У цыганской танцовщицы из Галиции Лилянки Хорват две жизни: дневная и ночная. Она "волчица" - существо, зачатое женщиной и вампиром и по природе своей вынужденное охотиться на упырей. Лилянка могла бы прочесть лекцию об истинной сущности и привычках вампиров… но жизнь внезапно начинает читать лекцию ей. И эта лекция очень, очень длинна.
Содержание:
Глава I 1
Глава II 7
Глава III 12
Глава IV 17
Глава V 25
Глава VI 31
Примечания 60
Лилит Мазикина
Луна, луна, скройся!
Глава I
Что за глупость эти вампирские телесаги! Одна за другой они повторяют лживые "аксиомы": упырь может полюбить смертную девушку, главный враг кровососа - оборотень, и вампиры не отражаются в зеркалах (что вообще уже не лезет ни в какие ворота). Если бы я читала об упырях лекцию, обязательно бы в самом начале опровергла эту чушь. Тезисно:
- вампиры никогда не влюбляются, по крайней мере, в обычных женщин,
- кроме вампиров, не существует других оборотней
- ну и уж конечно, любое физическое тело, живое или мёртвое, отражается в зеркальных поверхностях.
Конечно, кровососы могут испытывать желание. Но это всегда страсть к той, кого любил перед смертью: жене, невесте, просто девушке. Раз за разом он будет приходить к ней, и если женщина достаточно полна сил, чтобы не зачахнуть от вампирской любви, она может даже родить от мёртвого любовника ребёнка. А если или она, или упырь несут в своих жилах перечно-жаркую цыганскую кровь, то ребёнок родится "волком" - существом, отличающимся и от вампира, и от человека. Вот "волки"-то и являются естественными и единственными врагами кровососов.
Нет, мы не испытываем к вампирам какой-то особенной ненависти. Но таков закон природы. Если никто их не будет убивать, они заполонят мир и вымрут от бескормицы. Поэтому природа устроила всё очень мудро: чтобы "волки" не уклонялись от своей обязанности, она сделала так, чтобы мы гибли без крови упырей. Их кровь не даёт нам никакой сверхсилы, она просто удерживает в нас жизнь. Достаточно заготовить её в виде колбасы, чтобы можно было прожить без охоты полгода-год. До того, как был придуман этот простой и эффективный способ, "волкам" приходилось туго: надо было искать кровососа каждый месяц. Многие тогда погибали молодыми, в неравной схватке или просто не сумев выследить добычу. Охотиться ведь непросто. Особого нюха на упырей у нас нет; нам приходится их вычислять. Проще всего, когда они "оборачиваются". Если все вокруг уверены, что видят кошку или бродячего пса, а ты видишь дядьку (или, что реже, тётку) - значит, перед тобой вампир. Но нападать тут же, в лоб, просто нет смысла: наша пища гораздо сильнее нас. Действовать надо хитростью. Выстрелить с короткого расстояния, чтобы он не успел отреагировать на свист стрелы. Или лучше - выследить лёжку. Во сне они почти совершенно беспомощны, а сразу после пробуждения вялые и слабые. Им нужно около восьми-десяти минут, чтобы прийти в себя. За эти несколько минут и можно убить кровососа. Конечно, вампира можно убить и спящего, но это надо ещё подкрасться так, чтобы не встревожить его сон, или подойти к нему в двадцать-тридцать особенных минут на рассвете, когда он не может собраться с силами, даже если проснулся. Поэтому они лёжку выбирают так, чтобы, во-первых, любой незваный гость произвёл шум, во-вторых, добирался до вампирского тела не меньше десяти минут. Отсюда обычай спать в ящиках с тяжёлыми крышками: пока такую сдвинешь, упырь уже очнётся и войдёт в силу.
Я концентрируюсь на этом просто от беспокойства. Прошло уже десять месяцев с моей последней охоты, колбаса почти закончилась. Уже две недели я безуспешно выслеживаю новую добычу.
