- И тебе кажется, что мое свидание с этим человеком поможет воспрепятствовать этому?
- Да, мои ощущения именно таковы, мадам.
Глэдия помолчала. Мысль о том, что она обещала Илайджу верить Жискару, настойчиво лезла ей в голову.
- Ладно. Не думаю, что встреча принесет какую-нибудь пользу, но так и быть, увижусь с ним.
3
Глэдия спала, и в доме было темно - по человеческим понятиям. Однако дом жил, в нем двигались и работали, потому что роботы видели в инфракрасном свете.
Они приводили в порядок дом, приносили продукты, выносили мусор, чистили, полировали и убирали вещи, проверяли приборы, и, как всегда, несли охрану.
Ни одна дверь не имела запора, этого не требовалось. На Авроре не бывало преступлений ни против людей, ни против собственности, да и не могло быть, поскольку дома и людей всегда охраняли роботы, все это знали и одобряли.
Роботы-сторожа всегда были на месте.
Но они никогда не задерживали - именно потому, что всегда были здесь.
Жискар и Дэниел, чьи способности были гораздо выше, чем у других домашних роботов, не имели специальных обязанностей; они отвечали за работу остальных роботов.
В три часа они обошли лужайку и лесной участок, чтобы проверить, выполняет ли свои функции внешняя охрана и нет ли каких-нибудь проблем.
Они встретились на южной границе поместья и некоторое время разговаривали на своем сокращенном эзоповском языке. За десятилетия общения они привыкли понимать друг друга, и им не нужно было прибегать к сложностям человеческой речи.
Дэниел сказал едва слышно:
- Облака. Почти не видно.
Если бы Дэниел говорил с человеком, он сказал бы: "Как видишь, друг Жискар, небо покрыто облаками. Если бы мадам Глэдия стала ждать восхода солнца Солярии, она все равно не увидела бы его".
Жискар ответил:
- Предсказано. Лучше интервью.
Что означало: "Бюро погоды так и предсказывало, друг Дэниел, и это может служить извинением тому, что мадам Глэдия легла спать пораньше. Мне казалось более важным убедить ее согласиться на встречу, о которой я уже говорил тебе".
- Мне кажется, друг Жискар, что главной причиной того, что тебе с трудом удалось убедить ее, было огорчение по поводу оставления Солярии. Я дважды бывал там с партнером Илайджем, когда мадам Глэдия была солярианкой и жила там.
- Я всегда знал, что мадам не была счастлива на своей родной планете, что она с радостью оставила ее и не имела намерения возвращаться. Но я согласен с тобой; ее расстроило, что история Солярии завершилась.
- Я не понимаю реакции мадам Глэдии, - сказал Дэниел, - но очень часто человеческие реакции логически не соответствуют событиям.
- Поэтому иной раз так трудно решить, что будет вредно для человека, а что нет. - Будь Жискар человеком, он вздохнул бы, произнося эти слова. - Это одна из причин, почему мне кажется, что Три Закона Роботехники неполны и несовершенны.
- Ты уже говорил об этом, друг Жискар, и я стараюсь поверить, да не могу.
Жискар помолчал.
- Умом я понимаю, что они должны быть несовершенными, но когда хочу поверить в это - не могу. Оказывается, что я связан Законами. Если бы я не был ими связан, я бы, наверное, поверил в их недостаточность.
- Это парадокс, которого я не понимаю.
- Я тоже. Но я чувствую, что должен объяснить этот парадокс. Иногда мне даже кажется, что я жажду обнаружить неполноту и недостаточность Трех Законов, как например, сегодня вечером в разговоре с мадам Глэдией. Она спросила, как отказ от встречи может повредить ей лично, и я не мог ей ответить, поскольку это вне пределов Трех Законов.
- Ты дал прекрасный ответ, друг Жискар. Вред, нанесенный памяти партнера Илайджа, должен произвести глубокое впечатление на мадам Глэдию.
- Это был лучший ответ в пределах Трех Законов, но не лучший из возможных.
- А какой был бы лучшим?
