не закончила:
- Один из членов труппы Королевского оперного театра ушел на пенсию. И я хотела бы обратить ваше особое внимание на очень интересное новое исследование, которое показывает, что популярность брака падает, - оживленно продолжила она. - Статистика свидетельствует: количество заключаемых браков опустилось до небывало низкого уровня. Я подумала, что Минти могла бы сделать репортаж о развенчании свадебного мифа. По-моему, это захватывающая тема, и…
Джек хотел, было вмешаться и даже открыл рот, но его опередила Мелинда.
- Как можно пвосить об этом Минти? - возмутилась она. - Бедняжку только что бвосили в цевкви!
Мое лицо стало пунцовым, живот свело судорогой. Проклятая Мелинда! Безмозглая корова! И тут, к моему ужасу, Мелинда встала и положила толстые, унизанные кольцами пальцы поверх огромного брюха:
- По-моему, сейчас мы должны быть очень добвы к Минти. Потому что она только что певежила настоящий квизис. Кошмавное, кошмавное унижение. И я хочу сказать, Минти, что восхищаюсь твоей хвабвостью! - Она наконец-то заткнулась, села и одарила лучезарной улыбкой всех присутствующих, словно предвкушая аплодисменты.
Повисла тяжелая тишина. Все смущенно уставились в пол, а я попробовала подсчитать, когда же Мелинда должна уйти в дородовый отпуск. Наверное, уже скоро. Через два или три месяца? Буду вычеркивать дни в календаре. Потом я опять взглянула на нее, и меня озарило: а ведь Эмбер права! Права, что у беременных мозги уменьшаются. Вот вам живое доказательство. На толстых голых ногах Мелинды вздувались вены, извилистые и рельефные, как потеки белой глазури на шоколадном пироге. Она и до беременности была коротенькой и одутловатой, а теперь и вовсе походила на гнома, проглотившего тракторную шину. Особенно в этой омерзительно обтягивающей одежде для беременных, которую иногда надевала. Сегодня на эпической выпуклости грозила лопнуть крошечная маечка с надписью: "Выпусти меня!". "Нет уж, выпустите лучше меня", - подумала я. И ведущая из нее хуже некуда. Во-первых, она картавит. Во-вторых, все время оговаривается. Отвратительно, ей-богу! Я вообще не понимаю, что она лопочет. Путается в сценарии. Смешивает звуки и части слов. Только за последнее время она выдала такие перлы: "мерзкие шлюхи" вместо "дерзкие слухи", "отстойный урод" вместо "достойный народ". А чего стоит "государственный Минетный двор"? Сколько бы она ни тренировалась, все без толку. Мы только поеживаемся от ужаса. Видели бы вы, какие нам шлют жалобы! Но Мелинде все до фонаря. Она уверена, что великолепна. Самые сливки. И, правда, она очень жирная, эта тупица. Помилуйте, кто еще мог поприветствовать Дэвида Бланкетта радостным возгласом: "Пвивет, Дэвид! Давно не виделись!"? Но стоит кому-нибудь отпустить хоть словечко в ее адрес, она тут же бежит жаловаться дядюшке Перси. Именно поэтому все ее и терпят. У нас просто нет выбора.
- Ты очень хвабвая, - еще раз пробормотала она и одобрительно улыбнулась.
Понимаете, я ей нравлюсь. И это самое ужасное. Может, потому, что я пишу за нее реплики. Мелинда безнадежна, особенно в том, что касается новостей и текущих событий. К примеру, она думает, что Босния Герцеговина - это модель, рекламирующая бюстгальтеры "Вандербра". По части культуры она тоже полный ноль. В мае сбила с толку Иена Макьюэна - и всех нас, - представив его, как "одного из талантливейших актевов Шекспивовского театва Бвитании". Так вот, поскольку в голове у нее опилки, она постоянно обращается ко мне. И хотя Мелинда мне не нравится, я всегда ей помогаю. Почему? Потому что я очень милая девушка. Так все говорят. "Минти очень милая", "Почему бы вам не попросить Минти?" - твердят они. "Она вам поможет", "Минти все сделает", "Минти не против" и так далее. Но, откровенно говоря, Минти против. Очень даже против. Только никто этого не видит. Пусть я улыбаюсь и киваю - внутри меня все кипит, потому что совсем недавно я стала понимать: мне до чертиков надоело быть милой. Ведь коллеги меня попросту используют. По полной программе. И это начинает действовать мне на нервы. Хуже всех Уэсли. Он просто не способен вовремя отредактировать интервью. Каждый раз звонит мне из студии за полчаса до эфира и плачется, что у него завал. Не могла бы я прийти и вырезать шесть минут из программы? Или пять с половиной из репортажа? И вот я стою с колотящимся, как барабан, сердцем и кромсаю пленку, пытаясь уложиться во временные рамки. Лишний стресс мне ни к чему, но я просто не умею говорить "нет".
