Поводырь в опале - Андрей Дай


История - тяжелая и неповоротливая штука. Но покоится на тончайшем острие настоящего. И стоит совсем чуть-чуть что-то изменить, как все известное поводырю грядущее обрушивается камнепадом. Главное - не попасть под обвал. 1865 год. Российская Империя. Проклятый и прощенный губернатор, умерший в двадцать первом веке, продолжает искупать грехи. Томская губерния должна измениться. Последует ли за ней следом остальная страна?

Содержание:

  • Глава 1 - Блеск 1

  • Глава 2 - Матримониальная суета 7

  • Глава 3 - Немецкий клуб 13

  • Глава 4 - Прелюдия к медным трубам 18

  • Глава 5 - Царский каприз 23

  • Глава 6 - Колобок 28

  • Глава 7 - Весенний кризис 30

  • Глава 8 - Логистика 36

  • Глава 9 - Люди и камни 42

  • Глава 10 - Три против одного 48

  • Глава 11 - Камни. Слухи. И одно в другом 53

  • Глава 12 - Семнадцать мгновений зимы 61

Поводырь в опале

Огромное спасибо сударыне Александре

Андреевой и господам

Алексею Герасимову (Сэй Алек),

Сергею Гончарук и Владимиру Цапову

за неоценимые советы

и помощь в поиске информации.

Столица праздновала, как в последний раз. Что в мое, прежнее время, полторы сотни лет вперед, что теперь, в 1865 году. Город другой, а традиции совершенно те же самые. Город, мнивший себя всей страной, взорвался безумными святочными сатурналиями. Усыпанный конфетти, до тошноты обожравшийся сладостей, ярко расцвеченный елочными свечками - во тьме умиротворенной Империи.

Заботы и нужды, доносы и прошения, волевой рукой генерал-губернатора, оказались задвинуты подальше. За Обводной канал, в Россию. Санкт-Петербург вспыхнул газовой иллюминацией, яркими флагами и блестками. В центральной части, внутри полицейских кордонов, присутственные места покрылись еловыми венками. Дальше, это новомодное, "немецкое" украшение пока не проникало. Во избежание недоразумений - темные крестьяне продолжали считать елку знаком питейного заведения.

На Невском конным экипажам приходилось пробираться среди толп празднично наряженной публики. В основном - штатской. Город негласно делился на пристойную высшей аристократии и офицерству часть, и всю прочую. Главный проспект, при всей своей показной роскоши и помпезности, оставался сосредоточением многочисленных лавок и магазинов. То есть, чем-то торговым, плутоватым и продажным. А ночами, еще и опасным. Прилично одетого господина легко могли ограбить. И уж точно - задергают неприличными предложениями тысячи проституток.

Зато в приличных местах святочный разгул достигал истинно римских пределов. Лучшие дома держали двери открытыми и на бесчисленные балы являлись запросто, без приглашений. Упившихся до помутнения рассудка гостей укладывали на коврах и банкетках…

В Английском клубе старики обсуждали молодежь и сетовали о минувших временах Порядка. Ностальгировали по эпохе Владыки - Николая I. В Немецком, в павильонах Измайловского парка, пили пиво и хвалились крупными пакетами долей в акционерных обществах другие седовласые господа. Те, что не смогли обвешаться орденами и обзавестись чинами при прошлом Императоре.

Молодые, и те, кто к ним себя причислял, предавались веселью бездумно, без политической подоплеки. В Михайловском парке кадеты палили из ледяных пушек вырезанными изо льда ядрами, и помогали институткам забраться по узким лестницам наверх высоченной ледяной горки. В Летнем саду пьяные до белых глаз конногвардейцы отобрали у цыган медведя и заставляли прохожих пить со зверем на брудершафт.

По Петровской площади кругами катались многоместные тройки с бубенцами, и "золотая молодежь" перебрасывалась шутками и тостами. Шампанским забрызгали помнящие кровь декабристов камни брусчатки. Бронзовый Петр звал куда-то вдаль, вперед, к одному ему известной цели. Его не слышали и не слушали. Всем было не до скрытых в тумане будущего горизонтов. Парящий на легком морозце Петербург отдался развлечениям со всей широтой и педантичностью своей русско-немецкой души.

