- Это мы еще посмотрим, - сказала миссис Гонт. - Знаешь, милый, нам следовало подумать об этом сразу. Дети абсолютно правы. - Она заложила в рот два пальца и пронзительно свистнула, на зависть любому ковбою.
Через несколько секунд на кухню вбежали оба пса и замерли перед миссис Гонт, ожидая указаний.
- Мальчики, - сказала она, - слушайте внимательно. Мы решили, что отныне у вас будут новые имена. Настоящие, собачьи.
Нил взглянул на Алана и глухо заворчал. Алан же лишь безмятежно зевнул и сел, где стоял.
- Имейте в виду, никаких пререканий я не потерплю, - твердо сказала миссис Гонт. - Нил, с этого дня тебя зовут Уинстон. Алан, тебя будут звать Элвис. Вам все понятно?
Собаки молчали, поэтому миссис Гонт повторила вопрос. На этот раз псы громко гавкнули в ответ.
- Круто! - выдохнул Джон.
- Я все-таки предпочитаю пользоваться старыми именами, - сказал мистер Гонт. - Собаки, может, и привыкнут к новым, а я - ни за что.
- Уинстон! Лежать! - скомандовала миссис Гонт, и пес, которого раньше звали Нил, послушно улегся на пол. - Элвис, встать! - И бывший Алан тут же встал по стойке смирно.
- Вот это да! - восхитился Джон. - Кто сказал, что собак не переучишь?
- Наших собак надо по телевизору показывать, - поддакнула Филиппа.
Мистер Гонт отбросил газету и встал из-за стола, огромного обеденного стола вишневого дерева.
- Никакого телевидения, даже не думай, - сказал он и вышел, изрядно рассерженный на свое семейство.
Потом близнецы, как обычно, ушли в школу, и там ничего - опять же, как обычно - не произошло. С большинством предметов, кроме математики, у Джона и Филиппы проблем не возникало. А в одном предмете им вообще не было равных. По физкультуре они учились лучше всех в классе, возможно, потому, что - в отличие от многих одноклассников, которые ленились и были настоящими жиртрестами, - близнецы при своих прекрасных физических данных еще и постоянно тренировались. Да они и не могли жить иначе, поскольку страдали клаустрофобией, то есть терпеть не могли замкнутого пространства. Особенно они ненавидели лифты. Как вы понимаете, в городе небоскребов, таком, как Нью-Йорк, это может превратиться в серьезную проблему. Когда все терпеливо стояли, дожидаясь лифта, Джон и Филиппа поднимались пешком - на любой этаж, иногда пробегая пятьдесят или шестьдесят маршей кряду. Потому-то на уроках физкультуры проворным близнецам не было равных. Пожалуй, даже кузнечикам пришлось бы еще попрыгать, а страусам побегать, чтобы делать это так же хорошо, как Джон и Филиппа. Впрочем, лифт идет вверх все-таки быстрее любого быстроногого человека. Поэтому близнецы всегда и всюду опаздывали. Это обстоятельство могло бы послужить причиной постоянного недовольства их родителей, но кто-кто, а Лейла и Эдвард понимали своих детей куда лучше, чем могли предположить сами дети.
Глава 2
Поход к зубному
Большинство детей на свете ждут не дождутся конца учебного года и начала летних каникул. Но близнецы неизменно встречали первый день лета со страхом и отвращением, потому что именно в этот день миссис Гонт всегда водила детей к дантисту.
Вообще-то зубы у Джона и Филиппы были белые, как подушечки "Орбит", и ровные, один к одному, как рядком припаркованные одинаковые машины. Им пока не доводилось даже ставить пломбы и, положа руку на сердце, беспокоиться по поводу визита к врачу им было незачем. Но им отчего-то всегда казалось, что в один непрекрасный день мистер Ларр непременно найдет в их зубах какой-нибудь дефект, и тогда все эти иглы и сверла, пинцеты и зонды, весь этот сверкающий пыточный арсенал будет пущен в ход.
Близнецы насмотрелись достаточно фильмов и твердо знали, что, когда дантист не просто осматривает зубы, а работает всерьез, боль может быть самая адская.
