Примерно так же вела себя и Марина, наставник красавца-овчарки Гарсона, какой при каждом удобном случае норовил игриво куснуть Линду, намекнуть ей о своём расположении и симпатии. Но Линда была лабрадором, собакой другой породы, а кровосмешение на питомнике не допускалось, за этим следили здесь строго, наиболее активных мальчиков наказывали, или давали им соответствующее питьё, снижающее порывы страсти. Гарсон же с Линдой хорошо помнили: "Нельзя!" И слушались своих хозяев. Ослушаться запрета для служивой собаки - нет худшей провинности!
И всё же Гарсон был настойчивым парнем, при каждом удобном случае подбегал к Линде, демонстрировал свою готовность к любви и продолжению славного собачьего рода, но люди были начеку, оберегали своих питомцев, и всяческие вольности со стороны Гарсона тут же пресекались. Немецкий кобель-овчарка не должен был любить англичанку-лабрадора и всё тут! К тому же, Линде нужно было работать, а не бездельничать с тяжёлым животом, а потом возиться со своими щенками…
Да и вообще - надо собираться в Чечню, готовиться к серьёзной и, конечно же, опасной работе.
Мама Олега отлично это понимала. А сам Олег лукавил, успокаивал её.
* * *
Пришел отец, Михаил Яковлевич.
Линда услышала его шаги на лестничной площадке, едва заскрипела дверь лифта, тотчас подхватилась, и уже стояла с тапочками в зубах. Отец Олега, тоже невысокого, как и мама, роста, чернявый, с серебром на висках, неторопливый в движениях и рассудительный, умеющий держать себя в руках, наклонившись к Линде, погладил её, сказал нежно:"Ах ты, моя хорошая! Встречаешь. Спасибо, спасибо…"
Переобулся, снял плащ и только теперь увидел расстроенное, заплаканное лицо жены, спросил:
- Ты что, Нина? Что случилось?
- Вон, видишь? - Нина Алексеевна кивнула на автомат за шкафом - ствол его хорошо был виден.
- Олег принес?
- Кто же ещё! - и Нина Алексеевна снова тихонько заплакала.
Олег вышел как раз из ванны - с мокрыми волосами, гладко выбритый, спокойный. Пахло от него молодостью, здоровьем, хорошим одеколоном.
- Привет, Яковлевич! - кивнул он отцу. Тот уже привык к такому обращению, не обижался. Подростком ещё, в классе седьмом или восьмом, младший Александров вдруг застеснялся, или блажь какая нашла, от сверстников ли заразился - короче, стал он отца с матерью по отчествам называть. Нина Алексеевна сразу же запротестовала: "Какая я тебе "Алексеевна?" Я мать твоя, так и зови…" А Михаил Яковлевич лишь рукой махнул - да пусть подурит, пройдет это, перерастёт.
Не перерос. А дурости в поведении сына и не было никакой. Просто повзрослел, мужиком стал, ровней, значит, с отцом. А мужик мужику такую вольность в обращении может простить. Лишь бы уважал да понимал что к чему.
Олег понимал.
- Привет, сынок, привет! - в некотором недоумении и растерянности проговорил Михаил Яковлевич, спешно решая как дальше вести разговор с сыном: вид автомата несколько шокировал его и на какое-то время лишил красноречия. А Олег, как ни в чём не бывало, уселся перед телевизором, взялся нажимать кнопки каналов.
Мама решительно щёлкнула клавишей, потушила экран.
- Какие могут быть песни, Олежек?! - сказала она больным голосом. - Давайте поговорим… Отец же может… Ну, не всем надо ездить в эту Чечню!… Миша! Что ты молчишь?!
- Да я пока и не знаю ничего! - пожал тот плечами. - Командировка, да? Ты не отказался, Олег?
Олег кивнул - спокойно, невозмутимо. Смотрел на родителей слегка насмешливыми глазами - ну что вы, в самом деле, чего всполошились?! Обычное же теперь дело - командировка в Чечню. Пять смен, пять сводных милицейских отрядов из Придонска в Чечне побывали, пришла пора шестому…
Мама сходу взяла быка за рога, напустилась на мужа:
- Миша, ты можешь позвонить? Звони сейчас же - Анатолию Григорьевичу, или Петренко. Лившицу звони! Пусть хоть раз нашей семье помогут!… А Гликлих, забыл? Тоже не последний человек в городе.
- Петренко чего зря беспокоить!? - отвечал Михаил Яковлевич. - Это военная епархия, не милиция. Об Олеге надо было с генералом говорить, с Тропининым. Мы бы нашли к нему подход. Но кто знал, Ниночка, кто? Почему вы молчали по сей день?