Казалось бы, в ночной столице с этим не должно быть трудностей. Вампиры любят "затусить" в клубах и барах. Многие поступают очень просто: спаивают девицу из приезжих, предлагают ей покататься на автомобиле, а потом дают ей понюхать тряпочку с хлороформом (те, что послабее) или подавляют волю (сильные и, как правило, старые кровососы) и пируют в своё удовольствие. Если вампир попался погуманней, то он замажет слюной и перевяжет разрез на руке, и девушка с утра обнаружит только небольшую, быстро заживающую царапину. Если же нет, то с утра зарегистрируют ещё одну самоубийцу или жертву ограбления. Да, то, что упыри свою пищу кусают - тоже миф. Клыки у них действительно после смерти немного отрастают в длину, и кровососы охотно используют их в драках, чтобы рвать плоть противника - попробуйте продолжить бой, если у вас полщеки выдрано - но зубы не становятся острее. Так же, как и мы, вампиры пользуются ножами и бритвами, чтобы добыть свою пищу. Последние лет тридцать эстеты из числа упырей также используют иглы вроде тех, которыми берут анализы крови в больницах, потягивая кровь сквозь гибкую трубочку, подсоединённую к игле.
Проблема в том, что именно сейчас у меня нет денег, чтобы мотаться по барам и клубам. Поэтому я встаю неподалёку от выходов, надвинув на лицо капюшон, засунув руки в карман, и рассматриваю входящих. Надеюсь, я при этом выгляжу как наркоманка или студентка, мечтающая о том, чтобы оказаться внутри.
Под подозрением оказываются, в первую очередь, пары мужчин. Из-за этого распространённого пристрастия жить парами вампиров иногда ошибочно подозревали в гомоэротизме - в те времена, когда ещё верили в них. Но это не больше, чем вопрос безопасности. Когда на лёжке "волку" приходится вскрывать один из двух ящиков, тот кровосос, которого в данный момент не убивают, успевает набрать силы и напасть на охотника.
Конечно, один из двоих упырей при этом всё равно умрёт, но, согласитесь, шанс оказаться тем, который всё-таки выживет, очень соблазнителен.
К сожалению, "волки" не могут позволить себе тоже охотиться парами. Нас просто очень мало, и потом, мы друг друга переносим даже хуже, чем вампиров.
Ещё один возможный признак упыря - отсутствие румянца. После смерти у кровососов не только отрастают клыки, но и уплотняется кожа, везде, кроме губ, век, сосков и гениталий. В результате кровь через неё практически не просвечивает; на фоне этой матовой кожи особенно ярко выделяются губы и довольно тёмные веки.
Итак, я стою возле клуба и гляжу на проходящих. Я рассматриваю их зубы, пока они разговаривают и смеются, их веки (тёмные - почти у всех), особенно пристально рассматриваю пары приятелей. На мои слишком заметные, серые с серебряным отливом волосы плотно надвинут капюшон, моё лицо наполовину скрыто в его тени. Я дрожу от голода, которого на самом деле ещё нет - от одного его предчувствия, и сжимаю кулаки в карманах куртки. Меня немного знобит, то ли от волнения, то ли от ночной прохлады. Охранник поглядывает на меня с неудовольствием, но я никому не мешаю, и он не станет меня прогонять. У меня нет денег и кончается колбаса. Я найду упыря, отсеку его мозг от тела и наберу кровь в приготовленные длинные мешочки из свиных кишок. Когда она свернётся - а она у кровососов быстро сворачивается - я завяжу их и положу в рюкзачок. Такой колбасе не нужна дополнительная обработка, она может храниться очень долго. Таково уж свойство крови вампира. Потом я заберу с лёжки деньги, у упырей всегда много денег, и заплачу за апартман вперёд на несколько месяцев.
Хатку я нашла чудесную: спальня, гостиная, высокие потолки, светлые стены. Сплошное ощущение света по утрам. Правда, моё утро начинается довольно поздно, около полудня. Ещё когда я не охотилась, очень не любила спать ночью, а с утра всегда была деревянная.
Когда я просыпаюсь, то ничем не лучше упыря: слабость, тяжесть в голове и конечностях, скованность. Раньше я мучилась, проделывая долгий путь на кухню, теперь просто нажимаю на кнопку кофеварки.