Потому-то утром, когда у них была назначена встреча с мистером Ларром, Джон проснулся ни свет ни заря от жуткого и явственного сна, в котором его раздирала зубная боль, та самая адская зубная боль, что превращает могучих взрослых мужчин в жалких скулящих щенков и заставляет свирепого медведя-гризли ластиться к мальчику, который осмелился взять на себя роль медвежьего зубного… Та самая боль, из-за которой Джон в конце концов лишился всех своих зубов - во сне.
В холодном поту, дрожа от страха и едва дыша, Джон буквально выпал из постели и тут же схватился за челюсть: все ли на месте? Какое счастье, что это был всего лишь сон, пусть кошмарный, но сон! Однако что-то странное за время этого сна все же произошло: по зеркалу, висевшему возле кровати, змеилась трещина. Мало того! Эта трещина не только перерезала зеркало по всей длине, но и аккуратнейшим образом продолжилась дальше, перебравшись на деревянное изголовье его кровати. Так, погодите, а может, наоборот? Вон наволочка опалена и чуть надорвана, прямо на том месте, где только что была его голова! Как будто боль, возникшая в его сознании во время сна, выскочила наружу, в материальный мир, и завладела окружающими вещами.
Так в первые секунды рассуждал Джон.
- Ты что это устроил? - Стоя на пороге комнаты, Филиппа оценивала размеры ущерба. - Проголодался посреди ночи и решил стенку погрызть?
- Я что, по-твоему, хомяк? - возмутился Джон. Однако поделиться с сестрой своими предположениями о происхождении загадочной трещины у него как-то язык не поворачивался: вдруг засмеет?
- Нет, конечно. Но иногда от тебя воняет совсем как от хомячка. - Она подошла к зеркалу и медленно провела пальцем по трещине. - Я, конечно, знаю, что этого не может быть, но след - как будто после землетрясения. Правда, последнее значительное землетрясение в Нью-Йорке было в восемьдесят третьем. Пять и одна десятая по шкале Рихтера.
- Слушай, откуда ты все знаешь? - Джон и вправду был ошеломлен осведомленностью сестры.
- Я фильм видела по телевизору пару недель назад, - пояснила Филиппа. И тут же нахмурилась. - Все-таки странно…
- Еще бы не странно, - согласился Джон, но сестры в комнате уже не было. Несколько минут он пытался выбросить эту историю из головы, но тут влетела Филиппа, размахивая вчерашней газетой.
- Вот, смотри! - Она чуть не насильно всунула ему в руки "Нью-Йорк таймс".
- Что? На что смотреть?
- В Египте было землетрясение.
- И какая связь? При чем тут трещина в моей комнате?
- А ты посмотри. - Она забрала газету обратно и приложила к стене рядом с зеркалом. У Джона отвисла челюсть: трещина на стене Египетского музея древностей, явственно видная на фотографии в газете, точно повторяла все изгибы трещины, перерезавшей его зеркало, изголовье кровати и подушку.
- Ого! - выдохнул Джон. - Круто.
Филиппа снова нахмурилась:
- Ты сам это сделал! Ты решил меня разыграть.
- Вот еще выдумала! Я проснулся, а она тут! Честное слово!
- Но каким образом?
- Знаешь, может, это ерунда, но мне приснилось, что у меня очень сильно болят зубы. А трещина идет точно с того места, где я прижимался щекой к подушке.
Сестра не стала смеяться. Она стала внимательно рассматривать подушку.
- А почему мне ничего не приснилось? - обиженно спросила она. - Нам ведь часто снятся одинаковые сны.
- Сам удивляюсь. Но знаешь, наверно, так вышло, потому что я боюсь зубного, а ты нет.
Филиппа кивнула: что верно, то верно.
- Только это никак не объясняет сходство между твоей трещиной и трещиной на стене музея в Каире.
Они все еще продолжали обсуждать загадочную трещину, когда несколько часов спустя одолевали двадцать четыре лестничных марша, что вели в зубоврачебный кабинет Мориса Ларра на Третьей авеню. С мамой, которая, естественно, поднималась на лифте, дети вновь встретились в приемной. Она живо беседовала с доктором Ларром, причем вовсе не о зубах, а о теннисе, поскольку оба были заядлыми теннисистами.
Взглянув на близнецов поверх очков, мистер Ларр заговорщицки подмигнул.
