Так что на помощь Ульфру рассчитывать не приходилось. Что задумали крысы, понять было нетрудно - уж явно не за советом они к нему явились. Непонятно, откуда они вызнали об удивительных способностях будущего шамана, грозивших превратить его в погибель крысиного племени, но - не так это и важно, особенно когда стоишь, намертво прикрученный к дереву, еле живой от холода и потери крови, все еще ошалелый от принятых видений. Ульфр встряхнул головой, осмотрелся. Старик оказался не единственным, посетившим капище. На поляну, воровато оглядываясь, поводя носами, вышмыгнули три крысы, все как на подбор - крепкие, поджарые, крепкозубые. С такими не всякий взрослый орк справится - в одиночку, разумеется. Ульфр мысленно застонал. Ясное дело, они его сейчас порешат. Как не хочется-то. Ну никак не хочется.
Крысы явно не собирались откладывать дело в долгий ящик и обставлять смерть мальчишки какими-то особыми церемониями; но и просто перерезать ему горло они не хотели - слишком скучно. Они обложили ноги Ульфра заранее приготовленными вязанками сухого хвороста, подожгли его. Легко взвился белесый дымок, еле различимый в серо-молочном предутреннем сумраке. Крысы, сев кружком вокруг привязанного, в предвкушении скорой трапезы поводили носами, щерили острые блестящие зубы. Чуть прожаренное орочье мясо, сорванное с еще живой, визжащей, трепыхающейся добычи - что может быть лучше…
Ульфр, почуяв жар, подбирающийся к босым ногам, подобрался, сжался в комок, чувствуя, как терзают изрезанную кожу грубые веревки. Все плыло у него перед глазами, стволы сосен превращались в колоннаду, уводящую его дух вглубь дома Богов, клочья тумана, повисшие на кустах, представлялись орку шелковыми платками, которые обронили феи, напуганные несносными близнецами… Внезапно зрение его прояснилось, обострился слух, все ощущения стали ясны и четки до боли. И Ульфр будто нырнул в колодец памяти - своей собственной, своих предков, своих сокровников. Глубокий колодец, стенки которого покрыты капельками крови.
"… я буду служить тебе, твоему роду… дам силы выжить там, где погибнет даже надежда…"
Ульфр почувствовал, как шевельнулся на его груди камень - его называли алмазом темной крови, и мальчишка получил его от отца, в тот самый день, когда отправился в обучение к шаману. Орку не понадобились слова, чтобы они с камнем поняли друг друга. Веревки Ульфр порвал так, будто это были гнилые нитки. Презрительно оглядел застывших в недоумевающем ужасе крыс и вместо того, чтобы бежать, раскинул руки, выпуская силу, томившуюся в прозрачной черноте камня. Огонь, вырвавшийся из алмаза, шел стеной высотой в рост велигоры; сам же Ульфр так и остался в самом сердце пламени.
Поляну выжгло в полминуты; пламя, пожрав крыс, постепенно вернулось к Ульфру, будто втянувшись в камень, висевший на его шее. Орк стоял, опустив голову, дыша ровно и спокойно. Почувствовав на опаленной, покрытой сетью запекшихся кровью порезов коже первые осторожные солнечные лучи, он поднял навстречу им лицо. И открыл глаза - серебряные, перерезанные узким веретеном черного зрачка.
Так шаман Ульфр стал родоначальником клана Крысоловов. Благодаря его удивительным способностям постигать все повадки и хитрости крыс, выслеживать и настигать их в темной тесноте подгорных коридоров, орки наконец-то стали одерживать верх в борьбе, длившейся уже сотню лет. Дети Ульфра унаследовали его дар, передав его своим детям. Крысоловы больше и выше всех чтили день Самайна, и именно от них пошла у народа темной крови традиция разжигать первой ночью темной половины года высокие костры и славить богов.
Глава третья. Танцовщицы Нимы
- А ты все такая же лысая, как я посмотрю?
- И по-прежнему нет конца твоему носу…
Обменявшись такими словами, две молодые женщины рассмеялись и принялись обниматься. Они прибыли в храм Нимы самыми последними - Гинивара потому, что путь из Нильгау не близок и не легок, Амариллис потому, что задержалась в доме аш-Шудаха, уж очень приветливо ее там встречали.
