– Прошу вас, – ровным голосом сказал я, протягивая скульптуру ионокцам. Оправдывались самые худшие опасения, хотя в душе уже давно понял, что правильной является не реалистическая версия об охоте на меня как на контрабандиста, а совсем иная – изощрённая, многоходовая комбинация "облого чудища". Никто не собирался отправлять меня на каторгу, но удар по самолюбию, который я сейчас получил, отозвался во мне оскорбительной пощёчиной. Собирая коллекцию экзопарусников, я всегда был неразборчив в средствах, шёл к цели любыми путями, без тени сомнения принося в жертву что угодно и кого угодно. Сейчас я ощутил себя на месте жертвы в чужой и чуждой мне игре. В моём рукаве в магнитной ловушке находился не джокер, а шестёрка.
Всё время, пока ионокцы сканировали скульптуру, а затем комиссия подписывала акт передачи раритета владельцу, и даже во время небольшого банкета, я держался в стороне, созерцая и оценивая происходящее как бы иным, новым зрением. Хитрость "облого чудища" я почти разгадал, оставалось уточнить небольшой нюанс, чтобы окончательно утвердиться в своём мнении. Но это я мог сделать только наедине с бюстом египетской царицы XXIII века до нашей эры, хотя в истинной датировке стоящей на предметном столике скульптуры теперь сильно сомневался.
На этот раз в банкете приняли участие и хейриты – служба по охране раритета закончилась, и они могли себе позволить расслабиться. Учитывая, что более месяца они бессменно стояли на посту, не приняв внутрь ни одной калории, их участие в банкете было весьма своеобразным. Шампанское хейриты лишь пригубили, зато бутерброды с чёрной икрой, непредусмотрительно выставленные Мальконенном, уничтожали с завидной методичностью. Системе жизнеобеспечения пришлось два раза менять подносы, затем, видимо, икра закончилась, и были поданы бутерброды с балыком, которые хейриты принялись потреблять с тем же аппетитом. Вообще хейриты в пище непереборчивы, для их метаболизма всё равно, что изысканное блюдо, что заплесневелый сухарь. Странно, что Мальконенн, телохранителями которого во всех турне были именно хейриты, этого не знал и так опростоволосился, предложив деликатесы. Впрочем, Мальконенну было не до того, чтобы подсчитывать мелкие убытки. Вполуха слушая пространный рассказ Броуди о том, какой фурор произвела скульптура Нэфр’ди-эт на выставке, он ни к месту улыбался, невпопад вставлял междометия, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, и по всему чувствовалось, что сейчас его обуревает единственное желание – побыстрее спровадить гостей.
Ионокцы, как и я, индифферентно стояли чуть в сторонке, глоточками попивая шампанское и скучающими взглядами окидывая зал. Всё, что не касалось их работы, было им неинтересно.
Наконец Броуди закончил пространное повествование об успехе выставки древнего искусства Земли на Раймонде, галантно раскланялся с Мальконенном и подошёл ко мне с бокалом шампанского.
– Был очень рад знакомству с известным эстет-энтомологом, – сказал он. – Месяц, проведённый с вами в совместном общении, останется в моей памяти навсегда. Надеюсь, что вы разделяете мои чувства.
Несмотря на высокопарный слог, от былого заискивания и подобострастия в Броуди не осталось и следа. Теперь он держал себя с достоинством человека, знающего себе цену.
Я кивнул, и постарался, в соответствии с обстановкой, сделать это как можно более светски, поскольку слов у меня не было. Точнее, были, но вслух их лучше не произносить.
– Вы знаете, на досуге я просмотрел стереослайды вашей коллекции экзопарусников, – сказал Броуди. – Конечно, всё это очень далеко от интересов и увлечений раймондцев, однако, на мой взгляд, что-то от искусства в эстет-энтомологии есть. Как вы смотрите на то, чтобы выставить вашу коллекцию на Раймонде? Так сказать, в экспериментальном порядке?
– Что ж, – корректно сказал я, – присылайте официальное приглашение.
Я твёрдо знал, что никакого приглашения не получу. И Броуди знал, что я никогда не соглашусь выставить свою коллекцию на Раймонде. Но мы оба "держали лицо". Хотя, признаюсь, мне это давалось с большим трудом. Действие иноколина заканчивалось, и я стоял на ногах только благодаря громадному усилию воли.
– Мы обязательно проработаем этот вопрос в департаменте искусств, – заверил он, приподнимая бокал с шампанским.
Мы чокнулись, пригубили, затем Броуди пожал на прощание руку и покинул коттедж. Вслед за ним покинула коттедж и вся комиссия.
– Ну?! – подскочил ко мне Мальконенн, как только комиссия показалась на крыльце.