- Мы играли в теннис на раздевание, - пояснил он. - Так она меня раздела догола. Ваша мать - профи. Да что там! Сколько женщин, которые зарабатывают на жизнь теннисом, и мечтать не могут о такой подаче! А как она шикарно выглядит на корте! Это само по себе редкость. У нас ведь на крупных турнирах не сразу и отличишь, кто играет: мужчина или женщина. Но вашу маму отличишь сразу и - навсегда. Гордитесь!
Близнецы вежливо кивнули. Они давно привыкли, что маму превозносят на все лады - то за одно, то за другое. Столь трудноопределимое понятие, как шарм или чары, им было пока неведомо, поэтому они считали, что мать наделена странной, даже таинственной властью над людьми. Всего в ней было чуть-чуть с избытком, поэтому все получалось у нее чуть лучше, чем у остальных. Парикмахерши нахваливали ее роскошные, темные, всегда блестящие волосы и уговаривали порекламировать шампунь. Модельеры восхищались ее фигурой и звали в топ-модели. Косметологи ахали при виде ее шелковистой, гладкой, упругой кожи и предлагали запустить серию косметических препаратов "От миссис Гонт". Писатели делали комплименты ее тонкому юмору и уверяли, что ей пора написать книгу. Гости уплетали приготовленные ею блюда и рекомендовали открыть ресторан. Соратники по благотворительным акциям преклонялись перед ее способностью раздобыть деньги на благое дело и советовали пойти в дипломаты. Так что ни Джон, ни Филиппа не удивились, услышав от мистера Ларра, что их мать, ко всему прочему, отлично играет в теннис.
- Мо, уймись, - засмеялась миссис Гонт. - Ты меня в краску вогнал.
Но близнецы знали, что на самом деле она нисколько не смущена. У матери не было слабостей, кроме одной: она обожала лесть. Лейла была падка на лесть, как сладкоежки - на торты и конфеты.
Мистер Ларр снова посмотрел на детей, изобразил самую дружескую улыбку и засучил рукава.
- Ну что? Кто из вас первым сядет в кресло к дяде Мо?
- Джон, - ответила миссис Гонт, как отрезала. Ее решения, словно решения судьи или полицейского, под сомнение не ставились и обжалованию не подлежали.
Джон уселся в кресло, а мистер Ларр надел резиновые перчатки, и его руки стали белыми, точно он окунул их в ведро со сливками. Затем он подошел к Джону и ногой - в мокасине с кисточками - нажал какую-то кнопочку на полу, отчего кресло или, вернее, кожаная кушетка, на которой лежал Джон, мягко поплыла вверх, и мальчик почувствовал себя подопытным кроликом на сеансе левитации у фокусника.
- Открой-ка рот пошире, - сказал мистер Ларр и включил лампу. По носу Джона разлилось тепло.
Он открыл рот.
- Еще шире, Джон. Вот так, умница… - Вооружившись зеркальцем, напоминавшим клюшку для гольфа, и крошечным, но острейшим крючком, мистер Ларр принялся осматривать рот пациента - сантиметр за сантиметром. Он наклонился совсем близко, и на Джона явственно пахнуло зубной пастой - изо рта доктора - и лосьоном от его гладкой загорелой кожи. Лосьон назывался "Пармская вода", таким же пользовался после бритья и мистер Гонт.
- Хм-хм…
Наверно, он так хмыкает тысячу раз на дню, успокоил себя Джон. Но потом доктор вдруг сказал:
- Господи, что это у нас тут завелось?
Джон вцепился в подлокотники так, что побелели пальцы.
- Господи! Что? Еще один? Ничего себе…
Подняв очки на лоб и стянув с лица марлевую маску, дантист повернулся к миссис Гонт:
- Лейла, напомни-ка, сколько ему лет?
- Двенадцать, Мо.
- Так я и думал… Уникальный случай. - Он покачал головой и широко улыбнулся. - Впервые в моей практике! В таком возрасте! Молодой человек, - обратился он к Джону. - У вас выросли зубы мудрости. В двенадцать лет! Беспрецедентный случай.
- Зубы мудрости? - миссис Гонт со стоном опустилась на диван. - Следовало ожидать.