В комнате уже сидели их подруги, коротая время в беседе с госпожой Эниджей.
- О боги… будто и не было этих четырех лет. Надо же, ведь никто не изменился!.. - И Эниджа встала, чтобы обнять опоздавших учениц. - Ну что, девочки… ступайте в вашу комнату, она свободна. Располагайтесь, отдохните с дороги - и марш в малый зал, встряска вам не помешает. Завтра вам предстоит танцевать для самой Нимы и я хочу проверить, на что вы потратили эти четыре года.
- А я научилась делать вот так… - и Муна, дурачась, принялась преувеличенно страстно изгибаться в самой непристойной разновидности шаммахитского танца.
- Браво. - сдержанно усмехнулась Эниджа. - Только богине это вряд ли понравится, да и грудь у тебя маловата для таких плясок. Да, и сделай-ка полсотни "закатов-рассветов", а то бедра совсем невыразительны… вихляются как ножки у старого стула. И нечего хихикать, девочки, я сама спущусь к вам в зал и уж поверьте, всем вам хватит… моего внимания.
Смеясь и болтая, собравшиеся проследовали памятной дорогой в свою старую комнату, на протяжении двух лет бывшей их пристанищем. Муна заранее причитала по поводу последствий полусотни "закатов-рассветов", упражнения, которое в свое время заставило ее не раз глотать слезы от боли в каменеющих от напряжения мышцах.
- О Нима Сладкосердечная!.. Как сейчас помню - носки вывернешь наружу, колени разведешь и приседаешь… мееееедленно… и поднимаешься… еще мееееедленнее! И спина прямая! И руки как крылья! О боги! - и северянка застонала, прикусив губу.
Ксилла - все та же фарфоровая статуэтка, маленькая драгоценность. Лалик, сердечная подружка, похожая на розу, горячую от полуденных солнечных лучей. Гинивара, потерявшая некоторую угловатость и резкость… видимо, общение с лианами пошло ей на пользу, научив мягкой гибкости. И Амариллис.
Она поднималась по широким ступеням и ей казалось, что дорога, по которой она идет вот уже два десятка лет, вдруг резко свернула, замкнулась в круг, привела ее назад, обманув само время. Будто и не было ничего. И только вчера аш-Шудах привел ее в школу танцев. И все у нее впереди - годы учения, первые выступления, погоня за славой. Амариллис забыла о том, что все это у нее уже есть. Особенно слава. Она глянула на подруг - все они улыбались, безотчетно и робко, как ученицы.
Комната, в которую поднялись танцовщицы, встретила их теплой простотой и воспоминаниями. Они оглядывались, качая головами и вздыхая. Кому-то из них она казалась когда-то верхом роскоши, другие, напротив, удивились скромности обстановки. Кровати, застеленные шелковыми расшитыми покрывалами, шкафчик с книгами, зеркала повсюду… Гинивара решительно прошла к своей постели и повалились навзничь, со вздохом облегчения, столь естественным после долгой дороги.
- Вот ведь чушка нильгайская… - Амариллис увернулась от метко брошенной туфельки. - Нет чтобы искупаться сначала…
- Успеется. Уж лучше я полежу, а то Эниджа как примется нас гонять, сто потов сойдет.
Дорожные сундуки приехавших уже были расставлены возле их кроватей, а поверх покрывал была предусмотрительно разложена простая пара - туника и шаровары - в которой занимались танцовщицы школы Нимы.
- Неужели это наши костюмы? Ох, боюсь, я в свой не влезу… - Лалик с опаской примерила пояс шаровар к своей талии. - Ну вроде ничего… надеть-то надену, а вот танцевать в ней…
Они усаживались на свои кровати, разглаживали светло-желтую ткань костюмов, переглядывались, пересмеивались; повзрослевшие девочки вернулись к прежним игрушкам…
- Ну, девчонки, рассказывайте же! - потребовала Лалик, как только танцовщицы расположились на отдых. От нетерпения она ерзала на диванных подушках, будто набиты они были не гагачьим пухом, а кусачими муравьями. - Начнем с тебя, Ксилла. Мне ан-Нуман говорил, что ты любимая танцовщица императора, других он и видеть не желает. Так сколько перед тобой шестов несут?
