Это означало, что сдали иллюминаторы. Иначе воздух не мог выйти из рубки. Запасные стекла у нас были, и вставить иллюминаторы ничего не стоило. Но пока что мы летели вперед - может быть, правильным курсом, а может быть, и нет - с пустой, лишенной воздуха рубкой, в которой царила только зловещая тишина.
Мы сидели и понемногу приходили в себя. Последним очнулся пострадавший механик. Сэм все-таки выходил его. И только тогда Мак-Нолти заорал:
– Четыре часа прошли! Мы прорвались!
Слабыми голосами мы крикнули "ура!" Ей-ей, в каюте от этой новости сразу стало градусов на десять прохладнее! Радость придала нам силы - не прошло и минуты, как мы не чувствовали и следов слабости и рвались в бой. Но только еще четыре часа спустя бригада механиков в скафандрах пронесла в крохотный лазарет Сэма тяжелое тело из рубки.
– Как дела, Эл? - спросил я.
Он, наверное, услышал, потому что шевельнул пальцами правой руки и, прежде чем дверь за ними закрылась, издал скрежещущий, хриплый звук. Потом два механика прошли в его каюту, принесли огромный кожаный мешок и снова заперлись в лазарете, оставив нас с марсианами снаружи. Кли Янг шатался взад и вперед по коридору, как будто не знал, что делать со своими щупальцами.
Час спустя из лазарета вышел Сэм, и мы бросились к нему.
– Как Эл?
– Слеп, как крот, - сказал он, покачав головой. - И лишился голоса. Ему пришлось ужасно тяжело.
Так вот почему он не отвечал, когда я его вызывал к трубке!.. Я посмотрел Сэму прямо в глаза.
– Сэм, ты можешь… ты можешь ему как-нибудь помочь?
– Если б я мог! - Его черное лицо было очень выразительным. - Ты знаешь, сержант, как бы я хотел привести его в порядок, но я не могу. - Он бессильно развел руками. - Это превышает мои скромные возможности. Может быть, когда мы вернемся на Землю…
Его голос прервался, и он снова ушел в лазарет.
– Мне грустно, - в отчаянии сказал Кли.
Тот вечер, когда нас пригласили в нью-йоркский астроклуб, я никогда в жизни не забуду. Тогда этот клуб был - да и сейчас еще остается - самым избранным обществом, какое только можно себе представить. Чтобы вступить в него, космонавт должен совершить что-то подобное чуду. Тогда в клубе насчитывалось всего девять членов, да и сейчас их только двенадцать.
Председателем клуба был Мейс Уолдрон - знаменитый пилот, который спас тот марсианский лайнер в 2263 году. Весь расфранченный, он стоял во главе стола, а рядом с ним сидел Эл Стоу. На другом конце стола сидел Мак-Нолти - с его веселой физиономии не сходила довольная усмешка. А рядом со шкипером находился старый, седой Кнут Иоханнсен - гений, который изобрел систему "Л", известную каждому космонавту.
Остальные гостевые места за столом занимала вся смущенная команда "Маргаритки", включая марсиан, плюс трое пассажиров, которые решили ради такого случая отложить свой отлет. Было еще несколько аудиорепортеров со своими камерами и микрофонами.
– Джентльмены и ведрас, - произнес Мейс, - это беспрецедентное событие в истории человечества и нашего клуба. Может быть, именно поэтому я считаю для себя особой честью внести предложение - принять в члены клуба запасного пилота Эла Стоу, который этого в высшей степени достоин.
– Поддерживаем! - крикнули одновременно три других члена клуба.
– Благодарю вас, джентльмены.
Он вопросительно поднял бровь. Восемь рук взметнулись над столом.
– Принято единогласно!
Взглянув на Эла Стоу, который молча сидел рядом, Мейс начал превозносить его до небес. Он все говорил и говорил, а Эл все сидел с безразличным видом.
Я видел, как довольная улыбка на лице Мак-Нолти становится все шире и шире. Старый Кнут смотрел на Эла с почти нелепой отеческой нежностью. Команда не сводила глаз с героя, и все камеры были направлены прямо на него.
