"Англичанам, - говорит господин Грандидье, - посчастливилось найти в этой большой и великолепной стране покладистый и работящий народ, цивилизованный и давно привычный к разного рода ярму. Но пусть они поостерегутся, покорность имеет свои границы, и пусть ярмо не слишком давит, иначе в один прекрасный день головы подымутся и стряхнут его".
Глава IV
В ПЕЩЕРАХ ЭЛЛОРЫ
Эти слова оказались более чем верны. Принц махрат Данду Пант, приемный сын Баджи Рао, пейшвы Пуны, одним словом, Нана Сахиб, в то время, быть может, единственный оставшийся в живых вождь мятежных сипаев, сумел покинуть свое неприступное убежище в Непале. Отчаянный, смелый, он привык к внезапной опасности, умел ловко сбивать с толку преследователей и заметать следы; хитрый, как змея, он рисковал появляться даже в президентствах Декана, движимый острым чувством ненависти, удесятеренным кровавыми репрессиями, последовавшими за восстанием 1857 года.
Да! Это была смертельная ненависть, и Нана поклялся отомстить владыкам Индии. Он был наследником Баджи Рао, но, когда в 1851 году старый пейшва умер, компания отказалась выплачивать ему пенсион в восемь такиев рупий, на что он имел полное право. В этом заключалась одна из причин той ненависти, которая в дальнейшем должна была привести к самым страшным последствиям.
Но на что же надеялся Нана Сахиб? Уже восемь лет, как бунт сипаев был окончательно подавлен. Английское правительство постепенно вытеснило почтенную Ост-Индскую компанию и держало всю страну под властью более сильной, чем власть ассоциации торговцев, но сильной по-иному. И следов мятежа не осталось в рядах туземной армии, полностью реорганизованной на новой основе. Быть может, Нана надеялся на подъем национального движения в низших классах Индостана? Его планы скоро будут известны. Во всяком случае, теперь он знал, что в Аурангабаде известно о его присутствии, что генерал-губернатор сообщил об этом вице-королю в Калькутте и что его голова оценена. Было ясно, что ему нужно как можно скорее укрыться в надежном месте, чтобы сбить со следа агентов англо-индийской полиции.
Этой ночью, с 6 на 7 марта, Нана не потерял даром ни часа. Он прекрасно знал местность и решил добраться до Эллоры, расположенной в 25 милях от Аурангабада, чтобы там найти одного из своих сообщников.
Была темная ночь. Лжефакир, убедившись, что его не преследуют, направился к мавзолею, что возвышался на некотором расстоянии от города и был построен в честь мусульманского святого Ша-Суфи. Считается, что его мощи исцеляют болезни. В тот час в мавзолее все были объяты мертвым сном: и жрецы и паломники. Нана сумел пройти незаметно, не остановленный ничьим вопросом.
Однако тень не была столь густой, как от того гранитного блока, который в четырех лье к северу отсюда поддерживает неприступный форт Даулатабада и, возвышаясь на 240 футов в середине равнины, мог бы полностью скрыть от взглядов высокий силуэт беглеца. Заметив его, набоб вспомнил, что некий император Декана, один из его предков, хотел сделать своей столицей большой город, возведенный когда-то на базе этого форта. И, по правде говоря, это была бы неприступная позиция, удачно выбранная для того, чтобы стать центром повстанческого движения в этой части Индии. Но Нана Сахиб лишь с ненавистью посмотрел на крепость, которая находилась в руках его врагов, и отвернулся.
Когда он миновал долину, рельеф местности изменился. Появились первые холмы, которые вскоре должны были перейти в горы. Нана, полный сил и энергии, свойственной его зрелому возрасту, не замедлил шага, устремляясь на довольно крутые склоны. Он хотел пройти ночью 25 миль, то есть преодолеть все расстояние, отделяющее Эллору от Аурангабада. Там он надеялся отдохнуть без помех. Поэтому он не остановился ни во встретившемся на его пути караван-сарае, открытом любому прохожему, ни в полуразрушенном бунгало, где он мог бы поспать час-другой.
На восходе беглец обогнул деревню Рауза, где находится очень скромная гробница Аурангзеба, самого знаменитого из Великих Моголов. Он пришел наконец к известной группе пещер, принявшей имя соседней деревушки - Эллоры.
