- Расстрелять, - сипло ответил Мэлор, вспоминая исторические фильмы. -Удавить в газкамере. У вас "циклон Б" применяют, или что поновее? - Голос его очень сел от койка, в горле першило. - Гады...
- Ну-ну-ну, - улыбнулся Ринальдо половиной рта. - Не надо. Вы же ученый. Вы же знаете, как иногда хочется строить умозаключения на основе поверхностных аналогий, бросающихся в глаза именно оттого, что они на поверхности. Вы же знаете, что необходимо идти к сути процесса.
- Так я-то что делаю! - попытался закричать Мэлор, но вместо этого пустил петуха и отчаянно, сухо закашлялся.
- Не сердитесь на Чжу-эра, - попросил Ринальдо. - Хотите соку? Он очень хороший секретарь. Это он застрелил Чанаргвана, вот в этом самом кабинете. Мне не удалось уговорить этого кретина застрелиться самому.
Мэлор на несколько секунд перестал дышать, челюсть его отвисла.
- Зачем? - выдохнул он потом.
- Чтобы очистить Совет. Сейчас там не нужны люди, полагающие, будто можно достигнуть нашей цели не теми средствами, которые использую я. А: они не правы и Бэ: они мешают.
- А может... может, вам оттого и кажется, что они не правы, потому что они вам просто мешают?
Ринальдо улыбнулся. Естественно, половиной.
- Нет, мой милый антифашист, - ласково произнес он. - Это не так.
- Но зачем все это?!
- Сейчас нужна организация, слаженная, как часы. Тик-так, такие времена.
- Да какие времена?! - плачуще закричал Мэлор и опять закашлялся. Он моляще сложил руки на груди. - Ну?
Ринальдо глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную воду. Отдать приказ убить лучшего друга легче, чем заставить себя произнести вслух...
- Солнце в стадии предновой, - печально проговорил он. Мэлор окостенел.
- У нас еще пять лет, от силы шесть, - продолжал Ринальдо, дав Мэлору чуть придти в себя. - Это не колонизация Терры, это эвакуация Земли... вернее, той части, что мы успеем, а успеем мы немного. Это подсчитано и уточнено много раз.
Ринальдо сделал паузу. Мэлор молчал.
- Восемь лет назад были проведены серии нейтринного просвечиванния Солнца. В конце концов, рассуждали наши астрономы, существует миллион теорий, объясняющих, почему там происходит синтез. Они попытались выяснить, какая именно из них верна. Верной оказалась, к сожалению, одна из довольно старых, почти забытая. Согласно ей, недостача внутренней энергии для успешного синтеза покрывается за счет нейтринного фона Метагалактики. Получилось, что невинная нейтриноскопия сломала энергетический баланс. Ну, да вам это должно быть понятнее моего. Если хотите, я запрошу для вас документацию.
Мэлор молчал, тупо глядя на потеки на стене. Ринальдо подождал, а потом заговорил снова.
- За эти восемь лет мы успели колоссально много. Разработали надежные средства гиперсветовой коммуникации. Нашли планету. Развернули агитацию. Построили колоссальный флот, растущий с каждым днем, и успешно снабжаем его горючим - а это тоже не сахар, доложу я вам, горючее для гиперсветовых кораблей... Но. Но, Мэлор. Подсчитано, что мы успеем вывезти тридцать - тридцать два процента населения Земли и сателлитов. Не больше. Силы наши не беспредельны. Мы спасаем не людей, Мэлор. Цивилизацию. Приготовлены к эвакуации два ацтекских теокалли, полтора километра китайской стены, весь Колизей, весь московский Кремль, весь Лувр, весь Версаль, весь Таджмахал, весь Эрмитаж, весь Пекинский Императорский город, все здание штаб-квартиры ООН, два музейных комплекса глобальных ракет - один из России, другой из Североамериканских Штатов... Всего памятникам культуры отдано триста рейсов. Мы воссоздадим человечество... пусть не всех, далеко не всех людей, но оно будет иметь историю, будет служить продолжением нас, а не возникнет на голом месте. Вы понимаете? Вот что мы здесь делаем. Вот что мы пытаемся сделать.