Я тоже посмотрел в ту сторону. Он сидел, его починенные глаза сияли, но лицо его было неподвижно, несмотря на все эти пышные слова и всеобщее внимание, на взгляды Иоханнсена, полные отцовской гордости.
Но прошло минут десять, и я заметил, что и ему наконец стало не по себе. И если кто-нибудь вам скажет, что робот системы Л-100-У - просто бесчувственная машина, - плюньте ему в глаза!
СВИДЕТЕЛЬСТВУЮ
Еще никогда ни один суд не привлекал столь пристального внимания мировой общественности. Шесть телекамер медленно поворачивались вслед за торжественно шествующими к своим местам юридическими светилами в красных и черных мантиях. Десять микрофонов доносили до обоих полушарий Земли скрип ботинок и шелест бумаг. Двести репортеров и специальных корреспондентов заполнили балкон, отданный целиком в их распоряжение. Сорок представителей ЮНЕСКО взирали через зал суда на вдвое большее число ничего не выражающих, натянутых физиономий дипломатов и государственных чиновников.
Отказалось от традиций. Процедура не имела ничего общего с обычной - это был особый процесс по совершенно особому делу. Вся техника была приспособлена к тому, чтобы соответствовать совершенно необычайному, ни на что не похожему обвиняемому. И высокие титулы судей подчеркивались театральной пышностью обстановки.
На этом процессе не было присяжных, зато было пять судей. И миллиард граждан, которые следили за процессом дома у телевизоров и готовы были обеспечить справедливую игру. Вопрос о том, что же считать "справедливой игрой", заключал в себе столько вариантов, сколько невидимых зрителей следило за спектаклем, и большинство этих вариантов диктовалось не разумом, а чувствами. Ничтожное меньшинство зрителей ратовало за сохранение жизни обвиняемому, большинство же страстно желало ему смерти; были и колеблющиеся, согласные на изгнание его - каждый в соответствии со своим впечатлением от этого дела, вынесенным в результате длительной фанатичной агитации, предшествовавшей процессу.
Члены суда неуверенно, как люди слишком старые и мудрые, чтобы выступать у рампы перед публикой, заняли свои места. Наступила тишина, нарушаемая только боем больших часов, расположенных над судьями. Было десять часов утра 17 мая 1987 года. Микрофоны разнесли бой часов по всему миру. Телекамеры передали изображения судей, часов и, наконец, того, что было в центре внимания всего человечества: существа на скамье подсудимых.
Шесть месяцев прошло с того дня, как это существо стало сенсацией века, точкой, на которой сфокусировалось ничтожное количество безумных надежд и гораздо больше - безумных страхов человечества. Потом оно так часто появлялось на экранах телевизоров, на страницах журналов и газет, что чувство удивления прошло, а надежды и страхи остались. Постепенно его начали воспринимать как нечто карикатурное, дали ему презрительное прозвище Кактус, одни стали к нему относиться как к безнадежно уродливому глупцу, другие - как к коварному эмиссару еще более коварной иноземной цивилизации. Таким образом, близкое знакомство породило презрение, но не настолько сильное, чтобы убить страх.
Его звали Мэт; оно прибыло с одной из планет системы Проциона. Около метра в высоту, ярко-зеленое, с ножками-подушечками, ручками-обрубками; снабженное отростками и ресничками, все это существо было в колючках и выступах и выглядело как взрослый кактус.
Только у него были глаза, большие золотистые глаза, которые наивно смотрели на людей в ожидании милосердия, потому что существо это никогда никому не причиняло зла. Жаба, просто загрустившая жаба с драгоценными камнями на голове.
Секретарь в черной мантии напыщенно провозгласил:
– Заседание специальной коллегии суда, созванной под эгидой юриспруденции Соединенных Штатов Америки, объявляю открытым! Внимание!
Тот судья, что сидел в центре, посмотрел на коллег, поправил очки, кинул хмурый взгляд на "жабу", или "кактус", или как его еще назвать.
