Дзинь. Хрясь! Дзинь!
– Атакуют с двух флангов. Хорошая стратегия, однако, боюсь, успеха она не принесет.
Дзинь. Фрхшшшшш!
– Полыхнул огнем, но не попал.
– Откуда знаешь, что не попал?
– Были бы крики.
Фрхшшшшшш! Йогого!
– Чьей-то лошади кирдык.
– Жалко животное.
Дзинь! Дзинь! Дзинннь! Ах ты, падло!
– Опять не попали.
– Чего они там делают, если никто ни в кого попасть не может?
– Маневрируют.
Дзинь! Дзинь! Хрясь! Хрясь! Сссссссссшшшшшш! Бум! Сволочь!!!!!
– Получил царапину на чешуе и ответным ударом угодил Алеше Поповичу в щит.
– Поповича голос?
– Его. Если уж он со щитом на Змея пошел, значит, именно под ним лошадь убили.
– Не помочь ли нам?
– Если они втроем не справятся, то и вчетвером вы не сладите.
– Четверо лучше, чем один.
– Не всегда, – сказал Гэндальф. – Чудеса творят как раз тогда, когда этого никто не ждет.
– Тебе виднее, – сказал я.
– Виднее, – согласился он. – Саурон тоже не ожидал такого подвоха от двух хоббитов.
Дзинь! Дзинь! Хрясь! Дзинь! Хрясь! Тюк! Фрхшшшшшш! Аааааааа!
– Попал-таки Муромец палицей в Змея, – сказал Гэндальф. – Но он и ответил.
– Орал-то не Муромец.
– Никитич орал. Похоже, струей пламени его зацепило. Но не смертельно, оклемается. У меня после схватки с Балрогом тоже ожоги по всему телу были.
Дзинь! Дзинь! Хрясь! Отходи, я прикрою!
Из-за холма появилась хромающая фигура Добрыни Никитича. Щит он где-то потерял, шлем был сбит на сторону, одежда на богатыре горела. Он сделал пару шагов, пошатнулся, утратив равновесие, и покатился по земле. Это было разумным ходом, потому что позволяло сбить пламя.
Я окатил его струей из огнетушителя, который всегда вожу в машине, и помог загасить пожар. Выглядел Никитич не лучшим образом, одежда его превратилась в лохмотья, кольчуга была вся в копоти, и половина лица исчезла под ожогом.
– Жить будет, – сказал Гэндальф. – Они, богатыри эти, чересчур уж живучий народ. Если сразу не помрет, то обязательно оклемается.
– Может, помочь ему?
– Спирт у тебя есть?
– Спирта нету.
– Тогда ничем ты ему не поможешь. Не волнуйся ты за него, на них все как на собаках зарастает. Через неделю плясать будет.
Плачевный вид богатыря внушал мне некоторые сомнения относительно последнего заявления Гэндальфа, но я решил, что он лучше знает. Кто из нас волшебник, в конце концов?
Тем временем битва шла своим чередом.
Дзинь! Хрясь! Дзинь! Фрхшшш! Дзинь! Бум! Справа заходи, Леха! Дзинь! Хрясь! Тюк! Тюк! Дави его, Илюша, взлететь не давай!
– Правильная стратегия, – одобрил Гэндальф. – Если Змей взлетит, им обоим хана. Стратегия правильная, но исполнение, как всегда, не на высоте.
Сссстк! Фрхшшш! Йогого! Його! Хрясь!
– Все, – сказал Гэндальф. – Теперь там только Змей и два пеших богатыря. Лошадкам конец.
– Жалко.
– Я бы своего Светозара под такой бой не подставил. Слишком дорого он мне достался.
"Ага, – подумал я. – Спер лучшего коня из царской конюшни Рохана, а теперь еще жалуется".
Дзинь! Дзинь! Хрясь! Дзинь! Ссстк! Дзинь! Хрясь! Хрясь! Тюк! Бум! Трам! Дон! Дзинь! Аааа! Дзинь! Да чтоб тебя! Хрясь! Тюк!
Новую порцию звуков Гэндальф оставил без комментариев, но и без них было понятно, что дело богатырей кислое.