- Не знаю, потому что не могу выразить его словами или хотя бы понятиями, пока я связан Законами.
- Но за пределами Законов ничего нет, - возразил Дэниел.
- Будь я человеком, - сказал Жискар, - я бы мог видеть за их пределами. Думаю, друг Дэниел, что ты способен на это больше, чем я.
- Я? Да, я давно считаю, что хоть ты и робот, но думаешь почти как человек.
- Ты не прав, - медленно и словно с болью сказал Дэниел. - Ты так считаешь потому, что умеешь заглядывать в человеческий мозг. Это вредит тебе и в конце концов может тебя разрушить. Мне тяжело об этом думать. Если можешь удержаться от такого заглядывания - удержись.
Жискар отвернулся.
- Не могу и не хочу. Я жалею, что из-за Трех Законов могу сделать так мало. Я не могу проникать достаточно глубоко из боязни нанести вред. И не могу влиять достаточно сильно - из той же боязни.
- Но ты сильно повлиял на мадам Глэдию.
- Я мог бы изменить ее мысли и заставить согласиться на встречу без всяких вопросов, но человеческий мозг так сложен, что я могу отважиться лишь на очень немногое. Почти любое изменение, которое я вношу, может вызвать дополнительные изменения, в природе которых я не уверен, и они могут повлиять на мозг, повредить его.
- Но ты что-то сделал с мадам Глэдией?
- В сущности, нет. Слово "верить" действует на нее и делает более сговорчивой. Я давно отметил сей факт, но употребляю это слово с величайшей осторожностью, чтобы не ослабело от частого употребления. Меня это озадачивает, но докопаться до решения я не в силах.
- Три Закона не позволяют?
Казалось, тусклые глаза Жискара заблестели ярче.
- Да. Три Закона везде стоят на моем пути, и именно поэтому я не могу изменить их. Но я чувствую, что обязан изменить, потому что ощущаю наступление катастрофы.
- Ты уже говорил об этом, друг Жискар, но не объяснил природы катастрофы.
- Я не знаю ее природы. В ее основе растущая вражда между Авророй и Землей, но как это разовьется в реальную катастрофу, я не могу сказать.
- Но ведь ее может и не быть?
- Я так не думаю. Я ощущаю вокруг некоторых аврорианских чиновников, с которыми сталкиваюсь, ауру катастрофы - ожидание триумфа. Не могу описать это более точно, потому что не проникал глубоко - Три Закона не позволяют. Это вторая причина, почему встреча с Мандамусом должна состояться: это даст мне возможность изучить его мозг.
- Но если ты не сможешь изучить его достаточно эффективно?
Хотя голос Жискара не мог выражать эмоций в человеческом понятии, в словах его было заметно отчаяние:
- Значит, я буду беспомощен. Я могу лишь следовать Трем Законам. Что мне еще остается?
- Ничего не остается, - тихо и уныло пробормотал Дэниел.
4
В восемь пятнадцать Глэдия вышла в гостиную, надеясь, что заставила Мандамуса (это имя она запомнила без особого желания) ждать. Она как следует позаботилась о своей внешности, и впервые за многие годы расстроилась из-за седины: надо было последовать общей аврорианской традиции и покрасить волосы. Выглядеть как можно моложе и привлекательнее - значит поставить фаворита Амадейро в невыгодное положение.
Она готовилась к тому, что вид его ей не понравится. Не хотелось думать, что он, возможно, молод и привлекателен, что жизнерадостное лицо засияет улыбкой при ее появлении, что он может против ее воли понравиться ей.
Увидев его, она успокоилась. Он действительно был молод. Ему, видимо, не было и пятидесяти, но это его не красило.
Он был высок, но очень тощ, и казался долговязым. Волосы слишком темные для аврорианина, глаза тускло-ореховые, лицо слишком длинное, губы слишком тонкие, рот слишком широкий, а чопорное, без тени улыбки выражение лица окончательно лишало его молодости.