Кофе и водой она заправлена с вечера. Под краником стоит чашка с двумя кусочками сахара на дне. Кофе в постель - необходимое условие, чтобы ожить за десять минут, а не за полчаса-час. Кофеварка шипит, потом булькает, и я, не разлепляя глаз, осторожно вытаскиваю чашку и ставлю рядом с аппаратом. Там же, на тумбочке, стоит крохотный картонный кубик со сливками внутри. Я вытягиваю один из уголков носиком, прокалываю специальной пластиковой палочкой фольгу - два кружка, один на носике - и аккуратно, унимая дрожь слабых рук, наливаю в кофе. Маленькой серебряной ложечкой, которой уже больше ста лет - память о никогда не ведомой мне прапрапрабабушке - я привычно размешиваю своё утреннее зелье. Сливки делают кофе не таким горячим и не таким грубым для моего желудка.
Труднее всего - поднести ко рту чашку. Но я всегда справляюсь с этим, и вторую чашку пью уже стоя в проёме балконной двери, купаясь в солнечном свете, покусывающем плечи летом и бодряще-прохладном зимой.
По воскресеньям возле кубика со сливками стоит и блюдечко с обжаренным заскорузлым кружочком кровяной колбасы. Ещё одно магическое снадобье.
Я думаю об этом кроваво-чёрном кружочке на ярко-красном лаке гаэллисского блюдечка, и меня снова пробирает дрожь. Очень холодная ночь. Надо было надеть не носки, а шерстяные чулки на вязаной резинке, какие носят школьницы. Джинсы продувает насквозь, и кожа на ногах покрывается твёрдыми, как на хорошем огурце, пупырышками. И я не могу понять, кто из проходящих мимо меня несёт в своих венах драгоценное зелье.
- Барышня скучает? - раздаётся чуть не над ухом мурлыкающий баритон. Я вздрагиваю и оглядываюсь, стараясь не уронить капюшона с головы. Невысокий, едва ли метр семьдесят, крепко сбитый мужчина с тёмными, гладко зачёсанными назад волосами и аккуратной полоской усов над полными вишнёвыми губами. Его улыбка мне нравится: белые удлинённые клыки. Конечно, такие бывают и у обычных людей, и всё же что-то - может быть, просто желание, принимаемое за инстинкт - подсказывает мне, что он - вампир. Я еле удерживаюсь от того, чтобы подступить к нему вплотную и принюхаться. Спрашиваю:
- Барин желает поразвлечься?
От волнения голос звучит хрипло, грубовато, и это тоже маленькая удача. Верный штрих к образу, который я срочно леплю из подручного материала.
Мужчина выверенными, лаконичными движениями достаёт бумажник, раскрывает его и, держа банкноту двумя пальцами, показывает мне пятьдесят "жолтов". И я натурально ненатурально улыбаюсь, перехватывая купюру и запихивая её в задний карман джинс:
- Только пусть барин ведёт, у меня хатки нет. Зато есть что получше, - я издаю хриплый смешок и всё смотрю ему в рот, на два удлинённых белых клыка под верхней губой. Конечно, это очень рискованно. Он сильнее. Но я очень ловка, а главное, удачлива. Я могу засадить ему "шило" - заостренный металлический прут на деревянной рукоятке - в тот момент, когда он решит, что осталось только накинуть мне на рот мокрую, сладко пахнущую тряпку. А может, всё будет и того проще: он попытается меня подпоить. Он будет сидеть рядом, и перед нами будут стоять два голубоватых прозрачных стаканчика, и он наклонится, чтобы налить в один из них рубиновую светящуюся жидкость, и я чётким, быстрым движением всажу "шило" между его шейными позвонками.
Конечно, если он упырь. Я сначала проверю. У них температура тела от тридцати двух до тридцати пяти градусов, кожа на ощупь прохладная, крепкая, с жёсткими волосками.
