- Когда-то, - объяснила она, тесно прижавшись ко мне и шепча мне на ухо, в то же время бросая настороженные взгляды по сторонам, чаще всего на небо, - когда-то моя мать прятала меня, чтобы я не попала к Вайеру, который придет ночью и унесет меня в Оо-ох. - И девушка испуганно вздрогнула, произнося эти слова. Я постарался уговорить ее рассказать мне больше. Но ее ужас был так велик, когда она говорила о Вайеру и земле Оо-ох, где они раньше жили, что я наконец отказался от расспросов. Но я узнал, что Вайеру уносил только девочек и женщин Галу, которые пришли "с начала", все это было удивительно и непостижимо, но я подумал, что Вайеру был созданием воображения - демоном или богом ее племени, вездесущим и всевидящим. Это привело меня к выводу, что у Галу была своя религия, и последующие ответы на мои вопросы подтвердили это. Эйджер в почтительных тонах рассказала о Луата, боге тепла и жизни. Его имя "Луата" - состояло из двух других слов: "Луа", что означало "солнце", и "ата", что могло значить "яйцо", "жизнь", "молодежь" и "рождение". Эйджер добавила, что они поклоняются Луата в виде огня, солнца, лиц и других предметов, означающих тепло или воспроизводство жизни.
Я заметил, что, когда я зажег костер, Эйджер начертила в воздухе перед собой указательным пальцем равнобедренный треугольник; так же она поступила и утром, на восходе солнца. Вначале я не придавал этому значения. Но после того, как мы смогли разговаривать и она объяснила мне свои религиозные представления, я понял, что она чертит знак треугольника, как христиане делают знак креста. Короткая сторона треугольника при этом всегда была вверху. Объяснив мне это, она указала на свои золотые браслеты, на золотой набалдашник ножен и на обруч, окружавший ее правую ногу под коленом - везде был орнамент, выполненный из равнобедренных треугольников, и теперь, после ее объяснения, мне было ясно назначение этих наивных геометрических фигур.
Мы находились теперь на территории Банд-лу ("людей, вооруженных копьями"). Боувен упоминал в своем рассказе об этих людях как о некой аналогии так называемых кроманьонцев верхнего палеолита, и мне было очень любопытно посмотреть на них. Я видел их и отнюдь не был разочарован. Мы миновали земли Сто-лу и теперь с постоянными стычками буквально продирались через стаи диких зверей. Спустя два дня мы решили остановиться на ночь несколько раньше обычного, так как достигли полосы скал, протянувшихся с востока на запад, в которой были многочисленные и удобные пещеры. Мы оба очень устали, и вид этих пещер, из которых многие можно было защитить перегородками, заставил нас остановиться до следующего утра. Пятиминутное изучение местности открыло нам пещеру высоко на склоне скалы. Пещера идеально соответствовала нашим целям. Она начиналась небольшим выступом, на котором мы разожгли свой костер. Вход в пещеру был так узок, что мы могли проникнуть туда только ползком, а внутреннее помещение оказалось высоким и просторным. Я зажег факел и осмотрелся: насколько я мог видеть, пещера всюду переходила в глухую скалу.
Положив на пол ружье, пистолет и тяжелую портупею, я оставил Эйджер в пещере, а сам отправился за хворостом. У нас всегда были мясо и фрукты, которые мы собирали с Эйджер перед привалом, а моя фляга была полна свежей воды. Единственное, в чем мы нуждались, было топливо, и так как я берег силы Эйджер, то обычно не позволял ей сопровождать меня в поисках хвороста. Бедная девушка сильно уставала. Но она бы шла рядом со мной, пока не упала бы без сил, так велика была ее преданность. Она была лучшим товарищем в мире, и иногда я сожалел, а иногда радовался, что она не принадлежит к моему кругу, иначе я, несомненно, влюбился бы в нее. Итак, мы путешествовали вместе, как два приятеля, относясь друг к другу с уважением, но без излишних чувств.