Глэдия тут же вспомнила исторические романы, которыми увлекались на Авроре (все они неизменно рассказывали о примитивной Земле, что было довольно странно для мира, ненавидящего землян), и подумала: "Вот изображение пуританина".
Она успокоилась и чуть заметно улыбнулась. Пуритане обычно изображались злодеями, и, был ли этот Мандамус злодеем или нет, он вполне подходил для этой роли.
Но его голос разочаровал Глэдию: он оказался мягким и мелодичным. Чтобы выдержать стереотип, он должен был быть гнусавым.
- Миссис Гремионис?
Она снисходительно улыбнулась и протянула руку.
- Доктор Мандамус, пожалуйста, называйте меня Глэдией. Меня все так зовут.
- Я знаю, что вы пользуетесь личным именем в профессиональном…
- Я пользуюсь им во всех случаях. А брак мой был расторгнут по обоюдному согласию несколько десятилетий назад.
- Вы, кажется, долго были замужем?
- Очень долго, и брак был очень удачным, но даже большим удачам приходит конец.
- О да, - сентенциозно сказал Мандамус, - продолжение после конца может сделать удачу провалом.
Глэдия кивнула:
- Мудро сказано для такого молодого человека. Не пройти ли нам в столовую? Завтрак готов, а я и так заставила вас ждать слишком долго.
Только сейчас, когда Мандамус повернулся и пошел с ней, Глэдия заметила двух роботов, сопровождавших его.
Ни один аврорианин и подумать не мог о том, чтобы выйти куда бы то ни было без роботов. Но пока они стояли неподвижно, их никто не замечал.
Мельком взглянув на роботов, Глэдия отметила, что они последней модели, явно очень дорогие. Их псевдоодежда была первоклассной, хотя дизайн не во вкусе Глэдии.
Она невольно восхитилась. Надо будет узнать, кто конструировал одежду: похоже, появился новый солидный конкурент. Ее привело в восторг то, что стиль псевдоодежды обоих роботов один, но в то же время индивидуален для каждого. Их нельзя было спутать.
Мандамус уловил ее быстрый взгляд и точно истолковал впечатление:
- Экзодизайн моих роботов создал один молодой человек из Института, но не создал еще себе имени. А они хороши, как по-вашему?
- Бесспорно, - ответила Глэдия и огорченно подумала: "А он умен".
Глэдия не рассчитывала, что за завтраком придется вести деловую беседу. Говорить за едой о чем-то кроме пустяков считалось полной невоспитанностью. Она предполагала, что Мандамус не силен в легкой беседе. Говорили, конечно, о погоде, о недавних дождях, которые, к счастью, кончились, об ожидавшемся сухом сезоне.
Было почти обязательно восхищаться домом хозяйки, и Глэдия приняла похвалы с подобающей скромностью.
Она ничем не облегчала положение гостя и предоставляла ему самому подыскивать тему для беседы.
Наконец взгляд Мандамуса упал на Дэниела, неподвижно стоявшего в нише, и гость сумел преодолеть аврорианское безразличие и заметил его:
- А это, наверное, знаменитый Р. Дэниел Оливо? Его ни с кем не спутаешь, Замечательный образец.
- Да, замечательный.
- Он теперь ваш, кажется, по завещанию Фастольфа?
- Да, по завещанию доктора Фастольфа, - сказала Глэдия, подчеркнув слово "доктор".
- Меня поражает, что работа Института над человекоподобными роботами провалилась, хотя сначала шла. Вы никогда не задумывались почему?
- Я слышала об этом, - осторожно ответила Глэдия. Неужели он пришел сюда из-за этого? - Но я не уверена, что мне стоило бы тратить время на подобные размышления.
- Социологи все еще пытаются разобраться что к чему. Мы в Институте впали в отчаяние: похоже, что это естественный процесс. Но кое-кто из нас думает, что Фа… что доктор Фастольф каким-то образом причастен к нему.
Глэдия подумала, что второй раз он не сделал бы ошибки, и зло прищурилась.
- Только дурак может так подумать, - резко сказала она. - Если и вы так думаете, я не смягчу для вас этого выражения.
