Путевые записки эстет энтомолога - Забирко Виталий Сергеевич 7 стр.


Моя СВЧ-печь отказалась работать. Полчаса я потратил на то, чтобы выяснить причину неисправности, но так и не понял, в чем дело. Зато вспомнил, что млечник относится к СВЧ-излучению точно так же, как и к потоку фотонов. И хотя печь была экранирована, видимо она всё-таки досаждала психофагу, так как в простую поломку я не верил.

Попытавшись настроиться на философский лад – чему быть, тому не миновать, – я развёл костёр, повесил над ним чайник и поужинал консервами. Тхэн есть отказался – понятно, не та пища нужна млечнику, а на физиологические потребности материальной оболочки, в которой он находился, ему было наплевать. Впрочем, в прямом смысле слова он вряд ли умел это делать.

Вода в чайнике никак не хотела закипать. То ли я слишком высоко повесил его над огнём, то ли просто не умел разводить костёр. Но спешить мне было некуда, и я терпеливо сидел у костра, изредка подбрасывая в огонь сухие ветки. Главное сейчас – сохранять спокойствие. Ибо, следуя теории невезения, за ложкой дёгтя в бочке мёда непременно следовало падение бутерброда маслом вниз. Хотя я всегда относился к последней сентенции с некоторым предубеждением: скажите пожалуйста, кто будет есть бутерброд, даже если он упадёт на землю маслом вверх?

Вода закипела с наступлением сумерек, когда я, наконец, не жалея, подбросил в огонь большую охапку хвороста. Совершенно неожиданно в лагерь вернулись долгоносы. Ноги у них подкашивались; они жалобно скулили, и жались поближе к костру. На спине у одного долгоноса я заметил глубокие борозды от когтей тигра. Только долгоносов мне сейчас и не хватало! Я швырнул в них горящей головнёй, долгоносы шарахнулись в сторону, но далеко не ушли.

Осторожно прихлёбывая из кружки горячий чай, я проводил взглядом быстрый экваториальный закат Пирены. С наступлением вечера Тхэн успокоился, сел на землю, а когда на небе высыпали звёзды, наконец открыл рот.

– Господин Бугой, – спросил он неожиданно хорошо поставленным голосом, – так как вы всё-таки собираетесь ловить млечника?

Сердце ёкнуло, но я не подал вида. Транслингатор молчал – Тхэн говорил на чистейшем интерлинге, позаимствовав лексику у дикторов Галактического вещания.

Я отхлебнул из кружки и лишь тогда сказал:

– Вопрос поставлен неверно. В нём две ошибки. Первая – не как я его собираюсь ловить, а на что.

– Хорошо, – согласился Тхэн. – На что вы собираетесь ловить млечника?

– На его гипертрофированное чувство самосохранения, – как можно более самодовольно заявил я. Только откровенная, неприкрытая наглость могла мне сейчас помочь. – Стоило только объявить по Галактическому вещанию цель моей экспедиции, как млечник тут же заинтересовался моей персоной и последовал за мной.

Некоторое время Тхэн молчал, переваривая мои слова. Затем тем же ровным дикторским голосом поинтересовался:

– А в чём же состоит вторая ошибка в моём вопросе?

Я искренне рассмеялся. Надеюсь, искренность у меня получилась натуральной.

– Ты употребил глагол "поймать" в будущем времени, а нужно – в прошедшем. Млечника я уже поймал , – проговорил я с расстановкой. – Когда млечник понял, что проникнуть в мою психику ему не по силам, он атаковал моего проводника. Откуда млечнику было знать, что пирениты – единственные в Галактике гуманоиды, которые полностью владеют своей психикой, и что они предпочтут убить своё сознание, лишь бы не отдать его на съедение тебе, Papilio galaktikos !

На этот раз млечник замолчал надолго. Но когда он вновь заговорил, голос его звучал по-прежнему ровно и спокойно.

– Вы извратили мой вопрос так, как вам это выгодно. Я же хотел узнать только то, что спросил.

Что ж, в логике ему не откажешь. Здесь он прав.