На расстоянии двухсот ярдов от пещеры был небольшой лес. Я отправился туда. Теперь я понимаю, как легкомысленен был этот мой поступок в такой земле, как Каспак, полной опасностей и смерти. Но в каждом человеке есть частичка глупца. И события этого дня доказали, что и я не лишен ее; я оказался в этом лесу совершенно безоружным. И я дорого заплатил за это, как всегда расплачиваются люди за неосторожность. В то время как я бродил в поисках сухих веток со склоненной головой и опущенными к земле глазами, я внезапно ощутил, как на меня навалилась какая-то тяжесть. Я упал на колени и увидел своего противника - огромного обнаженного человека, обнаженного, если не считать коротких штанов из змеиной кожи. Голова его была низко опущена. Нападавший был вооружен копьем с каменным наконечником, каменным ножом и топором. В его черных волосах торчало несколько ярких перьев. Мы начали бороться; постепенно я стал одолевать, но в это время появилась толпа его товарищей и напала на меня.
Они связали мне руки за спиной ремнем из сыромятной кожи и затем стали меня осматривать. Я решил, что они по большей части представляли собой неплохие образчики человечества. Среди них некоторые напоминали Сто-лу, они были покрыты волосами, но большинство имело массивные головы и вовсе не неприятные лица. В них мало что напоминало человекообразных обезьян, как это было у Сто-лу, Бо-лу и Алу. Я думал, что они в конце концов убьют меня, но оказался неправ. Они расспросили меня, но было ясно, что они не поверили моему рассказу, так как они громко смеялись, слушая меня.
- Галу выгнали тебя, - кричали они. - Если ты вернешься к ним, ты умрешь. Если останешься здесь, тоже умрешь. Мы убьем тебя, но сначала мы станцуем, и ты будешь танцевать с нами танец смерти.
Это звучало весьма успокоительно! Но я понял, что я не буду убит немедленно, и приободрился. Они повели меня к скалам, и когда мы достигли их, я посмотрел вверх и уверен, что увидел сверкающие глаза Эйджер, пристально глядевшей вниз из нашей высокой пещеры; но она не подала виду, что заметила меня. Мы прошли мимо, обогнули скалы и пошли вдоль другого их края, пока не пришли к месту, где скалы были утыканы пещерами. Повсюду кишели сотни людей, составлявших это племя. Здесь было множество женщин, но не было детей и молодежи, хотя я заметил, что грудные железы у самок были более развиты, чем в племени людей, вооруженных копьями, дубинками, а также у Алу и у человекообразных. Дело в том, что грудные железы самок являются рудиментарным органом у низших племен Каспака; едва заметные у человекообразных и у Алу, они несколько заметнее у женщин Бо-лу и Сто-лу, и еще более увеличиваются, становясь полуразвитыми, у племен, вооруженных копьями; но нигде не было и признака вскармливания детей грудью. Среди этих племен не было совсем и молодежи. Некоторые из женщин Банд-лу были очень миловидными. Фигуры мужчин и женщин были хороших пропорций, и, хотя некоторые из них приближались по внешности к типу Сто-лу, большинство из них были определенно красивыми, а тела их были безволосы. Алу все были бородаты, женщины Бо-лу были лишены бороды, а у Банд-лу совсем не было бород.
Члены племени очень заинтересовались мною, особенно моей одеждой; ничего подобного они, конечно, до сих пор не видели. Они дергали меня за волосы и смеялись, некоторые из них ударили меня, но большинство не было склонно к жестокости. Только один из них, волосатый и очень похожий на Сто-лу, дурно обращался со мной. Наконец, мои конвоиры ввели меня в большую пещеру, у входа в которую горел костер. Пол пещеры был покрыт отбросами, в том числе костями множества животных; воздух был зловонным. Здесь они предложили мне поесть, дав полупрожаренное мясо зубра, а также длинные полукруглые куски тушеного мяса, вероятно, змеиного; один вид их вызвал у меня отвращение.