- Да я знала не больше твоего, Миша! Он же как этот… - Нина Алексеевна показала кивком в сторону Олега. - Молчит, дела свои делает. А потом - нате вам, папа-мама, подарочек: в Чечню еду. Спасибо, сыночек! Вот обрадовал! Когда политехнический бросил… ну ладно, мы это пережили. Собаки так собаки. Работай, раз не можешь без них. Но тут - Чечня! Господи! Да вразуми ты его!
- Вот с Лившицем поговорить - думал вслух Михаил Яковлевич. - Он бы помог. Я, правда, никогда к нему не обращался, не было нужды… Гликлих - тот на пенсии уже, потерял влияние и связи. А у него медицина в руках, он бы мог помочь. Это реально. Надо думать… надо думать…
Старший Александров шевельнулся, поискал глазами портфель, сказал:
- Линда, принеси.
Линда вскочила, притащила в зубах тяжелый жёлтый портфель, легла рядом с Олегом. Весь её вид говорил: я с хозяином заодно. Снова услышала слово "Чечня", насторожилась.
- Сынок, в Чечню ты всегда успеешь, - говорил Михаил Яковлевич, расстегивая портфель и доставая из него записную книжку с номерами телефонов. - Или в какую другую "горячую точку". Раз уж тебе так не терпится мужское своё самолюбие проверить. Но Чечня - это не Отечественная война, пойми. "Вставай, страна огромная…" это, знаешь, из прошлого. Если бы на нас напали извне, как в сорок первом, я бы первый в добровольцы пошёл записываться, как твой дед, царствие ему небесное! И тебе бы сказал: иди, сын, защищай свою Родину, нас с матерью. А тут - криминальная же разборка, сынок! Пойми! Ельцин с Дудаевым не поделили власть, нас, всю страну, в кровавую бойню втянули…
- Нам нельзя Кавказ терять, Яковлевич, ты же хорошо это понимаешь. Союз распался, теперь за Россию взялись. Порубят на куски, не успеем оглянуться, дух перевести - здесь, у нас, на Дону будут!
- Ну, это ты хватил, сынуля, хватил! С перебором. - Михаил Яковлевич листал странички записной узкой книжечки. - До нашего Придонска чеченам этим вовек не добраться, не дадут, да они этого и не собираются делать, так я думаю. Им независимость нужна, Ичкерия, нефть, которая в Чечне под ногами хлюпает - ведрами черпай! Вот они за что бьются. Нефть - это большие деньги, влияние, политика! Ну и пусть бы они эту нефть хлебали, у нас своей хватит.
Нина Алексеевна в сильном волнении тискала руки.
- Миша, хватит тебе о политике, не нашего это ума дело. Звони. Скажи Анатолию Григорьевичу, что у Олега случился сердечный приступ, или жуткий гипертонический криз, давление за двести… Он поймет, даст команду в "скорую". Олега увезут в больницу, а завтра видно будет. Два-три дня полежит, ситуация изменится, отряд уедет… Нам важно выиграть время, пойми!… А кинолога… да заменят, другого найдут! - повысила она голос, заметив, как Олег изменился в лице и готов яро возражать. И собак там у вас, в питомнике, полно, и кинологов. Пусть кто-нибудь другой съездит, а там видно будет. Ты же говорил, Олежек, что Марина, Проскурина, в Чечню со своим Гарсоном рвётся. Вот и пускай съездит…
Олег вскочил.
- Что ты говоришь, мама?! Как я буду в глаза своим товарищам смотреть!? И не забывай, что Марина - женщина, что она… Ну, ты же знаешь всё!
- Да знаю, знаю, сынуля, прости! Это у меня с языка сорвалось… Я сама уже не понимаю, что говорю.
Нина Алексеевна ушла в спальню, прикрыла за собой дверь - глухо доносились её рыдания.
Линда снова подняла голову: "Марина!" Хозяйку Гарсона она хорошо, разумеется, знала, она ей нравилась и при случае ластилась - Марина её баловала, время от времени угощала их с Гарсоном чем-нибудь вкусненьким, колбаской или белым хлебом.
Отыскав нужную страничку, Михаил Яковлевич решительно встал и пошел в прихожую, к телефону.
Встал и Олег, не менее решительно и строго сказал отцу: - Яковлевич, успокойся. Я поеду в Чечню. Не надо никому звонить, не позорьте меня!
* * *
Прощание их вышло торопливым и каким-то бестолковым, скомканным. Гремел оркестр, раздавались команды, у двух хвостовых вагонов скорого поезда суетилось множество людей в милицейской форме, в тамбуры все ещё затаскивали необходимую в командировке поклажу и оружие, кого-то громко ругали, за нерасторопность и забывчивость.
Потом, в наступившей тишине, стал говорить начальник УВД, генерал Тропинин; он стоял перед строем высокий, в форменной куртке и фуражке, на которой красовался двуглавый орёл, слегка жестикулировал в речи правой рукой, голос его был хорошо слышен - настоящий генеральский голос, твёрдый и зычный.
