Я был доволен - некоторые водители еще четыре дня назад были шоферами грузовиков.
В 15.30 мы передали предварительный сигнал: "Выходим на боевые позиции". И я услышал, как наша орудийная башня содрогнулась, - заряжали орудие.
В 15.31 Хаксли приказал открыть огонь.
Наша пушка выплюнула гигантский снаряд. От выстрела поднялась пыль и застлала мне глаза. Машина от отдачи рванулась назад, и я чуть не упал. Мне никогда раньше не приходилось находиться рядом с тяжелым самоходным орудием, и я не ожидал, что отдача так сильна. Но после второго выстрела я уже был готов к этому.
Между выстрелами Хаксли смотрел в перископ, стараясь определить эффективность артиллерийского огня. Новый Иерусалим отвечал на наш огонь, но мы еще не вошли в зону действия его орудий. У нас было преимущество стрельбы по неподвижному объекту, расстояние до которого нам известно с точностью до метра. Но, с другой стороны, даже снаряды такого орудия не могли разрушить стен дворца.
Хаксли повернулся от перископа и приказал мне:
- Дымовая завеса, Джон!
Я, в свою очередь, крикнул офицеру связи:
- Всем телепатам готовность номер один!
Офицер связи доложил, что связи с другими крейсерами нет, зато психооператор с помощью телепатов уже восстанавливал связь. Через минуту заговорил подросток. Он передал нам ответ генерала Пеннойера: "Ослеплены дымом. Перемещаемся влево". Вскоре мы наладили связь через телепатов с кораблями второй линии и с самолетами-корректировщиками. Корректировщик доложил, что видимость у него нулевая и радар ему ничем не помогает. Я приказал ему оставаться в прежнем квадрате в расчете на то, что утренний ветер разгонит дым.
Впрочем, мы могли обойтись и без корректировщика, потому что наше расположение отлично известно. Дым также нас не беспокоил, он не влиял на точность наводки и стрельбы. Противнику было хуже. Выпустив дымовую завесу, начальник обороны дворца отныне полностью зависел от своего радара.
Радар во дворце был в полном порядке. Вокруг нас рвались снаряды. Прямых попаданий в наш крейсер еще не было, но мы чувствовали, как он вздрагивал, когда снаряды взрывались совсем рядом. Сообщения от других крейсеров были невеселыми: Пеннойер сообщил, что "Мученик" получил прямое попадание - снаряд разворотил переднее машинное отделение. Капитан "Мученика" старался обойтись одним двигателем и вдвое сбросил скорость, но от "Мученика" было мало толку. Орудие "Архангела" перегрелось, и ценность машины упала до нуля.
Хаксли приказал перестроиться по плану "Е". Он был рассчитан на то, чтобы снизить эффективность вражеского огня.
В 16.11 Хаксли приказал бомбардировщикам вернуться на базу. Мы стояли в пределах города, и стены дворца были так близко, что мы могли пострадать от собственных бомб.
В 16.17 в наш корабль попал снаряд. Боевую башню заклинило, орудие потеряло способность двигаться. Водитель был убит. Я помог психооператору надеть противогазы на телепатов. Хаксли поднялся с пола, надел шлем. Он посмотрел на боевую схему.
- Мимо нас через три минуты пройдет "Благословение". Передай, чтобы они снизили скорость до минимума и подобрали нас. Передай Пеннойеру, что я переношу флаг на "Благословение".
Мы перешли на другой крейсер без потерь, всей командой - Хаксли, я, психооператор и его телепаты. Лишь один из телепатов был убит и остался в крейсере - в него попал осколок снаряда. Еще одна телепатка вошла в глубокий транс, и мы были вынуждены оставить ее в замершей машине, что было куда безопасней чем эвакуировать ее в пекло боя.
Хаксли изучал карты с моими пометками о движении крейсеров.
- Мне нужна связь, Лайл, - сказал генерал. - Пора начинать решительный штурм.