– Мэт с Проциона, нам известно, что вы не способны ни слышать, ни произносить слова, но можете телепатически понимать нас и отвечать в письменной форме.
Телекамеры тут же показали, как Мэт повернулся к доске, установленной за скамьей подсудимых, и написал мелом одно слово: "Да". Судья продолжал:
– Вы обвиняетесь в том, что незаконно попали в мир под названием Земля, точнее - страну, называемую Соединенными Штатами Америки. Признаете ли вы себя виновным?
Большими белыми буквами Мэт вывел на доске: "А как еще можно сюда попасть?"
Судья нахмурился:
– Будьте добры отвечать на мои вопросы.
– Не виновен.
– Вам предоставлен защитник. Есть ли у вас возражения против его кандидатуры?
– Благословен будь, миротворец.
Немногие восприняли это как остроту. Большинство решило, что это сам дьявол цитирует Библию. Судья вздохнул, протер стекла очков и откинулся на спинку кресла.
Расправив мантию на плечах, встал был высокий, длиннолицый человек с взглядом маленьких глаз.
– Первый свидетель!
Из зала вышел тщедушный человечек, неловко присел на стул свидетелей, беспокойно перебирая пальцами.
– Ваше имя?
– Сэмуэл Нолл.
– Ваша ферма расположена близ Денвила?
– Да, сэр. Я…
– Не называйте меня "сэр". Только отвечайте на вопросы. Это существо приземлилось на территории вашей фермы?
– Ваша честь, я протестую! - поднялся с места адвокат, человек чрезвычайно полный и краснолицый, по-видимому сангвиник. - Мой клиент - юридическое лицо, а не какое-то там существо. Поэтому его следует называть "обвиняемым".
– Протест отклоняется! - отрезал судья в центре. - Продолжайте, мистер прокурор.
– Итак, это существо приземлилось на территории вашей фермы?
– Да, - ответил Сэмуэл Нолл, с гордостью глядя в объективы телекамер. - Оно свалилось как снег на голову и…
– Отвечайте только на вопросы. Посадка сопровождалась серьезными разрушениями?
– Да.
– Что пострадало?
– Два сарая и большая часть урожая. Убытков на три тысячи долларов.
– Существо проявило при этом какие-либо признаки раскаяния?
– Никаких, - Нолл сердито оглядел зал. - Вело себя как ни в чем не бывало.
Прокурор сел, насмешливо улыбнувшись своему толстому противнику.
– Передаю свидетеля защите, - сказал он.
Адвокат встал, благожелательно посмотрел на Нолла и спросил:
– Скажите, ваши сараи - это восьмиугольные башни с жалюзи в стенах и барометрически управляемыми крышами?
Нолл вскинул брови и тихо ахнул:
– Чего?
– Ну, хорошо. Оставим это, ответьте мне на такой вопрос: ваш урожай, по-видимому, состоял из фузлинов и двухцветных меркинсов?
– Это был ячмень, зрелый ячмень, - в отчаянии произнес Нолл.
– Бог мой! Ячмень - надо же! А вам знакомы фузлины и меркинсы? Вы бы их узнали, если бы увидели?
– Пожалуй что нет, - неохотно признался Нолл.
– Разрешите заметить, что вам просто недостает умственных способностей, - резко заключил адвокат. - И я бесконечно сожалею об этом, поверьте мне. Вы видите по моему лицу, как это меня огорчает?
– Не вижу, - ответил Нолл, чувствуя, как его трон перед телекамерами превращается в ложе, утыканное гвоздями.
– Другими словами, вы не увидели бы и раскаяния, будь оно написано на моем лице?
– Протестую! - загремел прокурор, заливаясь краской. - Нельзя сознательно заставлять свидетеля…
Он остановился, заметив, что его соперник опустился на стул. Поспешно взяв себя в руки, прокурор проворчал:
– Следующего свидетеля!
Свидетель номер два был крепкий, весь в синем мужчина. Держался он уверенно, как человек, давно знакомый с судами и скучными судебными процедурами.