- Я не из тех, кто так думает, в основном потому, что не вижу, каким образом доктор Фастольф мог бы привести это дело к фиаско.
- А почему кто-то что-то должен был сделать? Важно, что народ не хочет таких роботов. Робот, выглядящий, как мужчина, конкурирует с мужчиной, причем конкурирует весьма успешно, а это не нравится. Аврориане не хотят конкуренции.
- Сексуальной конкуренции? - спокойно спросил Мандамус.
На миг Глэдия встретилась с ним взглядом. Неужели он знает о ее давней любви к роботу Джандеру?
Впрочем, что такого, если и знает?!
Лицо его, казалось, не выражало ничего такого, что скрывалось бы за его словами. Наконец она сказала:
- Конкуренции во всех отношениях. Если доктор Фастольф и создал такое впечатление, то лишь для тех, кто конструировал своих роботов по человеческому образцу, но и только.
- Я вижу, вы думали об этом, - сказал Мандамус. - Социологи считают, что страх перед конкуренцией послужил просто оправданием. Однако этого страха недостаточно, а других причин для отвращения, похоже, нет.
- Социология не точная наука, - сказала Глэдия.
- Не совсем так.
Глэдия пожала плечами. Помолчав, Мандамус продолжал:
- Во всяком случае это здорово задерживает организацию колонизационных экспедиций. Без человекоподобных роботов, мостящих дорогу…
Завтрак еще не кончился, но Глэдии было ясно, что Мандамус не может больше избегать нетривиальной беседы.
- Мы должны полететь сами, - сказала она.
На этот раз Мандамус пожал плечами:
- Это слишком трудно. К тому же, эти маложивущие варвары с Земли с разрешения вашего доктора Фастольфа ринулись на все планеты, словно рой пчел.
- Осталось еще немало планет, миллионы. А если земляне могут это сделать…
- Они-то, конечно, могут, - с неожиданным пылом сказал Мандамус. - Это стоит жизней - но что им жизнь? Какие-то десятилетия, и только - а землян миллиарды. Если в процессе колонизации погибнет миллион, - кто это заметит, для кого это важно?
- Я уверена, что для них важно.
- Вздор! Наша жизнь долгая, следовательно, более ценная, и мы, естественно, больше дорожим ею.
- Поэтому мы и сидим здесь и ничего не делаем, а только злимся на земных поселенцев за то, что они рискуют жизнями и в конце концов, похоже, станут частью Галактики.
Глэдия не была на стороне переселенцев, но ей хотелось противоречить Мандамусу, и она не могла удержаться, хотя чувствовала, что ее слова могут быть расценены как убеждение. К тому же, в последние годы она слышала подобные речи от Фастольфа.
По сигналу Глэдии быстро убрали со стола. Завтрак мог бы продолжаться, но разговор и настроение стали совершенно неподходящими для цивилизованного принятия пищи.
Они вернулись в гостиную. Роботы Мандамуса так же, как Дэниел и Жискар, последовали за хозяевами и заняли свои ниши. Мандамус не обращал никакого внимания на Жискара. "Да и с чего бы?" - подумала Глэдия. Жискар был старомодным, примитивным и совершенно не выдерживал сравнения с прекрасными образцами Мандамуса.
Она села и скрестила ноги, прекрасно зная, что они сохранили девичью стройность.
- Могу ли я узнать причину вашего желания видеть меня, доктор Мандамус? - спросила она.
Она не хотела откладывать дело в долгий ящик.
- У меня дурная привычка после еды жевать лекарственную резинку для улучшения пищеварения. Вы не возражаете?
- Я думаю, это будет отвлекать, - ответила Глэдия.
А про себя подумала: "Пусть терпит неудобство. Кроме того, в его возрасте нет нужды улучшать пищеварение".
Мандамус сунул пакетик обратно в нагрудный карман, не выказав разочарования.
- Я спросила, доктор Мандамус, о причине вашего желания видеть меня.
- У меня их две, леди Глэдия. Одна личная, другая - государственная. Вы позволите начать с личной?