- Тридцать процентов... - смог наконец выдавить хоть слово Мэлор. - А эти... медкомиссии?
Ринальдо медленно откинул плед, встал, чуть нетвердо добрел до бара.
- Хотите соку? - спросил он.
- А медкомиссии? - крикнул Мэлор.
Ринальдо вернулся к столу, держа в руках два высоких бокала, в которых колыхалась непрозрачная жидкость. Пододвинул один Мэлору - руки Ринальдо дрожали, и страшно было видеть их дрожь, потому что руки эти держали судьбу целой планеты.
- Нужен же какой-то критерий, - объяснил Ринальдо. - Не жребий же бросать... не справки же собирать с места работы... Они рассматривают генокод, Мэлор. Лучшие варианты получают преимущественное право на эвакуацию. Те, у кого будет наиболее удачное потомство. Это политика, рассчитанная на века. Грех не воспользоваться возможностью, раз уж природа все равно поставила нас перед необходимостью отбора. Мы и так основательно подзапачкали генофонд за века успешного развития медицины. Плоды нашего... в шутку, хотя и в мрачную шутку, что же делать... в шутку мы называем здесь это геноцидом - плоды геноцида скажутся лишь в будущих поколениях, и это, в общем-то, прекрасно. Мы исходим не из сиюминутных нужд, а из интересов будущего, работаем на грядущие поколения, как и положено, - Ринальдо отпил из бокала, - как и положено коммунистам, Мэлор.
- И... - прохрипел Мэлор. Ринальдо натужно потянулся через стол и прищелкнул пальчиком по Мэлорову бокалу.
- Выпейте. - ласково произнес он. – Выпейте, Мэлор, вам станет чуточку легче.
Мэлор секунду сидел неподвижно, а потом, так и не в силах оторвать взгляда от шрама в стене, обеими руками вцепился в бокал и стал гулко пить. По его подбородку потекло. Ринальдо сочувственно смотрел на Мэлора поверх своего бокала, чуть наклоненного к лицу.
- Почему об этом молчат?! - пробормотал Мэлор потом.
- Ну, Мэлор... Ну, зачем же об этом говорить?
- Как?! Вы же сами сказали: тридцать процентов! Если рассказать, все ускорится, и успеем...
- Это не совсем верно, Мэлор. Не будьте же ребенком. Индустриальные мощности и без того работают на пределе... В вас, я вижу, живет эта детская уверенность, что стоит, мол, напугать или подстегнуть - люди начнут сворачивать горы. Не начнут. Времена, когда можно было ускорить строительство, меся цемент босыми ногами в сорокаградусные морозы, прошли. Сейчас, к сожалению, просто нечего месить ногами. А ведь только для таких фортелей и нужен энтузиазм. Строить больше кораблей просто невозможно, нет ни сырья, ни производственных мощностей. Строить больше производственных мощностей и добывать больше сырья невозможно - для этого нет необходимых производственных мощностей и сырья. И так далее. Экономика стянута в тугой комок, которому ничего не прикажешь, ничего не спасешь криком "Все для фронта, все для победы"... Это вам не лес рубить, не гильзы точить на дедушкином токарном станке. Вы, ученый, физик, имеете ли представление о мезонном цикле?
- Ч-что?..
