"Господи, – вяло пронеслось в голове, – на какой свалке подобрали этот адаптёр? Дичайшая этно-литературная смесь…" Однако разбирать завал из фольклорных остатков разных эпох и этносов Земли не стал. В конце концов, если ничего не пойму из невразумительной притчи, подключу к анализу биочипы, они лучше разберутся и, может быть, выудят рациональное начало.
"…Три посоха истёр, семь железных башмаков стоптал мальчик, пока добрался до края света. Глядит, и вправду, стоит там высокая гора, а в ней – пещера. Вошёл мальчик в пещеру и видит, что посреди неё на величественном троне восседает белобородый старец.
– О, великий мудрец! – обратился к нему мальчик. – Говорят, ты знаешь всё на свете. Так поведай же мне, бедолаге, зачем у меня вместо пупка гаечка?!
Рассмеялся мудрец на такие слова и молвил громовым голосом:
– А ты возьми и открути её!
Подивился мальчик безмерным познаниям старца и такому премудрому совету, оголил живот и открутил гаечку. Задница у него и отпала…"
Приготовившись к многочасовому слушанию, я впал в транс, никак не ожидая, что предполагаемая сага окажется притчей и будет длиться всего несколько минут. Даже не знаю, что вывело меня из дремотно-созерцательного состояния – то ли то, что стюард замолчал, то ли впервые услышанное в притче слово, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор.
Я встрепенулся и недоумённо уставился на стюарда.
– Это… всё?
– Всё, – степенно кивнул стюард.
– Повтори-ка, пожалуйста, концовку.
– Пожалуйста. "Задница у него и отпала…"
Наверное, в голове что-то заклинило, и я ровным счётом ничего не понимал. Может быть, потому, что привычные для человеческого уха саги и притчи не имели столь парадоксально оборванного конца. Чего-то явно не хватало. Морали, что ли?
– Это точно всё? – растерянно переспросил я.
– Точно всё, – кивнул стюард. – Правда, есть примечание, но, как мне кажется, оно чрезвычайно алогично, и вряд ли может быть вами понято. Это примечание дано для элиотрейцев и имеет весьма отвлечённый и иносказательный характер.
– Прочитай, – не согласился я.
Он пожал плечами и прочитал:
– "Примечание: не ищи приключений на свою задницу". Как видите, абсолютно бессмысленный набор слов.
Кажется, у меня отвисла челюсть. Я обескуражено уставился на элиотрейца, а затем зашёлся неудержимым, до икоты, хохотом.
– Да уж… – вытирая слёзы, с трудом выдавил. – Действительно… Бессмыслица…
Стюарт, похоже, уловил издёвку.
– У вас ко мне больше нет вопросов? – холодно осведомился он.
– Нет, нет…
И тогда я увидел, как могут преображаться субтильные с виду элиотрейцы. Он долго терпел меня, выполняя обязанности судового толмача и стараясь не переступить рамки профессиональной учтивости обслуживающего персонала, но теперь, когда мои вопросы исчерпались, имел все основания считать себя освобождённым от должностных норм поведения. Элиотреец медленно выпрямился за столом и аккуратно прижал к впалой груди лапки с выставленными вперёд острыми коготками, отчего стал ещё больше похож на земного богомола. Богомола перед атакой.
– Тогда пошёл отсюда вон вместе со своими не переваренными объедками! – гаркнул стюард. – Дай спокойно пообедать, чтобы меня не мутило!