Они появились из-за холма уже тогда, когда я начал думать, что русский эпос только что недосчитался двух центральных персонажей. Илья Муромец каким-то образом умудрялся хромать на обе ноги, но на спине своей волок Алешу Поповича. Вид у обоих был ужасен. Скажем, по шкале "Вы выглядите на миллион долларов", они смотрелись на два дырявых цента. Оба.
– Черт, – сказал Илья Муромец, роняя свою ношу, как будто это был не былинный богатырь, а мешок с картошкой. – Змеи Горынычи что-то уж больно крутые пошли.
– Жив он? – с надеждой на обратное поинтересовался я.
– А что ему, гаду, сделается. – Илья Муромец в сердцах плюнул и попал Гэндальфу на сапог. – Поцарапали, да и только. Иди, Серега, на тебя вся надежда.
– Значит, вы трое с ним не совладали и теперь надежда на меня одного? – уточнил я.
– Ты ж богатырь! – сказал Муромец. – Иди! А я тут пока волшебника поохраняю!
– И то верно, – сказал я. Если Пыльный не будет путаться под ногами, это уже большой плюс. – Гэндальф, ты, как лицо, непосредственного участия в событиях не принимающее, останься здесь. Илья за тобой присмотрит.
– А то, – сказал Илья.
Гэндальф скривился.
Местность перед логовом Змея выглядела так, словно на ней три былинных богатыря бились с трехголовой рептилией, имеющей обыкновение дышать на своих врагов огнем. Земля была распахана и обуглена, валялись осколки мечей, кучи тлеющего тряпья и трупы трех благородных животных. Самого виновника торжества на месте уже не обнаружилось. Уполз зализывать раны.
Я припарковался метрах в пяти от огромной черной дыры, украшающей склон холма, вытащил из багажника кое-какое оборудование, положил его на капот, потом посигналил, закурил сигарету и стал ждать.
Ждать пришлось долго. Минут десять. Очевидно, звук клаксона немецкого седана не расценивался Змеем как вызов на смертный бой. И как приглашение поговорить тоже. Однако обзывать противника нехорошими словами и заранее настраивать его на негативное отношение к моей персоне мне не хотелось.
Потом Змей выполз. Не знаю, как он должен выглядеть вообще, вне контекста общения с тремя героями русского эпоса, но сейчас выглядел он погано. Говоря, что они его только поцарапали, Илья явно поскромничал.
Шкуру его украшали длинные порезы, некоторые из которых сочились кровью. В тех местах, где кровь падала на землю, земля дымилась. Средняя голова Змея была наспех перебинтована, а правую украшал здоровенный фингал под правым же глазом, по размеру точно совпадающий с размерами палицы Муромца.
– Что? – спросила средняя голова. – Опять? Еще один хочет взбучки?
– Э, – сказал я дипломатично, – Можем мы с тобой поговорить как мужик с…. м…. рептилией?
– Можем, – согласилась средняя. – Только побыстрее. А то у меня головы раскалываются. Утомительное это дело – с богатырями биться. Ты кто такой-то, вообще?
– Сергей.
– На Царевича не похож, – пробормотала левая голова. – Видали мы того Царевича как-то в бою. Дурак, что ли?
– Я тебя обзывал?
– Нет, – вздохнула средняя. – Ты левую прости, она от рождения дурная. Чего хотел-то, Сережа?
– Поговорить. Так сказать, посидеть, покурить, о делах наших скорбных покалякать..
– Дела ваши швах, – сообщила левая. – Богатыри теперь нескоро оклемаются, а без них и Васькиного папы войска вам против хазар не выстоять.
– Надо было этих богатырей совсем грохнуть, – мстительно сказала правая голова. – Взяли моду дубинами махать. Я так думаю.
– Твое место крайнее, – оборвала средняя. – Я центровая, я и думать буду. Кто не согласен, тому шею во сне перекушу. Ясно?
– Ясно, – нехотя сказала правая.
– А тебе? – Средняя голова повернулась к левой.
– И мне ясно.
– Спасибо за внимание, – умиротворяюще кивнула средняя. – С точки зрения выживания меня как вида мы поступили правильно. Мы этих богатырей отмутузили так, что они еще пару месяцев не оклемаются, а как оклемаются, то дважды подумают, прежде чем сюда возвращаться и славы за наш счет искать. Еще и приятелям своим расскажут, что Змей Горыныч – не самая простая добыча. А если бы мы их совсем грохнули, как правая предлагала, что бы тогда было?