Я помог психооператору задействовать телепатов. Отказавшись от связи с "Мучеником" и забыв на время о резерве Пеннойера, мы смогли обойтись без двух потерянных телепатов. Но оставшимся пришлось трудиться с полной отдачей силы. Четырнадцатилетний подросток поддерживал даже пять линий связи. Психооператор беспокоился, выдержат ли его подопечные, но ничего не мог поделать.
Закончив передавать приказания крейсерам, я обернулся к генералу. Хаксли сидел в кресле, и сначала мне показалось, что он глубоко задумался, потом я понял, что он потерял сознание. Только подбежав к нему, я заметил, что по ножке кресла стекает кровь. Я положил его на пол и, расстегнув куртку, увидел торчащий между ребер осколок.
Я услышал голос связиста:
- Генерал Пеннойер докладывает, что он заканчивает маневр через четыре минуты.
Хаксли вышел из строя. Живой или мертвый, он в этом бою уже не будет участвовать. По всем правилам, командование переходило к Пеннойеру. Но каждая секунда была на счету, и передача командования займет именно эти ценнейшие секунды. Что делать? Передать командование командиру "Благословения"? Я знал его - он был честный офицер, но без инициативы. Он даже не заглядывал в рубку, а управлял артиллерийским огнем из орудийной башни. Если я позову его, пройдет несколько минут, прежде чем он поймет, как поступать дальше.
Что бы делал Хаксли, если бы он оказался на моем месте?
Мне казалось, что я размышляю целый час. В действительности хронометр показал, что прошло всего тринадцать секунд между сообщением Пеннойера и моим ответом.
- Через шесть минут начинаем последний этап штурма. Приступайте к перестройке крыла соответственно плану.
Передав приказ, я вызвал к генералу санитаров.
Я перестроил свой фланг и отдал приказ "Колеснице":
- Подплан "Д". Покиньте строй и приступайте к исполнению приказа.
Подплан "Д" предусматривал высадку транспортом "Колесница" десанта возле универмага, который был соединен туннелем с дворцом. Из подземелья, где я впервые встретился с подпольщиками, десантники должны были маленькими штурмовыми группами рассредоточиться по дворцовых помещений. Многие из них погибнут, но они создадут так нужную нам в момент атаки панику в стане противника. Отрядом этим командовал Зеб.
Мы готовы.
"Всем крейсерам. Начинаем атаку. Правый фланг - правый бастион. Левый фланг - левый бастион. Полная штурмовая скорость с соблюдением боевой дистанции. Беглый огонь. Повторить приказ".
С крейсеров поступали подтверждения.
Вдруг пришло неожиданное сообщение через подростка:
- Говорит капитан ван Эйк. Ударьте по центральным воротам. Мы ударим по ним же с другой стороны.
- Почему по центральным воротам? - спросил я.
- Они разбиты.
- Если это правда, то это может решить все дело. Но я имел основание не доверять. Если они выследили ван Эйка, то это ловушка. Не представляю, как он в разгар битвы смог со мной связаться.
- Скажите пароль! - сказал я.
- Нет уж, сами скажите!
- Не скажу.
- Я назову первые две буквы.
- Хорошо.
Он не ошибся. Я успокоился.
"В отмену прежнего приказа. Тяжелым крейсерам с обоих флангов штурмовать центральный бастион. Легким крейсерам перенести отвлекающий огонь на правый и левый бастионы. Повторите приказ".
Через девятнадцать секунд я отдал приказ приступить к штурму, и мы пошли вперед. Мне казалось, что мы летим на реактивном самолете, у которого прогорело сопло. Мы пробивались сквозь кирпичные стены, наклонялись на поворотах, чуть не перевернулись, свалившись в подвал разрушенного здания, и с трудом выбрались наверх. Я практически не управлял крейсером, как, впрочем, и все остальные командиры.
Когда мы замедлили движение, готовясь к новому выстрелу, я увидел, что психооператор приподнимает веко подростка.
- Боюсь, что он погиб, - сказал психооператор глухо. - Я слишком перегрузил его в последние минуты. Еще две телепатки потеряли сознание.