Было бы неправдой сказать, что меня будто ветром сдуло из-за стола. Тем не менее, прихватив поднос, удалился в другой угол кают-компании весьма поспешно, всё ещё содрогаясь от хохота. Здесь я сел, отгородился светозащитным экраном, и смог, наконец, закончить завтрак. Ел, впрочем, очень аккуратно, чтобы не подавиться, так как временами на меня вновь накатывали волны безотчётного смеха. Хотя, если здраво рассудить, над кем смеялся? Задница-то я…
5
Со стороны космостанция была похожа на крупноячеистую паучью сеть, свободно плавающую в пространстве на периферии звёздной системы, состоящей всего из одной звезды и одной планеты – вопреки принятой терминологии станция вовсе не являлась спутником Сивиллы, а была искусственным сателлитом её светила. На перекрестьях коммуникационных перемычек капельками росы в лучах далёкого солнца поблёскивали индивидуальные модули, причём если одна половина станции с жёсткими фермами лифтовых туннелей была похожа на стационарную модель кристаллической решётки сложного по строению минерала, то вторая половина, связанная лишь пружинящими связевыми перемычками, то сокращаясь, то растягиваясь, медленными волнами колебалась в пространстве. В первой половине космостанции, образующей единый комплекс, находился исследовательский центр элиотрейцев, вторая половина, разрознённая на обособленные модули, предназначалась для гостей Сивиллы, и, насколько я знал, обе половины между собой не сообщались. Доступ гостям на территорию исследовательского центра был закрыт. В общем-то, гости Сивиллы и между собой редко общались – та цель, ради которой они сюда прибывали, не располагала к откровению и дружественным контактам. Судьба – сугубо личное дело каждого, и даже более тонкое, чем интимные отношения.
И к лучшему. Моё дело, ради которого сюда прибыл, трудно охарактеризовать интимным, но в то же время не менее сугубо личное. К тому же общение с гуманоидами, чьи интересы зациклены на одиозно-никчемном с моей точки зрения желании, вряд ли доставит мне удовольствие. Интересоваться своей судьбой может лишь мягкотелый, безвольный субъект, а я таких презираю. В этом я солидарен с мнением команды фотонного корабля, хотя и сам выглядел в её глазах не меньшей "задницей".
"Путник во мраке" медленно приблизился к станции и завис метрах в пятидесяти от её плоскости. С элиотрейской половины станции к кораблю выдвинулся гофрированный раструб переходного туннеля, состыковался с носовым отсеком, и там в активном режиме началась смена персонала исследовательского центра. Эвакуация "старых" гостей и высадка "новых" визитёров происходила несколько иначе. Индивидуально. Поймав гравитационным захватом жилой модуль, его подтягивали к кораблю, состыковывали, забирали из него "гостя", пересаживали туда вновь прибывшего, а затем модуль выпускали из гравитационной ловушки. И пока отпущенный модуль медленно втягивался сокращающимися коммуникационными перемычками в общую сеть космостанции, гравитационным захватом вылавливали следующий жилой модуль. В общем, шла рутинная процедура погрузки-выгрузки транспортного корабля.
Когда подошла моя очередь переселяться на станцию, за мной пришёл суперкарго. Смерив меня с головы до ног придирчивым взглядом, что было довольно странно при круговом обзоре фасеточных глаз, он явно остался недоволен мои видом, но ничего не сказал, а лишь предложил следовать за собой.
Модуль станции, на котором в одиночестве предстояло провести год, если сивиллянки почему-то не захотят забрать меня на планету, уже пристыковали к причальной палубе, но переходный створ не открывали.
Выведя меня на причальную палубу, суперкарго подошёл к стоящей у стены тележке с моим контейнером.
– Ручная кладь есть? – поинтересовался он.
– Всё своё ношу с собой.
Суперкарго хмыкнул, но прозвучало это как хрюканье.
– И это тоже? – язвительно заметил он, кивнув в сторону контейнера.
Я не стал огрызаться и промолчал. Уже понял, что с задиристыми элиотрейцами лучше не вступать в словесную перепалку. Себе дороже будет.
– Так что, грузить контейнер на модуль, или передумал? – спросил суперкарго.
– Грузить.
– Иного и не ожидал, – презрительно фыркнул суперкарго. – Что можно ожидать от задницы? Посмотрю на тебя, когда будешь возвращаться…
Я снова благоразумно промолчал. А что говорить? Если не сумасшедшими, то идиотами пассажиров здесь точно считали.