После еды они отвели меня в глубь пещеры, освещенной факелами, торчащими в расселинах, в свете которых я, к своему удивлению, увидел настенные рисунки. Здесь были зубры, благородные олени, саблезубые тигры, пещерные медведи, гиены и многие другие представители фауны Каспака, нарисованные различными красками, чаще всего коричневой, или просто выцарапанные на поверхности скалы. Они покрывали друг друга, так что часто было невозможно проследить линии каждого рисунка. Но все они свидетельствовали о выдающихся художественных способностях, что подкрепляло сравнение Боувеном этих людей с кроманьонцами, чье первобытное искусство сохранилось на стенах многих пещер. Банд-лу, однако, не знали лука и стрел и этим отличались от западноевропейских кроманьонцев.
Если кто-нибудь из моих друзей прочтет рассказ о моих приключениях в Каспаке, он не будет, надеюсь, утомлен этими отступлениями; я могу добавить, что пишу эти воспоминания исключительно для собственного удовольствия и поэтому описываю то, что интересовало меня в то время. Я не жалею, что широкую публику вряд ли заинтересуют эти страницы; однако я надеюсь, что моим друзьям они будут интересны. И именно к ним, к своим друзьям, я и обращаюсь со своим рассказом.
В глубине пещеры мои конвоиры приказали мне остановиться. Руки мне снова связали, затем связали и ноги. Все время они продолжали расспрашивать меня, и я был очень рад, что разница между многочисленными языками Каспака невелика, так что мы могли вполне удовлетворительно понимать друг друга, даже если они не способны были поверить, а может, и понять обстоятельства моего появления в Каспаке. Наконец, они оставили меня здесь, сказав, что придут за мной завтра перед танцем смерти. Прежде чем они унесли факелы, я заметил, что пещера здесь не кончается: темный и низкий коридор вел дальше от моего углубления в сердце скалы.
Я не мог не восхищаться необъятностью этого огромного подземного коридора-грота. Я находился на глубине нескольких сотен метров, и во многих местах в разных направлениях отходили коридоры. Вся скала была пронизана системой многочисленных пещер, только незначительная часть которых была занята племенем, так что возможно, что в других помещениях устроили свои логова ужасные хищники. Это наполнило меня дурными предчувствиями.
Я не истеричный человек, но обстоятельства, в которых я оказался, изрядно расшатали мои нервы. Завтра я должен был умереть безвестной смертью под ударами первобытной орды, но будущее было вряд ли более ужасным, чем настоящее, и я преклонился бы перед отважным человеком, который не пришел бы в ужас, лежа со связанными руками и ногами в кромешной тьме в огромной пещере, наполненной неизвестными опасностями, в земле, населенной хищниками и ящерами. В любой (может, в этот самый) момент скрывающиеся во тьме беззвучные хищники могут уловить мой запах, проникающий в смежные пещеры, и тайно подкрадутся ко мне. Я вытянул шею и в кромешной тьме искал два сверкающих глаза, которые означали бы появление моего палача. Так реален был бред моего возбужденного мозга, что меня бросило в холодный пот от ощущения, что хищники уже рядом со мной. Но проходили часы, и ни один звук не нарушал могильной тишины пещеры.
Так продолжалось целую вечность. Перед моим мысленным взором проходила моя жизнь - вереница событий и людей, которые навсегда будут зачеркнуты завтра. Я вспомнил свою непростительную глупость, оторвавшую меня от спасательного отряда, я размышлял, что же предпринимают друзья. Остаются ли они еще за пределами Каспака, ожидая моего возвращения? Или нашли путь в эту страну? Я чувствовал, что второе предположение вероятнее, так как наш отряд состоял из людей, не привыкших отступать перед трудностями. Ясно было, что они ищут меня, но я сомневался, отыщут ли они мой след. Затем я пришел к выводу, что не в человеческих силах было обойти вокруг большого внутреннего озера Каспака перед лицом мириад угроз, скрывавшихся в тени и днем и ночью. Еще немного времени спустя я решил, что всякая надежда на выполнение нашей задачи в этой стране бессмысленна, так как Боувен Тайлер и его жена не имели никакой возможности спастись на протяжении этих долгих месяцев. Не могли сохранить свои жизни и Бредли и его моряки. Даже если превосходное вооружение моего отряда поможет ему обойти северный конец озера, то товарищи смогут через несколько дней найти обломки моего самолета, висящие на ветвях большого дерева, но задолго до этого мои кости прибавятся к тем, что покрывают пол большой пещеры.
