Интерлюдия
За полученные материалы, в том числе фотографии того солдата, меня наградили премией Полевого. Второй степени. Я слушал речи ребят, которых награждали вместе со мной, – умные, искренние, попадающие в тему – и прокручивал в уме свою. Назвали и мое имя. Я пожал руку главреду СовНов’а, взял конверт с сертификатами и подошел к микрофону. В этот момент любые слова показались мне лишними. В конце концов, это всего лишь слова.
– Спасибо. – Я развернулся и прошагал на свое место.
* * *
– Тебя в RedChan приглашают. Пойдешь?
– Мое место там, в Африке. Север для меня вреден.
– Нам всем место в Африке. – Эту фразу я не понял, но переспрашивать не хотелось. – Надоест разъезжать или остепениться решишь – дай знать. Хомут найдется, была бы шея.
* * *
С тех пор я так и не остепенился: сменилось целое поколение, а я продолжал ездить в командировки. А в перерывах – учить щеглов из новых наборов своей нехитрой науке.
Наверное, мы неплохо делали свое дело, если в сороковом году ОКНШ разразился Актом о защите медиапространства. Печально известным MSPA, что превращал "журналистов вероятного противника в зоне боевых действий" (то есть нас) в цели более высокого приоритета, чем собственно "враждебные элементы". Акт снова и снова объявляли фальшивкой, а мы снова и снова испытывали фальшивку на себе.
Впрочем, MSPA только подтвердил сложившуюся практику: за нас взялись всерьез еще в начале 38-го. А года с 39-го вместо надписи PRESS мы могли рисовать на бронежилетах мишень – разницы не было никакой. В "Double Helix" показывали, как советские террористы из Spetsnaz маскируются под советских же репортеров – в реальности было строго наоборот. Мы работали под солдат, техников, гражданских и бог знает кого еще – вплоть до торговца оружием или муллы-шиита. Многие выдавали себя за сотрудников Reuters и CNN. Или мучились с чудовищными гиростабилизированными телевиками, прячась за километры от цели.
Ночь
4.07.62
Вот и сбылась мечта идиота. Старого упрямого идиота. Физнормативы сданы, наземный инструктаж пройден, визы – получены. Я шел к метро, ощупывая в кармане новенький шлюзовой пропуск. Завтрашним утром мне предстоит вылет из Воропаева на объект Л5, он же – станция "Север", перевалочная база доброй половины марсианских грузов. Там нас подберет "Капитан Колесников".
Я шел через пустеющий парк, вращая головой по сторонам, как будто стараясь наглядеться. Отец тащил домой отчаянно сопротивляющихся детей, заигравшихся в оборону Момбасы, сделанной из десятка картонных коробок. На дальней скамейке лопоухий матрос обнимал свою подружку, раскрасневшуюся так, что это было заметно даже в сумерках, при свете фонаря. Впереди меня возвращались со спектакля в "Бревнах" несколько студентов да женщина лет сорока. Ветер доносил обрывки их разговоров.
– …ставь ИнСис, там хоть исходники посмотришь, хрен с ней, с поддержкой…
– …Веня, мальчик мой, ты свою тетку сегодня в театр пригласил или на ChipInfo ваше проклятое?..
– …я говорю: девушки, разрешите к вам подсоединиться. А одна мне и отвечает: только через ICR, и в режиме slave…
Навстречу – почти никого, только перед самым входом в метро я встретил троих крепких ребят в одинаковых брезентовых куртках. Бритые черепа и окладистые бородищи, не хуже моей собственной, выдавали в них коммунаров, причем старой школы, уважающих традиции. У одного из них борода почти сливалась с лицом от характерного северного загара. Троица растворилась в людском потоке раньше, чем я успел разобрать эмблему на их нашивках.
Когда-то таким был и я. Что же, по крайней мере, у нас будет неплохая замена…
Из трех десятков молодых балбесов нашей группы в живых осталось пятеро. Пятеро старых битых псов. Остальные большей частью в бессрочной командировке от Катанги до горючих песков Тобрука, пропитанных пролитой нефтью пополам с пролитой кровью.
