Завьялов усмехнулся. Подумал о реакции Жюли на эти разговоры. Как ни крути, пока что ее муж единственный носитель тела потенциального отца. Небось, мадам – ревнует. Зубы скалит.
Но уютно свернувшаяся на коленях мужа мадам безмятежно посапывала.
"Ай да Кеша, ай да хлюст, – хмыкнул генерал Потапов. – Умасливает девушку, пока супруга дрыхнет! Планомерно подготавливает к койке, как к необходимости. Про чудных деток начирикал".
"Ловкач, – хмуро констатировал Завьялов. – Но впрочем, мы здесь по другому поводу".
– Зоя, ты спать хочешь?
– Удивительно, но – нет, – улыбнулась раскрасневшаяся девица. – Столько всего нового…, так странно… – Взыгравший материнский инстинкт, умело привлеченный Иннокентием, поправил настроение. Мозг девице вынес.
"Ай да Кеша, – вновь завел Лев Константиныч. – Не только успокоил, но и разбередил нашу красотку!"
– Зоя мне придется ненадолго уехать. Вы тут справитесь?
– Конечно, Борис Михайлович! – верноподданнически подскочило тело Бориса Михайловича, забыв, что на коленях Жюли задремала. – Ой, милая, прости! – оформитель успел подхватить хвостатую супругу за продырявленный обрезок свитера. – Я так неловок…
Мадам оскалилась, зевнула, смешно оттягивая волосатые уши на лысом черепе.
"Порядок, – буркнул генерал. – Жюли проспалась, отдохнула, приглядит за муженьком и Зоей".
* * *
Девятнадцать лет назад Михаил и Маша Завьяловы полетели в другой город на свадьбу бывшей сокурсницы. Сынулю Борю бабушке подкинули.
Бориска радовался, прыгал ненормальным щенком над собранной сумкой! Каникулы, каникулы! свободная, только тебе, а не театру, принадлежавшая Леля!..
Самолет родителей Бориса разбился где-то под Саратовом.
В памяти Завьялова навсегда застряло каменное, помертвелое лицо Лели:
– Боренька, садись, мне надо с тобой поговорить… Крепись, сынок.
Потом – тетрадка в клеточку, от начала до конца исписанная двойным, сплетенным вензелем "М М".
Несколько дней, не разгибая головы, одиннадцатилетний подросток, как заклинание – творил. Писал. То, карябая бумагу до дыр, то каллиграфически выписывая. Как некая смертельно больная японская девочка журавликов оригами, он так же, в слепой вере, уписывал тетрадку вензелями, словно это поможет все вернуть…
Вернуть дымящиеся паром, ароматные оладьи по выходным. Маму, маму, маму!!! Прогулки. Шашлыки. Поездки! Море!!
Сильные папины руки. Гантели – не зевай, Бориска, не отлынивай!
"Секретные" мужские разговоры. О том, что дарим маме на Восьмое марта… А у нас в классе новенькая девочка появилась – такая, папка, зануда! но ножки – ничего…
Мудрая бабушка позволила внуку заполнить, искапанную слезами тетрадь вензелями.
Потом выбрала один из них и заказала выбить на общем надгробном памятнике. Тетрадку возложила под надгробие.
Через несколько дней привела внука в другой класс. В другую школу. "Будь мужиком, Борис. Не позволяй себя жалеть, не плачься. Здесь никто н е з н а е т".
Узнали, конечно. Но гораздо позже, когда Борис уже оправился, не попадая под сочувственные, н а п о м и н а ю щ и е взгляды. Не пережил, но выдержал. Поскольку пережить свою память – невозможно никому.
И незачем.
Завьялов стал – "Завянь". Сосредоточенным угрюмым подростком, постепенно о т о г р е т ы м бабушкой.
Сколько себя помнил Боря, Ольга Александровна всегда была чуть-чуть другой, кому-то могло показаться – отстраненной и п р о х л а д н о й. Выскомерной.
В других театральных семьях, Завьялов видел, как бабушки-артистки воспитывают внуков с закатыванием глаз, заламыванием рук. Из малейшего проступка устраивают водевиль с платочком у глаз.
Леля в экзальтации не впадала никогда. Уменьшительно ласкательным именем "Боренька" воспользовалась только дважды. Как только внук начал отпочковываться и взрослеть, отпустила на просторы вольного плаванья.
Леля была современной, европейской бабушкой. Не лезла с наставлениями, не приезжала к внуку без звонка, не докапывалась, не подминала, не окучивала, как единственный росток семейной грядки. Не неслась укрыть крылом от грибного дождика.
Многие "не" Завьялова устраивали. Леля вырастила самостоятельного, ответственного мужика.