- Зубы мудрости? - Джон приподнялся на локтях. Диагноз звучал не так уж страшно. Дырки, которые надо пломбировать, наверняка хуже. - А что это за зубы?
- Зубами мудрости их прозвали потому, что они обычно появляются у взрослых и якобы мудрых людей. Почему-то считается, что люди с возрастом умнеют, хотя, судя по поведению некоторых взрослых, это явное заблуждение. Проблема в том, Лейла, - продолжал мистер Гонт, - что челюсти Джона еще не готовы принять две пары новых зубов. Да-да, Джон, полный комплекс, целых четыре штуки. А раз челюсть недостаточно широка, новые зубы будут причинять неудобство остальным - то есть попросту их вытеснять. И твоей очаровательной улыбке грозит стать кривой и щербатой. Нам ведь это не нужно, верно?
- Что вы хотите сказать, сэр? - спросил Джон, хотя он, кажется, уже знал ответ.
- Мудрецов придется выдрать, Джон. Удалить эти зубы. Все четыре. Поскольку это целая операция, мы положим тебя в больницу и сделаем это под общим наркозом. Ты себе спишь, а мы удаляем зубки.
- Что? - Джон побелел.
- Ну-ну, Джон, волноваться совершенно ни к чему, - мягко сказал мистер Ларр. - Ты же мужчина. Я все сделаю сам, ты и глазом моргнуть не успеешь. Лейла, если это удобно, можем договориться на послезавтра.
- Мо, послушай… А отложить нельзя? Все это так некстати…
- Когда речь идет о столь юном организме, я не рекомендовал бы оставлять эти зубы во рту даже лишней минуты, - твердо сказал доктор. - Дело не только в его улыбке и внешнем виде. Мудрецы давят на остальные зубы, а это чревато абсцессами и проникновением инфекции.
- Ладно, уговорил, - вздохнула миссис Гонт. - Спорить не стану. Удаляй, раз так надо. Просто я… не ожидала, что так скоро… Оказалась не готова…
- Разве к такому подготовишься? На твоем месте любой бы растерялся. Что ж, молодой человек, с вами мы на сегодня закончили. Уступите-ка место сестрице Филиппе. Фил, садись сюда и изобрази нам оперную певицу.
Взобравшись на кресло-кушетку, Филиппа раскрыла рот пошире. Она была абсолютно уверена, что у нее во рту - увы! - не найдется ничего примечательного. Ну и пускай, пускай мистер Ларр скажет, что у нее самые обычные зубы на свете. А Джон вечно выпендривается. Нате, пожалуйста, уникальный случай, мальчишка с зубьями мудрости… Она попыталась расслабиться и подумать, какое кино выберет, когда они отсюда выйдут. После посещения дантиста мама всегда водит их в кино.
- Ну и ну! - выдохнул мистер Ларр. - Кто бы мог подумать! Я, конечно, понимаю, что близнецы - особая статья, но это… это…
- У нее тоже?.. - простонала миссис Гонт.
- Что там, мистер Ларр? - спросила Филиппа. Но поскольку все десять пальцев доктора были у нее во рту, вопрос прозвучал так: О-ау-ы-е-ау?
Привычный к такой манере изъясняться, мистер Ларр вынул изо рта девочки пальцы и инструменты и снял маску, обнажив свою голливудскую улыбку.
- Вы спрашиваете, что там, юная леди? Там - новая страница в истории стоматологии! У вас прорезались зубы мудрости. В точности как у вашего брата-близнеца.
- Замечательно, совершенно замечательно, - пробормотала миссис Гонт, но так, что Джону показалось, что на самом деле она думает ровно наоборот.
- Вот как! - Филиппа торжествующе взглянула на Джона. - Между прочим, я родилась на десять минут позже, - значит, именно я и есть уникальный случай. Я - самое юное существо с зубами мудрости, а вовсе не ентот прыщавый мальчик. - Желая досадить Джону, Филиппа всегда называла его "ентот прыщавый мальчик".
- Значит, ты, - радостно согласился мистер Ларр и снова улыбнулся. - Какие дети, Лейла! Чудо, а не дети!
- Да, - еле слышно отозвалась миссис Гонт. - Чудо…
- Впрочем, чему ж тут удивляться? - продолжал мистер Ларр, нежно поглаживая руку миссис Гонт. - Какие еще дети могут быть у такой потрясающей женщины?
