Обычно на плакатах изображают даму, и тут-то начинает казаться, что никакие водные процедуры не окажут на усталое тело и истомленную душу столь благоприятное воздействие, как езда на велосипеде по пересеченной местности. Даже феям, парящим на летней тучке, не живется так беззаботно, как плакатной велосипедистке. Ее костюм идеален для велосипедных прогулок в жаркую погоду. Пусть ей не удастся пообедать - чопорные хозяйки не пустят ее и на порог своего заведения, пусть ее арестовывает тупой полицейский - в целях общественной безопасности предварительно завернув в рогожу, - ее это не волнует. Вверх и вниз, через поток транспорта, с ловкостью, которой позавидует кошка, по дорогам, на чьих рытвинах и ухабах рассыпался не один паровой каток, мчится она - воплощение жизнерадостности; ее волосы развеваются по ветру, ее сильфидные формы четко очерчены в воздухе; одна нога у нее на седле, другая - небрежно покоится на фаре. Иногда она снисходительно усаживается в седло, поставив ноги на педали, закуривает сигарету и машет над головой китайским фонариком.
Куда реже за руль такой машины усаживают обыкновенного мужчину. Это не столь совершенный акробат, как дама, но и он способен выкидывать кое-какие несложные фортели: стоять на седле, размахивая при этом флагом; пить во время езды пиво или виски. Сидеть часами на велосипеде, ничего не делая, - малопривлекательное занятие для темпераментного человека, приходится придумывать какое-нибудь умственное занятие. И эти моменты мы можем наблюдать: вот он, привстав на педалях, приближается к вершине горы, чтобы приветствовать солнце или обратиться со стихотворным посланием к окружающему пейзажу.
Иногда на плакатах изображена парочка велосипедистов, и тогда-то начинаешь понимать, насколько превосходит велосипед по части флирта старомодные гостиные и садовые калитки. Убедившись, что велосипеды именно той марки, какая им требуется, они садятся в седла. А больше им не о чем думать, как только вспоминать старую добрую сказку. По тенистым переулочкам, по базарным площадям оживленных городов весело катятся колеса "Лучших в Британии моделей компании "Бермондси" с нижним кронштейном" или "Моделей "Эврика" компании "Кэмбервелл" с цельносварной рамой". Машины великолепные: не надо ни нажимать на педали, ни рулить. Положитесь на них - скажите, когда вам нужно быть дома, и все, больше ничего не потребуется. Эдвин может свешиваться с седла и нашептывать на ушко Анжелине вечную милую ерунду, а Анжелина, чтобы скрыть краску смущения, может разворачиваться лицом к горизонту - волшебный велосипед сам по себе следует заданным курсом.
И всегда светит солнце, и всегда сухие дороги. И нет на плакате ни сурового папаши, не спускающего глаз со своей дочери, ни тети, появляющейся всегда некстати, ни исчадия ада - маленького братца, подсматривающего из-за угла, - ничто им не мешает. Боже мой! Ну почему не было "Лучших в Британии" и "Эврик" в годы моей юности?!
А вот "Лучший в Британии" или "Эврика" стоит, прислонившись к воротам: он тоже устает. Весь день трудился он в поте лица, катая наших молодых людей. Люди добросердечные, они слезли и дали ему отдохнуть. Они сидят на травке под сенью величественных деревьев; травка мягкая, не мокрая. У ног их струится поток. Кругом тишь и благодать.
Испокон веков рекламные художники стремятся изобразить тишь и благодать.
Но я не прав, утверждая, что рекламный велосипедист никогда не крутит педали. Теперь я припоминаю, что попадались мне на плакатах джентльмены, работающие изо всех сил, я бы даже сказал, из последних сил. Они изнемогают от тяжкого труда, они отощали, пот выступает на лбу; ясно, что, окажись за плакатом подъем, они спасуют перед ним или падут бездыханными. И все это оттого, что они упорно ездят на машинах дурного качества. Если бы они ездили на "Путни-популяр" или на "Баттерси Баундер", как сообразительный молодой человек в центре плаката, они были бы избавлены от всех этих мучений. Тогда единственное, на что им пришлось бы тратить силы, как бы в знак благодарности, - это выглядеть счастливыми, да разве что еще притормозить, когда машина начнет в молодом задоре терять голову и помчится слишком быстро.