Наше большое орудие выстрелило - мы отсчитали десять секунд и двинулись дальше, набирая скорость. "Бенисон" ударил по стене дворца с такой силой, что я думал - дворец сплющен от удара. Стена выдержала. Водитель выпустил гидравлические ноги, и нос крейсера стал медленно задираться. Крейсер встал почти вертикально, и мне показалось, что он вот-вот опрокинется; но тут стена поддалась, и мы вывалились через пролом в следующий двор.
Наше орудие заговорило вновь - оно стреляло в упор по внутреннему дворцу. Я подождал, пока последний из крейсеров войдет во внутренний двор, и затем приказал:
- Транспорты с десантом, вперед.
После этого я связался с Пеннойером и сообщил ему, что Хаксли ранен и командование переходит к нему.
Для меня бой кончился. Он шел еще вокруг меня, но я не принимал в нем участия - я, который всего несколько минут назад узурпировал верховное командование.
Я закурил сигарету и подумал, что же мне теперь с собой делать? Глубоко затянувшись, я вылез через контрольный люк в орудийную башню и выглянул в бойницу. Дым рассеивался. Я увидел, как откинулись борта транспорта "Лестница Иакова" и солдаты, держа оружие наготове, посыпались во все стороны, разбегаясь в укрытия. Их встретил редкий неорганизованный огонь. "Лестница Иакова" уступил место "Ковчегу".
Командир десанта на "Ковчеге" имел приказ захватить Пророка живым. Я выскочил из башни, спустился в машинное отделение и отыскал запасной люк. Откинув крышку, я вывалился на землю и бросился за десантниками.
Мы вместе ворвались во внутренние покои.
Бой кончался. Мы почти не встречали сопротивления. Мы спускались с этажа на этаж все глубже под землю и наконец нашли бомбоубежище Пророка. Дверь распахнута настежь, и Пророк находился там, где мы его искали.
Но мы его не арестовали. Девственницы добрались до него раньше, и он уже не был властительным и грозным. От него осталось ровно столько, чтобы можно было его опознать.
Перевод Ю. Михайловского
Логика империи
- Не будь таким сентиментальным болваном. Сэм!
- Сентиментальный я или нет, - упорствовал Сэм, - но, когда я вижу рабство, я понимаю, что это-рабство. А на Венере царит самое настоящее рабство!
Хэмпфри Уингейт фыркнул.
- Просто смешно! Клиенты Компании - служащие, работающие по законным, добровольно заключенным контрактам.
Джонс удивленно поднял брови.
- В самом деле? Что же это за контракт, на основании которого человека бросают в тюрьму, если он уходит с работы?
- Неверно! Каждый рабочий имеет право уволиться после обычного двухнедельного предупреждения - уж мне ли не знать! Я…
- Да, да, - устало согласился Джонс. - Ты юрист. Тебе все известно насчет контрактов. Но дело в том, глупый ты человек, что все это - только юридическая видимость. Свободный контракт великолепно! А то, о чем говорю я, факты, а не казуистика. Мне безразлично, что написано в контракте, но фактически люди там рабы!
Уингейт осушил свой бокал и поставил его на стол.
- Так что я, по-твоему, круглый дурак? Ну, что же, я скажу тебе, Сэм Хоустон Джонс, кто ты такой: обыкновенный салонный болтун! Тебе никогда в жизни не приходилось зарабатывать на хлеб, и ты находишь просто ужасным, что другому приходится это делать. Нет, погоди минутку, - продолжал он, увидев, что Джонс порывается что-то сказать, - послушай меня. Клиенты Компании на Венере гораздо лучше устроены, чем большинство людей их класса здесь, на Земле. Им обеспечены работа, питание, жилье. Если они заболевают, им оказывается медицинская помощь. Но беда в том, что эти люди не хотят работать…
- А кто хочет работать?
- Не будь смешным. Если бы они не были связаны довольно жестким контрактом, ничто не помешало бы им бросить хорошую работу, как только она им надоест, и потребовать от Компании бесплатного проезда обратно на Землю. Так вот, хоть это и не приходит тебе в голову, в твою благородную, свободолюбивую, милосердную голову, но Компания имеет обязательства по отношению к своим акционерам - к тебе, в частности! - и не может позволить себе гонять туда и обратно межпланетный транспорт для людей, считающих, что мир обязан их содержать.