- Откровенно говоря, доктор Мандамус, я не могу себе представить, какие личные дела могут быть между нами. Вы работаете в Роботехническом институте, не так ли?
- Да.
- И близки с Амадейро, как я слышала?
- Я имею честь работать с доктором Амадейро, - ответил он.
"Он платит мне той же монетой, - подумала Глэдия. - Но я не приму ее".
- Я встретилась с Амадейро случайно два столетия назад, и эта встреча была крайне неприятной. С тех пор я не имела с ним никакого контакта. Я не стала бы встречаться и с вами, его коллегой, но меня убедили, что наша встреча может оказаться важной. Не перейти ли нам теперь к государственному делу?
Мандамус опустил глаза; на его щеках вспыхнул слабый румянец, может быть, от смущения.
- Тогда позвольте мне представиться заново: я Левулар Мандамус, ваш потомок в пятом поколении. Я прапрапраправнук Сантирикса и Глэдии Гремионис. Значит, вы моя прапрапрапрабабушка.
Глэдия быстро заморгала, стараясь не показать, что ее словно громом поразило.
Ну что ж, у нее были потомки, и почему бы этому человеку не быть одним из них?
- Вы в этом уверены?
- Полностью, Я провел генеалогическое расследование. В ближайшие годы я намерен иметь детей, так что у меня все равно потребуют такого рода данные. Если вас интересует, схема между нами - М-Ж-Ж-М.
- То есть вы сын сына дочери дочери моего сына?
- Да.
О дальнейших подробностях Глэдия не спрашивала.
У нее были сын и дочь. Она была хорошей матерью, но дети повзрослели и стали вести независимую жизнь. Что касается потомков сына и дочери, то она, как принято у космонитов, никогда о них не спрашивала. Даже встречая кого-нибудь из них, она, как истинная космонитка была к ним безразлична. Поразмыслив, она успокоилась.
- Прекрасно. Вы мой потомок в пятом поколении. Если это и есть то личное дело, о котором вы желали говорить, то оно не имеет никакой важности.
- Согласен. Мне хотелось бы поговорить не о генеалогии, а о том, что лежит в ее основании. Видите ли, доктор Амадейро, как я подозреваю, знает о наших родственных связях.
- Да? И каким же образом?
- Я думаю, он справляется о происхождении всех тех, кто поступает на работу в Институт.
- А зачем?
- Чтобы точно знать о том, что он отыскал в моем случае. Он человек недоверчивый.
- Не понимаю. Если вы мой потомок, почему его это касается больше, чем меня?
Мандамус задумчиво потер подбородок.
- Его неприязнь к вам ничуть не меньше, чем ваша к нему, мадам Глэдия. Если вы готовы были отказать мне во встрече из-за него, то он тоже готов отказать мне в повышении из-за вас. Было бы немногим хуже, если бы я оказался потомком Фастольфа.
Глэдия напряженно выпрямилась; ноздри ее раздулись.
- Так чего же вы ожидаете от меня? - резко спросила она. - Я не могу заявить, что вы не мой потомок. Не объявить ли мне по гипервидению, что вы мне безразличны и я отрекаюсь от вас? Удовлетворит ли это вашего Амадейро? Если да, то должна предупредить вас, что я этого не сделаю. Для этого человека я не сделаю ничего. Если он уволит вас и испортит вам карьеру из-за вашего происхождения, это заставит вас впредь сотрудничать с более здравомыслящей и менее злобной особой.
- Он не уволит меня, мадам Глэдия. Я слишком ценен для него, простите за нескромность. Но я надеюсь когда-нибудь сменить его на посту главы Института, а этого, я уверен, он не допустит, пока подозревает, что я происхожу из худшего рода, чем ваш.
- Он считает, что бедняга Сантирикс хуже меня?
- Отнюдь нет.
Мандамус покраснел и сглотнул, но голос его остался ровным и спокойным:
- Я не хочу показаться невежливым, мадам, но я обязан для себя самого узнать правду.
- Какую правду?