Вы, выбившиеся из сил молодые люди, сидящие на жерновах, вымотавшиеся так, что уже не обращаете внимания на проливной дождь; вы, уставшие девушки с мокрыми спутанными волосами, не знающие, который час, и страстно желающие выругаться, но не умеющие этого делать; вы, солидные лысые мужчины, пыхтящие и ворчащие, медленно исчезающие в дали бесконечной дороги; вы, раскрасневшиеся, убитые горем почтенные матроны, до боли в ногах жмущие на медленно крутящиеся педали, - почему вы не позаботились купить "Лучший в Британии" или "Эврику"? Почему на земле преобладают велосипеды несовершенных моделей?
Или с велосипедами творится то же, что и со всем другим? Неужели Рекламу не удается воплотить в Жизнь?
Что меня в Германии всегда чарует и восхищает - это немецкая собака. В Англии устаешь от старых пород, все знают их как свои пять пальцев: мастиф - собака цвета сливового пудинга; терьер - черный, белый, взъерошенный - всякие встречаются, но всегда злой; колли, бульдог - ничего нового. В Германии же - тьма разновидностей. Там вы встретите собак, каких никогда и нигде больше не увидите; вы и не догадаетесь, что это собаки, пока они на вас не залают. Это так свежо, так интересно. В Зигмарингене Джордж подманил какую-то собаку и обратил на нее наше внимание. Она была похожа на помесь трески с пуделем. Не берусь утверждать, может, она и не была помесью трески с пуделем. Гаррис хотел ее сфотографировать, но она перемахнула через забор и юркнула в кусты.
Я не знаю, какую цель преследуют немецкие собаководы; свои замыслы они держат в строжайшей тайне. Джордж предположил, что они пытаются вывести грифона. Его гипотеза не лишена оснований, и мне не раз попадались отдельные экземпляры, внешний вид которых свидетельствовал о том, что эксперимент близок к удачному завершению. И все же мне хочется верить, что эти особи - всего лишь игра случая. Немцы - народ практичный, а зачем им нужны грифоны - понять невозможно. Если они захотят вывести какую-нибудь диковинку, то для этого уже есть такса! Что еще? К тому же держать грифона дома неудобно, все будут постоянно наступать ему на хвост. Я считаю, что немцы пытаются вывести русалку, которую можно было бы научить ловить рыбу.
Ибо немец не терпит лености. Ему нравится, когда его собака работает, и немецкая собака любит работать, в этом не может быть сомнений. Жизнь английского пса покажется ей жалким прозябанием. Представьте себе сильное, деятельное и смышленое животное с весьма живым темпераментом, обреченное на полное бездействие двадцать четыре часа в сутки! Поставьте себя на его место! Неудивительно, что нашему псу кажется, что его не понимают, он требует неизвестно что и постоянно устраивает со всеми склоку.
Немецкой же собаке, наоборот, есть чем заняться. Она вся в делах. Только посмотрите, как она вышагивает, впряженная в молочную тележку! Ни один церковный староста при сборе пожертвований не испытывает большего довольства собой! Никакой настоящей работы она не делает - тележку толкает молочница, собака же лает; так уж видится ей разделение труда. Вот что она говорит себе: "Моя старуха не умеет лаять, но она может толкать. Отлично!"
Приятно видеть, с каким увлечением и гордостью выполняет собака свою работу. Мимо проходит какой-то праздношатающийся пес и что-то говорит, должно быть, язвит по поводу жирности молока. Наша собака резко останавливается, не обращая внимания на транспорт:
- Простите, вы что-то сказали насчет нашего молока?
- Ничего подобного, - с невинным видом заявляет пес. - Я всего лишь сказал, что сегодня хороший денек, и спросил, почем нынче колодезная вода?
- Ах, вы спросили, почем нынче колодезная вода? Вам это интересно знать?