– Имя?
– Джозеф Хиггинсон.
– Вы офицер полиции города Денвила?
– Так точно.
– Это вас вызвал на свою ферму первый свидетель?
– Меня.
Прокурор улыбался, задавая следующий вопрос, в полной уверенности, что теперь-то он целиком овладел событиями.
– Увидев случившееся, вы постарались разобраться в причинах, не так ли?
– Да, конечно.
Мистер Хиггинсон обернулся и бросил сердитый взгляд в умоляющие золотистые глаза обвиняемого.
– И что тогда случилось?
– Оно парализовало меня одним взглядом.
Вмешался судья слева:
– Вы, кажется, выздоровели. Насколько глубок был паралич и сколько времени он продолжался?
– Парализовало меня всего, ваша честь, но часа через два это прошло.
– И за это время, - спросил прокурор, - иноземный преступник успел удрать?
– Да, - мрачно ответил свидетель.
– Резюмируем: существо игнорировало офицера полиции, находившегося при исполнении служебных обязанностей, напало на него и избежало ареста, так?
– Да, - охотно согласился Хиггинсон.
– Передаю свидетеля защите.
Прокурор сел, чрезвычайно довольный собой. Поднялся адвокат, засунул пальцы за край жилета и с обезоруживающим дружелюбием обратился к Хиггинсону:
– Вы всегда сумеете распознать при встрече своего коллегу полицейского?
– Конечно.
– Очень хорошо. Среди публики в зале сидит полицейский. Будьте добры, покажите его господам судьям.
Хиггинсон внимательно осмотрел немногих присутствующих, которые здесь, в зале суда, представляли куда более обширную аудиторию телезрителей. Телекамеры следовали за его взглядом по рядам зрителей. Судьи, корреспонденты, репортеры, государственные чиновники - все смотрели туда же.
– Он, наверное, в гражданском, - заявил Хиггинсон, сдаваясь.
Судья в центре поспешил вмешаться:
– Вряд ли суд признает доказательством вашей правоты неспособность свидетеля узнать полицейского, одетого в штатское.
– Конечно, ваша честь, - согласился адвокат. На его круглом лице отражалось крушение надежд, что порадовало сердце его наблюдательного противника. Тогда, удовлетворенный тем, что прокурор вознесся на должную высоту, он вдруг просиял и шмякнул его на самое дно:
– Но вышеупомянутый полицейский одет по всей форме.
Прокурор изменился в лице, будто надел новую маску. Хиггинсон чуть не вывихнул шею, делая новую попытку разглядеть полицейского среди зрителей.
– Зеленовато-коричневая форма с красными лампасами, - подсказал адвокат. - Это маршал, начальник корпуса военной полиции.
– Вы мне этого не говорили, - обиженно заметил Хиггинсон.
– А вы тогда, на ферме, сказали обвиняемому, что вы офицер полиции?
Свидетель покраснел, открыл рот, закрыл его, умоляюще посмотрел на прокурора.
– Отвечайте на вопрос, - потребовал судья.
– Нет, я ему этого не говорил.
– Почему?
Вытирая платком лоб, Хиггинсон вдруг сказал охрипшим голосом:
– Не считал нужным: по-моему, это было и так видно. А как по-вашему?
– Задавать вопросы буду я, вы же будете отвечать на них. Что, по вашему мнению, маршал военной полиции "и так виден"?
– Протестую! - замахал руками прокурор. - Мнение - это еще не доказательство.
– Поддерживаю протест! - провозгласил судья в центре. Он посмотрел на адвоката поверх очков: - Суд принимает во внимание тот факт, что обвиняемый любую информацию способен получать телепатически и поэтому свидетель не должен был представляться ему вслух. Продолжайте допрос свидетеля.
Адвокат снова обратился к Хиггинсону:
– Опишите, пожалуйста, во всех подробностях ваше поведение в тот момент, когда вас парализовало.
– Я тогда прицеливался.
– Собирались стрелять?
– Да.