И через все мои мысли, реальные и фантастические, проходил образ чудесной девушки, ясноглазой, сильной, стройной и прекрасной, с осанкой королевы и грацией леопарда. Хотя я любил своих товарищей, их судьба казалась мне менее важной, чем судьба этой маленькой дикарки, с которой я провел несколько времени в совместных приключениях и с которой мы подружились в земле ужаса. Я так терзался и беспокоился о ней и ее будущем, что наконец совсем забыл о собственном затруднительном положении; хотя до сих пор я время от времени старался разорвать свои путы в напрасных попытках освободиться, но я скорее стремился спасти ее, чем изменить собственную страшную участь. Занятый этими мыслями, я забыл о своих опасениях и о, возможно, подкрадывавшихся ко мне зверях, и в тот момент начал напряженно вслушиваться в тишину. Я услышал отдаленный звук, который приближался ко мне по коридору, ведущему в глубь скалы, - звук шагов, украдкой двигающихся по направлению ко мне.
Думаю, что никогда раньше за всю свою жизнь, даже включая ночные кошмары детства, я не переживал такого крайнего ужаса, как в этот момент, когда я лежал, связанный и беспомощный, а какие-то страшные звери в поисках добычи подкрадывались ко мне, стремясь сожрать меня в кромешной тьме пещеры Банд-лу. Я покрылся холодным потом, а по телу побежали мурашки (я их чувствовал). Это не было презренной трусостью, хотя я и не отказываюсь от своих слов. Я не боялся смерти, много раз я уже стоял перед нею - несколько дней в Каспаке достаточно, чтобы понять всю непрочность жизни. Вода, земля, воздух кишели живыми существами, и одни формы жизни постоянно пожирали другие. Жизнь - самая дешевая вещь в Каспаке, так же, как и на всей Земле, а возможно, и в космосе. Нет, я не боялся смерти; напротив, хотел ее, чтобы наконец избавиться от ужасного ожидания страшного конца, пока хищник найдет меня и убьет.
Спустя короткое время он был уже так близко, что я мог слышать его дыхание. Он дотронулся до меня и начал ощупывать, как если бы наткнулся на меня неожиданно. На долгое время в пещере вновь воцарилась гробовая тишина. Затем я почувствовал, что это создание шевельнулось около меня и снова начало меня ощупывать. Я чувствовал, как что-то похожее на безволосую руку ощупало мое лицо и опустилось вниз, пока не дошло до воротника моей фланелевой рубашки-куртки. А затем нежный, полный скрытого чувства голос воскликнул:
- Том!
Я подумал, что схожу с ума, так неожиданно это было.
- Эйджер! - наконец смог я выговорить. - Эйджер, девочка моя, неужели это ты!
- О, Том! - снова воскликнула она дрожащим голосом и тихонько заплакала. Я даже не знал, что Эйджер может заплакать.
Перерезав связывающие меня ремни, она рассказала, что у входа в пещеру видела Банд-лу, идущих из леса со мной. Она следовала за нами, пока они не привели меня в свою пещеру, и увидела, что убежище Банд-лу находится на противоположной стороне скалы. Понимая, что не сможет помочь мне, пока Банд-лу не уснут, она поторопилась вернуться в нашу пещеру. Она с трудом достигла ее, по дороге едва не став добычей пещерного льва. Я трепетал от ужаса при мысли об опасностях, которые ее подстерегали.