- Очень хвабвая, - повторила Мелинда, мелодраматически свела брови к переносице и удостоила меня жалостливой улыбки.
Но я не собиралась терпеть издевательств. Я была намерена сдержать клятву. Я не сдамся. Я должна, должна пройти через это!
- С радостью возьмусь за репортаж об отношении к браку, - жестко произнесла я. - С какой стати мне не браться? - Все смущенно поежились в креслах.
- О'кей, - подвел черту Джек, - тогда готовься: завтра эфир. Но не забудь о Ситронелле Прэтт.
Проклятье! Ситронелла Прэтт! У меня совсем вылетело из головы. Какой ужас… И в первый же день.
- Это обязательно? - Я пошла на попятную. - Уж лучше повеситься, знаете.
- Боюсь, что обязательно, - ответил Джек. - Сама знаешь, как дела делаются.
Знаю. В работе на коммерческой радиостанции есть только одна вещь, которая меня выводит: мы должны постоянно идти на уступки спонсорам и рекламодателям. К примеру, у радио "Лондон" имеется постоянный клиент - автомобильный концерн "Мазота". Так вот, хотите верьте, хотите нет, но от него зависит содержание программ новостей. Кровопролитная война на Балканах, бомбардировки на Ближнем Востоке и разрушительные землетрясения - все отходит на второй и третий план перед сообщениями о транспортных расценках или автомобильных налогах. Меня от этого тошнит. По мне, это и называется продажностью, но ничего не поделаешь, приходится смириться. Кто платит, тот заказывает музыку. Ситронелла Прэтт, домохозяйка с правыми взглядами, ведущая колонку в "Санди семафор", платит. Мы часто берем у нее интервью. Не потому, что восхищаемся ее умом, - умишко у нее с кулачок. И не потому, что разделяем ее взгляды - она только и знает, что злобно критиковать все подряд. Просто ее муж, директор компании "Счастливые попки", производящей подгузники, спонсирует прогноз погоды. Чтобы мистер Счастливая Попка спал спокойно, нам приходится брать интервью у его жены. И схитрить невозможно: она все время слушает радио "Лондон".
- Мне очень жаль, Минти, - сказал Джек после совещания. - Необязательно долго с ней валандаться.
На моем рабочем столе, который временно занял кто-то другой, был жуткий беспорядок. Только я начала разгребать горы бумаг, как мне загородили свет. Это был Уэсли. И он имел убитый вид.
- Минти, я только хотел сказать…
- Что? - спросила я, вынимая из верхнего ящика портативный магнитофон.
- Не понимаю, как он мог так поступить, - с несчастной миной продолжал Уэсли, качая лысеющей головой. - Как можно было бросить тебя прямо в церкви?
- Как вообще можно бросить невесту в церкви? - пробормотала я, вставляя чистую кассету.
Уэсли придвинулся ближе.
- Минти, ты чудо, - шепнул он. О боже, нет! Только не это.
- Ты такая красивая…
Ради бога, нет! Я и забыла, что опять свободна, а значит, зануда Уэсли снова станет меня доставать. Пока я была с Домиником, он на время прекратил свои попытки.
- Знаю, ты меня отвергла, - с видом мученика продолжил он, - но хочу, чтобы ты знала: все это время я тебя ждал.
- Спасибо, Уэсли, - равнодушно ответила я, включая микрофон. - Раз, два, три, четыре, пять. Эй, кто брал мой магнитофон? Батарейки почти сели!
Уэсли уселся на край моего стола, а я изо всех сил делала вид, что его не существует.
- Минти, Доминик тебя недостоин, - затянул он волынку. Я вставила четыре новые батарейки. - Только посмотри, как он с тобой обошелся.
- Я не хочу об этом говорить, - отбрила я. - У меня есть дела поважнее, например репортаж, который нужно подготовить за один день.
Я достала записную книжку и открыла ее на букве "С" - свадьба. Уэсли окинул взглядом офис - посмотреть, не подслушивает ли кто.
- Ради тебя я готов на все, Минти, - пробормотал он. - Ты знаешь.
Я поморщилась:
- Тогда, прошу тебя, позволь мне спокойно замяться работой.
Похоже, он не услышал.
- Я даже готов уйти от Дейдры.
Господи, за что мне это? Опять.
- Не думаю, что это умная мысль, - произнесла я с металлом в голосе и подняла трубку. - Более того, Уэсли, настоятельно советую тебе этого не делать!
Мой резкий тон, похоже, шокировал Уэсли. Откровенно говоря, и меня самое. "Минти, дорогая, ты никогда так резко не разговаривала", - подумала я, набирая номер.