Слова Тропинина ложилось одно к одному:
- Наши товарищи, побывавшие в Чечне, зарекомендовали себя дисциплинированными, хорошо подготовленными профессионалами. Со стороны министерства к области нет претензий. Отлично поработали наши коллеги в Ачхой-Мартане, на блок-постах, на железной дороге… Уверен, что и ваш отряд проявит высокую подготовку, успешно выполнит поставленные задачи. А главная из них - сохранение целостности России, как государства, борьба со всякого рода бандитскими формированиями. Придётся поработать и с криминальным элементом, принять участие в наведении общественного порядка… Конкретные задачи будут поставлены там, на местах…
В заключение своей эмоциональной, продуманной речи генерал пожелал своим подчиненным вернуться из командировки живыми и здоровыми, напомнил, что практически у всех милиционеров, отбывающих в Чечню, остаются здесь, на Родине, близкие - жёны, дети, родители - надо помнить о них.
До отправления поезда оставалось теперь не более десяти минут, отъезжающим дали возможность обнять самых дорогих людей, а тем - сказать напутственные, главные слова.
Олега Александрова провожали родители и Марина.
Нина Алексеевна, с выплаканными глазами и несчастным, осунувшимся лицом, держала сына за руку, старалась сказать в эти минуты что-то очень важное, но мысли её путались, слова не выстраивались в законченные фразы, мешали друг другу, и понять маму было сложно. Но Олег понимал, в который уже раз ласково говорил: "Всё будет хорошо, ма… Ну что ты как на смерть меня провожаешь - она подождёт. Правда, Линда?"
Линда, сидящая у ног Олега, на поводке, согласно двигала хвостом туда-сюда, поочерёдно заглядывала в глаза и Нине Алексеевне, и молчаливо стоящему Михаилу Яковлевичу, и Марине. Волнение людей передалось и собаке, Линда тоже немного нервничала, переживала, не понимая всего, что происходило, но всё же она, как всегда, была на стороне любимого своего хозяина, всем своим видом давала понять его родителям:"Ну что вы так волнуетесь? Ничего страшного с нами не случится. Съездим в эту Чечню, поработаем, сделаем то, о чем говорил генерал, и вернемся. Ждите!"
Марина (она тоже, ведь, кинолог, знаток собачьей души) хорошо поняла и взгляд Линды, и её поведение, потрепала собаку за уши, и Линда лизнула ей руку в знак благодарности. Замечательно, когда тебя понимают!
- Нина, хватит! - сказал Михаил Яковлевич, - Осталось пять минут. Может быть, Мариночка что-то хочет сказать…
- Да-да, конечно! - торопливо согласилась Нина Алексеевна, и родители отошли в сторону, а Олег сейчас же порывисто обнял Марину.
- До свидания, любовь моя! - негромко, с большим чувством произнес он, жадно, на память, вдыхая запах её чудесных каштановых волос. - Каждый, день, каждый час буду думать о тебе, ждать встречи, здесь же, на перроне. Приходите нас встречать с Гарсоном - Линда, уверен, тоже будет ждать этой встречи. Видишь, как она смотрит на тебя - она всё понимает, чувствует разлуку.
- Понимает, конечно, - согласилась Марина. В голосе её - спокойствие, молодая женщина хорошо владела собой, эмоциям не поддавалась. Кажется, он, Олег, волновался больше неё, но, может быть, не потому, что уезжал на войну, а просто не хотел этой разлуки с ней, Мариной, с трудом представлял себе это полуторамесячное расставание - ведь они виделись каждый день, трудились бок о бок, общались практически ежеминутно, если кто-то из них не выезжал в тот день на задание, по команде из управления уголовного розыска.
- Ты всё же о работе там думай, Олежек, - продолжила Марина сдержанно, как, по её разумению, должна была говорить военная женщина, сослуживица, провожающая мужчину на такое серьёзное дело. - А то мало ли что… А, Линда? Ты как думаешь?
Линда снова согласно помотала хвостом: "Конечно, работать едем, преступников ловить".
- И работать буду, и думать о тебе не перестану! - Олег не выпускал Марину из объятий. - А ты о нас думай, ладно? Мы это почувствуем. Обязательно почувствуем!
Марине было немного не по себе в объятиях Олега. У них отношения, в общем-то, только развивались, ничего лишнего прапорщик Проскурина младшему лейтенанту Александрову не позволяла - даже таких вот объятий. Правда, сейчас, сию минуту, ситуация была особой, можно и разрешить обнять себя, и всё же, всё же… Оба они служили в одном подразделении, были на виду, о симпатии Александрова знали, на питомнике уже пошли соответствующие разговоры-намёки, а разговоров таких Марина не хотела - всё это было преждевременно. Конечно, оба они были молоды и свободны, и Олег Марине нравился как порядочный, твёрдый в словах и поступках мужчина, и как весьма квалифицированный, влюбленный в свое дело кинолог. Она тоже была докой в этом специфическом деле, так же беззаветно любила, растила и воспитывала служебных военных собак, и, уж поверьте на слово, общий язык с Александровым на этом поприще находила. Но её личные чувства по отношению к Олегу были пока что в зародыше, она сама в них не особенно разобралась, и потому не хотела форсировать события. А Олег - как сумасшедший: люблю тебя, Марина! Люблю! Давай поженимся!