Пятеро стариков: Казакевич, Проценко, Вася Рахманов да мы с Бахтадзе – он и рекомендовал меня на Марс штатным корреспондентом. Я так и не узнал, что "дядя Гиви" написал Персову, известному своей нелюбовью ко всем "дармоедам с зеркалками", если мне не только проставили открытую дату убытия, но и взяли на грузовой рейс вместо третьего экспедитора. Видимо, наша с Гиви репутация чего-то стоит не только среди профи.
* * *
Когда я добрался домой, было уже далеко за полночь.
Рюкзак, перешитый из десантного, стоял в углу. В нем лежали старенький Nikon E50I, обычный "полтинник", только в индустриальном исполнении, да набор объективов: ЛОМО нынче не уступает даже Карлу Цейссу.
Все вещи убраны или выброшены. Рабочий стол, обычно заваленный бумагами, стерильно чист, только на краю сиротливо улыбается небольшая фотография. Черно-белая фотография. Зеленые глаза на ней кажутся серыми, а темно-каштановые волосы – угольно-черными. Я запер ее в сейф и вышел на балкон.
Луна только что зашла, и звездное небо на горизонте сливалось с ночными огнями земли. Я смотрел в темноту, и мне казалось, что оттуда на меня ободряюще смотрят мои друзья: все, и мертвые, и живые. Смотрел, видя там и ее добрый взгляд.
Наверное, где-то далеко-далеко, за гранью расползшейся во все стороны ночи, в стороне от всех городов, она машет мне на прощанье рукой.
Ава Рламова
О гвоздях и ошибках второго рода
Джеггинс слег утром. То есть еще ночью, наверное. Раст не знал точно, сам он всю ночь проспал как убитый, даже снилось что-то такое из модных реконструкций пренатальных ощущений, какой-то липкий аэрозоль со всех сторон. Или он сквозь сон продолжал чувствовать кожей вязкий тропический воздух, влажный, как кошачий язык.
Разбудила его пощечина Эммельсент и, похоже, не первая. У Эммельсент хватало сил злиться, значит, чувствовала она себя неплохо, уж точно лучше бедняги Джеггинса. Раст толкнул его в плечо раз, другой, позвал, но без особой надежды – с такими сизыми кругами под глазами и цианотичными пальцами не встают даже в кинобоевиках.
Эммельсент снова говорила что-то об "этом проклятом колодце", пока Гарсиа не велел ей заткнуться, и еще немного после и была, конечно, права. Говорят, женщины переносят анемию легче. А Раст был виноват, кругом виноват. Надо же было так облажаться перед самым уходом. Как это только вышло…
Поработал Джеггинс качественно, вырубил все, что было у них с собой и могло принимать и подавать сигнал больше чем на десять миль. Отсидеться необнаруженными позволило бы только это, никакой программный блок из тех, что Раст мог в такой спешке устроить, не был достаточно надежен. Ни против вгрызающейся в здешние кимберлиты "Хоум Ги Лтд". Ни против прощупывающей чужие разработки в электронике на алмазных подложках "Мэриголд Тек".
Софт-взломщиком Раст был хорошим, не выдающимся, но хорошим, а командиром – не очень-то. По-настоящему командиром его считал только Джеггинс, тот никогда не позволял себе обсуждать приказы, хотя и мог бы: офлайн-друзья детства как-никак, редкость ведь, и потом годы удаленной работы бок о бок и дюжина тихих, беспроблемных европейских миссий вдвоем. Долгожданное повышение – и где они теперь? Джеггинс в отключке с лихорадкой, а Раст без связи и плана действий с двумя недовольными агентами-боевиками в подчинении. В темноте душного леса, где во все стороны (и вверх) – одинаковые корявые влажные стволы, ползучие лианы и кусачие твари.