Холм, в котором были вырыты 30 пещер, вырисовывался в форме полумесяца. Четыре храма, 24 буддийских монастыря, несколько менее важных гротов - вот памятники этой группы пещер. Человеческие руки уже давно начали использовать этот базальтовый карьер. Однако индийские архитекторы в первые века христианской эры добывали там камни вовсе не для того, чтобы создавать шедевры, рассеянные здесь и там по необъятной поверхности полуострова. Нет! Эти камни были вынуты, чтобы освободить пространство в этом массиве и, в зависимости от назначения, превратить образовавшиеся пустоты в "чайтьи" или "вихары".
Самым необычным из храмов был храм Кайлас. Представьте себе глыбу высотой в 120 футов с окружностью в 600 футов. Этот блок с невероятной смелостью люди вырезали в самой горе, изолировав его двором длиной в 360 и шириной в 186 футов, образованным за счет базальтового карьера. Во внешней части древние мастера выточили колонны, создали пирамидальные обрамления, округлили купола, скалу частично оставили, чтобы добиться четкости барельефа, где слоны, большие чем в натуральную величину, кажется, поддерживают здание все целиком. Внутри они оставили обширный зал, окруженный часовнями, свод которых возлежит на колоннах, отделенных от общей массы. Наконец из этого монолита они создали храм, который не был "построен" в полном смысле этого слова, но стал достойным сравнения с самыми чудесными творениями Индии и ничем не уступающим подземным гробницам Египта.
Этот храм, теперь почти заброшенный, уже тронут временем. Он поврежден в нескольких местах. Его барельефы частично разрушились, как и перегородки массива, из которого их вырезали. Храму не более тысячи лет. Но то, что для произведений природы всего лишь младенчество, для творений рук человеческих является старостью. Несколько глубоких трещин обозначились в левой боковой кладке фундамента, и в одно из этих отверстий, наполовину скрытое спиной одного из слонов-опор, незаметно проскользнул Нана, так что никто и не заметил его появления в Эллоре.
Расселина переходила внутри в темный узкий проход, который шел сквозь фундамент, углубляясь под селлу храма. Там открывалось нечто вроде крипты, в ту пору сухой, служившей водосбором.
Как только Нана проник в проход, он издал условный свист и в ответ услышал подобный же свист. Это не было эхо. В темноте показался свет.
Тотчас появился индиец, держа в руке фонарик.
- Погаси свет! - сказал Нана.
- Это ты, Данду Пант? - спросил индиец и сразу же погасил свой фонарь.
- Я, брат!
- Ну как?
- Сначала дай поесть, - ответил Нана, - потом поговорим. Но, чтобы разговаривать и есть, мне не нужен свет. Возьми меня за руку и проводи.
Индиец взял руку Наны, увлек его в глубь узкой крипты и помог ему растянуться на куче сухой травы, с которой только что поднялся сам. Свист факира прервал его сон.
Этот человек, привыкший ориентироваться в темном убежище, вскоре нашел какую-то провизию, хлеб и что-то вроде паштета, приготовленного из куриного мяса, - блюда, очень распространенного в Индии, и флягу с полупинтой крепкого напитка, известного под названием "арек", получаемого путем перегонки сока арековой пальмы.
Нана поел и выпил вина, не говоря ни слова. Он умирал от голода и усталости. Вся жизнь сосредоточилась в тот момент в его глазах, сверкавших в темноте, как у тигра.
Индиец, неподвижный как статуя, ждал, когда набоб заговорит.
Этот человек был Балао Рао, родной брат Наны Сахиба.
Балао Рао, старший брат Данду Панта, старше его всего лишь на год, обликом своим походил на него до такой степени, что их можно было перепутать. По духу это был вылитый Нана Сахиб. Та же ненависть к англичанам, та же хитрость при составлении планов, та же жестокость к пленным - одна душа в разных телах. Во время восстания братья не расставались. После поражения их приютил лагерь на границе Непала. И сейчас, связанные единой мыслью о том, как возобновить борьбу, оба были готовы действовать.
Когда Нана, наскоро подкрепившись, восстановил свои силы, он некоторое время лежал неподвижно, подперев голову руками. Балао Рао, думая, что ему нужно несколько часов поспать, хранил молчание.
Но Данду Пант поднял голову, схватил руку брата и глухим голосом произнес:
- Меня обнаружили в президентстве Бомбея! Губернатор оценил мою голову. Две тысячи фунтов стерлингов обещаны тому, кто выдаст Нану Сахиба!