– Сейчас я открою переходный туннель, – сказал суперкарго, – он разделён переборкой на два прохода. Пойдёшь по правому, а по левому выйдет задница, которая уже отбыла свой срок. Думаю, у тебя нет желания с ней встречаться.
Фраза "отбыла срок" прозвучала чисто по-тюремному, будто суперкарго направлял меня в каземат.
Я неопределённо пожал плечами. Особого желания встречаться с "узником" не испытывал, но и не видится тоже. Кто он мне, отбывающий гость планеты Сивилла, если, конечно, ему удалось там "погостить"? Никто. Так, незнакомый встречный на жизненном пути. Один из миллионов в безликой толпе.
– Пока, задница! – попрощался со мной элиотреец и открыл створ переходного туннеля. – Желаю тебе так и не попасть на Сивиллу! Сам потом благодарить будешь.
Я криво усмехнулся, ничего не сказал и шагнул в правый проход туннеля.
– Здорово, задница! – донёсся сзади голос суперкарго, приветствовавшего моего предшественника на модуле.
– Да, задница, задница! – сварливо согласился обитатель модуля. – Ещё та задница!
Визгливый голос показался знакомым, я приостановился и обернулся. Над суперкарго, как слон над букашкой, нависал человекоподобный гауробец и, отчаянно жестикулируя, орал:
– Только огромных размеров задница может позволить себе выбросить кучу денег, год как в тюрьме проторчать на станции и так и не дождаться приглашения на Сивиллу!
И вдруг я узнал гауробца. Передо мной, так сказать, собственной персоной, исходил праведным гневом профессор эстетической энтомологии Могоуши. А он каким образом здесь оказался? Тоже прослышал о загадочном экзопаруснике Сивиллы? Сердце у меня ёкнуло – с профессором мы были давними недругами, заочно соревнуясь значимостью своих коллекций. Пока я его опережал и по количеству уникальных экземпляров, и по качеству – я то лично добывал свои экземпляры в экспедициях, а профессор всё больше скупал у трапперов, имеющих смутное представление о правильной мумификации добытых трофеев. Однако в этот раз профессор отважился на собственную экспедицию. И…
И впустую! С души у меня словно камень упал, и я злорадно расхохотался во весь голос.
Могоуши осёкся на полуслове, замер, а затем медленно повернулся в мою сторону. Несколько мгновений он всматривался в меня, пока, наконец, не узнал. Лицо его перекосилось, губы задрожали. Могоуши попытался выкрикнуть что-то нелицеприятное в мой адрес, но ничего не получилось – от неожиданной встречи перехватило горло. Тогда он в сердцах махнул рукой и стремглав побежал с палубы прочь. Будто в моём лице узрел сатану, явившегося из преисподней на кликушество монаха Барабека.
Я перестал смеяться и посмотрел в глаза несколько ошарашенному суперкарго. В бесчисленных фасетках его глаз отражались сотни моих копий. Видел элиотреец многое, но такой концерт, похоже, впервые.
– И как тебе благодарность? – спросил я.
– Какая благодарность?
– За напутствие, так и не попасть на Сивиллу, – кивнул я в сторону, куда убежал профессор Могоуши.
Впервые бойкий на язык элиотреец не нашёлся, что ответить.
И тогда я развернулся и зашагал по туннелю к модулю. Навстречу неотвратимой Судьбе, как думали сейчас суперкарго и вся команда фотонного корабля "Путник во мраке". Я же просто направлялся на охоту. Но какую!
