Совет Старейшин составляется из двух категорий людей один к одному: духовники, завершившие обучение, и просто любые уважаемые мужчины старше сорока, чем-либо заслужившие хорошее отношение соседей и Старейшин. Духовникам запрещается жениться, поэтому подавляющее большинство их – – гомосексуалисты. "Светские" старейшины, наоборот, обязаны быть женаты и иметь хотя бы одного ребёнка.
Традиционно Муданг представлял собой некое подобие парламентской монархии с императором во главе и столичным Советом Старейшин в роли парламента. Императорская власть передавалась по наследству по мужской линии, но в случае отсутствия наследника или если он не подходил на эту роль с точки зрения Старейшин и жителей, в столице созывалось народное собрание и выбирало нового императора. Однако два столетия назад джингоши, захватившие Муданг, убили последнего императора, и с тех пор эта традиция не возобновлялась.
Собственно, муданжские наёмники появились почти сразу после завоевания и состояли из людей, в наибольшей степени обременённых гражданской совестью. Наёмники первой волны категорически не имели никаких дел с джингоши, а наоборот всячески старались расстроить их планы, но следующее поколение, выросшее уже под властью джингоши, оказалось куда более толерантно. Теперь часто можно было наблюдать объединения из джингошских и муданжских наёмничьих банд, и в земном сознании эти две нации слились в некое единое представление об опасности в космосе. Тут следует упомянуть, что Старейшины категорически не одобряли кровопролитных восстаний против джингоши и призывали муданжцев к терпению. Муданжские наёмники вовсе не порывают с корнями. Даже в открытом космосе они продолжают соблюдать свои обряды и традиции, в составе команды обычно есть ученик Старейшины-духовника, и заветы Старейшин всё ещё играют для космических наёмников большую роль.
Даже формально признавая некоторое своё единство с джингоши, муданжцы всё-таки крепко держатся вместе. Одним из проявлений такого единства стали собрания наёмников, организуемые раз или два в год на нейтральной территории. На такие слёты собираются по нескольку десятков команд для обмена информацией, опытом, а иногда и вполне материальными приобретениями. Среди капитанов команд нет никакой узаконенной иерархии, поэтому получается круглый стол вообще без ведущего, однако вдумчивая размеренность – – неотъемлемая составляющая муданжского менталитета – – позволяет всем присутствующим высказаться и услышать друг друга. Собрания организуются в тайне, хотя и без видимой причины – – посторонним не имеет никакого смысла на них появляться. Однако те посторонние, которым довелось по какой-либо причине поприсутствовать на таком слёте, остаются под глубоким впечатлением от невероятной единой силы и величия этой угнетённой нации, подобно тому, как чувствует себя работник ядерного реактора, регулярно находясь под боком у чудовища, способного, казалось бы, при малейшей неполадке уничтожить жизнь на целой планете, и однако работающего на человечество.
* * *
После развлечений в машине мы всё-таки идём завтракать. Не знаю уж, смутили мы кого-то своим взрывом страсти в машине с незатемнёнными окнами или нет. Я лично считаю, что если человеку на автостоянке около супермаркета делать больше нечего, чем в чужие машины заглядывать, то это их проблемы, а не мои.
Азамат ест так, как будто неделю маковой росинки во рту не было. На моё хихиканье по этому поводу он только ухмыляется:
– – Я всегда много ем, когда доволен жизнью. А когда грустно, ведь вкуса не чувствуется, правда же?
Я никогда об этом не задумывалась, теперь пытаюсь прикинуть.
– – У меня скорее наоборот, когда грустно – – хоть вкусной еде можно порадоваться.
– – Молодец, правильно, сам всегда ищу хорошие стороны у всякой дряни, потому и жив до сих пор, – – тараторит он, наворачивая фаршированных мидий. – – Кстати, раз уж мы летим на Муданг, то имеет смысл подвезти наших бывших коллег. В качестве пассажиров, конечно.
А, так Гонд и Эцаган вернутся на борт? ...и Алтонгирел.
Азамат следит за тем, как у меня меняются выражения лица в соответствии с мыслями, и начинает хохотать.