– Ну и что? – нагло заявил я.

– А то, что пока я в этом теле, вам меня не достать.

– А куда ты денешься? – фыркнул я. – Выйдешь из тела, как миленький! Ни один абориген тебя к себе в сознание не пустит. Далековато ты от них, да и силы твои на исходе. Они просто отшвырнут тебя, как котёнка, и ты снова очутишься в теле Тхэна. Да и будь ты в полной силе, на таком расстоянии они успели бы убить не только своё сознание, но и тело, чтобы ты не смог найти в нём временного пристанища. Как это сделал вчера Колдун хакусинов. А единственный гуманоид на Пирене, в психике которого ты мог бы восстановить свои силы, находится чересчур далеко отсюда, чуть ли не на другой стороне планеты.

– Остаётся ещё ваше сознание, – напрямик сказал млечник. Он упорно величал меня исключительно на "вы". Что значит, обучаться по телеканалу!

– В мой мозг введены электроды защитной сетки, – с уничижительным презрением бросил я. – И если тебе удастся проникнуть в мою нервную систему тактильным способом, то электроды уничтожат моё сознание. Вместе с тобой.

– Не думал, что обо мне известно столь много, – ровным голосом проговорил млечник, словно сообщая сводку погоды. – Проглядел я вас…

– Не все разговоры людей поступают в коммуникационные сети, – съехидничал я.

– И всё же, каким способом вы собираетесь меня поймать? – вернулся к началу разговора млечник.

– Не надо прикидываться, будто ты глупее, чем на самом деле, – съязвил я. – Ведь ты при мне сегодня изучал гильзу пространственной свёртки. Из кокона свёрнутого пространства тебе не выбраться.

– Следует понимать, что если…

– На все твои если у меня есть парализатор! – грубо оборвал я его и самодовольно похлопал себя по карману.

– Именно об это я и говорю, – спокойно заметил млечник. Мышцы на теле Тхэна ходили волнами, лицо дёргалось, как у припадочного, и это абсолютно не вязалось с его голосом. На самом деле млечник, наверное, орал от ужаса и безнадёжности, но речевой аппарат тела хакусина переводил его слова с монотонностью автомата. – Если вы выстрелите в меня сейчас, то я просто рассеюсь в пространстве, и ваша охота закончится ничем.

– Не смеши меня! – расхохотался я. – Ты слишком любишь себя, чтобы решиться на самоубийство. Тем более что жизнь я тебе гарантирую.

– Да, – согласился он, – все козыри у вас в руках. Но вы не учли одного обстоятельства…

– Сидеть! – заорал я и выхватил парализатор.

Он застыл с приподнятой рукой, будто я уже нажал на спуск. Меня охватила оторопь. Чёрт, будь проклята его замедленная реакция! Будь проклято его гипертрофированное чувство самосохранения! Пожалуй, я действительно не учёл одного обстоятельства: он никогда не решится на американскую дуэль – кто выстрелит раньше? – без стопроцентной гарантии своей жизни. Стрелять я не собирался, но он ведь этого не знал! Переиграл я сам себя…

"Что делать? Что же делать? – лихорадочно билась мысль. – Как выйти из этого положения?"

Спасла положение неожиданная зарница где-то далеко-далеко за горизонтом у меня за спиной.

"Откуда на Пирене грозы?" – удивился я и, хоть и с опозданием, но, надеясь, что реагирую натурально, оглянулся.

Как взметнулась рука Тхэна, я не видел, но ветвистую молнию, сорвавшуюся с его пальцев, заметил краем глаза. Со страшным грохотом молния вонзилась мне в грудь, швырнула на тент, и я, ломая стойки и кутаясь в полотнище тента, покатился по земле. Дико заверещали долгоносы, галопом уносясь прочь.