Я отмахнулся от него и без сил опустился на диван. В голове шумело, перед глазами плясали разноцветные круги, ныла рана в пальце.
– Погодите… – слабым голосом сказал я, доставая из кармана вторую капсулу иноколина. Последствия двойной дозы наркотика выражались в глубокой депрессии, но иначе я сейчас поступить не мог.
– Что? Ничего не получилось?! – в отчаянии вскрикнул Мальконенн.
– Да погодите вы… – досадливо поморщился я, глотая капсулу и запивая её шампанским. – Погодите, пока катер с комиссией не отшвартуется…
Тотт Мальконенн одарил меня яростным взглядом, но ничего не сказал. Подбежал к столику, схватил бокал и залпом опорожнил его.
– Надеюсь, теперь пить можно? – зло спросил у меня.
– Хоть залейся, – криво усмехнулся я, чувствуя, как иноколин начинает просветлять сознание.
Но Мальконенн пить не стал и нервно заметался по комнате, бросая на меня испепеляющие взгляды. В отличие от выспренней экзальтации Броуди, экзальтация Мальконенна носила агрессивный характер.
Не успела система жизнеобеспечения доложить о старте катера с экспертной комиссией на борту, как Мальконенн вновь стремительно подскочил ко мне и заорал:
– Ну!!!
– Баранки гну, – буркнул я, охладив его пыл. – Держите.
Я вынул из рукава контейнер и передал крелофонисту. Дрожащими руками Мальконенн схватил прозрачную трубку и посмотрел её на свет.
– Слушайте, Бугой, вы меня чуть до инфаркта не довели… – выдохнул он. По его лицу катились крупные капли пота. – Отличные экземпляры!
– Да, – подтвердил я. – Этим яйцам не более четырёх дней. К тому же три штуки вместо заказанных двух.
– Отлично… Не хотите посмотреть на инкубатор в пещере? Идёмте.
– Нет.
– Как хотите… Ваше дело…
Я для крелофониста уже не существовал. Он развернулся и направился к двери.
– Мальконенн! – окликнул я.
– Что? – Он остановился, невидящим взглядом посмотрел на меня как на досужую помеху.
– Ах, да! – вспомнил, наконец, кто я такой. – Возьмите. – Он вернулся и протянул мне чек. – Мы в расчёте?
Я посмотрел на сумму, обозначенную в чеке.
– Да.
– Возьмите и этот. – Он протянул мне чек, который выдал ему Броуди за демонстрацию скульптуры на Раймонде. – Так сказать, премиальные за третье яйцо.
Затем развернулся и быстрым шагом направился к выходу, не подумав попрощаться.
– Мальконенн! – крикнул я ему вслед. – Разрешите воспользоваться вашей яхтой. Мне срочно нужно в клинику!
– Берите… – отозвался он уже из-за двери.
Он ушёл, а я продолжал сидеть. Отнюдь не скаредом оказался Мальконенн, но меня это не радовало. Лучше бы наоборот, потому что я должен был ему гораздо большее. Не больше, а именно большее, так как мой долг измерялся не деньгами. Никогда меня не мучили угрызения совести, но тут вдруг в душе что-то зашевелилось.
И тогда я разозлился. Какое мне дело до судьбы уникальной скульптуры, владельцем которой являлся крелофонист Тотт Мальконенн? Кто он мне? Заказчик, с которым мы только что расстались навсегда. Миссию свою я выполнил, деньги для сафари на Сивилле заработал, причём неожиданно умопомрачительную сумму, которая делала меня финансово независимым во всех отношениях. Но на душе было тошно. Будто меня изнасиловали и сбросили с поезда жизни в канаву. Никогда от этого не отмыться, и никакие златые горы не скрасят дальнейшего существования.
Время шло, мне давно пора было уйти, чтобы как можно скорее попасть в клинику, а я всё сидел и тупо смотрел на песчаниковое изваяние древней царицы, так сильно похожей на сивиллянку. И только когда почувствовал, что действие второй дозы наркотика подходит к концу, тяжело поднялся, подошёл к скульптуре, взял её в руки и понёс к сканеру. Пришла пора расставить все точки над "i".
14
Как я ни зарекался, что моей ноги не будет в марсианской клинике межвидовой хирургии и для реабилитации выберу любую другую, пришлось изменить своему слову. Здесь я рационалист – если данное обещание входит в противоречие с поставленной целью, его надо забыть. А мой организм настолько разбалансировался, что последуй я своему зароку, на Каллисто, где находился ближайший после Марса госпиталь межвидовой хирургии, скорее всего, доставили бы мой труп.