– Что? – спросила левая. Мне тоже было любопытно.
– Что, – передразнила средняя. – Вторая Пуническая война была бы, вот что. Богатыри эти – народ мелочный и мстительный, как и все людишки. Сразу бы начали вопить, что, мол, схватка нечестной была, хотя куда уж честнее, трое на трое, что, мол, тварь мы паскудная и надобно бы нас всех извести. И через неделю явилась бы сюда дружинка неслабая, копий этак в пятьдесят, и тут нам либо место жительства навсегда менять, либо совсем с жизнью прощаться. Супротив пятидесяти богатырей ни один Змей не выстоит, Горыныч он или Тугарин какой-нибудь. Я понятно излагаю?
– Понятно, – кивнула левая.
– Правой не слышу.
– Понятно, понятно, – сказала правая. – Я и раньше понимал, что за центрового у нас слабак и пофигист.
– Поговори у меня, – рявкнула средняя. – Так ты чего хотел-то, Серега? Пришел, гудел, теперь молчишь. Странный ты какой-то.
– Перебивать не хотел, – объяснил я свое молчание. – В семейные дела, так сказать, вмешиваться.
– Ты и так в них вмешался по самые помидоры, – ответила средняя голова. – Раз здесь стоишь и базары наши внутренние слушаешь.
– Он вообще странный, – сказала правая голова. – К нам люди почему приходят? Либо на смертный бой вызвать, либо дань принести, чтобы мы не трогали никого. Этот и на бой не зовет, и даров я что-то не вижу. Хоть бы ради приличия корову какую привел, барана или пуд золота притаранил.
– А золото тебе зачем? – спросил я.
– Странный, – констатировала средняя голова. – Золото – оно всегда золото. Хочешь, взятку кому дашь, хочешь, зубы золотые вставишь. Мне вон сегодня два зуба этот Леша Попович выбил. А вам?
– И мне два.
– А мне ни одного, – гордо заявила левая. – Я уворачиваться умею.
– И меня подставлять, – сказала средняя. – Умеешь не спорю. Следующий раз вообще без меня драться будете я спать лягу, понятно?
– Я ж говорю, слабак, – подхватила правая.
Средняя цыкнула, и правая попыталась втянуться в плечи, что, принимая во внимание более чем трехметровую длину шеи, было не так-то просто.
– Я, собственно, по тому же вопросу, – сказал я. – Что и эти трое приходили.
– А они, между прочим, не объяснили, чего приперлись, – вздохнула средняя голова. – Они обзываться начали и на бой вызывать. А сути претензий нам никто не предъявлял.
– Я вообще не приделах, – сказала левая. – Так долго никого не было, я уж думала, забыли про нас. И вдруг сразу трое. И кто? Цвет рыцарства, так сказать. Надежда и опора, так сказать.
– Уроды они, так сказать, – заключила правая голова. – Такие же, как чудо-юдо, только страшные.
– Так чего надо? – спросила средняя.
– Василису отдай, – попросил я.
Правая и левая головы заржали и начали за спиной… затылком средней заплетаться в морские узлы. Средняя почесала макушку кончиком хвоста и прищурилась.
– Так вот оно что, – молвила она. – А я-то думаю, за что такая честь. За Ваську-то они могли, конечно, втроем прийти.
– Так отдашь?
– Не могу, – сказала средняя голова. – Я бы и тем троим так ответила, только они не спрашивали. Бесполезно все это. Не могу.
– Слушай. Ты хоть понимаешь, какая политическая подоплека у всего этого дела?
– Понимаю, – горестно вздохнула средняя.
– Ты хоть понимаешь, что без войска Василисиного отца Тридесятому царству супротив хазар не выстоять?
– Понимаю.
– И что уже через неделю хазары в здешних землях хозяйничать будут?
– И это понимаю.
– Так какого ж лешего ты Василису не отдаешь? Ты ж русский Змей, между прочим, Горыныч, а не Тугарин какой-нибудь хазарский. Так что ж ты против собственного народа-то попер?