- Данду Пант, - воскликнул Балао Рао, - твоя голова стоит дороже! Пожалуй, это цена моей головы, а не пройдет и трех месяцев, они будут рады получить обе наши головы за двадцать тысяч!
- Да, - ответил Нана, - через три месяца, двадцать третьего июня, будет годовщина той битвы при Плассее, столетняя годовщина которой, в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году, должна была положить конец владычеству англичан и освободить солнечную расу! Наши пророки это предсказали! Наши барды это воспели. Через три месяца, брат, исполнится сто девять лет, а Индию все еще попирает нога захватчика!
- Данду Пант, - ответил Балао Рао, - то, что не удалось в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году, может и должно удаться через десять лет. В тысяча восемьсот двадцать седьмом, тысяча восемьсот тридцать седьмом, тысяча восемьсот сорок седьмом годах в Индии были волнения. Через каждые десять лет индийцев охватывает бунтарская лихорадка. Но в этом году они излечатся от нее, умоются в потоках европейской крови!
- Пусть Брахма ведет нас, - прошептал Нана, - и тогда кровь за кровь! Горе командирам королевской армии, которые не пали под ударами сипаев! Лоуренс мертв, Бернард мертв, Хоуп мертв, Напиер мертв, Ходсон мертв, Хавелок мертв! Но некоторые из них еще живы! Кэмпбелл, Роуз пережили все и среди них тот, кого я больше всех ненавижу, - полковник Монро, этот преемник палача, того, кто первым стал привязывать индусов к жерлу пушек и расстреливать их. Полковник своей рукой убил мою подругу, Рани из Джханси! Пусть только попадет в мои руки, он увидит, забыл ли я ужасы террора полковника Нила, казни Секундер Багх, расправы во дворце бегумы, в Барели, в Джханси и Мораре, на острове посреди Гидаспа и в Дели! Он увидит, забыл ли я, что он поклялся убить меня, как и я поклялся убить его?!
- А он не ушел из армии? - спросил Балао Рао.
- О, - отвечал Нана Сахиб, - при первом же возмущении индийцев он вновь пойдет на службу. Но если бунт не удастся, я его заколю кинжалом в его собственном бунгало в Калькутте!
- Пусть будет так, а что сейчас?..
- Сейчас надо продолжать начатое дело. На этот раз движение должно быть общенациональным. Пускай индийцы городов и деревень поднимутся, и вскоре сипаи будут заодно с ними. Я обошел центр и север Декана. Повсюду зреет мятежный дух. Нет таких городов и деревень, где у нас не было бы командиров, готовых начать действовать. Брахманы будут фанатично призывать народ к восстанию. Религия на этот раз вдохновит последователей Шивы и Вишну. В назначенное время условный сигнал поднимет миллионы индусов и королевская армия будет уничтожена!
- А Данду Пант?.. - спросил Балао Рао, схватив брата за руку.
- Данду Пант, - ответил Нана, - будет не только коронованным пейшвой в замке Билхур! Он станет господином священной земли Индии!
Произнеся эти слова, Нана Сахиб замолк, неподвижный, скрестив руки на груди, с затуманенным взглядом человека, который наблюдает уже не прошлое или настоящее, но прозревает будущее.
Балао Рао поостерегся прерывать его. Ему нравилось наблюдать, как эта дикая душа воспламеняется сама собой, но когда было нужно раздуть тот огонь, что теплился в ней постоянно, брат был рядом. Нана Сахиб не мог иметь более близкого сподвижника, более пламенного советника. Как говорится, это было его второе "я".
Нана, помолчав несколько минут, поднял голову.
- Где наши товарищи? - спросил он.
- В пещерах Аджанты, там, где и было условлено, - ответил Балао Рао.
- А лошади?
- Я оставил их на расстоянии ружейного выстрела, на дороге от Эллоры к Борегами.
- Их стережет Калагани?
- Да, он, брат. За ними хорошо присматривают. Они отдохнули, накормлены и ждут только, чтобы пуститься в путь.
- Тогда пойдем, - сказал Нана. - Надо быть в Аджанте до восхода солнца.
- А куда направимся дальше? - спросил Балао Рао. - Это поспешное бегство не нарушит твои планы?