Борис порой знакомил Ольгу Александровну со своими девушками. Глупенькие пассии – заигрывали-лебезили перед известной актрисой. Те, что поумней, не лезли с изъявлениями, скрывали робость за выплесками интеллекта.
Леля ценила в людях самодостаточность и независимость, незаимствованное из книг мышление: затейливые заученные цитаты вычисляла – в лёт! Неожиданно для Бори прониклась к амазонке. Пожалуй, только Маринка – свободолюбивая дикая кошка, смогла, по мнению бабушки, выступить достойной парой для Бориса…
"Интересно, как бы Зоя Леле показалась? – выходя из гостиной, где оставил ослепшую девушку и путешественников, подумал Боря. – Зоя из той же породы свободолюбивых гордячек. Только, в отличие от амазонки, ощущение от нее идет иное – женственное, гибкое…"
* * *
Пожилая "Волга" бодро неслась к столице. Умело лавируя в потоке большегрузов и частников, Завянь объяснял генералу, в чем причина торопливости:
"Домой к Леле нам не подобраться, но я знаю, где она сегодня будет. У бабушки есть подруга – не особенно удачливая актриса Вера Дмитриевна, взявшая руководство над любительским театром. Каждую субботу, если нет спектакля с ее участием, Леля ходит на репетиции. Помогает Верочке работать с актерами…"
"Ты думаешь, Ольга Александровна и с е г о д н я туда пойдет?" – недоверчиво поинтересовался генерал.
"Обязательно, – кивнул Борис. – Надо знать мою бабушку, Лев Константинович. Ее внука, по всем телеканалам объявляют преступником, Леля непременно покажет всем, что не поддается мнению толпы. Не прячется от пересудов, непременно выйдет в люди. Только так она продемонстрирует, что верит в мою невиновность".
"Пожалуй…, ты прав. Когда и где проходит репетиция?"
Старый дом культуры стоял на обширной площади с фонтаном. Типичный образец монументального сталинского ампира с лепниной и колоннами (нынче ставший кинотеатром), он прятал тылы за густыми липами и афишными тумбами. Над фасадом голуби летали. Спускались вниз за хлебными крошками, рассыпаемыми горожанами.
Ольга Александровна Завьялова – невысокая стройная д а м а в бежевом костюме и ловких белых туфлях, неторопливо шала через площадь к парадному крыльцу. Погода радовала последним теплом, очаг культуры в шаговой доступности от дома, Леля, по обыкновению – прогуливалась. Сегодня она не изменила привычек даже в малом. Демонстрировала несгибаемость.
Завянь и генерал взяли актрису Завьялову под наблюдение еще от дома. Как только укрыли "Волгу" в соседнем дворе, позволяющем широкий обзор, Лев Константинович сразу же сказал:
"Борис, прости, но с этой минуты я, так сказать – альфа-самец. Я не могу каждый раз давать тебе советы, куда смотреть, что делать. Профукаем наружку – попадемся. Ты в следственно оперативных мероприятиях – ни бум-бум, пока объясняю, на какого серого дяденьку смотреть – упустим топтуна, рассредоточимся".
Борис признал претензии абсолютно справедливыми, отдал носителю бразды, но иногда влезал с комментариями по поводу прохаживающихся по двору соседей бабушки, отмечал знакомые машины на парковке.
Ольга Александровна вышла из подъезда… "Волга" постояла минуту с небольшим и медленно тронулась в объезд квартала.
Остановив машину на противоположной от дома культуры стороне улицы, Константинович сказал:
"Ведут двумя группами. Одна действует практически открыто. Видишь, Боря, синий "Форд"? Там три человека засели, двое, думаю, сейчас войдут за Ольгой Викторовной в кинотеатр".
Два мужика и в самом деле вышли из автомобиля, потопали к крыльцу.
"Вторая группа действует скрытно. Обрати внимание на белую "Газель" с тонированными стеклами".
Неприметная "Газель" остановилась на стоянке у служебного входа. Если говорить по-чесноку, не попади Борис внутрь генерала-контрразведчика, белый микроавтобус он обязательно бы упустил из виду. "Газель" подъехала гораздо раньше того, как на площади появилась Леля. Водитель в серой кепочке сразу же раскрыл газету, сигаретным дымом в окошко задымил…
Картина была на столько обыкновенной и беспечной, что Боря попался бы в полицейские лапы не дойдя до бабушки!
"Что будем делать, Константиныч? Оба входа перекрыли".
"Не дрейфь, сынок. Расслабься".
Привычно подчиненное носителю генеральское тело выбралось из салона. Покрутило головой. Направилось к магазину сантехники, расположенному в угловом доме возле светофора.