Притворившись мёртвым и благодаря судьбу, что сорванное полотнище тента не закутало мне лицо, я из-под полуприкрытых век наблюдал за Тхэном. Некоторое время он смотрел на меня, а потом стал медленно, словно оглядывая окрестности, поворачивать голову. Вначале в одну сторону, почти на сто восемьдесят градусов, потом в другую. Когда его взгляд скользнул вдоль берега, я увидел, как зелёный мигающий огонёк активированной гильзы пространственной свёртки, установленной последней вблизи лагеря, разбрызнулся беззвучными искрами. Вот, значит, что имел в виду млечник под неучтённым мною обстоятельством.

"Клюнул. И на это ты тоже клюнул", – подумал я, осторожно просовывая под тентом руку к пряжке ремня на поясе.

Тхэн запрокинул голову и уставился на звёзды. Затем, не отрывая взгляда от неба, медленно лёг навзничь, сложил на груди руки и перестал дышать. И тогда началось. Из тела Тхэна поднялся светящийся пар, который мгновенным рывком собрался в шар над грудью хакусина, и уже этот шар стал медленно, подобно цветку, раскрываться крыльями млечника.

И когда млечник полностью развернул свои крылья, и они стали вибрировать, готовя психофага к прыжку в n- мерность, я расщёлкнул пряжку на ремне и нажал спрятанную в ней кнопку. И млечник навечно застыл в метровом кубе нуль-темпоральной ловушки. Самой совершенной ловушке в мире для кого бы то ни было.

Есть! – чуть не заорал я, титаническим усилием разорвал спеленавший меня тент и вскочил на ноги. Нервная дрожь била меня, как в лихорадке. С трудом оторвав взгляд от пойманного млечника, я поднял глаза к небу.

Ну! Ну, когда же? Что они тянут?!

Чтобы сбить нервное напряжение, я начал считать про себя секунды.

Мгла пала на тридцать второй. Пятикилометровый купол волновой защиты отрезал меня, участок реки и огромную площадь долины от всего мира. Погасли звёзды, и теперь лишь светильник автоматического сачка освещал окрестности.

– Бугой! Бугой! – взорвался транслингатор голосом Геориди. – Что у тебя?

– Какого чёрта! – рявкнул я. – Почему так долго не было купола?!

– Ты поймал его?! – орал Геориди, словно не слыша меня.

– Да! Но почему так долго не было купола? А если их – стая? Вам что – на меня плевать? Главное – трофей?!

– Мы были на другой стороне планеты…

– Какого чёрта?! – окончательно осатанел я, давая волю взбудораженным нервам.

– А какого чёрта ты заводил дружбу с консулом?! – взорвался в ответ Геориди. – Аборигены ему сообщили, что вчера ночью в среднем течении Нунхэн погиб Колдун хакусинов. Консул весь день вызывал тебя по рации, а вечером ринулся к тебе на птерокаре. Сам понимаешь, что нам пришлось делать.

Я вспомнил зарницу за горизонтом. Вот, значит, что за гроза там была…

– Так вы его…

– В пыль, – отрезал Геориди.

– Ладно, – примиряюще сказал я. – Когда сюда прибудете?

– Часа через два.

– Хорошо, жду.

– До встречи. Да, поздравляю! – спохватился Геориди.

– Спасибо, – фыркнул я.

Транслингатор отключился.

Вот уже полгода, за три месяца до того, как я прибыл на Пирену, галактический крейсер, скрываясь в коконе искривлённого пространства, исключавшем его обнаружение, барражировал в системе Гангута. На его борту находилось трое человек с вживлёнными в мозг сетками психозащиты: пилот, штурман и бывший гипермиллиардер Геориди. Бывший, потому что четыре сетки психозащиты, включая и мою, и покупка боевого крейсера, почти разорили его. Впрочем, это его проблемы. Чтобы отомстить за смерть сына, он был готов на всё.

Моя же проблема, наконец разрешённая, висела перед моими глазами в кубе нуль-темпоральной ловушки. Я осторожно приблизился к телу Тхэна. Если меня караулила стая млечников, то один из них мог занять освободившееся место в нервной системе хакусина. Но нет, анализатор показал, что ни один орган внутри Тхэна не функционирует. А первой, как известно, погибает в теле нервная система. Хакусин Тхэн умер окончательно.