Глава 1
Блеск

- Do you speak English?

Говорила мне мама - учи английский! Послушайся я ее тогда - не почувствовал бы себя невеждой тем вечером в Михайловском дворце. Но ни я, ни Герман к этому международному языку торговцев, прилежания не имели.

- Французский или немецкий, Ваше Высочество?

- Ну, этим-то, господин губернатор, нашу публику не удивить, - обаятельно улыбнулся наследник престола. - Идемте хоть в парк. Там ныне людно и шумно. На нас не станут обращать внимание.

И тут же, совсем немного повернув голову, позвал:

- Вово? Ты, конечно, составишь нам компанию? Неужто, тебе не любопытен мой спаситель?

В голосе Никсы прозвучал столь легкий привкус сарказма, что не будь я весьма заинтересованным лицом, нипочем бы не расслышал. Впрочем, к вящему моему огорчению, близкий друг цесаревича, князь Владимир Мещерский, тоже умел разбираться в оттенках настроения своего высокородного приятеля.

- Непременно, мой Государь. Непременно! Ты же знаешь, экий я модник…

Сволочь! И ведь в морду не плюнешь. На дуэль не вызовешь. Все в рамках приличий. Ни одно имя не было названо, пальцем у прекрасно воспитанных поганцев тыкать было не принято. Кому нужно - издевку и так поймет. Я же понял!

Князь действительно слыл известным модником. Теперь, с легкой руки своих воспитателей - русофилов, Николай ввел в столице моду на русские древности. Сначала в Аничковом дворце, а потом и повсеместно, стали появляться молодые люди, одетые в кафтаны с меховой оторочкой времен Ионана IV. Вот и теперь, Мещерский щеголял соболями поверх расшитого золотыми петлицами с кистями терлика - нарядом, который прежде, до Петра, носили царские охранники.

Но тогда, у садовых дверей Михайловского дворца, Вово говорил о другой моде. О той, что после Рождественского заявления царя, охватило аристократические дома столицы. О моде на меня, едрешкин корень - спасителя Надежды России. О, как же я устал таскаться по скучным приемам! Как же меня бесят никчемные разговоры и один и тот же, задаваемый разными голосами и с помощью разных слов, вопрос: "Как вы думаете, дорогой Герман Густавович, успел ли заговор проникнуть в лучшие дома Санкт-Петербурга"? Что означало - рискнет ли Александр одним махом избавиться от недоброжелателей? От тянущих на себя одеяло власти династий, от проворовавшихся чинуш и обленившихся генералов? Сейчас, пока об окончании сыска еще не объявлено - самое время. И столица со страху ухнула в загул.

Приглашение на святочный прием во дворце Великой Княгини Елены Павловны с собственноручно сделанной припиской: " он непременно будет ", я воспринял как чудесное избавление от "общественной нагрузки".

Николай медленно шел по расчищенной аллее, время от времени, будто вспоминая, опираясь на украшенную серебряными узорами трость. Еще полгода назад и помыслить нельзя было, чтоб увидеть наследника престола проявляющего слабость. Теперь - нет. Теперь ему стало можно проявлять слабость. Не обязательно стало целыми днями в седле сопровождать маневры гвардии, врачи категорически возражали против ежедневных прежде ледяных ванн. Трость - тоже теперь можно. И, блин, этот высокий, узкоплечий и широкозадый цесаревич должен был быть мне благодарным.

Должен! Но не был. Я и раньше слышал, что наследник весьма сдержан в проявлении чувств. Видел, как он поджимает припухлую, как у всех юных, нижнюю губу. Как по лицу пробегает гримаса боли, когда он думает, что его никто не видит. Но ведь улыбка у него замечательная. Искренняя и открытая…

Еще этот Мещерский! Понятно, что молодой, младше меня лет на пять, чиновник по особым поручениям при особой канцелярии МВД, надворный советник и князь, отчаянно ревновал цесаревича ко мне. Впрочем, я не унывал. Провожают все-таки по уму. Даже в этом, наряженном столицей огромной Империи, городе на берегу неприветливого моря.