…В Суртоне, где жизнь была переполнена ритуалами и условностями, этот обычай был одним из самых древних. Жены влиятельных и богатых людей выходили их своих домов крайне редко, но уж если такое случалось, то выход в свет обставлялся со всей возможной пышностью. Госпожу несли в роскошном открытом паланкине, одета она была как храмовая статуя - так много было на ней драгоценностей, а платье не гнулось от тяжелой вышивки. Но ведь всех нарядов сразу не одеть! И дюжину серег в уши не вдеть, и больше пяти колец на палец не нанизать. Такая вот досада. Но суртонских красавиц она не донимала. Потому как существовал обычай, согласно которому перед паланкином с хозяйкой всего этого великолепия шли парами слуги, неся нутановые шесты, на которых были развешаны все-все наряды, шкатулки, в которых были разложены все-все драгоценности… Но, поскольку у суртонских вельмож на содержании бывало до десятка жен и несколько наложниц в придачу, то обычно хватало пары-другой слуг. Редко когда их было шестеро. Но все равно зрелище было впечатляющее.
- Так сколько? - любопытство переливалось в глазах Лалик радужной пленкой.
- Одиннадцать. - Скромно опустив ресницы, ответила Ксилла. - Пять шестов и шесть шкатулок.
Подруги только ахнули.
- Вот это да! - Лалик даже рот приоткрыла от изумления. - Ай да тихоня!.. Пожалуй, мне стоит рассказать об этом ан-Нуману, ежели ему придет в голову сопротивляться в ювелирной лавке.
- А что, он сопротивлялся? - посмеиваясь, поинтересовалась Гинивара.
- Да разве он посмеет!.. - и Лалик рассмеялась. - Теперь ты рассказывай.
Гинивара пожала плечами.
- У нас не принято рассказывать подробности о жизни храма. Скажу только, что верховный жрец мной доволен, доверяет мне главные партии утренних ритуалов. Вечерние мне пока не по рангу.
…Она говорила неторопливо, с усилившимся нильгайским акцентом. Рассказывала о красотах храма Калима - большей частью то, что и так было известно, о чудо-платьях из цветочных лепестков, о венках, расцветающих на головах танцовщиц, если богу оказывается угодно их искусство. Амариллис смотрела на нее и вспоминала рассказы Хэлдара - там был совсем другой Нильгау, и храм другой, где цветы не украшали, а душили. А Гинивара, не прерывая рассказа, раскрыла одну из своих дорожных сумок из толстой кожи, вынула из нее четыре свертка и принялась раздавать их подругам.
- Подарки! - и Ксилла заулыбалась и потянулась к собственным сундукам. Как и остальные девушки.
Гинивара привезла подругам статуэтки, мастерски вырезанные из душистого розового дерева. Все они изображали обнаженную по пояс девушку, стоящую в чашечке диковинного цветка, запрокинув голову и прижимая руки ладонями к груди в молитвенно-страстном жесте.
- Послушай, это же ты!.. - стреляя глазами от подарка к дарительнице, сказала Муна. - И жест это твой, ты им выпускной танец завершала.
- Может, и так. - Не стала спорить нильгайка, улыбаясь краешками губ. - Мастер волен в своих творениях. И я не могу запретить ему…
- Восхищаться собою. - Закончила за нее Муна. - Бедняга, мне жаль его. Девочки, это вам.
И она достала четыре серебряных зеркала. Небольшие, удобно укладывающиеся в футляры из тисненой кожи, не темнеющие, не пачкающиеся, превосходно отражающие - незаменимая в дороге вещь. Сбоку к футляру крепилась деревянная расческа, такая, от которой волосы не разлетались цыплячьим пухом, не цепляющая спутавшиеся волоски, ласковая и осторожная.
- Спасибо, Муна. Мой господин любит смотреть, как я расчесываю волосы… - Ксилла лукаво прищурила глаза, - А теперь моя очередь.
Маленькая суртонка аккуратно извлекла четыре легких деревянных коробки, раскрыла одну из них и потянула вверх какое-то невесомое, позванивающее переплетение шелковых нитей и фарфоровых фигурок.