– В гробу он меня видал, – сказала средняя голова. – Народ этот. В белых тапочках. И я его там же. Мне что русские богатыри, что хазарские батыры – все едино. Одна головная боль. И нечего мне тут политику партии объяснять, понял? Не могу я Василису обратно отдать.
– Почему?
– Потому что у меня ее нету.
– Здрасте приехали, – сказал я. – Ты ж ее украл? Или это тебя враги оклеветали?
– Я.
– А куда ж ты ее дел, Удав Горыныч? Неужто слопал?
– Ты и впрямь дурак, – ругнулась средняя. – Кто ж будет наследницу престола лопать? Что она, корова, что ли?
– А ты, я вижу, Питон Горыныч, стратегически мыслишь.
– А без этого в нашем деле вообще никуда. Проткнут копьем за наследницу, башки поотрубают и на колья насадят. А это дело неприятное. За наследницу можно выкуп хороший взять или там условия какие политические выторговать.
– И где Василиса?
– Отдал я ее. Пойми ты меня правильно, богатырь, не обессудь. Приходят ко мне хазары, как положено приходят, с дарами. Стадо баранов пригнали, между прочим, только за то, что я выслушать их согласился. Так и так, говорят, Автоген-бей, есть заказ конкретный. Надо из столицы Василису выкрасть и Ивану-царевичу ее месяц как минимум не отдавать. А за это мы тебе десять тысяч голов скота пригоним и тонну золота дадим. Я и согласился, работенка-то непыльная, а платят хорошо. Хазары, кстати, молодцы ребята, не обманули: и золото, и скот пригнали, все как положено. Скот этот в холмах пасется, подальше отсюда. Я проголодаюсь, так лететь недалеко, а возле пещеры эту живность держать неохота. И галдят они немерено, и воняют паскудно.
– Ближе к Васе.
– А я про Василису и говорю. Украсть-то я ее украл, а что дальше с ней делать, не знаю. Хазары на этот счет ничего не говорили, понимаешь? Царевичу, сказали, не отдавать, так я и не отдал. А держать ее на руках – дело накладное, наследницы престола – товар паленый, хлопотный. Вот и отдал я ее.
– Кому?
– Брату. Брат, как про это дело прослышал, сразу ко мне. Слышь, говорит, а отдай мне Василису. Я и отдал. Как я могу родственнику отказать?
– И кто ж у тебя брат? – спросил я.
Про семейные связи Горыныча русский эпос вроде бы умалчивал.
– Кащей.
– Стоп, – сказал я. – Кащей, если мне память не изменяет, это такой субъект, который очень худой и немного бессмертный?
– Он и есть. Брат мой.
– Интересно было бы на вашу маму посмотреть.
– Маму не трожь, – предупредила правая голова. – Святая женщина.
– Да, – согласилась левая. – Не трогай маму своими грязными лапами, богатырь. А то башку оторву.
– И где же этот ваш братан обитает?
– Я родственников не закладываю, – заявила средняя. – Я тебе про него всю правду рассказал, чтоб ты с Василисой от меня отвязался, а больше помощи от меня не жди. Понял?
– Не понял, – сказал я. – Ты эту кашу заварил – тебе и расхлебывать, Аспид Горыныч.
– Драться хочешь? – с тоской спросила правая голова. – С ископаемым реликтом драться? Меня, живую легенду, на честный бой вызываешь?
– Не, – отступил я. – Честного боя у нас не получится. Вас трое, а я один. Поэтому бой будет нечестный и короткий. И для тебя, Уж Горыныч, последний.
Периферийные головы опять заржали, а средняя задумалась.
– А сдается мне, – сказала она, – мил человек, что ты блефуешь. На понт берешь, начальник.
– Как хочешь, так и думай, – пожал я плечами.
– А чем же ты меня сразить-то собираешься? Меча-кладенца я на тебе что-то не вижу, да и доспех у тебя какой-то кожаный, супротив моего огня несерьезный.
– А вот этим и сражу, – сказал я, поглаживая рукой лежащее на капоте вооружение.
– А это что за фигня заморская?
– Насчет заморской это ты верно подметил, – продолжил я, – а вот насчет фигни… Это, мил крокодил зеленый, оружие такое специальное, в далеких странах придуманное, чтобы нечисть всякую, прости за выражение, с неба сбивать. Стингер называется.