Нет, твари, конечно, разные. И Эммельсент была не вторым боевиком, а психоманипулятором, просто характер у нее был невыносимый, а Раста она ненавидела настолько, что вместо политкорректного "софт-взломщик" употребляла устаревшее ругательство "хакер" всегда, когда он мог услышать.
Китайцы, говорят, еще хуже русских. Может, они уже обнаружили утечку из хранилища. Может, ждут у ближайшей дороги (где она, Раст в любом случае не знал). Может, прочесывают и бездорожье.
Зато про "Мэриголд" всем все было известно точно. Что они сделают, если передача данных все же не удалась. Что сделают, если получат претензии от "Хоум Ги".
Все о’кей, предусмотренные контрактом риски. У Лу Джеггинса были старики в Оклахоме, и отцу, славному мистеру Джеггинсу, нужна регенерационная квота. У мрачного здоровяка Гарсиа – восемь сестер в бразильской дыре, в пластиковой фавеле. У Эммельсент, наверное, тоже кто-то был, Раст иногда думал, что дети. А у самого Раста просто не было мозгов. По крайней мере, если верить Эммельсент.
Раст копался в железе несколько часов. Без толку. Ничего, кроме слабых SOS-сигналов физиорегистратора с браслета Джеггинса. По всему выходило, что надо идти наудачу, и как можно скорее. А тех, кто идти не может, – бросить, иначе они все сдохнут в этом чертовом лесу. По всему выходило, что Джеггинса надо бросить, и Раст ничего не мог сделать для него напоследок – даже пакетов с физраствором не осталось. Он не хотел дожидаться, пока кто-нибудь (Эммельсент, конечно) скажет это вслух.
Когда Гарсиа выдернул из его уха микронаушник и ткнул пальцем куда-то в сторону просеки, Раст в тысячный раз вспоминал, как пообещал мистеру Джеггинсу приглядеть за Лу: как всегда, как обычно, беспечно пообещал после пирога с яблочным джемом, слегка отдающим машинным маслом…
Раста мутило от приближающегося гула мотора и треска веток, от мысли о перестрелке и напряженного ожидания. Вчерашняя лихорадка, похоже, снова давала о себе знать. Когда стало действительно громко, Гарсиа поднял пистолет, а Раст сразу два: свой и тот, что на всякий случай незаметно вытащил у Эммельсент. Что бы это ни было, уничтожать это стоило только в самом крайнем случае. Обезвредить, изучить, использовать, вдруг это шанс. Или нет, стрелять сразу, опередить? Если бы знать, если бы только знать…
– Стоять! – крикнул Раст, выходя из зарослей.
Гость остановился. Это был не поисковый патруль, а всего лишь один человек на заляпанном грязью квадроцикле. Молодая загорелая женщина, одетая в костюм химзащиты, больше похожий на исследовательский, чем на военный. Она тяжело дышала, приоткрыв рот, и показывала Расту свои поднятые ладони.
– Я не представляю угрозы. Вам нечего опасаться. Я знаю, что вам требуется помощь.
У нее был мягкий, правильный английский с канадской протяжностью, какой бывает у выпускников дальневосточных обменных программ. Раст был знаком с парой таких, стажировавшихся в "Мэриголд", загоняли они его за два месяца работы по-советски.
"Я не представляю угрозы", кто вообще так говорит? Уж точно не люди.
– Кто такая?
Она постучала двумя пальцами по громоздкому смартбраслету на предплечье, Раст навел сканер своего на непонятные крючки на голографическом экране и прочитал в окне автоматического переводчика "Лидия А. Смирнова, специалист, Всесоюзный ресурсный центр инженерной микробиологии" и длинный адрес с "областями" и "отделениями".
– Вашему товарищу нужна помощь, не так ли? По дороге я поймала сигнал с его физиорегистраторного блока. – Специалист Смирнова смотрела не на них и их пушки, а на Джеггинса.
Заставить ее вытащить их отсюда, вот что нужно.