- Ты убил меня своим сарказмом, дружище, проговорил Джонс, сделав гримасу. - Я стыжусь того, что я акционер.
- Тогда почему же ты не продашь свои акции?
На лице Джонса отразилось негодование.
- Какое же это разрешение вопроса? Ты думаешь, что, спустив свои акции, я могу снять с себя ответственность за то, что мне известно о Венере?
- Да ну их к черту! - воскликнул Уингейт. - Пей!
- Ладно, - согласился Джонс. Это был его первый вечер после возвращения из учебного полета в качестве офицера запаса: теперь надо было наверстывать упущенное.
Скверно, подумал Уингейт, что этот полет привел его именно на Венеру…
"Вставайте! Вставайте! Поднимайтесь! Поднимайтесь, бездельники! Выкатывайтесь отсюда! Пошевеливайтесь!"
Уингейту показалось, что этот хриплый голос пропиливает насквозь его больную голову. Едва он открыл глаза, как его ослепил резкий свет, и он тут же зажмурился, но голос не собирался оставлять его в покое: "Десять минут до завтрака, - дребезжал он. - Идите, получайте свой завтрак, не то мы его выкинем!"
Уингейт опять открыл глаза и, напрягая всю силу воли, заставил себя поглядеть вокруг. На уровне его глаз двигались ноги, большей частью в обмотках, хотя некоторые босые - то была отталкивающая, обросшая волосами нагота. Неразбериха мужских голосов, в которой он мог уловить отдельные слова, но не фразы, сопровождалась неотвязным аккомпанементом металлических звуков, приглушенных, но проникающих повсюду: шррг, шррг, бомм! Шррг, шррг, бом! Каждое такое "бом" ударяло по его трещавшей от боли голове. Но еще сильнее бил по нервам другой шум - беззвучное жужжание и шипение; он не мог определить, откуда идет этот шум.
Воздух был насыщен запахом человеческих тел, скученных на слишком тесном пространстве. Запах не был настолько отчетлив, чтобы назвать его зловонием, и в воздухе было достаточно кислорода. В помещении ощущался теплый, слегка отдающий мускусом запах тел, все еще согретых постелью, не грязных, но и не свежевымытых. Это было угнетающе и неаппетитно, а в его нынешнем состоянии почти тошнотворно.
Уингейт мало-помалу начал осматриваться: он находился в каком-то помещении, тесно уставленном койками. Оно было полно народу - мужчин, которые вставали, шлепали ногами но полу, одевались. Уингейт лежал на нижней, первой из четырех узких коек, громоздившихся у стены. Сквозь просветы между ног, двигавшихся мимо его лица, он мог видеть такие же этажи коек вдоль стен, от пола до потолка. Кто-то присел на край койки и, натягивая носки, прижался широкой спиной к его ногам. Уингейт подтянул ноги. Незнакомец повернул к нему лицо.
- Я толкнул вас, голубок? Извините. - Затем добродушно добавил: "Лучше выматывайтесь отсюда. Жандарм будет орать, чтобы все койки были подняты." Он широко зевнул и встал, уже позабыв об Уингейте и его делах.
- Погодите минутку! - быстро окликнул его Уингейт.
- А?
- Где я? В тюрьме?
Незнакомец с беззлобным интересом пристально посмотрел на залитые кровью глаза Уингейта, на его отекшее, неумытое лицо.
- Эх, парень-парень, вы, видно, здорово влопались, пропив свои подъемные!
- Подъемные? О чем вы, черт возьми, толкуете?
- Вот еще, господи! Вы что, не знаете, где находитесь?
- Нет.
- Да ведь… - у него, казалось, не было большой охоты говорить о вещах, само собой разумеющихся, однако по лицу Уингейта видно было, что тот действительно ничего не знает. - Что ж, вы на "Вечерней Звезде" летите на Венеру.
Несколько минут спустя незнакомец тронул его за рукав.