Мужик приобнимает меня за плечи, и мы идём. Неподалёку у него припаркована машина, и я напрягаюсь, сообразив, что тесный салон может стать нашим душным полем битвы. В таких условиях у меня мало шансов выиграть. Но брюнет усаживает меня на заднее сиденье, а сам садится за руль, и я расслабляюсь. Может быть, мы выедем в пустынное место, и я всажу ему "шило" между позвонков… а, нет, он же за рулём, так и в аварию недолго попасть. Я нервно провожу языком по губам. Надо потерпеть. Выждать. Выбрать самый удачный момент. И сначала всё-таки проверить - вдруг он не вампир?
Мне ещё не доводилось быть в настоящем отеле свиданий, хотя я слышала о них. Этот, кажется, очень дорогой: расположен в одном из исторических районов, в старинном четырёхэтажном доме. Полная рыжая мадам-портье, в платье, сшитом по моде, царившей около ста двадцати лет назад, мило улыбаясь, проводит ид-карточкой над счётчиком, регистрируя приход моего спутника (таков обычай - в гетеросексуальных парах женщине разрешается сохранить инкогнито), берёт деньги и выдаёт большой медный ключ с узорчатой головкой.
Лифт весь в бархате, зеркалах и позолоте. И пол у него - не вру! - паркетный. Я прикидываю, сколько денег с собой у моего спутника. Их должно хватить не только на оплату апартмана, но и на продление почти истёкшей лицензии. И, может быть, покупку нескольких очень симпатичных шмоток. Я замечаю, что мужик с улыбкой смотрит на меня, и улыбаюсь ему в ответ.
Номер размером с мою гостиную и обставлен всё так же старомодно и роскошно: высокие потолки, паркет, шёлковые обои и бархатные портьеры. Две двери в ванные. Огромная кровать, застеленная малиновым покрывалом, бар, тумбочки, кожаный диван, столик. В замызганных кроссовках и джинсах я чувствую себя здесь лишней и, может быть, именно поэтому плюхаюсь на диван развязно. Интересуюсь:
- Можно вина?
- Вы волнуетесь. У вас это в первый раз? - подходя к бару, интересуется мужик. Кожа у него на вид плотная и ровная, без румянца, никаких пятен, обветренностей, резких морщинок. Уверена, на ощупь она прохладная. Я согласно мычу. Волнение - отличный предлог продолжать сидеть в капюшоне, да и вообще вести себя немного странно.
Волосы у кровососа не просто зачёсаны - они, оказывается, длинные и убраны в старомодную косицу. Такие не носят уже лет пятьдесят: мужчины просто отращивают длинную прядь на затылке вместо того, чтобы возиться с волосами по утрам. Даже странно, большинство упырей стараются не выделяться из толпы.
Вампир ставит на столик винные стаканы, присаживается рядом, открывает бутылку и склоняется. Воротник рубашки отходит сзади, обнажая шею, перечёркнутую толстой тёмной косицей. Я осторожно, почти нежно отвожу косицу пальцами левой руки - кожа очень гладкая и очень прохладная, упырь замирает - и тут же бью "шилом".
Это как взрыв. Время замерло, а пространство исчезло. Остаётся только боль. Некоторое время я даже не могу вздохнуть. Наконец, мне удаётся - я делаю крохотный, мелкий, всклипывающий вдох. Перед глазами проясняется. Я вижу тысячи извилистых серебряных линий поверх коричневых шестиугольников. Изысканный и таинственный узор. Я делаю ещё вдох и понимаю, что это мои рассыпавшиеся волосы. Сама я лежу, скрючившись, почти что лицом в пол, упираясь одной ладонью в паркетные доски и прижимая другую к огромному комку боли у меня в животе. Я не понимаю, чем и как упырь успел меня ударить. Может быть, у меня порваны кишки, взрезана брюшина, размозжён мочевой пузырь. Я не знаю. Мне чертовски больно, и тысячи извилистых, искрящихся линий перед моими глазами расплываются и сплавляются в странные узоры. Я делаю ещё один маленький вдох, и ещё - боль пульсирует в такт моему дыханию.
Жертва оказалась ловче охотника. Это даже не ирония. Это просто данность. Рано или поздно это случается. В конце концов, мне не доводилось встречать "волка" старше тридцати лет, а это что-то значит.