- Дейдра такая… скучная, - нудил Уэсли. Точно. Они с Уэсли идеально подходят друг другу. - Но ты - чудо, Минти, - не унимался он. - Ты такая умная, такая забавная…
- Уэсли, прошу, оставь меня в покое!
- Минти, я всегда мечтал о тебе, - с обиженным видом прохныкал он. - Почему ты не хочешь дать мне еще один шанс?
- Потому что… О, доброе утро! Будьте добры Ситронеллу Прэтт.
Потому что я больше никогда никому не дам еще одного шанса.
Позже я была благодарна Джеку за то, что заставил меня вернуться на работу. В первый день, когда я носилась по Лондону и собирала материал для нового репортажа, у меня не было минуты свободной, чтобы подумать о Доминике. Я взяла интервью у двух пар, которые жили вместе и не собирались жениться, у разведенного мужчины, не желавшего надевать ярмо во второй раз, у незамужней женщины, довольной своей жизнью, и у представителя благотворительной организации "Двое лучше, чем один".
После чего, резко помрачнев, я отправилась интервьюировать Ситронеллу Прэтт. Приберегла ее напоследок, чтобы можно было честно сказать: извините, у меня мало времени. Наши беседы обычно проходят так: я сижу как на скамье подсудимых, нацепив на физиономию маску вежливой заинтересованности, Ситронелла заводит обычную песню - о благосостоянии мистера Счастливая Попка, о новой машине, которую они собрались купить, о чудесной вилле в Провансе, которую Прэтты собрались отделывать заново, о выдающихся успехах их грудничка, малышки Сьенны.
Дверь открыла симпатичная девушка, няня Сьенны, и я очутилась в хампстедских владениях Прэттов, викторианском доме со множеством беспорядочно расположенных пристроек. Особняк стоял на дороге, ведущей на Хампстед-Хит. "Прошу вас, Франсуаза, оставьте нас!" - сказала Ситронелла, обращаясь к девушке, как к служанке. Меня это удивило, потому что в своей колонке Ситронелла частенько порет всякий бред о Франсуазе, своей "волшебнице-няне", с которой не сравнится никакая другая, и рассказывает, как щедро осыпает ее подарками, лишь бы та осталась у Прэттов подольше. На прошлой неделе Ситронелла похвалялась, что подарила Франсуазе новую модель БМВ. Как ни странно, на подъездной дорожке не было и следа БМВ.
Пройдя по заваленному игрушками коридору, мы оказались в "кабинете", больше похожем на детский отдел книжного супермаркета "Уотерстоунз", что рядом с моим домом. Занимая всю стену, от пола до потолка, на полках выстроились книги по детской психологии, беременности и уходу за младенцами. Казалось, тем самым Ситронелла хочет показать всем и каждому, какой она эксперт в этом деле, причем упирает на количество. Разворачивая микрофонный шнур, я смотрела на нее и думала: "Как жестока реальность!" Девушка, которая призывно улыбалась с фотографии, предваряющей колонку, не имела ничего общего с тучной дамой под сорок, клювоносой мегерой с блекло-пепельными волосами. Но нельзя недооценивать силу покровительства. Ситронелла никогда не была журналистом и даже не умела двух слов связать, но случилось так, что ее мнение о женщинах совпало с мнением упертого редактора, Тима Лоутона. Когда шесть месяцев назад они впервые встретились на вечеринке, ядовитые высказывания миссис Прэтт в адрес собственного пола поразили Лоутона до глубины души, и он тут же, не сходя с места, вытащил чековую книжку и предложил ей вести колонку. Так Ситронелла стала Геббельсом при Гитлере-Лоутоне, и вместе они объявили войну женскому полу. Мне всегда казалось, что ее опусы следовало бы назвать "Пятая колонка": неделю за неделей она поливала грязью успешных незамужних женщин. Писала о кораблях, покидающих порт, и о женщинах, остающихся "у разбитого корыта". Рассуждала о том, что невозможно получить все сразу. Ни один мужчина, со знанием дела заявляла она, не захочет жениться на карьеристках за тридцать. Более того, продолжала Ситронелла, ни один мужчина вообще не захочет сочетаться браком с женщиной за тридцать. Ведь тридцатилетние женщины уже не так привлекательны, и, естественно, мужчины - разве можно их в этом винить? - предпочитают двадцатилетних. Получив в ответ двенадцать мешков гневных писем, она объявила их веским доказательством своей правоты.
Если у Ситронеллы выдается свободная минутка, свободная от злобных нападок на женщин, которые делают карьеру, она принимается расхваливать свою райскую семейную жизнь. Обычно ее писанина начинается так: "В нашем огромном поместье в Хампстеде…" Или: "В нашем скромном уголке в Глостершире…" В Глостершире у Прэттов загородный дом. Еще она превозносит радости материнства так, будто до нее не рожала ни одна женщина.