- Поющие ветра. - Пояснила Ксилла. - Повесьте их в своей спальне и сон ваш будет сладок и спокоен, и воздух всегда будет свежим… конечно, если вы не забудете открыть окно. Не бойся, Амариллис, они очень прочные, мастера бросают их на каменный пол, прежде чем вплести в шелковые тенета. А еще они не спутываются. Как это получается, я не знаю. Вот, держите.
И она протянула Гиниваре переплетение пышных цветов, Лалик - золотистые звезды, Муне - белоснежные снежинки, а Амариллис - колокольчики и капли… не то дождя, не то слез. Девушки покачивали на вытянутых руках легкие, удивительно красивые никчемушки-безделушки, улыбаясь и благодарно кивая Ксилле.
- Наши подарки немного похожи. Твои на пол швыряют, а мои о камень колотят. - И Лалик вылила - иначе не скажешь - на колени к каждой из подруг шелковистый, переливчатый, шелестящий поток ткани. Это были настоящие шаммахитские покрывала - сотканные из тонких шелковых нитей, расшитые яркими солнечными узорами, эфемерно тонкие, полупрозрачные… На деле же это великолепие, по завершении всей работы, завязывали в узел, опускали в холодную воду Лаолы, а потом со всей силы колотили о прибрежные камни. Скручивали жгутом и снова - в воду и о камни. И так много раз.
- Поэтому вы можете не боятся порвать их или повредить узор, - поясняла Лалик, - дочкам по наследству передадите. Или невесткам подарите.
- Еще чего! - заявила Муна, обернув плечи зеленовато-голубым шелковым льдом. - Себе оставлю, духов в посмертии обольщать.
Настала очередь Амариллис. Помедлив, она достала небольшую шкатулку, открыла ее и глянула на подруг.
- Я долго не могла решить, что же подарить вам. Мне хотелось подарить что-нибудь такое, что будет напоминать нам о прежних годах, о школе… - и она вынула пять одинаковых медальонов черного золота на тонких цепочках. Четыре раздала подругам, пятый оставила себе.
В кольцо подвески была заключена фигурка обнаженной девушки, выполненная с необыкновенным для украшения мастерством. Девушка стояла, вытянувшись, поднявшись на носках и раскинув руки, словно балансируя на тонком золотом ободе. Она была похожа на натянутую струну, ждущую прикосновения пальцев музыканта; казалось, она пробует пол, готовясь сделать первый шаг.
- Амариллис… ты с ума сошла, это же черное золото… - ахнула Лалик.
- Золото ерунда, старый лис Гэлвин всегда мне потакал. А вот уговорить эльфа-ювелира - это даже мне пришлось постараться. А ведь стоило, правда?
- Да уж… - Муна держала медальон перед глазами, восхищенно рассматривая ученицу Нимы.
- У нас в Суртоне принято, что одинаковые украшения носят только сестры… это чудесный подарок, Амариллис. - И Ксилла, застегнув на шее замочек цепочки, опустила кольцо подвески на грудь.
- Таких подвесок на весь Обитаемый Мир всего-навсего пять. Мастер обещал мне никогда не повторять их, а значит - наши единственные в своем роде… как и их хозяйки. Если ко мне придет кто-то с медальоном танцовщицы Нимы, я сделаю для него все, что смогу - как если бы меня попросила родная сестра. - Амариллис улыбалась, но тон ее был серьезен.
- И я. - Кивнула ей Муна.
- И мы все. - Гинивара провела пальцами по цепочке, ласкающим движением обвела контуры украшения. - Ты умница. Даришь нам память и родство. Были и будут и другие дочери Нимы, но мы, судя по всему, самые любимые.
Долго отдыхать в школе не было принято; от установленных правил не отступили и сейчас. Отведенного на отдых времени девушкам как раз хватило, чтобы перевести дух с дороги, обменяться подарками и самыми неважными новостями, обжигающими кончик языка. Вскоре в дверь постучали и вошедшая Эниджа решительно потребовала, чтобы лентяйки отправлялись в малый зал. Не разжалобили ее ни слезные просьбы дать отдых старым костям Гинивары, ни подарки, с любовью выбранные каждой ученицей для госпожи танцмейстерши. Так и пришлось им вставать, одевать свою старую одежду (на Лалик что-то разошлось с сухим треском…) и спускаться вниз, как четыре года назад, на ходу разминая плечи, потягивая шею и вставая на цыпочки.