Эммельсент шагнула вперед, не дожидаясь приказа.
– Мы не просили о помощи.
– Верно. Но он отказаться уже не может. А через пару суток и вы не сможете.
– Пропустим разговор об альтруизме?
– Пропустим. Все люди сестры. – Смирнова протянула руку, и Эммельсент, помедлив, крепко пожала открытую ладонь. Они улыбнулись друг другу по-деловому, одновременно равнодушно и понимающе. Как умеют люди, привыкшие делать вид, что все в порядке, когда вокруг постоянно какой-то трэш, вроде медсестер из гнойной хирургии (этой метафорой с Растом потом поделился Гарсиа, который говорил редко, но иногда неожиданно поэтично). Наверное, у Эммельсент действительно были дети. Или дело было в победившем феминизме.
Гарсиа опустил пистолет молча.
– Командир отряда я, – все-таки сказал Раст.
– У тебя руки заняты, – ответила Смирнова как-то так, что он не разозлился, как ни старался.
Где уж тут тратить силы на злость.
Смирнова подошла к Джеггинсу, опустилась на одно колено, коснулась бледного лба, слабо вздымающейся груди и потянулась к физиорегистратору.
– Могу я спросить, что случилось с вами? – спросила она, не отрываясь от экрана.
Хороший вопрос. С промышленным шпионажем в Союзе наверняка строго, как и со всем остальным.
– Мы… мы журналисты, – выдал Раст.
Черт. Вот же черт.
Эммельсент закашлялась и ядовито добавила:
– Да, делаем специальный репортаж об алмазных шахтах.
Специалиста Смирнову этот фарс не заинтересовал.
– Я имею в виду физиохронику. Приступы лихорадки, высокий билирубин, признаки анемии?
Эммельсент и Гарсиа мрачно переглянулись, а Раст сразу кивнул, подумав, что это может помочь Джеггинсу. Выглядел он, похоже, недостаточно невозмутимо, потому что объяснять Смирнова стала именно ему:
– У вашего товарища алгидная малярия, причем я почти уверена, что это парафальцепарум.
Из-за спины Раст услышал глухое ругательство Эммельсент. Держать пистолет стало чертовски тяжело, пальцы как будто ослабели и сами разжимались. Ругаться почему-то не хотелось, хотелось сесть рядом с Джеггинсом и опустить голову. И завыть, может быть. И пусть они все как-нибудь сами, без него.
– Если успеем добраться до нашего лагеря к ночи, я смогу ему помочь. И вам. Сделаем тесты, подберем лекарства, – спокойно продолжила Смирнова, быстро оглядела всех троих, потом разбросанные по земле вещи, что-то прикидывая в уме. – Должны успеть.
Раст посмотрел на Эммельсент.
– У вас там есть синтетический артемизин? – резко спросила она.
– Есть, хотя вашему товарищу не будет от него пользы. Но у нас есть противомалярийная сыворотка.
Эммельсент вцепилась в русскую напряженным взглядом.
– И что же вы, собственно, делаете там? В вашем лагере?
– Тестируем противомалярийную сыворотку, – терпеливо ответила Смирнова. Как будто это, черт возьми, должно быть очевидно.
Эммельсент больно ткнула его в бок, когда забирала свой ствол. Раст промолчал и быстро набрал ей сообщение.
> [Характеристика?]
Она закатила глаза и ответила, не раздумывая.
> [Думаю, у них действительно гуманитарная миссия. И оружия у нее нет.]
> [Она из Союза. И без оружия нас всех перебьет.]
> [Хочешь сдохнуть тут, хакер, – подыхай один.]
Кто бы сомневался.
Укладывая аппаратуру, Раст тихо спросил у Гарсиа, каковы шансы, что русская работает на китайцев, но тот только поморщился и сказал, что, когда у твоей родины такие цепкие лапы, ни к чему утруждать себя поисками другой корпорации, которой можно продаться в рабство. Только если замешано что-то личное.