- А расскажите, будьте так любезны, как вы спасали мне жизнь, - почти безжизненным, потусторонним голосом выговорил наследник. Словно бы - обязан был спросить, но никакого энтузиазма от этого не испытывал.

- Да какая теперь разница, Ваше Высочество, - хмыкнул я, вызвав мельком брошенный заинтересованный взгляд молодых людей. - Главное - все, слава Господу, получилось.

- Так заговор есть или нет? - угрюмо поинтересовался Вово, пинками расшвыривая аккуратную снежную стену.

- Нет, конечно, - сделав вид, будто опечален необходимостью объяснять прописные истины, вздохнул я. - Неужели кто-то мог в это поверить?

- Но ведь этот… фрондер - Мезенцев…

- Зачем же тогда? - перебил приятеля Великий Князь. - Чего вы намерены добиться, подняв весь этот шум?

- Я уже добился, Ваше Высочество, - улыбнулся я. - Вы под надзором опытных докторов. Ваше здоровье вне опасности.

Честно говоря, Никса не выглядел совершенно здоровым. Его явно все еще беспокоили боли в спине, лицо было слишком бледным, а белки глаз - желтоватыми. Но теперь хотя бы его не изводили чрезмерными нагрузками.

- Я вас правильно понимаю? Вы, господин действительный статский советник, хотите сказать, что я был смертельно болен? И как же вы узнали об этом? Или все это… - юноша покрутил свободной от трости кистью руки. - Предложил сделать вам Петр Георгиевич?

- Ваше Императорское Высочество! Вы позволите мне говорить откровенно?

- Да-да, конечно. И давайте уже… Герман Густавович, по-простому. По имени с отчеством.

Князь саркастически хмыкнул, но ничего не сказал. Мимо пронеслась ватага верещавших от восторга детей. За поворотом аллеи, за деревьями начинался фейерверк.

- Николай Александрович! Давайте уже оставим это! Приказывал мне принц, или я сам, сидючи в Сибири, каким-то мистическим способом разузнал, что ваша жизнь в опасности - какая теперь разница? Мне, моим покровителям, княгине Елене Павловне и принцу Ольденбургскому все удалось. И довольно об этом.

Цесаревич нахмурился и приоткрыл, было, рот, собираясь что-то сказать. Что-то злое и жесткое. Но я его решительно перебил. В отличие от бормотавшего молитвы Германа, не испытывал ни какого пиетета к царствующей фамилии.

- Мне ничего не нужно. Я не намерен добиваться для себя каких-либо должностей или чинов. Я и ордена-то не заслужил…

С Рождественского приема в Зимнем дворце я вернулся в дом старого генерала с орденом Святого Равноапостольного Князя Владимира Третьей степени на шее. С черным таким, эмалевым крестиком на красно-черной ленточке, и камер-юнкером двора, впридачу.

- И в Петербург бы не поехал, коли Петр Георгиевич бы не настоял. У меня в Томске дел намечено - на две жизни хватит. Вот праздники пройдут, встречусь с… С кое-кем, и уеду. Нужно успевать до распутицы…

- Недоимки спешите выбивать? - скривился князь. - Или полы в присутствии перестилать?

Никса фыркнул носом, и полез за платком. Зима вносит свои коррективы. Холодный ветер с моря не у одного цесаревича намочил нос.

- Какие недоимки? Какие полы? - удивился я. Откуда мне было знать, что это, по мнению молодых столичных либералов, основные занятия провинциальных губернаторов.

- Ну, так похвалитесь своими делами, раз уж изволили воспользоваться приглашением Государя, - Мещерский сам рыл себе могилу.