Полгода я провёл в марсианской клинике, где подвергся весьма интенсивному лечению. На удивление, жабры отторглись нормально, не вызвав никаких проблем. Гораздо сложнее обстояло дело с биочипами, точнее, с первым. Он вышел из строя в момент управления моим организмом, из-за чего серьёзно пострадала нервная система, получив ложную команду к самораспаду, в то время как она адресовалась только биочипу. Постепенно у меня начали отниматься руки, ноги, речь, но, в конце концов, нейрохирург целитерец сотворил чудо и поставил меня на ноги. Правда, ещё год до полного выздоровления мне пришлось проходить курс реабилитации в санатории Большого Сырта, время от времени наведываясь в клинику на обследование, так что сафари на Сивилле пришлось отложить на неопределённое время. Кстати, попутно в моей крови обнаружили частички двумерной воды. Имелось с десяток предположений, каким образом они туда попали, но вот каким образом они удерживались в организме, не было даже гипотезы. Ещё один артефакт. Впрочем, присутствие частичек двумерной воды никак не отражалось на здоровье, они мне не мешали, разве что когда я глядел в зеркало и замечал искорки в своих глазах, настроение у меня портилось. С тех пор я редко смотрюсь в зеркало.
Долгое пребывание в клинике поставило крест на моей мечте о финансовой независимости. Находясь на лечении, мне некогда было заниматься продажей раймондского артефакта, и вынужденное промедление привело к печальным результатам. Примерно через полгода после моего возвращения с Раймонды эстурианский тополог Яйрусо Кортнич не только теоретически обосновал теорию перехода трёхмерных тел в двухмерность, но и осуществил этот переход на практике. Двумерные украшения стали штамповать как пуговицы, и их цена сразу опустилась до стоимости бижутерии. Так что подаренная мне раймондцами двумерная морская звезда воистину оказалась данайским даром.
Чеки от Тотта Мальконенна за лечение приходили в клинику регулярно, но с крелофонистом я больше никогда не встречался и даже не разговаривал по видеофону. А покинув Марс, вообще забыл о его существовании. Так и не знаю, получилось ли у него что-нибудь на ниве крелофонии под влиянием пения диких занзур или нет, но нигде никогда не встречал афиш, приглашающих на концерт крелофониста Тотта Мальконенна. Похоже, его идея фикс с треском провалилась, но меня это нисколько не волновало.
Зато в те редкие моменты, когда доводилось смотреть в зеркало, и я замечал в зрачках блеск крупиц "неощутимой пыли", мне вспоминался Теодор Броуди, с его иезуитски изощрённой хитростью "облого чудища". Похоже, биологи сильно ошибаются, считая каждого раймондца индивидуальной личностью. В какой-то степени это так, но до определённых пределов. Видел я аморфную массу "облого чудища" во время открытия выставки, видел шабаш раймондцев с пересмешницами на озере Чако и убеждён, что вся раймондская цивилизация на самом деле единый организм, управляемый праразумом Ухтары, сидящим в бездонной глубине озера Чако. Иначе как единым сознанием всех раймондцев не объяснишь поведение таможенника, просвечивавшего сейф с древней скульптурой. Будь он индивидуальной личностью, он непременно арестовал бы меня за контрабанду, но он ЗНАЛ, что за скульптуру я везу, и почему меня необходимо пропустить. Допущение, что в афёре с древними произведениями искусства Земли задействован большой круг лиц, не выдерживает никакой критики, поскольку в подобном случае тайное довольно быстро становится явным. Однако до сих пор в Галактическом Союзе об афёре раймондцев никто не подозревал, и даже наоборот – выставка "голографических копий" древнего искусства Земли на Раймонде удостоилась включения в каталог исторических ценностей Галактического Союза. В пользу же моей версии было и то, что ни одна личность в Галактическом Союзе не имеет таких финансовых возможностей, чтобы позволить себе создание точных хронологических копий всех произведений искусства, представленных на выставке. Это по силам только крупному государству или цивилизации, но тогда секрета акции не утаишь, разве что эта цивилизация представлена единым существом. А о том, что настоящая скульптура египетской царицы Нэфр’ди-эт продолжает экспонироваться на выставке в i-Эрмитаже, а её идеальная хронологическая имитация находится на вилле Мальконенна, знали только я и "облое чудище". Голограмма – это сказочка для отвода глаз, чтобы придать status quo существованию выставки.
То, что бюст Нэфр’ди-эт на вилле Мальконенна всего лишь искусная хронологическая имитация, я убедился, просканировав её перед тем, как навсегда покинуть поместье крелофониста. Любой материальный предмет, на который нанесена плёнка темпорального сдвига, никогда и никоим образом от него не избавится. Даже если растереть скульптуру в порошок, каждая частица при соответствующем анализе покажет темпоральное возмущение. Но когда я поставил скульптуру на сканер и ввёл в просверленную полость указательный палец, то он, как ни в чём не бывало, проявился на экране.