- Он применяется для создания силовых клапанов в инжекторах вспомогательных систем жизнеобеспечения центральных салонов лайнеров. Маленькие такие, с ноготь, а на каждом корабле их порядка двадцати тысяч. Вижу, что нет. Я - тоже нет, разве что в самых общих чертах. Этому учатся шесть лет. Как раз столько времени осталось до взрыва. За предыдущие шесть лет мы подготовили армию специалистов, превышающую ту, что была, в двадцать три с половиной раза. Это все, что могли дать вузы, потому что на большее нет ни практикумов, ни тренажеров, ни обучающих аппаратов, ни лент... количество лент, аппаратов и тренажеров также было увеличено за это время приблизительно в те же двадцать три с половиной раза. И так дале. А делать все это быстрее, под страхом всеобщей гибели... - Ринальдо покрутил головой. - В середине прошлого века китайцы... что-то часто мы их сегодня вспоминаем... снедаемые патриотизмом и ненавистью к американскому империализму, принялись было ужимать сроки учебы, подготовки и так далее. В литературе и подобных делах это удержалось довольно долго, а вот в дисциплинах практических быстро сошло на нет. Самолеты гражданской авиации, к примеру, ведомые пилотами-энтузиастами, стали биться в ба-альших количествах... Все затянуто натуго, большего сделать нельзя. Вы понимаете?
- Вы обрекаете на смерть тридцать пять миллиардов человек и молчите...
- А вы хотели бы, чтоб мы рассказали им об этом?
- Не верю! Не верю я вашим индустриальным выкладкам! Люди могут! Все вместе мы...
Ринальдо улыбнулся своей половинчатой улыбкой.
- Кто станет вместе? На чье сплочение вы рассчитываете? Тридцать процентов улетающих с семьюдесятью остающихся? Да только слово скажи - начнутся страшные, каких еще не видела планета, драки, бои, битвы - за места на кораблях! Излучателями, дубьем, когтями! - Ринальдо разволновался, его щеки порозовели, заблестели глаза. - Крик, исступленные и бессмысленные поиски виновных, самосуд, хаос, бойня! Мы не успеем вывезти и десятой доли того, что могли бы!
- Какая бойня? Какой хаос? Да как вы думаете о людях? Какое право вы имеете так думать? Какое право вы имеете управлять нами, так думая о нас?!
Ринальдо поставил бокал. Лицо его стало жестким, углы губ хищно подобрались, морщины стали четкими и резкими, словно шрамы.
- А с какой стати я должен думать о вас лучше? Мы семь лет орем - переселение, переселение... Нам плюют в лицо все, кроме юнцов и стариков, которым насмерть все надоело! А вы знаете, сколько интересуется тем, что мы говорим отсюда - с трибун, по радио, в газетах? Знаете? Я знаю! Двадцать пять процентов, остальные не читают, не слушают и не смотрят! Рефлекс презрения к власть имущим оказывается практически непреодолимым, хотя вот уже полвека как окончательно исчезли все экономические и социальные преимущества, даваемые статусом общественного деятеля. Тех, кто работает по старинке, говорит, как и пять, как и пятнадцать лет назад, априорно ругают консерваторами и твердыми лбами, даже не пытаясь вслушаться и вдуматься в то, что говорится. А, это мы уже слыхали! Тоска! Тем же, кто пытается как-то разнообразить работу, привнести нечто новое, кричат: ишь, выпендривается! И, ругая лидеров, никто, никто всерьез не задумывается, никто не интересуется делами планеты. А если кто и вздумает что-либо, так непременно его план начинается с того, чтобы ему дали неограниченную власть с диктаторскими полномочиями. Я все знаю, доказать, правда, не могу, так уж вы помалкивайте, подчиняйтесь, и чтоб работали на совесть, а я по ходу придумаю, как там дальше... - Ринальдо шумно, сухо перевел дух. Его пальцы терзали и насиловали упругий бокал.