- Извольте, Владимир Петрович. Я расскажу… Осенью я начал готовить три экспедиции…

В пути, в холодном полутемном вагоне, было время подумать. Разложить по полочкам все свои проекты и начинания. Оценить вложения. И в людей и в предприятия. Так что теперь, я мог описывать свои деяния достаточно систематически и связно. Причем совершенно не боялся, что мне не поверят. Не то время, не тот мир. Здесь все еще принято доверять данному слову.

Да и кто же рискнет откровенно лгать наследнику престола Российской Империи?!

- Теперь же, коли уж Богу было угодно отметить меня благосклонностью Государя, я тешу себя надеждой заинтересовать столичных банкиров и сибирским металлом, и железной дорогой…

- И подсунуть царю свои прожекты, - закончил за меня Вово.

- Разве у нас что-то может делаться без его ведома? - парировал я. - Рано или поздно, я все равно должен был бы.

- Очень интересно! - приподнял брови цесаревич. - У вас, должно быть, и основания к сим прожектам имеются? Зачем-то же вы почитаете необходимыми эти ваши заводы в недрах Сибири.

- Конечно, Николай Александрович. Но это весьма долгий разговор. Я опасаюсь вас застудить…

Никса снова продемонстрировал мне свой обаятельный изгиб губ. Только теперь, в глазах наместника поселилась какая-то хитринка.

- К Крещению прибывает принцесса Дагмар, - ему пришлось кашлянуть, чтоб выправить дрогнувший голос. - Мне станет… трудно выделить вам достаточно времени. Однако же завтра… Приезжайте завтра ко мне. Привозите бумаги. Станем обсуждать. Во время моего путешествия, я осматривал множество различных фабрик. И господин Победоносцев так живо…

Победоносцев? Ха! Вот о Консте, как Герочка, и другие студенты Императорского Училища правоведения, звали будущего наставника цесаревича, я и забыл!

- Герман Густавович? - Никса насупился. - В чем дело? Что это вы так… Мне кажется, Константин Петрович ничем не заслужил этих ваших… кривляний.

Готов отстаивать симпатичных ему людей? Интересуется промышленностью? Господи, сделай так, чтоб у моего Отечества появился, наконец, путёвый повелитель!

- Простите Ваше Высочество. Это нервное.

- Ну что там у вас, - процедил не поверивший отговорке Мещерский. - Рассказывайте уже.

- Я отправлял четыре письма. Великой Княгине Елене Павловне - и она немедля отправилась в Дармштадт, Князю Долгорукому - и он, мне не поверив, выбросил послание в мусорную корзину, графу Строганову - и он писал Государю о моем предупреждении. А четвертое - профессору Победоносцеву. И что-то я не слышал, чтоб Константин Петрович предпринял какие-либо действия…

- Конверт мог затеряться в пути, - с беспечным видом, отмахнулся Вово. Кого он хотел обмануть? Он явно был доволен появлению компрометирующих Победоносцева сведений. Видимо, влияние московского профессора на Никсу, молодого "рынду" как-то задевало. - Скажите лучше - откуда обо всем проведал этот фрондер Мезенцев?

- Я позволил прочесть мои послания Томскому жандармскому штаб-офицеру, - честно ответил я. - А тот, скорее всего, доложил по инстанциям.

- Зачем? - хором удивились оба молодых человека.

- Я подумал, что начальник штаба Жандармского Корпуса, даже если не поверить в мое предупреждение о заговоре, тем не менее, не преминет проверить. А самый простой способ это сделать - устроить вам, Николай Александрович, врачебный консилиум. На всякий случай, я даже указал имена наиболее знающих докторов, мнения которых якобы опасаются заговорщики. Я не предполагал, что Николай Владимирович устроит настоящий кавалерийский налет на Дармштадт…

- Да уж, - непонятно чему обрадовался цесаревич. - Генерал Мезенцев достаточно решительный и отважный офицер. Надеюсь, этих качеств окажется достаточно для ограждения Нас от различного рода недоброжелателей. Вы, Герман Густавович, знаете, что Мезенцев испросил у папа чуть ли не полмиллиона? Собирается внедрять агентов в радикальные организации и оплачивать осведомителей.

- Дай-то Бог, чтобы этого оказалось достаточно.