- Да, будьте добры, если вас это не затруднит.
- С удовольствием вам отвечу. Вода стоит…
- Хватит, пошли! - говорит старушка.
Она устала, ей жарко и не терпится поскорей закончить обход клиентов.
- Нет, подожди. Ты слышишь, на что он намекает?
- Ладно, брось! Вот едет трамвай, сейчас нас всех задавит.
- Нет, не брошу. Этого нельзя так оставлять. Он спрашивает, почем колодезная вода, и он узнает! Так вот, она стоит в двадцать раз дороже…
- Ох, загонишь ты меня в гроб! - патетически восклицает старушка, изо всех своих старческих сил пытаясь оттащить ее. - Боже мой! Знала бы, оставила тебя дома!
На них мчится трамвай; их ругает извозчик; с другой стороны улицы к ним спешит еще одна огромная псина, впряженная в хлебную тележку, явно боясь опоздать принять личное участие в скандале; за ней бежит плачущая девочка; собирается небольшая толпа; к месту происшествия спешит полицейский.
- Она стоит, - говорит собака молочницы, - ровно в двадцать раз дороже, чем дадут за твою шкуру после того, как я тебя отделаю.
- О, вам так кажется?
- Да, жалкий потомок французского пуделя, пожиратель капусты…
- Сил моих больше нет! - говорит несчастная молочница. - Я говорила, вгонит она меня в гроб.
Но собака слишком занята и не обращает на нее внимания. Через пять минут, когда движение восстановлено, девочка булочника собрала свои перепачканные в пыли булочки, а полицейский удалился, переписав фамилии и адреса всех, оказавшихся в тот момент на улице, она снисходительно оглядывается.
- Немного досадно, - соглашается она. Но тут же как ни в чем не бывало беззаботно добавляет: - Но все же я ему показала, почем нынче ведро воды. Впредь не будет совать нос не в свои дела.
- Будем надеяться, - говорит старушка, удрученно глядя на залитую молоком улицу.
Но самое любимое ее развлечение - это подождать наверху другую собаку и затеять с ней бег наперегонки вниз по спуску. Тут хозяин занят главным образом тем, что бежит за тележкой и подбирает все, что с нее сыплется: буханки, капусту, рубашки. Внизу собака останавливается и ждет хозяина.
- Ну как, неплохой забег? - тяжело отдуваясь, замечает она, когда к ней подходит человек, нагруженный до подбородка. - Я бы обогнала ее, если бы этот глупый мальчишка не путался под ногами. Надо же было ему попасться мне на дороге, когда я свернула за угол! Ты заметил его? А я нет, вот жалость! Почему он так плачет? Да я сшибла его с ног и пробежалась по нему. А кто просил его путаться под ногами? Ужасно! Как это люди могут оставлять детей без присмотра? Ведь они же страшно мешают. Ба, да что-то, кажется, просыпалось? Надо привязывать покрепче, зря ты об этом не побеспокоился. Тебе и в голову не приходило, что на спуске я могу развить скорость двадцать миль в час? Я понимаю, ты не ожидал, что собака старика Шнейдера так легко обойдет меня. Но, увы, это так, и ничего не поделаешь. Ты считаешь, что все собрал? Тебе так кажется? Мне бы на твоем месте так не казалось. Я бы поднялась вверх и еще разок проверила. Ты слишком устал? Ну что ж, твое дело! Только уж потом не вини меня, если чего-нибудь не досчитаешься.
Она очень самонадеянна. Со стопроцентной уверенностью она сворачивает во вторую улицу направо, и никто не сможет убедить ее, что надо свернуть в третью. Она уверена, что успеет перебежать дорогу, и ее в этом не переубедишь, пока она не заметит перевернутую тележку. Тут она признает свою ошибку, это так. Но что проку? Обычно это здоровенная псина размером и силою с молодого бычка, а ее напарник - немощный старик, хилая старушка или маленький ребенок, так что она поступает по-своему. Самое страшное наказание, на какое способен хозяин, - это оставить ее дома и самому впрячься в тележку. Но наши немцы слишком добросердечны, чтобы применять его слишком часто.