Но тогда моему больному сознанию померещилось, что я вижу совсем иное. "Облое чудище", сжав кулак, ехидно демонстрировало с экрана распрямлённый средний палец, двигая им снизу вверх.
КРЫЛЬЯ СУДЬБЫ
1
В космопорт "Элиотрея" я прибыл лайнером пестуанской корпорации "Space Union". Этот космопорт один из десяти крупнейших портов Млечного Пути, но на Земле мало известен, поскольку расположен на противоположном краю Галактики, а землянам для межгалактических путешествий гораздо удобнее пользоваться космопортом "Весты", находящимся неподалёку от Солнечной системы. К тому же для путешествий внутри Галактики не обязательно отправляться из космопорта – с любой космостанции, оснащённой створом гиперперехода, можно попасть практически в любую точку обжитого сектора Млечного Пути. Но только из космопорта "Элиотрея" можно добраться до Сивиллы. Дело в том, что Сивилла находится в малоизученной области межгалактического пространства с аномальными топологическими возмущениями пятого порядка, парализующими работу гиперствора. Поэтому раз в год из космопорта "Элиотрея" к Сивилле совершает рейс допотопный фотонный корабль.
Предъявив в справочном бюро билет на Сивиллу и задав простенький вопрос, когда начнётся посадка, я неожиданно получил весьма обстоятельный, пространный ответ. Доброжелательная бастургийка, меняющая свечение тела разноцветными волнами как каракатица, долго и витиевато объясняла, что фотонный корабль "Путник во мраке" неделю назад прибыл из рейса, в настоящее время находится в доках на профилактическом осмотре и дозаправке, и только завтра утром его поставят к причалу. Тогда же и начнётся посадка. Извиняясь за сложившиеся обстоятельства и рассыпаясь в любезностях, бастургийка предложила на ночь гостиничный номер для транзитных пассажиров за счёт корпорации, но я вежливо отказался. Прибыл я в порт в одиннадцатом часу ночи усреднённых суток Галактического Союза, которые короче земных почти на три часа, так что до посадки на рейс оставалось не более десяти часов. А по корабельному времени пестуанского лайнера сейчас было утро, я хорошо выспался и в отдыхе не нуждался.
Проявив максимум галантности, на которую только оказался способен, я минут пять шаркал ножкой и раскланивался как китайский болванчик, безуспешно пытаясь соревноваться со сверхвежливой бастургийкой в комплиментарности и не зная, как выпутаться из сложившейся ситуации. Куда дилетанту тягаться с профессионалкой! Уж и не рад был, что обратился к ней, а не воспользовался автоматической справкой. К счастью, в этот момент к справочному бюро, тяжело переваливаясь на коротких ногах и приволакивая хвост в условиях несколько повышенной для него гравитации, приблизился пожилой астуборцианин. И бастургийка была вынуждена выпустить меня из тенет вежливости. Зардевшись пунцово пульсирующим светом, причудливым реверансом закончила диалог и переключила внимание на нового клиента.
Предчувствуя небольшой скандал, я попытался побыстрее ретироваться – аскетические астуборциане отличались прямотой и лаконичностью в общении, и быстро теряли самообладание, когда разговор приобретал пространное направление. Ну а витиеватость речи и многословие считалось у них чуть ли не оскорблением. Однако ретироваться у меня не получилось – диалог между бастургийкой и астуборцианином оказался настолько неожиданным и скоротечным, что я не успел и шагу ступить.
– Чг нд? – приосанившись, надменно гаркнула бастургийка в лицо астуборцианину.
– Нжд спрвть нд! – пророкотал астуборцианин.
– Сртр кнц глвнг крдр нпрв, дрвн! – отрезала бастургийка сварливым тоном, и почти все транзитные пассажиры, находившиеся в зале, невольно повернули головы к справочному бюро.
Астуборцианского я не знал, транслингатора с собой не было, но вживлённые в нервную систему биочипы уловили направленность разговора, со стороны больше похожего на бранную перепалку. С прямолинейной непосредственностью представителя слаборазвитой цивилизации астуборцианин громогласно интересовался расположением туалета, поскольку отправление естественных потребностей организма не было выведено в их сообществе за рамки морально-этических норм. Что с них возьмёшь, кроме первобытнообщинной ментальности? Дети дикой природы…
– Блгдр, – нимало не смущаясь, пророкотал астуборцианин и степенно направился в указанном направлении.