Не далее как неделю назад об этом говорил.
Она от его натиска просто оторопела. Характер у неё такой - неторопливый. Хоть и женщина, а эмоциям подвержена слабо, холодновата от природы. Видно от того, что родилась зимой, двадцать третьего февраля, в мужской день. Да и, честно говоря, не находила пока в своей душе ответного горячего порыва на страстные слова и взгляды младшего лейтенанта Александрова. В милиции и майоров, и подполковников немало… Орлы! Вон, Володя Бояров, зам командира ОМОНа - настоящий гусар! Любо-дорого посмотреть!… Жаль, занят, женат. Но тоже сейчас едет в Чечню, вместе с Олегом. Мужчины уезжают на войну, они, женщины, остаются.
Марина высвободилась из объятий Олега. Сделала это аккуратно, чтобы не обидеть его, наблюдательного и очень чувствительного. Стала вроде бы поправлять прическу - шикарные её волосы, в самом деле, немного были потревожены его руками, а что за женщина с растрепанными волосами?! На неё, броскую шатенку с блестящими карими глазами, и здесь, на перроне, в сутолоке и суете, поглядывают. Не нужно сбрасывать это со счетов.
Олег снова было хотел привлечь её к себе, но Марина сухо сказала:
- Не надо, Олежек. Люди кругом. Линда, скажи ему!
"Гав!" - сказала Линда.
Олег с Мариной засмеялись.
- Вот, видишь, она со мной согласна, - заявила Марина.
- Нет, она на моей стороне, - возразил Олег. - Линда, подтверди!
"Гав!"
- Тут ещё моего Гарсона не хватает - совсем развеселилась Марина. - Вот бы они любовный перебрёх на весь перрон устроили.
Подошел полковник Савушкин, начальник управления уголовного розыска, пожал руку Олега. Рослый, внешне добродушный, с мягкими, округлыми какими-то движениями, приобнял Александрова.
- Я так понимаю, ты там с Линдой в опергруппе будешь, Олег, - деловито произнес он. - Ребята, какие ездили, попадали в сборные группы. Кинологов - единицы, ты наш уголовный розыск будешь представлять.
- Не волнуйтесь, товарищ полковник, не подведу! - улыбнулся Олег.
- Я к тому, что кинолог там на особом положении, - Савушкин говорил просто, почти бесстрастно, но озабоченность и тревога в его голосе чувствовались. - Вам с Линдой часто первопроходцами предстоит быть. Надо это учитывать. Тут я с генералом полностью согласен.
- Понял, товарищ полковник. Мы будем стараться.
Савушкин погладил Линду по голове, отошёл с прощальным и вежливым кивком, как бы извиняясь и перед женщиной: прервал же их беседу.
- По вагонам! Отправление дали! - прозвучала команда. Это - майор Бояров, Марина невольно оглянулась на его голос.
Олег крепко сжал её руки.
- Пообещай, Марин!
- Что?
- Что выйдешь за меня… Как вернусь из Чечни.
- Я… Я подумаю, Олег. Ну что ты гонишь лошадей?! Чего так спешишь?
- Жизнь короткая, Марин. На войну еду. На войну!
- Вернёшься - потом я с Гарсоном поеду… Потом, Олежек, потом! Ну что ты, в самом деле, на бегу спрашиваешь?! Иди, а то отстанешь… Линда, смотри, вся изнервничалась!
Подбежала Нина Алексеевна, за нею торопливо подошел Михаил Яковлевич, каждый из них старался в последний раз обнять сына, сказать напоследок что-то очень существенное, главное, с чем бы их кровиночка и уехал, помнил в дороге и там, в Чечне. А Олег, отвечая на поцелуи отца-матери, не сводил глаз с любимой женщины. В этом его прощальном взгляде, обращенном к Марине, было всё: и надежда скорой встречи, и страстный призыв о взаимопонимании, и мольба страдающего, одинокого пока сердца.
Подхватив Линду, Олег запрыгнул в тамбур уже тихо поплывшего вдоль перрона вагона, толпа провожающих двинулась вслед за поездом, женщины плакали, махали руками, старались перекричать друг друга: "Володя, напиши сразу, как приедешь!…" "Коля, позвони, не забудь, мы будем ждать!…" "Олег, носки тёлые в сумке, на дне-е…"