Невозможно поверить, что ее впрягают в тележку для того, чтобы доставить удовольствие не ей, а кому-то другому; и мне кажется, что немецкий крестьянин придумал эту аккуратненькую упряжь и изысканную тележечку исключительно с целью потрафить собаке. В других странах - Бельгии, Голландии и Франции - я видел, как дурно обращаются и как много заставляют работать этих гужевых собак; в Германии же - ничего подобного. Немцы беспардонно поносят своих животных. Я видел, как какой-то немец стоял перед своей кобылой и осыпал ее всевозможными бранными словами, какие только лезли ему на язык. Но кобыла не обращала на них внимания. Я видел, как немец, устав ругаться, призвал на помощь свою жену. Когда жена явилась, он поведал ей, что натворила кобыла. Рассказ довел женщину чуть ли не до белого каления, и они принялись с двух сторон поливать несчастную скотину бранью. Они поносили ее покойную мать, оскорбляли отца; они язвительно прошлись по поводу ее внешности, ее умственных способностей, ее нравственных устоев, ее пригодности на роль лошади. Животное некоторое время с примерной кротостью сносило оскорбления, а затем поступило так, как и следует поступать в подобных обстоятельствах. Не теряя чувства собственного достоинства, она степенно удалилась. Мадам вернулась к своей стирке, а хозяин пошел за кобылой по улице, продолжая честить ее на все корки.
Более доброго народа, чем немцы, в природе не существует. Жестокость к животным или детям - вещь, в этой стране неслыханная. Кнут для них - музыкальный инструмент, его хлопанье раздается с утра до ночи, но однажды в Дрездене я был свидетелем того, как разгневанная толпа чуть не линчевала извозчика-итальянца, осмелившегося ударить свою лошадь. Германия - единственная страна, где путешественник, с удобством разместившийся в наемном экипаже, может быть уверен, что с его благородным добродушным другом, впряженным в оглобли, не будут плохо обращаться и не перегрузят работой.
Глава XI
Шварцвальдский хутор: общительность его обитателей. - Его аромат. - Джордж решительно отказывается остаться в постели после четырех утра. - Дорога, которая не дает вам скучать. - Мое шестое чувство. - Неблагодарная компания. - Гаррис в роли ученого. - Деревня: где она оказалась и где ей следовало быть. - Джордж: его план. - Променад а-ля франсе. - Немецкий кучер - спящий и бодрствующий. - Человек, который насаждает английский язык за рубежом
Однажды, вымотавшись и будучи не в силах добраться до ближайшего города или деревни, мы заночевали на хуторе. Шварцвальдский хутор очаровывает общительностью его многочисленных обитателей. В соседней комнате живут коровы, наверху - лошади, в кухне - утки и гуси; а поросята, дети и цыплята живут повсюду.
Вы одеваетесь, как вдруг позади вас раздается хрюканье:
- Доброе утро! Не завалялось ли здесь часом каких-нибудь картофельных очисток? Нет, вижу, что нет. До свидания!
Затем вы слышите кудахтанье и видите высунувшуюся из-за угла старую курицу.
- Славное утро, как по-вашему? Не будете возражать, если я занесу к вам червячка? В этом доме трудно найти место, где можно было бы закусить тихо и спокойно. Когда у меня пошли цыплята, я полюбила есть не спеша; их у меня двенадцать, и нет от них покою. Как завидят что съестное, так прямо рвут из клюва. Не будете возражать, если я залезу к вам на кровать? Может, здесь меня не найдут?
Пока вы одеваетесь, в дверь просовывается множество любопытных мордашек; безусловно, они считают, что в комнате разместился передвижной зверинец. Не разобрать, кто это - мальчики или девочки: остается лишь уповать на то, что все это особы мужеского пола. Закрывать дверь бесполезно - все равно ее нечем запереть, и стоит вам только отойти, как ее тут же снова открывают. Ваш завтрак похож на трапезу Блудного Сына, как ее обычно изображают: вы вкушаете пишу в компании парочки свиней; с порога на вас осуждающе поглядывает стайка гусей; по их недовольному виду и шипению можно понять, что о вас говорят гадости. Случается, что в комнату снисходительно заглядывает корова.