– – Лиза, ну не переживай ты так. Алтонгирел с тобой примирился, он больше не будет строить козни.
– – Ещё бы я с ним примирилась, совсем было бы хорошо.
Азамат некоторое время сосредоточенно жуёт и только мотает головой.
– – Понимаешь, он сам себя подставил, – – говорит он наконец. – – Когда мы прилетим на Муданг, он должен будет представить нас Старейшинам и рассказать, из каких соображений он решил, что мы хорошая пара. И если он расскажет неубедительно, его учитель будет очень недоволен. Так что Алтонгирелу теперь жизненно необходимо, чтобы у нас всё было хорошо. Он больше не будет пытаться нас поссорить.
Я закатываю глаза.
– – Если он будет устраивать нашу личную жизнь с тем же рвением, с каким до сих пор расстраивал, то, боюсь, наш брак будет весьма недолговечным.
Азамат собирался как раз перейти к следующей мидии, но вместо этого теперь угрюмо смотрит в тарелку. Я легонько пинаю его под столом:
– – Не грузись, это я так шучу. Ты же не будешь спорить, что до сих пор у него с нами всё время получается наоборот?
– – Это да, – – соглашается Азамат и снова углубляется в еду. Я считаю это хорошим признаком и, успокоенная, вгрызаюсь в тост. Как я, оказывается, соскучилась по хлебу! А думала, я его совсем не ем...
– – У нас сегодня вечером ещё одно мероприятие, – – внезапно тихо говорит Азамат. – – Встреча с другими... нашими...
– – Тайная? – – шёпотом спрашиваю я.
– – Не совсем, но... чужих нам там не нужно. Я бы очень хотел, чтобы ты пошла со мной.
Мне нравится это не сильно завуалированное принятие в "свои" .
– – Пойду, конечно, – – охотно киваю. – – А что там будет?
– – Ну, сначала мне с другими капитанами надо будет поговорить, заодно, я думаю, удастся продать захваченный корабль. Нам-то он не нужен, но вот некоторые там копают под джингошей...
Подобные разговоры всегда заставляют меня осматриваться. Мы сидим в уютной забегаловке с закосом под средневековую таверну, столики отделены друг от друга довольно высокими деревянными перегородками. Когда заходили, тут почти никого не было, но...
– – Не волнуйся, сюда посторонних не пускают, – – подмигивает мне Азамат. – – Хозяйкина бабка была из первых сбежавших с планеты после завоевания.
Киваю.
– – А если продадим, из этих денег Эцаган с Гондом что-нибудь увидят?
– – Конечно, – – Азамат сдвигает брови. – – Собственно, всё, за вычетом того, что они съедят на обратном пути. А что?
– – Так, просто интересно... – – пожимаю плечами. Чувствую, кто-то не любит, когда женщина лезет в его дела. Ну, милый, если б я вела себя, как у вас принято, чёрта с два бы я за тебя вышла, не так ли? – – Так что там дальше будет на этой вашей посиделке?
– – Ну так... музыка, игры... там можно много приятного народа встретить. В общем, праздник, по сути.
– – Хм, – – о чём-то мне напоминает слово "праздник" ... А! – – Слушай, а туда надо эту хреновину платиновую надевать?
Азамат широко открывает глаза.
– – Ты ещё про неё помнишь?
– – Конечно, она у меня так и висит на спинке кровати. Так как, надо?
– – Можешь не надевать, – – говорит он после мгновенной паузы. Кажется, кто-то идёт на уступки.
– – То есть, по-хорошему, надо? – – уточняю я. Он мнётся. – – Ну, ты наденешь?
– – Да, но тебя никто заставлять не будет. Я понимаю, что тебе тяжело. Ты такая тоненькая, лёгкая, естественно...
Ну, положим, не такая уж я эфемерная, а на Тирбишевых харчах ещё и поднабрала. Страшно подумать, на что похожи эти их бабы. Но проблемы это не отменяет.
– – Может, я надену ненадолго, а потом потихоньку сниму? – – предлагаю. – – Если за столом будем сидеть, то всё равно не видно, она же длинная.