- Итак… - и Эниджа обвела танцовщиц требовательным и любящим взглядом, - Посмотрим, насколько вы успели облениться и запустить себя. Муна! А ты что же прохлаждаешься?! Шагом марш к зеркалу. Спину держи и руки не опускай. Лалик. Чем тебя кормят? Пшеничной кашей на меду со сливками? Гинивара, ты не в храме - так что не делай такого важного лица. Легче, девочка моя… А ты, Амариллис, вспомни, что умеешь улыбаться, что лицо скукожила… так-то лучше. Ксилла, ты все та же - опять позволила этим дылдам заслонить себя. А ну-ка, шаг вперед. Начинаем вечерний класс.
И они начали. Сначала улыбаясь и постреливая друг в дружку глазами и легкомысленными замечаниями, а потом со все большей серьезностью и уже молча… а потом на их коже заблестели первые тяжелые капли пота, дыхание утяжелилось. Они служили нежнорукой богине своими телами, ткущими узоры танца, оставляющими в воздухе шлейф трепещущих отражений. Но, так же, как шаммахитские покрывала нещадно колотили о камни, чтобы не поблек их узор и не разорвались их нити, так и танцовщицы Нимы без жалости и с наслаждением выгибали, растягивали и заставляли трудиться свои тела. Прежде чем послужить богине танцем, надобно это право заслужить, потом и болью.
- Пожалуй, достаточно на сегодня. - Эниджа не скрывала довольной улыбки. - Хорошо потрудились… хорошо. Утренний класс как обычно, сначала разминка, потом сами решайте, что и как будете танцевать. Но хочу вас предупредить: танцевать в святилище непросто, и редко когда там приходят на память отрепетированные композиции. Так что лучше поупражняйтесь в импровизации. К тому же Хранители Мелодий вас слушаться не будут, поведут ту музыку, которую выберет для танцовщицы сама Нима.
- Понятно… - Амариллис перевела дыхание, вытерла рукой со лба капли пота. - Репетировать бессмысленно, музыку подбирать - тоже. Как будет угодно Ниме Мягкосердечной… А как насчет костюма?
- Тот, что на вас сейчас. Ну-ну, не пугайтесь так!.. - засмеялась Эниджа. - Любой, какой выберете. Все равно в святилище его придется снять.
- Это как? - изумилась Лалик.
- А вот так. Девочки, укротите свое любопытство, вы все узнаете, в свой черед. Ступайте, купальня ждет… - и Эниджа указала им на дверь.
В купальне на этот раз было непривычно тихо. Девушки расчесывали волосы, сидя на теплых каменных скамьях, смывали честный пот обжигающе-горячей водой, растирали кожу морскими губками, пропитанными соком мыльного корня, спускались в небольшой бассейн с теплой водой - и все это молча.
- Ох… что-то мне не по себе.
Эти слова Лалик прозвучали почти как просьба о помощи. Все повернулись к шаммахитке, расчесывающей свои косички, похожие на глянцевых черных змеек, и когда она подняла лицо, то на щеке ее были видны следы слез.
- Вы, наверное, скажете, что я дурочка и всегда ею была… Нет, я не спорю, но сегодня мне впервые стало страшно здесь, в школе Нимы. Я вот подумала - а что мы вообще знаем об этом ритуале? Помните, когда первый год нашего обучения был на исходе, тоже приезжали танцовщицы, их было не пятеро, как нас, а только трое.
- Помню. - Отозвалась Муна. - Нас тогда из школы выселили, вроде как на каникулы, в загородный дом Эниджи. Мы все сплетничали, ерунду всякую плели… не знали ничего, вот и выдумывали. Гинивара, ты у нас знаток всяких ритуалов, может, знаешь хоть что-нибудь?
- Не больше, чем ты. - Ответила нильгайка, полируя подошвы розовой пемзой. - Я и родные-то ритуалы не все знаю, потому как не ко всем допущена, а уж эти…