Я думаю, что это устройство по типу Ноева ковчега и сообщает шварцвальдскому дому характерный аромат. Это благоухание вы ни с чем не спутаете. Чтобы представить его, смешайте запахи роз, лимбургского сыра и бриалина, немного вереска и лука, добавьте свежесть морского воздуха и трупный смрад. Какой-нибудь отдельный запах неразличим, но вы чувствуете, что все они здесь - все ароматы, какие только встречаются на земле. Обитателям этих домов такой букет приходится по вкусу. Они не открывают окон, и он не теряется; его хранят в закупоренном виде. Если вам захочется чего-то иного - ступайте на улицу и вдыхайте аромат фиалок и сосен; дом же есть дом; через некоторое время, как мне говорили, вы привыкаете к нему, перестаете замечать и не можете заснуть в любой другой атмосфере.
На следующий день нам предстоял дальний путь, и хотелось встать пораньше, не позже шести, если мы, конечно, не перебудим весь хутор. Мы справились у хозяйки, возможно ли это. Она ответила, что возможно. Ее самой в это время не будет: завтра ей надо в город, за восемь миль, и вряд ли она обернется до семи; но наверняка муж или кто-нибудь из ребят к этому часу зайдут домой пообедать. Так что кто-нибудь нас разбудит и соберет на стол.
Получилось так, что будить нас не пришлось. Мы проснулись в четыре сами по себе. В четыре мы встали, чтобы избавиться от шума и грохота, от которых болела голова. Когда летом встают крестьяне в Шварцвальде - сказать вам не берусь; нам казалось, что они вставали всю ночь. А встав, шварцвальдец первым делом надевает пару крепких башмаков на деревянной подошве и обходит дом. Пока он три раза не пройдется вверх-вниз по лестницам, он не считает, что встал. А почувствовав, что окончательно проснулся, он тут же поднимается в конюшню и будит лошадь. (Дома в Шварцвальде строят на крутых склонах, и получается, что конюшня и хлев - наверху, а сеновал - внизу). Похоже, что и лошади полагается обойти дом; проследив за этим, человек спускается в кухню и принимается колоть дрова; наколов достаточно дров, он испытывает чувство законной гордости и затягивает песню. Приняв все это во внимание, мы пришли к заключению, что лучше всего нам последовать их замечательному примеру. Даже Джордж встал в то утро без обычных проволочек.
В половине пятого мы позавтракали на скорую руку, а в пять уже вышли. Наш путь лежал через перевал, и, порасспросив деревенских о дороге, мы поняли, что скучать нам не придется. Такие дороги всегда выходят на то место, откуда начинаются, а если это и не так, то вы страстно желаете, чтобы она привела вас назад, дабы, по крайней мере, знать, где находишься. Я с самого начала предвидел все наши злоключения, и верно: не прошли мы и двух миль, как дорога разделилась на три. Изъеденный червями указатель сообщал, что левая ведет в место, о котором мы и не слыхали, - на карте его не было; вторая стрелка, которая должна была указывать, куда ведет средняя дорога, отсутствовала. Правая дорога - тут мы были единодушны - вела обратно в деревню.
- Старик сказал определенно, - напомнил нам Гаррис, - держитесь горы.
- Какой горы? - задал уместный вопрос Джордж.
С полдюжины гор окружало нас - одни были побольше, другие поменьше.
- Он сказал нам, - продолжал Гаррис, - что мы должны выйти к лесу.
- Охотно этому верю, - заметил Джордж. - Все дороги ведут в лес.
И действительно, горы, насколько хватало взгляда, были покрыты густым лесом.
- И он сказал, - пробормотал Гаррис, - что до вершины мы доберемся через полчаса.
- Вот тут-то, - сказал Джордж, - я начинаю ему не верить.
- Как же нам быть? - сказал Гаррис.