Филиппа нахмурилась. Как все-таки несправедливо устроена жизнь. При чем тут мама? Это же она, Филиппа, самое юное существо на свете с зубами мудрости! А послушать мистера Ларра, окажется, что ее зубы - очередное мамино достижение, как игра в теннис или упругая нестареющая кожа.
- И что теперь? - спросила Филиппа.
- Беда, - прошептала миссис Гонт.
- Мне тоже надо их удалять? - уточнила Филиппа.
- Безусловно, - закивал доктор. - Думаю, лучше всего сделать вам операцию одновременно. Поставим кроватки рядышком, чтобы вам было не так одиноко. - Он перевел взгляд на миссис Гонт и покачал головой. - Разве это беда, Лейла? Чтоб у тебя больших бед в жизни не было!
Но вернуть миссис Гонт хорошее настроение ему не удалось. Договорившись о времени операции и выслушав последние наставления врача, они вышли на улицу. Мать решительно повернула к дому:
- При сложившихся обстоятельствах кино придется отложить. Надо все сообщить папе и кое-что подготовить.
- Позвонить в похоронное бюро? - Этим вопросом Джон рассчитывал хоть чуть-чуть поколебать безмятежность сестры - в отместку за "ентого мальчика".
- Не мели чушь, малыш! Мистер Ларр абсолютно прав: волноваться незачем. Операция простейшая. - Мамина натянутая улыбка говорила о том, что убеждает она скорее себя, чем сына. - Наверно, пора вам рассказать… Я просто не хотела делать это в присутствии мистера Ларра… Он так радовался вашей уникальности. Но среди моих предков и родственников ранние зубы мудрости вовсе не редкость. Мне самой их тоже удаляли… Я была всего на пару лет старше вас. Зато теперь - глядите! Идеальные зубы. - Она улыбнулась, точно зубную пасту рекламировала, широко-широко. Но все равно вымученно и печально.
- Но в больницу-то зачем ложиться! - не унимался Джон.
- Давай посмотрим на ситуацию с другой стороны, - предложила мама. - Считай, что это такое испытание, вступительный экзамен во взрослую жизнь. Между прочим, эта жизнь достаточно трудна. А для вас вдвойне. Ну, в том смысле… что… у близнецов все вдвойне.
Миссис Гонт вздохнула и достала сигарету. Лица у детей вытянулись: они терпеть не могли, когда мать курила. Это была худшая привычка блестящей и безупречной миссис Гонт, к тому же совершенно неуместная в Нью-Йорке, городе, где курение порицается больше, чем ношение огнестрельного оружия.
- Неужели обойтись не можешь?! - возмутился Джон.
- Послушайте, - сказала миссис Гонт, не обращая ни малейшего внимания на неодобрительные гримасы детей. - Если вы не струсите, а спокойно ляжете в больницу и дадите вырвать вам эти зубы, причем без скандала, я разрешу вам поехать в летний лагерь. По рукам?
- Честное слово?
- Я за свои слова отвечаю. От вас же требуется одно: вести себя храбро и достойно. А потом подарите мне свои зубки.
- Мама! Ты хочешь сохранить наши зубы? Все восемь? - удивилась Филиппа. - Ну ладно, договорились.
- А зачем тебе зубы? - спросил Джон.
- На память. Можно оправить их в золото и прицепить к браслету, вроде подвесок.
- Круто! - восхитился Джон. - Как у каннибалов. Я бы тоже носил.
- Зато у вас впереди замечательное лето. Я слышала про чудесный летний лагерь, под Салемом, в штате Массачусетс. Вы там сможете…
- Я с ним в один лагерь не поеду, - заявила Филиппа.
- Я с ней, кстати, тоже не жажду все лето провести, - поддакнул Джон. - Хочу в лагерь, где развивают навыки выживания.
- Уверяю вас, что "Дом обновления" - один из лучших летних лагерей в Северной Америке. Для мальчиков и девочек, - уточнила миссис Гонт. - Огромная территория - с полями и холмами, лесами, ручьями, да еще две мили морского берега. Вам обоим очень понравится. Конечно, если вы не хотите в лагерь, можете провести лето со мной и с папой на Лонг-Айленде. Как обычно.