Хлама после себя профессор оставил предостаточно. Поняв к концу пребывания на станции, что на Сивиллу его никто приглашать не собирается, махнул рукой на приличия и опустился до крайности – даже отключил блок санитарии модуля. Обрывки фольги, пластиковые упаковки синтет-пищи, одноразовые стаканчики, тарелки, вилки и ложки, грязное бельё, скомканные бумажки валялись по всей территории. Хорошо, что не додумался отключить блок регенерации воздуха, иначе от вони разложившихся остатков пищи можно было задохнуться. Поневоле напрашивался вывод, что Могоуши знал, кто именно будет квартировать на модуле после него. Однако, вспомнив выражение лица профессора на причальной палубе "Путника во мраке", я отмёл это предположение как абсурдное. Зная обо мне, он бы устроил пакость похлеще. Скорее всего, полное одиночество и пришедшее под конец понимание, что честолюбивым замыслам не суждено осуществиться, крайне негативно сказались на самочувствии непомерно себялюбивого профессора. Даже трудно представить, что случилось бы с его неуравновешенной психикой, побывай он на Сивилле. Возможно, судьба профессора Могоуши сложилась бы гораздо хуже судьбы монаха Барабека, хотя чем именно хуже я представить не мог. С моей точки зрения судьба монаха и без того крайность.
Попытка задействовать блок санитарии ни к чему не привела, и я обратился к системе жизнеобеспечения модуля, чтобы узнать причину. Поломка оказалась пустяковой – по сообщению системы жизнеобеспечения около месяца тому назад Могоуши в припадке беспочвенной ярости запустил в блок увесистым томом Каталога частных коллекций экзопарусников (как подозреваю, не совсем беспочвенной, а в порыве ревности, рассматривая именно мою коллекцию) и повредил сенсоры качественного анализа мусора. Предложение о ремонте он игнорировал, и с тех пор вёл себя не адекватно нормам и правилам поведения на космической станции, балансируя на грани допустимого пренебрежения, за рамками которого управление модулем полностью переходит к системе жизнеобеспечения, и она приступает к принудительному лечению гостя.
"Жаль, что не спятил", – подумал я, прекрасно понимая, что до того, чтобы окончательно выжить из ума, Могоуши далеко. Даже перед собой он рисовался, в крайней степени эгоцентризма доходя до абсурда: как маразматик на склоне лет создавал вокруг себя неприемлемые условия существования – вот, мол, никто меня не ценит с моими выдающимися способностями, – хотя здесь, кроме него самого, оценить столь неподобающее отношение к "гению" было некому. К сожалению, дальше подобных эксцентричных выходок дело не двигалось, а многие бы вздохнули с облегчением, узнай, что профессор по-настоящему лишился рассудка. Я – в первую очередь.
На починку сенсоров ушло около пяти минут, зато на уборку система жизнеобеспечения затратила более четырёх часов и это притом, что я отдал категорический приказ не отсортировать личные вещи бывшего обитателя модуля от мусора, а всё отправлять в утилизатор. Если мне понадобится, к примеру, тот же Каталог частных коллекций экзопарусников в материальном, а не виртуальном исполнении, закажу его воспроизвести снова, а этот, к которому прикасался профессор Могоуши, брать в руки не желал. Я хотел лишь одного, но глобально, – чтобы не то, что вещей, но и духа Могоуши на модуле не ощущалось. Надеюсь, что только в этом страстном желании я чем-то походил на профессора.
Пока шла уборка, я подсел к пульту управления и включил внешний обзор. Плоскость космической станции располагалась перпендикулярно плоскости эклиптики звёздной системы, и хотя половину неба заслоняла тень фотонного корабля, он не закрывал звезду, видимую отсюда маленьким, размером с булавочную головку, солнышком, освещавшим станцию тусклым сумеречным светом. Чуть в стороне от звезды едва различимым невооружённым глазом серпиком просматривалась Сивилла. При виде этого серпика на душе оттаяло, и все мои недавние заботы, в том числе и антипатия к профессору Могоуши, отошли на второй план. Пальцы сами собой забегали по клавиатуре пульта, и серп Сивиллы начал увеличиваться, пока не заполнил весь экран.