Вампир грубо поднимает мою голову за волосы. В животе снова происходит взрыв, а из моих глаз брызжут слёзы. Не удержавшись, я всхлипываю.
- Съешь меня многорогий, я знаю тебя. Ты же танцуешь думба в Парке семи прудов? - произносит упырь.
Я бы обязательно ответила что-нибудь остроумно-язвительное, но прямо сейчас мне чертовски плохо, и я ещё раз всхлипываю.
Танцую ли я думба! Я танцую его с семи лет и к своим двадцати двум - одна из лучших танцовщиц столицы. Думба - одна из древнейших цыганских плясок. Он сочетает искусство танца, пантомимы, акробатики, жонглирования и исполняется исключительно на улице - такова традиция. Для него нужны не только пластичность и чувство ритма, но и фантазия, умение импровизировать соло и синхронно, сочетать порывистость и плавность, нужны артистизм, гибкость и ловкость. Конечно, мне сильно помогло то, что я была зачата после смерти отца. Недаром про "волков" в сказках говорится, что у нас нет костей - такие мы гибкие. Но вот уж остальное у меня не с рождения, я честно работала - тысячи и тысячи часов; мой брат дал мне хороший старт, передав мне секреты думба, часть из которых была уже утеряна другими семьями. Он сделал браслеты из ткани и свинцовых пластин для моих рук и ног, чтобы мои движения стали чёткими и выверенными. Он раскрывал мне тайны жестов, взглядов, малейших движений, улыбок. Научил меня хитрости обращения с деталями костюма в пляске. Ходить по стеклу и танцевать по нескольку часов. А ещё он научил меня убивать - но, увы, недостаточно хорошо, если я лежу здесь на полу.
Как же мне больно!
Слёзы текут по моему лицу, и я понимаю, что из носа сейчас тоже потечёт, а я ничего не могу с этим сделать, и это особенно унизительно.
Вампир отпускает мои волосы, и с глухим стуком мой лоб соприкасается с паркетом.
- Как тебя зовут? - спрашивает упырь. Я всхлипываю и не шевелюсь. - Довольно глупо. Между прочим, убить человека, чьё имя знаешь, психологически труднее, чем абсолютного незнакомца. Этим не стоит пренебрегать.
Он замолкает, словно ожидая моего ответа, но я молчу. Из упрямства я стараюсь даже дышать без всхлипов. Всё это не больше, чем игры кошки с мышкой. Ему хочется моей бессмысленной надежды, может быть, ощущения контроля надо мной. Чёртов извращенец. Чёртов, чёртов извращенец. Я шумно втягиваю воздух носом.
- Меня зовут Ловаш Батори. Очень приятно, - произносит, наконец, упырь. Я молчу. Скосив глаза, я вижу его дорогие туфли. через две или три минуты они вдруг разворачиваются и исчезают из поля зрения. Я слышу шаги, потом звук открывающейся и захлопывающейся двери. Я остаюсь одна. Проходит много времени - не меньше получаса - прежде, чем у меня получается немного разогнуться. Стоя на четвереньках, я оглядываюсь. Моя заколка закатилась под диван, а "шило" лежит на полу шагах в десяти от меня. Остриё густо измазано кровью. Я долго-долго подползаю к нему - в моём животе полыхает боль - подбираю и медленно, тщательно его облизываю. Потом я сажусь, приваливаясь к дивану, и слабыми, дрожащими руками поднимаю куртку и водолазку. На моём животе - огромное багровое пятно, и ничего больше. Я тупо смотрю на него, словно могу проникнуть взглядом сквозь кожу и мышцы и разглядеть свои внутренности. Наконец, я отпускаю полы одежды и залезаю на диван. Я не могу идти, и мне всё ещё больно. Я разрешаю себе немного поплакать и незаметно для себя засыпаю.
Утром я нахожу на столике визитку: имя, номер телефона. Лежала она там с вечера или Батори возвращался, когда я спала? Я не могу вспомнить.
Живот болит, но я уже в состоянии ходить.