– – Хорошо, – – охотно кивает Азамат. – – Если тебе не трудно, то это прекрасная идея.
Так, этот вопрос решили. Дальше.
– – А что мне надеть из одежды?
– – Ну, это уж тебе виднее, – – теряется Азамат.
– – Да я вот думаю, что лучше – – подчеркнуть, что я с Земли или надеть одно из тех шикарных платьев, что ты подарил? Тебе что будет приятнее?
Он смотрит на меня с почти нездоровой признательностью, и я глажу его по руке, испачканной в масляном соусе. Руки-то и помыть можно, а мне надо сейчас же, сию секунду всеми возможными средствами показать, как мне хочется сделать ему приятное.
– – Надень синее платье, – – говорит он. – – Тогда все сразу заметят твои земные глаза.
Удивительно, как он умудряется произнести слово "земные" , как будто оно значит "небесные" .
Потом мы идём на почту отправить маменьке цветочки и камушки. Почта тут прогрессивная, пространственно-временная. То есть, по сути, тот же туннель, как те, через которые корабли летают, только тут сквозь него проходит просто контейнер на рельсах. Азамат говорит, что и на Муданге есть такие туннели, но естественного происхождения и очень неустойчивые. Не очень ценные вещи отправлять можно, а вот людям лучше не соваться, порубит в капусту.
Азамат отвозит меня "домой" , то есть на корабль (причём, залезая в машину, мы оба хихикаем, как подростки), выгружает мою посуду и бытовую технику, а потом извиняется, что вынужден укатить "по делам" . Ладно, я поняла, что меня это не касается.
Я чапаю к себе в каюту, но по пути налетаю на лазурную парочку.
– – Рада вас видеть снова на борту, – – я легко улыбаюсь Эцагану, а потом старательно растягиваю улыбку и на Алтонгирела тоже.
Эцаган ощеривает ровные белые зубы:
– – Спасибо, Лиза! Я так рад, что можно на родном корабле домой долететь!
У духовника, естественно, энтузиазма поменьше.
– – Конечно, – – говорит он иронично, – – это чисто её заслуга. Наша леди так хочет избавиться от мужа, что готова для этого лететь хоть на край Вселенной.
У меня руки сами сжимаются в кулаки, вот честно. Я думала, это просто фигура речи.
– – Никак не придумаешь, как перед учителем будешь оправдываться? – – спрашиваю сладенько. – – Бе-е-едный.
Дразню его, а сама думаю, вот ведь наговорит всей этой чуши Азамату... Хотя тот и сам себе страшилок напридумать горазд.
Алтонгирел полностью разделяет мою неприязнь.
– – Вам нечего ловить на Муданге, – – говорит он глухо.
– – Лучше бы подсказал что-нибудь дельное, как Старейшин убедить, – – кривлюсь я. Он закатывает глаза.
– – Если бы я видел хоть малейший шанс женить Азамата по-настоящему, я бы сделал для этого всё! Но это не-ре-аль-но!
– – Спасибо за поддержку. Ну ладно, хотя бы супер-папаше нос укорочу.
Алтонгирела передёргивает.
– – Он не из тех, кто легко ломается под пыткой.
Эцаган откашливается.
– – Это ничего, что я тут стою?
– – Ничего, солнце, – – я пользуясь поводом прекратить бессмысленное препирательство. – – Привыкай, у нас тут всё время такая дружеская атмосфера.
Делаю им ручкой и смываюсь.
Мне, между прочим, есть чем заняться. Мне надо перенюхать все духи и выбрать что-то на вечер. Потому что, я так подозреваю, мне лучше выставить напоказ как можно больше дорогого хлама, если я не хочу подводить Азамата перед его согражданами. Может быть, стоило оставить хоть пару украшений – – не для себя, а для понта.
В качестве помещения для нюхательного сеанса выбираю сушильню. Там, по крайней мере, вентиляция хорошая, да и сейчас почти никто не стирает, все шляются по планете целый день. Я пригоняю коробку с духами на сервировочном столике и усаживаюсь на какой-то пуфик в углу под вентилятором. Ну, с богом.