Я, наконец, настроила микрофон и с тяжелым сердцем нажала на "запись".
- Так жаль, что все меньше пар хотят узаконить отношения, - с сожалением произнесла она, разглаживая мешковатое платье. - Стоит мне подумать о том, как я счастлива в браке… - "Ну вот, началось", - затосковала я, - какой у меня чудесный и… - она кокетливо улыбнулась, - очень умный муж…
- Разумеется, - поддакнула я, тайком нажав на "паузу", и вспомнила убогого маленького человечка, который таскал за ней сумочку на рождественской вечеринке.
-.. и у меня болит душа за женщин, которые и не подозревают, какое это счастье. У меня много одиноких подруг, - продолжала она. Я с трудом скрыла удивление. - Они, конечно, стараются держаться. Но я знаю, что под маской беззаботности они очень несчастны. Так печально. Вы замужем? - спросила она и застигла меня врасплох.
Сердце замерло.
- Нет, - выдавила из себя я. - Не замужем.
- Неужели вам не хочется выйти замуж? - изумилась она и склонила голову набок.
- Уже нет, - равнодушно ответила я. - Я уже выходила замуж.
- И что случилось? С вами произошло что-то ужасное? - осведомилась она мягким, доверительным тоном, но в глазах вспыхнуло злорадство. Я вдруг похолодела от страха. Неужели она знает о том, что Доминик меня бросил? Может, кто-то разболтал? В конце концов, такое не каждый день случается. Наверняка уже все в курсе. У меня даже кожу защипало от смущения, когда я с ужасом представила, как все мои знакомые со смаком пересказывают друг другу позорную историю: "Слышали, что случилось с Минти Мэлоун?" - "Что?" - "Ее бросил жених". - "О боже!" - "В день свадьбы". - "Нет". - "Он сбежал из церкви!!" Картинка явственно стояла у меня перед глазами. Я теребила магнитофонный шнур и пыталась взять себя в руки. Сосчитала в уме до трех, проглотила комок в горле и заговорила.
- Ничего не произошло, - осторожно произнесла я, напустив на себя безразличный вид. - Я просто не хочу замуж, вот и все. Как многие женщины в наше время. Поэтому меня и попросили сделать этот репортаж.
Ситронелла изобразила на лице слащавую озабоченность и улыбнулась, открывая на обозрение крупные квадратные зубы цвета чеддера.
- А не кажется ли вам, что вы лишаете себя одной из основных радостей жизни? - продолжала настаивать она, осторожно, пока извивающиеся щупальца пытались отыскать мое самое больное место. Я вздрогнула за пуленепробиваемым стеклом.
- Мое мнение не имеет значения, - сказала я, вымучив веселое и добродушное лицо. - Я всего лишь репортер. Гораздо важнее, что думаете вы. - Снова нажав на "запись", я сунула микрофон под ее двойной подбородок.
- У меня болит душа, - промолвила она, огорченно вздохнув (похоже, это была ее любимая присказка), - когда я вижу женщин моего поколения, которые, нужно признать, сделали головокружительную карьеру, но уже никогда не выйдут замуж и не заведут детей. В то время как моя жизнь похожа на волшебную сказку.
- Но сейчас молодые люди вступают в брак позже, чем когда-то их родители, - возразила я.
- Мне кажется, это неправда, - не согласилась она.
- Нет, правда! - парировала я и опять сама себе удивилась. - Я провела исследование, - теперь мой голос звучал спокойно, - и выяснила, что с девяносто второго года средний возраст вступления в брак вырос на шесть лет. И все больше и больше женщин старше тридцати пяти сегодня решают завести ребенка. - Кажется, эта информация вывела ее из себя, но мне было до лампочки. - Вместе с тем количество браков снизилось на двадцать процентов. Я бы хотела узнать ваше мнение. Почему молодые люди с такой неохотой, - я подумала о Доминике, - вступают в брак?
- Проблема в том, - со знающим видом изрекла она, - что все холостые мужчины уже заняты.
- Боюсь, вы опять неправы, - с не менее знающим видом возразила я. Не знаю, откуда у меня взялось столько наглости, но сердце мое все равно грохотало, как барабан. - По подсчетам, холостых мужчин больше, чем незамужних женщин.
- О… Хорошо, скажу по-другому, - взъелась она. - Все достойные холостые мужчины уже заняты. Вот в чем проблема. И у меня так болит душа!.. Мне, конечно, невероятно повезло. Я встретила Эндрю, и, разумеется, он влюбился в меня с первого взгляда.
- Могу представить, - сказала я. И даже скроила улыбку. Она ощерилась в ответ.