- За что мне доверять вам? Что вы сделали, чтобы завоевать наше доверие? Перестали лгать? Перестали сплетничать о нас? Перестали использовать друг друга как предметы обихода? Знаете, на сколько за последние сто лет снизилась преступность? Чуть больше чем на шестьдесят три процента, всего! А потребление наркотиков? На сорок восемь! А спиртного? На девятнадцать процентов, за сто лет!! С какой стати я буду доверять всему этому... - Ринальдо сдержал бранное слово. - Я, в самом серьезном вопросе, что когда-либо вставал, когда они не доверяют друг другу даже в мелочах, в дружбе, в любви, в работе! И с какой стати я буду доверять вам, сидящему, яко ангелочек, на Ганимеде, и слыхом не слыхавшему обо всей этой грязи? И вы еще имеете наглость напоминать мне про эту проклятую кухарку! Вы говорите - припугнуть? Вы можете поручиться, что все стройными рядами бросятся месить цемент, проявляя при этом массовый героизм? А? Я не могу! И мне плевать, если вы поручитесь, потому что в этом вы не понимаете ни черта!! Вы можете сказать: я уверен в светлом начале человека; да, гуманизм переборет; да, солидарность победит!.. А я так сказать не могу! Я отвечаю за все это, за вас, за цивилизацию, за то, чтобы кто-то из тех, которые придут после нас, имели возможность продолжать борьбу и с наркотиками, и с ложью, и с эгоизмом, за то, чтобы наркотики и эгоизм не сгорели вместе со всей планетой! Я отвечаю! И я обязан иметь запас прочности, я обязан исходить из худшего, чтобы, когда эта штука лопнет у нас над головами, я знал: там, на Терре, не обреченная на вымирание группка, а жизнеспособный кусок человечества, его наследники! Все висит на волоске, и если сказать об этом вслух, он может порваться. Может и не порваться, может, если сказать, мы успеем спасти не тридцать два, а тридцать семь процентов, но выигрыш невелик, а риск чудовищен, ибо может и порваться! Я не могу исходить из "может, станет лучше". Я руководитель, я обязан исходить из "может, станет хуже"! Это вы способны хоть чуть-чуть уразуметь?!
- Вы... - прохрипел Мэлор. - Вы...
- Молчите... - выдохнул Ринальдо. - Хватит...
- Кто нас сделал такими?! - закричал Мэлор.
- Во всяком случае, не я. И уж не этим вопросом мне надо заниматься сейчас, и прекратим это! Я умру сейчас...
- Но должен же быть какой-то выход! Ведь... ведь нельзя же, чтобы вы были правы!
Ринальдо судорожно отпихнул бокал, и тот поехал по зеркальной поверхности стола, со стеклянным шуршанием скользя донцем. Ринальдо надорванно, едва переводя дыхание, засмеялся, страшно дергая посиневшими щеками.
- Ох, хватит... - взмолился он.
- Мне плевать, - яростно ответил Мэлор. - Должен быть выход!
- Нет... его. Головы поумней на... нашего думали, раскладывали так и сяк. На Трансмеркурии сидят астрономы, проводившие нейтриноскопию... следят. Неделю назад пришло очередное уточнение, оно дало нам еще неделю, зна... значит, еще полтора миллиона человек. Вот так. По крохам, по крохам...
- Какая это гадость!.. -Что?
Мэлор помотал головой, как от боли.
- Я никогда в жизни не лгал...
- Милый мальчик... - проговорил Ринальдо. - Да разве это от хорошей жизни? Ваше счастье, что у вас все шло так чисто и гладко, и обстоятельства не вынуждали... Вы не любите смотреть старые фильмы? Еще до стерео, черно-белые... нет? Я люблю. Был такой фильм - теперь его мало кто помнит - великолепная трилогия о революционере Максиме, снятая в Советской России в первые десятилетия ее существования... Там был момент, который в детстве просто убивал меня: охранка арестовала подпольный комитет партии, и остались на свободе лишь несколько второстепенных функционеров. Их лидер, Максим, диктует экстренную листовку, в которой утверждает, что информация об аресте - лишь подлые слухи, распространяемые врагами революции, и порукой тому - данная листовка: комитет действует, партия жива... Я, помню, даже плакал. Большевик, человек кристальной честности, безупречной чести, герой, мой герой, Мэлор, - лжет тем, кто так верит ему, верит, как в мессию... Прошли годы, прежде чем я понял: чтобы доверяли в главном, приходится иногда солгать во второстепенном. Комитет не арестован - это ложь. Партия жива - и это правда. Мэлор молчал.
- Все висит на волоске. Миллионы лет развития жизни, тысячи лет развития цивилизации. Все, абсолютно все жертвы, все страдания миллиардов беззвестных и известных героев могут оказаться напрасными. Этого нельзя допустить. Грош нам всем цена, если мы это допустим.