К тому моменту, как мои нюхательные рецепторы окончательно атрофировались, я пришла к выводу, что нынешняя духовная... э-э... духовая... эээээ... парфюмерная индустрия никуда не годится. Из всей коробки мне действительно понравились три запаха, и ещё около десятка я способна терпеть в небольших концентрациях. Надеюсь, Азамат не будет уж очень страдать из-за моей придирчивости. Он ведь знает, что со мной можно и без этих тонкостей.
От воспоминания про то, как мы сегодня обошлись без тонкостей, внутри что-то сладко вздрагивает, и по всему телу проходит волна тепла. Спасибо, я уже просекла, что втрескалась по самые надпочечники.
Тут, конечно, нелёгкая приносит Алтонгирела. А я-то надеялась, что дневную норму общения с ним уже выдержала.
– – Чем ты тут занимаешься? – – спрашивает он, морща нос. Завидую, он ещё хоть что-то чует...
– – Выбираю аромат, – – отвечаю нарочито жеманно.
– – Хм, – – он смотрит на меня, как будто пытается разобрать, что на мне написано. – – Хочешь сказать, ты не выкинула всю коробку ещё вчера?
– – Зачем? Азамат попросил выбрать – – я выбрала.
Духовник на секунду задумывается.
– – Я буду приятно удивлён, если ты постараешься притвориться перед другими наёмниками, что уважаешь Азамата.
– – Да мне даже притворяться не придётся. Другое дело, что у нас разное представление об уважении.
Алтонгирел задумчиво кивает, потом подходит и садится рядом со мной. Батюшки, снизошёл! Страшно подумать, что его заставило...
– – Меня кое-что смутило в твоей истории покупок.
Кажется, не зря смутило.
– – А где ты её взял? Ты что, за мной следишь?
– – Нет, просто почитал логи с твоей карты.
– – У меня земная карта из земного банка, как ты мог...
– – А я наёмник в лучшей команде наёмников, ещё вопросы будут?
М-да, и не скажешь ничего... Ладно, любопытство сильнее гордости.
– – Так что тебя там смутило?
– – Ты не покупала противозачаточных пилюль.
– – Пилюль?! Тут ещё продаётся это ископаемое?!
Он моргает.
– – Что, прости?
– – На Земле уже сто лет никто не пользуется таблетками, это вредно! – – объясняю я.
– – Хм. Ну ладно, но ты ведь вообще ничего от этого не покупала.
– – А какое, собственно, тебе дело? – – наконец спрашиваю я. Врач во мне всё-таки иногда пересиливает гордую женщину.
– – А такое, – – размеренно начинает он, – – что раз ты не брала никаких средств, то, значит, не предусматриваешь секса. А женатому человеку нельзя обращаться за этим к профессионалкам. Получается, что ты его посадила под замок. И мне это не нравится. Уж выбрала его в мужья, так выполняй свои функции. Какого рожна ты его за нос водишь? Такой подарок возьму, сякой не возьму... Думаешь, у него без тебя проблем мало?
Мне становится смешно от его излияний, тем более, что они уже совершенно беспочвенные. Но с другой стороны, я даже слегка проникаюсь уважением. Ради дружбы ли, или потому что должность обязывает, но ведь нашёл в себе силы перебороть отвращение и недоверие и подкатить ко мне с таким интимным разговором. Неожиданно для себя чувствую даже какое-то духовное родство с этим неприятным человеком: я бы ведь тоже стала его лечить, наплевав на неприязнь.
– – Интересно, – – говорю, – – а мысль, что я хочу детей, тебе в голову не приходила?
Он смотрит на меня, как на особо неудачливую двоечницу.
– – Ну конечно. Вот сейчас ты за пару платьев подвергнешь риску прекрасную фигуру. Голову-то не морочь...
Потрясающие люди. Ладно, придётся его успокоить пока что. Закатываю рукав просторной блузки до самого плеча.
– – Вот, видишь, штучечка приклеена? Так на Земле теперь выглядят противозачаточные. Действует полгода, практически безвредное. Эта ещё пару месяцев проработает, потом новую поставлю.