Освещаемая солнцем сторона планеты была затянута густой белой облачностью, сплошь испещрённой спиральными бороздами вихревых потоков, будто на поверхности свирепствовали ураганы. При этом почему-то казалось, что и полный мрак на теневой стороне за линией терминатора тоже закручен вихревыми потоками. Планета не имела ни следов переменного биополя, свидетельствующих о наличии жизни, ни повышенного фона радиоизлучения, сопутствующего высокоразвитой технологической цивилизации. Тем не менее, не смотря на столь "агрессивный" внешний вид, никаких бурь, по свидетельству побывавших на Сивилле гостей, на поверхности не наблюдалось. Наоборот, почти все отзывалось о планете, как о сейсмически устойчивой, экологически благоустроенной, со стабильно-спокойной атмосферой, причём большинство приглашённых видели над головой безоблачное небо. Мнемоскопирование сознания некоторых гостей подтвердило их слова, из чего и был сделан вывод, что визуально наблюдаемая с космической станции планета представляет собой наведенную оптическую иллюзию, скрывающую настоящий облик Сивиллы. Выдвигаемые предположения о причинах, побудивших сивиллянок быть столь скрытными, не достигали даже уровня гипотез, поскольку не подтверждались мало-мальски достоверными фактами. Пожалуй, лишь одно предположение в какой-то степени приближалось к гипотетическим, но и оно было весьма шатким, поскольку технологии сивиллянок по преодолению пространства и времени оставалась для всех цивилизаций Галактического Союза тайной за семью печатями. Именно на тайне беспрепятственного перемещения без использования технологических средств в любом, в том числе и топологически нестабильном пространстве, а также идеально точных предсказаниях и пророчествах, свидетельствующих о возможности перемещения против вектора времени, зиждилось гипотетическое предположение, согласно которому время на поверхности планеты и время в её тропосфере разграничивалось многомиллионнолетним темпоральным сдвигом. Однако зачем это понадобилось сивиллянкам, гипотетическое предположение ответа не давало (мне было по душе полушутливое частное мнение одного из известнейших планетологов коллотопянина Эудина Криптрими, высказавшегося в том ключе, что сивиллянкам, как и всем цивилизованным гуманоидам, не нравятся, когда подглядывают в окна их дома). Вместе с тем это предположение не выдерживало никакой критики, поскольку в таком случае сканирование параметров планеты с космической станции показало бы и её массу, и спектральный анализ атмосферы, и в том числе темпоральные возмущения… Но все приборы показывали на месте видимого диска Сивиллы такой же глубокий вакуум, как и в окружающем космосе.
Попытка заслать к Сивилле автоматические зонды окончилась полным крахом. Двигаясь по направлению к планете, они уже в десяти тысячах километров от космической станции прекращали отзываться на команды и передавать какую-либо информацию, а, достигнув Сивиллы, сгорали в атмосфере, что подтверждалось визуально, но не регистрировалось никакими датчиками. То же самое, что и с автоматическими зондами, случилось и с двумя управляемыми элиотрейцами-добровольцами исследовательскими модулями, после чего и последовал известный ультиматум сивиллянок, требующий прекращения бессмысленных попыток несанкционированного посещения их планеты, так как в противном случае космическая станция будет ликвидирована.
Ценность этой информации для моего предприятия была нулевой, хотя я никогда не пренебрегал никакими, даже мифологическими, сведениями о месте намеченной экспедиции. Иногда бесполезная на первый взгляд информация оказывалась весьма кстати в экстремальных условиях. Ну что, например, мне могла дать информация об излишней наэлектризованности атмосферы Дауриты, на безводных плоскогорьях которой я охотился за экзопарусником экстра-класса радужником непарнокрылым? Казалось бы, ничего, кроме необходимости экипироваться в комбинезон из антистатической ткани. Но когда в результате землетрясения мой базовый лагерь оказался погребённым под гранитными глыбами обрушившегося в ущелье камнепада, мне удалось из обломков аппаратуры соорудить простенький атмосферный конденсатор статического электричества и с его помощью добывать воду из кристаллогидратных известняков, что помогло избежать смерти от обезвоживания и дождаться спасательной группы. Поэтому о том, лишние или не лишние сведения я накапливал, можно было судить только после окончания экспедиции. Обычно процент "лишней" информации после окончания охоты достигал девяноста процентов, но я никогда не жалел о потерянном времени на её сбор. В редких случаях, как на Даурите, эта работа окупалась сторицей.