- Я понимаю, - сказал Мэлор безжизненно. - Но я не могу согласиться с вами.
- Это вам только кажется сгоряча, - мягко произнес Ринальдо.
- Вы вольны выбирать свою линию поведения. Я волен выбирать свою. Я верю в людей. Не в человечество, а в отдельных людей. Я буду действовать так, как считаю нужным. Вы не смеете мне мешать.
- Это не совсем так, - ответил Ринальдо. Мэлор пожевал губу.
- Я не могу здесь больше быть, - проговорил он угрюмо и опустил взгляд.
- Охотно верю, - улыбнулся Ринальдо. - Я уже пять с лишним лет не могу здесь больше быть.
Мэлор изумленно воззрился на него. Ринальдо неподвижно смотрел на свой бокал, в морщинках возле глаз председателя дотлевала улыбка.
- Я к вам еще приду, - сказал Мэлор после паузы.
- Я буду рад увидеть вас снова, - ответил Ринальдо.
Когда портьера перестала колыхаться, Ринальдо приподнялся было к бару, но тут же вновь опустился в кресло. Этот мальчик здорово меня укатал, подумал он с симпатией и почувствовал, что опять улыбается. Это - наше будущее. И почему это будущее всегда под угрозой ареста? Даже у таких просвещенных монархов, как я... Ринальдо скорчился в кресле, зябко подобрал ноги под себя, неловко укрылся пледом. Ах, как всё глупо... На Терру, на Терру его скорее, пусть работает там...
- Чжу-эр! - слабо позвал Ринальдо. Секретарь беззвучно возник на пороге.
- Мальчик, что вышел. Не спускать глаз. Пусть гуляет, слушает, смотрит, но никаких контактов с другими людьми. Ясно?
-Такточно. Разрешите ид...
- Стоп-стоп-стоп. Чтобы ни один волос с его головы. Понятно? – Так точно. Разрешите ид...
- Да, голубчик, ступайте. И, пожалуйста, дайте мне соку. Чашек пару.
...На Земле шел дождь. Плотная дрожащая завеса звонко шумела, окатывая мир душистыми теплыми потоками, застилая горизонт, топя в мглистом тумане громаду Совета. Деревья нахохлились, мягко дрожа потемневшими листьями. За воротник текло, волосы прямыми космами свешивались на лоб. Мэлор был один. Он брел медленно, зачерпывая узорчатыми туфлями прозрачную воду из пузырящихся луж, соскребая каблуками прильнувшие к дороге пожелтелые палые листья. Вокруг было сладостно пустынно - уютный, мирный дождь, светлый и чистый, как в детстве; размытые контуры напоенных водой деревьев, и позади - туманная, утопающая в замутненном небе громадина, отблескивающая рядами окон.
Солнца не было видно.
Солнце...
Вот, оказывается, как... Вот что происходит... Вот каков мир вокруг... Как же я ничего, ну ничегошеньки не знал и не понимал...
Как дико...
Как скучно...
Как ничего нельзя сделать... Хоть расшибись об стенку, хоть облейся бензином и чиркни спичкой при большом скоплении народа, прямо в зале заседаний Совета, - ничего, ровным счетом ничего не изменится, только перестанешь быть... а в положенный час расколется небо, солнце вспухнет страшным цветом, и лопнет, и покатит в пустоту зыбкие волны призрачного огня...
Как противно, гнусно всё. Что же это они сделали?
Это не они. Мы сделали, а они только пытаются поправить, как могут и умеют. А как они могут? Едва-едва...
Ну ведь не может же этого быть, чтобы весь мир, весь мир... все миры этого солнца, и Ганимед тоже... где ласонька моя ждет и волнуется, и не знает, что думать...
А ведь до них уже дошли известия об измене отдельных товарищей. Значит, их тоже должны изолировать, они ведь тоже догадываются... Что там может еще произойти?! Бекки...