– В обвиняемого?
– Да.
– Это входит в ваши привычки - сначала стрелять, а потом задавать вопросы?
– Привычки свидетеля не относятся к делу, - заявил судья в центре. Он взглянул на Хиггинсона: - Вы можете не отвечать на поставленный вопрос.
Офицер Хиггинсон, удовлетворенно осклабившись, игнорировал вопрос адвоката.
– С какого расстояния вы собирались стрелять? - продолжал адвокат.
– С пятидесяти или шестидесяти ярдов.
– Так далеко? Вы хороший стрелок?
Хиггинсон осторожно кивнул, правда, без всякого чувства гордости. "Определенно этот толстяк - не такой уж простачок", - подумал он.
– В котором часу вы рассчитываете попасть домой на ужин?
Захваченный врасплох этим неожиданным маневром атакующего, свидетель от изумления открыл рот и произнес:
– К полуночи, наверное.
– Ваша жена будет рада узнать об этом. Если бы не радио и телевидение, разве вы могли бы передать ей это, передать словами?
– Не стану же я орать так, чтоб было слышно в Денвиле, - съехидничал Хиггинсон.
– Конечно, не станете. Человеческий голос без помощи радио и телевидения не может преодолеть такое расстояние. - Адвокат потер подбородок, подумал немного и вдруг воскликнул: - А телепатически "орать" на расстояние пятидесяти или шестидесяти ярдов вы станете?
Ответа не последовало.
– Или ваши телепатические способности превосходят способности обвиняемого, который сообщил мне, что у него они ограничены расстоянием в двадцать пять - тридцать ярдов?
Хиггинсон прищурился, но не ответил ничего.
– Вы и сами не знаете своих способностей?
– Не знаю.
– Жаль! - отрезал адвокат и, покачав головой, сел.
Третий свидетель - темная личность оливкового цвета - мрачно разглядывал свои ботинки, пока прокурор не начал допроса.
– Ваше имя?
– Доминик Лолордо.
Он произнес это тихим голосом, будто хотел, чтобы телезрители не только не видели его, но и не слышали.
– Вы - директор рыбного ресторана?
– Да.
– Вы узнаете это существо на скамье подсудимых?
Лолордо скосил глаза.
– Да.
– При каких обстоятельствах вы видели его в последний раз?
– У меня в забегаловке, после закрытия.
– Оно ворвалось в помещение перед самым закатом, и вы проснулись в тот момент, когда оно приступило к грабежу, не так ли?
– Верно.
– Вы не попытались схватить его?
Лолордо состроил гримасу.
– Это его-то? Схватить? Да посмотрите на него!
– Но ведь если бы вы увидели, что вас грабят, наружность вора вас бы не остановила? - многозначительно заметил прокурор. - Тут, конечно, было что-то еще?
– Оно влезло в окно, - сказал Лолордо уже громче прежнего. - Прямо в окно, проделало в нем дыру, повторившую его собственные очертания. И ушло точно тем же путем - просто еще одна такая же дыра в окне. И ни разбитого стекла, ни осколков - ничего. Что бы вы на моем месте стали делать с зеленым кошмаром, который лезет в окно так, как будто там нет никакого стекла?
– Когда существо проявило свои сверхъестественные способности, вы бросились за помощью?
– А вы как думали?!
– Но помощь пришла слишком поздно? Когда бессовестного грабителя и след простыл?
– Да.
Прокурор жестом дал понять, что кончил, и к допросу приступил адвокат.
– Вы утверждаете, что вас ограбили. Что у вас украли?
– Так, пустяки.
– Это не ответ.
– Разве? - Лолордо зевнул с нарочитым безразличием.
Судья в центре, грозно нахмурившись, наклонился вперед.
– Вы что, хотите схватить срок за неуважение к суду?
– Он украл немного лобстеров и устриц, - неохотно, но поспешно ответил Лолордо.
– Другими словами, плотную еду, а? - спросил адвокат.
– Ну, если хотите…
– Вы не подумали, что обвиняемый был безумно голоден?