- Не огорчайтесь так, голубок. Право же, не стоит так волноваться.
Уингейт отнял руки от лица и прижал их к вискам.
- Не может быть, - сказал он, обращаясь больше к себе, чем к кому-либо другому, - не может быть…
- Да бросьте! Пойдемте, возьмете свой завтрак.
- Я не хочу есть.
- Пустяки. Я понимаю, что с вами происходит… Со мной тоже так бывало. Все же поесть надо.
Подошедший жандарм разрешил спор, ткнув Уингейта дубинкой в бок.
- Что здесь, по-вашему, лазарет или салон первого класса? Поднимите-ка койки на крюки!
- Потише, начальник, - примирительно сказал новый знакомый Уингейта, - нашему приятелю сегодня не по себе.
Он одной рукой стащил Уингейта с койки и поставил на ноги, а другой поднял койку вверх, плотно прижав ее к стене: крюки щелкнули, и койка закрепилась вдоль стены.
- Ему будет еще больше не по себе, если он вздумает нарушать заведенный порядок, - предупредил унтер-офицер и прошел дальше.
Уингейт неподвижно стоял босиком на плитах холодного пола: его охватило ощущение беспомощности и нерешительности, которое усиливалось оттого, что он был в одном нижнем белье. Его покровитель внимательно разглядывал эту жалкую фигуру.
- Вы забыли свой мешок. Вот… - Он просунул руку в углубление между нижней койкой и стеной и вытащил оттуда плоский пакет из прозрачной пластмассы. Сломав печать, он вынул содержимое - рабочий комбинезон из грубой бумажной ткани. Благодарный Уингейт надел его. - После завтрака добейтесь у надсмотрщика пары башмаков, - добавил его новый друг. - А сейчас нам надо поесть.
Когда они подходили к камбузу, последний из очереди как раз отошел от окошка, и оно захлопнулось. Товарищ Уингейта застучал в него кулаком:
- Откройте!
Окошко с шумом распахнулось.
- Добавок нет! - изрекла появившаяся в просвете физиономия.
Незнакомец просунул в окошко руку, чтобы оно снова не захлопнулось.
- Мы не хотим добавки, друг. - сказал он, - мы еще не начинали.
- Почему же вы, черт подери, не можете являться вовремя? - заворчал человек в камбузе. Все же он кинул на широкий подоконник два порционных пакета. Рослый товарищ Уингейта передал ему пакет и присел прямо на полу, прислоняясь спиной к переборке камбуза.
- Как вас зовут, голубок? - спросил он, раскрывая свой картонный пакет. - Меня - Хартли, Сэтчел Хартли.
- А меня Хэмпфри Уингейт.
- Ладно, Хэмп. Рад с вами познакомиться. Так вот, что это за спектакль вы мне тут устроили? - Он подхватил ложкой огромный кусок яичницы и отпил глоток сладкого кофе из уголка бумажного пакетика.
- Да меня, наверно, напоили и втащили на корабль. - сказал Уингейт, и лицо его исказилось от тревоги. Он попытался выпить кофе, подражая Хартли, по коричневая жидкость вылилась ему на лицо.
- Эй, это не дело! - воскликнул Хартли. - Суньте уголок в рот и не нажимайте, а только сосите. Вот так! - Он продемонстрировал свой метод. Ваша теория звучит для меня не очень убедительно. Компании не приходится вербовать людей обманным путем, когда целые толпы ждут очереди, что бы завербоваться. Что же случилось? Вы не можете вспомнить?
Уингейт попытался это сделать.
- Последнее, что я помню, проговорил он, - это инцидент с пилотом из-за проездной платы.
Хартли кивнул.
- Они всегда мошенничают. Вы полагает, он вас оглушил?
- Ну, нет… вряд ли. Я как будто чувствую себя недурно, если бы не проклятое похмелье…
- Пройдет. Можете быть довольны, что "Вечерняя Звезда" - корабль с большой силой тяжести, а не траекторная штука. А то бы вы были по-настоящему больны, уж поверьте мне.
- Что это значит?