- Нет, - ответил Нана Сахиб. - Мы доберемся до гор Сатпура, там я знаю каждый камень, среди этих гор легко сбить со следа всю английскую полицию. К тому же там мы будем на земле бхилов и гондов, которые остались верны нашему делу. Среди горного района Виндхья, где пламя мятежа всегда готово вспыхнуть, я могу дождаться благоприятного момента.
- В путь! - сказал Балао Рао. - Они обещали две тысячи фунтов тому, кто тебя выдаст! Но мало оценить голову, надо ее получить!
- Они ее не получат, - ответил Нана Сахиб. - Иди, брат, не будем терять времени, иди!
Балао Рао уверенным шагом пошел вперед по узкому проходу, который вел к темному подземному коридору, прорытому под плитами храма. Добравшись до отверстия, скрытого каменным слоном, он осторожно высунул голову, посмотрел в темноту направо и налево и, убедившись, что вокруг никого нет, решился выбраться наружу. Кроме того, из предосторожности он сделал 20 шагов по улице, проходящей вдоль храма, затем, не заметив ничего подозрительного, свистнул, сообщая Нане, что путь свободен.
Несколько секунд спустя братья покидали эту искусственную долину длиной в пол-лье, всю прорезанную сводами, галереями, достигающими в некоторых местах большой высоты. Они остереглись проходить возле магометанского мавзолея, который служил пристанищем паломникам или любопытным всех национальностей, привлеченным чудесами Эллоры; наконец, обогнув деревню Рауза, они оказались на дороге, соединяющей Аджанту с Борегами.
Расстояние от Эллоры до Аджанты составляло 50 миль (примерно 80 км), но Нана уже не был тем беглецом, который пешком уходил из Аурангабада. Сейчас, как сказал Балао Рао, три лошади ждали его на дороге под охраной индуса Калагани, верного слуги Данду Панта. Эти лошади - одна для Наны, другая для Балао Рао, третья для Калагани - были укрыты в густом лесу в миле от деревни. Вскоре три всадника скакали галопом по направлению к Аджанте. Впрочем, никто не удивлялся при виде факира на коне. В самом деле, значительное число этих наглых нищих просит подаяние, разъезжая на лошадях.
К тому же дорога была довольно безлюдной, неблагоприятной для паломников в это время года. Нана и его сподвижники быстро продвигались вперед, ничего не опасаясь. Они останавливались лишь затем, чтобы дать передохнуть лошадям, и во время этих остановок подкреплялись той снедью, какую захватил Калагани. Они избегали наиболее посещаемых мест провинции, бунгало и деревень; так они проехали мимо Роджи, унылой горстки черных домов, черных от времени, как и темные жилища Корнуэлла, и Пулмарии, маленького городка, затерянного среди плантаций уже совсем дикой местности.
Местность была плоской и однообразной. Во всех направлениях простирались вересковые поля, тут и там прорезанные массивами густых джунглей. Но при приближении к Аджанте дорога становилась все более неровной.
Великолепные гроты Аджанты соперничают с чудесными пещерами Эллоры и, возможно, еще более красивы в своем ансамбле; они занимают нижнюю часть маленькой долины примерно в полумиле от города с тем же названием.
Выбрав эту дорогу, Нана Сахиб смог миновать город, где правительственное объявление уже, наверное, было расклеено.
Через пятнадцать часов после того, как они оставили Эллору, Нана Сахиб и два его спутника углубились в узкий проход, который вел к знаменитой долине, где 27 храмов, вырубленных непосредственно в скалистом массиве, нависают над головокружительной пропастью.
Ночь сияла звездами и была великолепна, но луны не было. На фоне звездного неба вырисовывались высокие деревья, баньяны, некоторые из них считаются самыми большими среди гигантов индийской флоры. Стояло полное безветрие, даже малейшее дуновение ветерка не тревожило атмосферу, ни один лист не шевелился, не было слышно никакого шума, за исключением глухого рокота потока, что струился в нескольких сотнях футов в глубине оврага. Но этот рокот перешел в настоящее рычание, как только лошади достигли водопада Сатхунда, который низвергался с высоты 50 туазов, разбиваясь о выступы кварцевых и базальтовых скал. Водяная пыль столбом кружилась в ущелье и играла бы всеми цветами радуги, если бы луна освещала окрестности этой чудной весенней ночью.