Легко сняв с груди Тхэна почти невесомый, невидимый куб нуль-темпоральной ловушки, я первым из людей смог рассмотреть млечника во всех подробностях. Теперь навечно живого и навечно неподвижного. Жизнь всей Вселенной сжалась для млечника в одно мгновение. Действительно, ничего более прекрасного и более совершенного, чем призрачный парусник, в мире нет. Его красота действовала, как наркотик. И если он был виновником того, что наши предки, принимая млечника за воспаряющую из тела умершего "душу с крылышками", выдумали райские кущи, то в такой загробный мир хотелось верить.

Не замечая времени, словно сам попал в нуль-темпоральную ловушку, я стоял над млечником, завороженный его красотой. Очнулся я через час, лёжа на земле с гудящей пустой головой. Оказывается, находясь в трансе, я упал, и, вероятно, это спасло мне жизнь. Было в красоте млечника что-то гипнотическое, опустошающее сознание даже через зрительный нерв.

Пошатываясь, я встал и, как ни тянуло снова посмотреть на млечника, пересилил себя и заставил готовиться к отлёту. Первым делом сорвал с тела лохмотья обгоревшей рубашки и въевшуюся в тело кольчугу энергетической защиты, из-за которой на Пирене так ни разу и не разделся. Управился с вещами за полчаса – благо почти всё упаковал ещё днём – и сел на тюк ждать приземления шлюпки с крейсера. Не упакованными остались только куб нуль-темпоральной ловушки с млечником – его ждал спецконтейнер на крейсере, да мачта со светильником – не в темноте же мне сидеть.

Мирно, как ни в чём не бывало, верещали на все лады насекомые, в реке кто-то плескался, а в долине волнами колыхалось море мигающих светлячков, чётким полукругом очерчивая границу непроницаемого купола волновой защиты. Боясь снова впасть в наркотическое наваждение, я лишь мельком бросал взгляды на застывшего в ловушке млечника. Сердце моё пело.

Труп Тхэна уже со всех сторон облепили копошащиеся насекомые, и в полутьме, еле озаряемой светильником автоматического сачка, казалось, что он ожил и шевелится. Так, пожалуй, до завтрашнего дня от него останется один скелет. Только сейчас я заметил на Тхэне свои кроссовки. Называется – упаковался! Я встал с тюка, подошёл к трупу, тряпкой из остатков рубашки обмахнул с ног насекомых и снял кроссовки. Оставлять здесь целое состояние я не собирался.

И в этот самый момент из глубины долины, эхом отражаясь от купола волновой защиты, донёсся перепуганный визг долгоносов, тут же заглушённый раскатами торжествующего рёва пиренского голого тигра.

Я повернулся в сторону рёва и широко улыбнулся.

– С удачной охотой! – крикнул я в темноту во всю мощь своих лёгких.

ИМИТАЦИЯ

1

Когда я прибыл на станцию "Пояс астероидов-VI", беспилотная яхта Мальконенна уже ждала меня в доках. Пронаблюдав, как станционные киберы перегрузили багаж из межгалактического лайнера на яхту, я проверил страховочное крепление, задраил люки и запросил разрешение на старт. И через пять минут вывел яхту в открытый космос.

Лететь предстояло не более часа, яхта, расправив паруса под солнечным ветром, шла в автоматическом режиме, и заняться было абсолютно нечем. В корне неверно представление, что в Поясе астероидов корабли чуть ли не ежеминутно подвергаются метеоритной атаке. Её вероятность здесь всего в два раза выше, чем на околоземной орбите, а использование современных средств защиты полностью исключает возможность столкновения. Корабль даже не сочтёт нужным оповещать экипаж об опасности, по собственному усмотрению искривляя пространство на пути следования метеоритного потока. Поэтому я расслабленно сидел в кресле, отрешённо уставившись в обзорный экран, усыпанный неподвижными звёздами, и прокручивал в голове варианты предстоящего разговора.