Она хотела дождаться полуночи, когда большинство хищников уже насытится, затем постараться проникнуть в пещеру, где находился я, и освободить меня. Она объяснила мне, что при помощи ружья и пистолета (а она научилась пользоваться ими, наблюдая, как это делаю я) она собиралась испугать Банд-лу и заставить их отступить и отпустить меня… храбрая девушка! Она рисковала своей жизнью, спасая меня. Но, оказавшись в нашей пещере, она услышала изнутри голоса и поняла, что должен существовать другой вход в пещеру, занятую Банд-лу… Тогда она забралась в одну из расщелин и, руководствуясь только чувством направления, в кромешной темноте стала искать меня. Она продолжала ощупью продвигаться вперед, соблюдая предосторожность. Однажды она наткнулась на глубокую пропасть, трижды преодолевала крутые спуски и подъемы. Даже теперь я содрогаюсь, представляя, что проделала эта девушка ради меня, как она пробиралась, сгибаемая тяжестью моего вооружения и боеприпасов, задерживаемая неуклюжестью моего ружья, которое она все время тащила за собой.
Я стал на колени и поцеловал ее руки с почтением и благодарностью; не стыжусь сказать, что это было первое, что я сделал, освободившись от уз и выслушав рассказ о ее приключениях. Храбрая Эйджер! Удивительная девушка из туманных незапамятных времен! Никогда раньше не знала она поцелуев, но, кажется, поняла значение такого жеста: придвинувшись ко мне в темноте, она прижала свои губы к моему лбу. Внезапное побуждение возникло во мне - сжать ее в объятиях и раскрыть ее горячие юные губы для поцелуев любви. Но я не сделал этого: ведь я не любил ее. Поцеловав ее так, я причинил бы ей большое зло, а ведь она так доверчиво отдавала свою жизнь мне.
Нет, Эйджер должна быть в полной безопасности со мной, как со своей матерью, если таковая у нее была, в чем я сомневался, хотя Эйджер и рассказывала о том, что была ребенком. Я усомнился в том, были ли вообще матери в том смысле, какой мы вкладываем в это слово. В языках всех племен от Бо-лу до Кро-лу нет слова, соответствующего нашему слову "мать". Они говорят "ама" и "кор-сва-джо", что означает "воспроизводство", "рождение" и "с начала", и указывают на юг, но ни у одного из них нет матери.
Обсудив наше трудное положение, мы решила вернуться в свою пещеру, но вскоре поняли, что заблудились в лабиринте ходов. Мы постарались вернуться по своему следу к тому месту, где я лежал, но заблудились еще больше. Эйджер как бы оцепенела от ужаса - но не от испуга - при виде нашего затруднительного положения; она утратила то удивительное чутье, общее у всех живых существ Каспака, которое позволяет людям этой земли передвигаться с места на место без компаса или проводника. Рука об руку мы двигались во тьме, ища прохода во внешний мир, но понимая, что с каждым шагом мы все более углубляемся в сердце скалы, рискуя провалиться в бездну, что закончилось бы нашей неминуемой смертью. А темнота! Она была почти осязаемой и действовала на нас крайне удручающе. У меня были с собой спички, и в самых трудных местах я зажигал их. Но мы не могли позволить себе истратить их полностью, поэтому медленно прокладывали дорогу на ощупь, надеясь лишь, что выдерживаем одно направление и когда-нибудь найдем выход. Зажигая спички, я заметил, что стены лишены росписей. Это было признаком того, что человек не проникал так далеко вглубь; не было здесь также следов зверей.
Трудно сказать, сколько времени мы провели, блуждая по темным проходам, карабкаясь по крутым подъемам, пробираясь по краям бездонных углублений, рискуя каждую минуту провалиться в пропасть, где нас поджидала неминуемая гибель от голода и жажды. Как бы трудно ни было, я думаю, что было бы еще труднее, если бы рядом не было такой спутницы, как Эйджер, - храбрая, безропотная, преданная Эйджер! Она устала, хотела есть и пить, но ни на миг не теряла бодрости. Я спрашивал ее, боится ли она; она отвечала, что здесь Вайеру не может схватить ее, а если она и умрет от голода, то умрет вместе со мной, а такая смерть ее вполне устраивает. Временами мне казалось, что ее отношение ко мне сродни собачьей преданности новому хозяину, который добр к ней. Могу поклясться, что не задумывался над тем, что это может быть чем-то большим.