- Что опять не так? - чуть ли не прорычал Владимир.

- Вово! - одернул князя цесаревич. - Мне холодно.

И тут же, гораздо более мягким тоном, обратился ко мне.

- Приходите ко мне завтра часам к четырем. Будут интересные люди. Я Сашу позову…

Можно подумать, я имею возможность отказаться! На следующий день у меня были намечены две важных встречи. С генерал-майором в отставке Чайковским, и с красноярским купцом Сидоровым, прикатившим в столицу следом за нами. В своем доме на Сергиевой, Михаил Константинович устраивал "северные" вечера. Угощая гостей морошкой, клюквой и редкой речной рыбой, пропагандировал, таким образом, развитие северной Сибири. Жители столицы угощения принимали, но деньги в тундру вкладывать не спешили. Вот, чтобы в приватной беседе попытаться обсудить причины такого пренебрежения, мы и сговорились встретиться.

Илью Петровича же Чайковского, как выяснилось - действительно отца всемирно известного в будущем композитора, я хотел пригласить к себе в Томск на должность управляющего металлургического комбината. Старшие его дети были уже достаточно взрослые, чтобы иметь возможность самим позаботиться о себе. А младшие, близнецы Анатолий и Модест, вполне могли окончить гимназию и в столице моей губернии.

И теперь мне нужно было отменить один из этих визитов. Даже если отправиться к Илье Петровичу на окраину города с самого раннего утра, что вообще-то в праздничные дни несколько неприлично, к Сидорову я уже никак не успевал.

- Vous par quelque chose кtes prйoccupйs, mon ami? - тончайшие струйки парфюма вперед голоса предупредили меня о приближении хозяйки Михайловского дворца, Великой Княгини Елены Павловны. - Nikolay est parti dйjа?

Кстати сказать, путешествие по германским княжествам пошло вдове на пользу. Герочка, пользуясь тем, что его никто кроме меня не слышит, высказался несколько более цинично и конкретно. Но что позволено ишаку, не дозволяется падишаху. Кому интересно мнение партизана моего мозга? Тем более, что княгиня ничем не заслужила такое к себе отношение.

- Да, Ваше Высочество. Цесаревич со своим другом уехали. Мне кажется, у Николая снова боли в спине.

- Бедный-бедный юноша, - покачала головой пожилая покровительница наук и искусств. - Поверь мне, милый Герман, это совершенно мучительно - наблюдать боль наших детей. Бедная-бедная Маша… Мы ездили с ней в Хайлигенберг, ты знаешь, она провела там детство… Плакали на груди друг у друга…

- Очень жаль Ее Величество Императрицу Марию Александровну. Но ведь теперь все непременно станет хорошо. Никса в руках отличнейших докторов, не так ли?

- Ах, Герман. Материнское сердце не обманешь! Маша молит Господа каждый день о здоровье своего старшего сына… Но…

- Но?

- Господин Пирогов признался, что болезнь наследника не поддается лечению. Они со Здекауэром в силах лишь сдерживать ее течение какое-то время. Бедную Машу это просто убивает! Мадемуазель Тютчева поделилась секретом платков Императрицы…

- Что, мадам? Платки?

- Ах да! Прости. Ты не знаешь… Она кашляет, и прикрывает рот платочками. Нюрочка Тютчева однажды увидела на ткани кровь…

Княжна сделала знак замолчать. Мимо, особо не торопясь, проходили какие-то господа и дамы, не преминувшие остановиться подле хозяйки и похвалить святочный прием.

- Ты ведь так и не был представлен Императрице Марии Александровне, - продолжила Елена Павловна, когда навязчивые гости отправились, наконец, в сад. - А она ведь спрашивала о тебе. Императрица - много умнее чем может показаться. И она ничуть не поверила этому Ольденбургскому. Петр Георгиевич замечательно умеет заботиться о детях и юношах, но его вмешательство в это дело было совершенно излишним. И даже поставило его в несколько двусмысленное положение. На самый главный вопрос Государя, кузен так и не нашелся чем ответить…

Дальше