С крелофонистом Тоттом Мальконенном мы познакомились на Трапсидоре, где по просьбе местного министерства искусств демонстрировалась моя коллекция экзопарусников. На Трапсидоре праздновали двухсотую годовщину независимости от метрополии, и на месячнике экзоискусств были представлены столь разнообразные виды творчества, что о многих из них я не имел и малейшего представления (конечно, речь идёт не о крелофонии – этим видом экзомузыки увлечено более двадцати процентов гуманоидов, – однако я к ней как раз равнодушен). Наше знакомство с Мальконенном можно было бы считать случайным, если бы не последующие обстоятельства. Мы познакомились у стойки бара, и разговор, как это часто бывает на подобных мероприятиях, завязался весьма непринуждённый. Лишь потом, дня через три, когда Мальконенн начал обихаживать меня намёками на свои проблемы, я догадался, что он имел обо мне обширную информацию и отнюдь не случайно сел рядом в баре.

С первого взгляда Тотт Мальконенн производил впечатление уверенного в себе корифея крелофонии, но, познакомившись поближе, я увидел за маской артистической надменности комплексующего, надломленного человека с неуравновешенной психикой. Несколько позже, дав Мальконенну предварительное, со многими оговорками и ни к чему меня не обязывающее согласие подумать над его предложением, я собрал о нём сведения и понял причину неуравновешенности крелофониста.

Тотт Мальконенн был внуком знаменитого астрофизика Мирама Нуштради, обосновавшего теорию гиперперехода в макрокосмосе, и слава деда не давала внуку покоя. К естественным наукам Мальконенн тяги не испытывал и попытался проявить себя на ниве искусства, увлёкшись экзомузыкальными экзерсисами. Как ни странно, но года через три после первых невыразительных выступлений на сцене одна из его композиций вошла в десятку лучших произведений года, и афиши концертных программ виртуоза-крелофониста Тотта Мальконенна запестрели в различных уголках обжитой Вселенной. Однако слава в мире крелофонии вещь сиюминутная, если не подтверждается высококлассными хитами. К сожалению, новые композиции Мальконенна не блистали оригинальностью, и он постепенно начал терять рейтинг в хит-парадах. Сейчас Тотт Мальконенн занимал место где-то в пятом десятке, и его звезда потихоньку скатывалась за черту рейтинга в небытие. Естественно, Мальконенн не хотел с этим мириться.

Я редко берусь за чужие дела, тем более, когда они не совсем по моему профилю. Но иногда приходится. Гонораров за демонстрацию коллекции экзопарусников на выставках хватает только на содержание скромной виллы в окрестностях системы Друянова, поэтому для финансирования экспедиций за новыми экспонатами приходится искать меценатов. В чистом виде меценатов сейчас днём с огнём не найти, а спонсоры, порой, оказываются хуже ростовщиков (в лучшем случае спонсор требует, чтобы его имя увековечили в названии нового вида экзопарусника, в худшем – присваивает экспонат себе), да и выделяемые ими субсидии весьма скромные. Мальконенн же обещал такую сумму, что она с лихвой окупила бы мою давнюю и, казалось, несбыточную мечту – сафари на Сивилле.

Полгода я скрупулёзно разрабатывал обстоятельный план, как удовлетворить желание заказчика, затем ещё два месяца ждал удобного момента, а когда он наступил, отправил астрограмму Мальконенну. Ответ получил через час и немедленно вылетел в Солнечную систему рейсовым лайнером компании "Пангалактика".

С расстояния пятисот километров вилла Мальконенна была похожа на исламский полумесяц со звёздочкой. В реестре частных владений Пояса астероидов вилла значилась под названием "Выеденное яйцо", и по мере приближения, когда плоскостное изображение начало приобретать объёмность, она в самом деле стала напоминать половинку скорлупы выеденного яйца, ярко освещаемую со стороны заполненной атмосферой котловины искусственным светилом, а с противоположной – сумеречным светом далёкого Солнца. Ради любопытства я провёл спектральный анализ искусственного светила и убедился в его полной идентичности спектру естественного аналога. Хорошо быть наследником богатого деда, я для своей виллы такую роскошь позволить не мог.

Назад Дальше