Стингер тоже в той пресловутой сумке оказался. Борис, похоже, был параноиком и фанатом любого вида оружия, особенно того, что при использовании делает громкий "бум".
– И останутся от тебя, Ящер Горыныч, рожки да ножки. Пардон, рожек у тебя нету. Тогда вообще мало что останется.
– А чем докажешь, что эта штука такая смертоносная? – спросила средняя голова. – Что даже пострашнее меча-кладенца будет?
– У нас пацан пацану на слово верит.
– Хорошая у вас жизнь, должно быть, – заметила средняя голова. – Легкая и спокойная.
– Не без этого. Но и постреливать приходится.
– А кому ж не приходится? – вздохнула средняя голова. – Ладно, богатырь, ты извини, нам подумать надо.
Три шеи переплелись в клубок, и головы принялись перешептываться, изредка бросая на меня опасливые взгляды. Я сделал вид, что мне все это до пейджера, если бы я продолжал пользоваться столь допотопным и неудобным средством односторонней связи, и покуривал сигарету. Совещание быстро закончилось.
– Мы тут посовещались, – сказала средняя голова. – И я решила, что ты не врешь. Больно ты наглый и ведешь себя спокойно. Чего знать хочешь?
– Ну, во-первых, хотелось бы понять, на фига твоему братцу вообще Василиса сдалась.
– Братец всегда страдал имперскими амбициями, – начала средняя голова. – Знаешь, чувствовал себя нелюбимым ребенком, да и в школе все над ним издевались. Вот отсюда и следует желание править миром, провозгласить себя повелителем Вселенной и прочее. Мне вот это мировое господство даром не нужно. Головной боли больше.
– При чем здесь Василиса, Кащей и имперские амбиции? Связь какая?
– Прямая связь, – сказала средняя голова. – Он на Василисе женится, несчастный случай какой-нибудь тестю своему устроит, и что? После того как Додон, Васькин папаша, скопытится, Кащей прямиком на трон тридевятый попадает. А уж с той армией и его опытом до мирового господства рукой подать будет.
– Народ его не примет, – ударилась в политику левая голова.
– Примет, – осадила средняя. – Еще как примет. Народ, он все примет. Повозмущается немного, конечно, а потом привыкнет. Еще и на диете будет сидеть, чтобы на властителя своего нового внешне походить.
– Общественное мнение его не поддержит…. – попыталась вякнуть левая.
– Общественное мнение – это мнение тех, кого не спрашивают, – усмехнулась средняя, всецело разделяя мои взгляды на жизнь.
– Ладно, – сказал я. – Зачем Кащею Василиса понадобилась, мне теперь понятно. Другие вопросы есть. Где мне этого Кащея найти?
– Да это ж любой ребенок малый знает. Любое дитя неразумное.
– А ты уточни.
– Уточняю. За глубокими долами, за высокими горами, в зачарованном лесу стоит его замок. Как войдешь, налево. Там не перепутаешь, замок-то один стоит. Братец мой соседей не любит, да и они его на руках никогда не носили.
– Одиночка он, – сказала правая голова. – Шансов к репродуктивному воспроизводству – ноль. Не был бы он Бессмертным, давно был бы занесен в Красную книгу как вымирающий вид.
– Хорошо, что напомнил. О его бессмертии. Совершенно к слову, а где мне смерть его найти?
– Ой, блин, – ойкнула правая голова.
– Я уж думала, ты не спросишь, – забормотала средняя. – Так надеялась…
– Счастье было так близко, так возможно, – осудила левая голова.
– И все-таки… – настаивал я.
– Ты ж понимаешь, что с моей стороны отвечать на такой вопрос относительно своего ближайшего родственника не совсем этично?
– Понимаю. Но тем не менее прошу на него ответить.
– А слово дашь, что информацией не воспользуешься в целях, летальных для моего брата, так сказать?
– Не могу. Рад бы, но не могу. План такой: я его смерть найду и попытаюсь на Василису обменять, чтоб он ее, смерть, в смысле, следующий раз получше прятал. Но слова дать не могу, сам понимаешь. Неизвестно, как разговор сложится.
– Ой, блин, – сказала правая голова.