Специалист Смирнова с ее расправленными плечами и голубыми глазами была как с видеоплаката, и у Раста не хватало воображения представить какое-нибудь ее "личное".
– Это легко представить. Все важные идеи хороши для детских книжек. Когда можешь – протяни руку и отдавай, не жалей. Когда попадешь в беду – позови, и тебе ответят сотни голосов, поддержат сотни рук.
Часть вещей Джеггинса пришлось все-таки повесить на Смирнову, а петлю веревочных носилок она привязала к багажнику своего драндулета. Сзади носилки, конечно, нес Раст, и он старался не смотреть вниз, на фиксирующие ремни и автоматические капельницы из советского полевого кита. Он не мог позволить себе отстать, как Эммельсент и Гарсиа, поэтому приходилось не только подстраиваться под темп, но и говорить.
Хотя, если честно, молчать ему сейчас было страшно и тяжело, а от незнакомого голоса становилось легче поверить, что скоро все кончится.
– Одновременно самая естественная вещь и большая работа для ума, рук и сердца. Хотя последнее, строго говоря, тоже работа ума. Эмоционального интеллекта.
Немного не то, что ожидаешь услышать, когда спрашиваешь о социализме.
Те двое стажеров, которых Расту пришлось курировать, когда он был еще начинающим технишеном, любили, взламывая какую-нибудь защиту в четыре руки, поболтать. Особенно о политике, используя свои неестественно вежливые и книжные для устного английского конструкции. Раст был уверен, что это распространенное хобби в Союзе, но Смирнова отвечала довольно пространно и без особого удовольствия, не то что о своем паразитологическом настоящем.
– Ты тоже это знаешь, командир Раст. Все знают. Вещи вроде этой нетрудно знать, а вот сделать..
– Невозможно, – буркнул Раст.
– …труднее.
– О’кей. От других строителей я слышал, что социализм требует предельно инженерного подхода, и эмоции только мешают.
– Да, звучит тоже неплохо, – согласилась Смирнова. – Трудно однозначно ошибиться, говоря о таком. Социализм – для всех, иначе бы он так не назывался.
Ноги вязли то в хрустящем, то в топком. Легкие будто наполнял раз за разом мерзкий теплый йогурт. Раст больше не оглядывался и иногда не слышал почти ничего, кроме громыхания собственной крови в висках. Но как только голос стихал, спрашивал снова.
– Когда у тебя есть настроение лечь куда-нибудь костьми, командир Раст, ты идешь к нейропсихологу, потому что это корректируется. А когда у меня – я иду на работу, потому что это нормальное рабочее настроение.
– Разве использовать такое – правильно?
– А разве лечить – правильно?
Стало светлее. Ад, в котором Раст провел последние несколько дней, сменялся терпимым африканским редколесьем, где ботинкам легче найти надежную опору, а глазу – приятный далекий ориентир. И никакой засады. Может, Эммельсент и была права, она ведь все-таки профи.
– О’кей, но то, что ты делаешь, все равно очень подозрительно.
– Разве ты не сделал бы так же, командир Раст?
Конечно, Раст не сделал бы, но сейчас это почему-то невозможно было сказать, хотя нет в этом ничего постыдного, обычное человеческое благоразумие.
– Ты уже сделал.
Смирнова оглянулась через плечо на Джеггинса. Раст посмотрел на прилипшие к виску светлые волоски, на тонкие губы в трещинах и оставил ее с ее неправильным ответом.
Между рядами тентов и пластиковых вагонов, похожих на мусорные контейнеры, стояли местные. Совсем местные, черные в китайских синтетических тряпках, целая толпа собралась. Оружие было даже у голых по пояс и у детей.
– Мне это тоже не нравится, но в обход идти очень долго, – сказала Смирнова.
Она шла впереди, обвешанная сумками, а Раст и Гарсиа несли Джеггинса, стараясь не отставать от нее больше чем на пять шагов. Эммельсент держалась еще ближе.