Алтонгирел, сдвинув брови, изучает крошечный чип телесного цвета, потом строго смотрит мне в глаза.
– – Ну ладно, – – говорит наконец. – – Будем считать, что я тебе поверил. Если ты идёшь на слёт, то давай уже одевайся. Скоро выдвигаемся.
– – Чудесно, – – я вскакиваю, сгребая те несколько флакончиков с духами, которые собираюсь оставить. – – Ты, кстати, на досуге поинтересуйся у Азамата, отчего у него с утра хороший аппетит. И разберись с этой коробкой с духами, чтобы его лишний раз не расстраивать.
На этом я благополучно покидаю благоуханное помещение.
Кручусь перед зеркалом, подбираю туфли под платье, пытаюсь придать волосам какую-то форму, отличную от комка спутанного серпантина... Кажется, последний раз я так суетилась перед выпускным. А потом решила, что кому я не нравлюсь о натюрель, тот может идти глухим бескрайним русским лесом. Оказывается, однако, есть ещё цели, ради которых стоит пострадать.
Стук в дверь, это Азамат. Смотрит на меня масляными глазами, что-то бормочет про неотразимость. Вероятно, я выгляжу несколько лучше, чем обычно. Но главное – – он в моей рубашке!! Я улыбаюсь до ушей, чем, скорее всего, свожу на нет всякий эффект от прихорашивания.
– – Всё подошло? – – спрашиваю, рассматривая творение рук своих на модели. Вроде нигде не перекосилось.
– – Да, конечно, – – кивает он.
Конечно. Ха!
Но вообще ему идёт. И потому, что фигуру подчёркивает, и ещё потому, что получается некое единство внешности и одежды, устраняется анахронизм.
Нарассматривавшись вдоволь, возвращаюсь к попытке усмирить волосы при помощи мокрого гребешка. Азамат некоторое время наблюдает за моими действиями, потом подходит поближе.
– – А можно я тебя расчешу?
Ага, понравился груминг, значит.
– – А говорил, в чужих космах копаться противно, – – подкалываю.
– – Лиза, ну что ты, в тебе не может быть ничего противного, – – уверенно говорит он, осторожно кладя руки мне на плечи. Да-а, мы учимся устанавливать физический конта-акт, хорошо-о... Даже отклоняюсь чуть назад, чтобы прислониться к нему. Его свадебная платиновая подвеска холодит мне спину сквозь тонкое платье. – – Ну можно?
– – Не стоит, – – говорю и чувствую на ухе его тихий вздох. – – Я бы рада, – – добавляю быстро. – – Но если мои волосы расчесать, они превращаются в пену для ванны.
Он покатывается со смеху, и инцидент исчерпан. Неожиданное веселье, однако, добавляет ему храбрости, чтобы сделать ответственное дело. Он принимается рыться в кармане штанов и извлекает какую-то коробочку. Чувствую, кто-то решил-таки восполнить нехватку бриллиантов.
– – Лиза, я понимаю, что тебе это не очень нравится, но я подумал... может быть, эту вещицу ты всё-таки наденешь хоть разок.
– – Пожалуй, надену, – – говорю, беря у него коробочку. – – Я как-то запоздало сообразила, что тебе хочется перед знакомыми похвастаться...
Конец фразы я забываю, потому что в этот момент открываю коробочку. Там цепочка с подвеской – – такой самой подвеской, как те, что на нас Алтонгирел надел, только маленькой.
– – Ой, – – говорю, – – здорово... Это типа на замену?
– – Ну да, – – кивает Азамат. – – Раз уж ты так хочешь надеть хом, я подумал, что можно облегчить тебе задачу.
В таком размере наши востроклювые птички выглядят очень изящно, намного симпатичнее безликих толстеньких драгоценностей из ювелирных магазинов. Они, видимо, по-прежнему из платины, а глазки синенькие, небось, тоже не стекляшки. И обо всём-то он подумает!
– – Спасибо, – – говорю. – – Мне это нравится гораздо больше всех тех украшений вместе взятых!
– – Правда? – – он приподнимает бровь. Его собственный хом лукаво поблёскивает поверх тёмной рубашки.