Завянь впервые ощущал себя полноценным добровольным пассажиром. Как будто ехал в удобном мягком купе, разглядывал пейзажи сквозь окно…
Чуднейшее мироощущение! Непередаваемое, слегка зыбкое и головокружительное!
Лев Константинович перебежал на другую сторону переулка. Одновременно вынул из кармана портмоне, отслюнявил три тысячные купюры и, подойдя к небольшому грузовому фургону с рекламным предложением сантехники и грузоперевозок на бортах, заговорил через раскрытую дверцу с водителем:
– Здорово, друг. Свободен?
Немолодой шофер отложил кроссворд, поглядел на приличного дяденьку с показательно зажатыми денежками в руке. Почесал карандашом за ухом:
– Да вроде бы, пока… Тебе – надолго?
– Не. Только реквизит перевезти. Вон, видишь дом культуры? Мне нужно несколько коробок с костюмами переправить. Недалеко, за час управимся.
– За ча-а-ас, – набивая цену, протянул водитель. – Я как бы тут не загораю…
– Добавлю, – солидно произнес Лев Константинович и пошел в обход капота.
Запрыгнул на сиденье. Добавил к купюрам еще одну тысячную бумажку, водиле протянул.
Тот хмуро поглядел на денежку, насупился. Но взял.
Перед Львом Константиновичем, на приборном щитке под стеклом лежала желтая бейсболка с логотипом сантехнического магазина. Потапов лихо, без спроса, нацепил ее на лысину:
– А халат рабочий, дружище, – есть?
– Да вроде как…, – в той же набивательной манере протянул водитель.
– Одолжи, а? Я доплачу. Химчистка костюма дороже встанет.
Хитрый шоферюга оценил костюм. Согласился, что – дороже. И за пятьсот рублей приодел Константиновича в халатик канареечного цвета с фиолетовой рекламной блямбой на спине.
Под руководством контрразведчика фургон встал у служебного входа, отвернувшись от "Газели" мордой. Лев Константинович сказал водиле:
– Жди, приятель. Я тут мигом.
– Я вроде как…
– Каждая лишняя минута простоя – десять рублей плюс к задатку! Врубай, дружище, счетчик!
Водитель разулыбался щедрому клиенту, за кроссвордом потянулся…
Лев Константинович выпрыгнул на асфальт. Одернул халат, поглубже натянул бейсболку.
В поле видимости, засевшей в "Газели" наружки он попадал лишь на мгновение. Скукожив плечи, скособочив физию, Лев Константинович сделал несколько шагов до служебной двери… Боковым зрением опытно засек внимательные лица в темноте салона "Газели"… Проскочил за дверь.
– Добрый день. Вера Дмитриевна предупредила, что сегодня привезут реквизит из Вахтанговского? – поинтересовался у бабушки вахтерши за конторкой.
– Да вроде нет…, – приподнимая очки на лоб, удивилась охранница, глубоко пенсионного возраста.
– Ну как же! – картинно огорчился смершевец. – Из Вахтанговского театра, Ольга Александровна договорилась… Я специально через пробки ехал.
– Так вы идите! Они сейчас в малом зале репетируют! И Вера Дмитриевна уже два часа как здесь.
Константинович галантно приподнял бейсболку:
– Мерси, мадам, за понимание.
И споро потрусил по разветвленным коридорам очага. "Борис, я руковожу наблюдением, ты – передвижением, иначе заплутаем".
"Налево к лестнице. Потом направо".
Лев Константинович повернул к лестнице, снял с головы бейсболку с длинным козырьком, тихонько выглянул из-за угла.
Возле конторки бабушки-вахтерши уже стоял неприметно серый господин. Интересовался чем-то.
– Дак это из Вахтанговского! – донесся до слуха уверенный голос охранницы. – Какие-то костюмы для постановки привезли.
Топтун еще о чем-то спрашивал, бабушка пожимала плечами…
"Уходим, Боря, – скомандовал Лев Константинович. – В репетиционный зал – нельзя…"
"Я и не собирался вас туда вести, – оборвал Борис. – Поднимайтесь по лестнице, первый пролет, поворот направо. Дальше – к гримеркам".
Лев Константинович прислушался и выдохнул! От выхода донесся глухой хлопок служебной двери: филер потопал на стоянку, вахтерша бабушка прикинулась перед органами опытным цербером, чего-то убедительно насочиняла.
Длинный полутемный коридор со множеством дверей. Снимая на ходу канареечный халат, Борис толкал одну дверь за другой – повсюду заперто. Дошел почти до выхода к кулисам основного зала, наткнулся на незапертую.
На легкий скрип дверных петель повернулась щедро накрашенная актриса-любительница. Девушка сидела перед зеркалом, торопливо шлепала на щеки грим – вишневые румяна. Судя по надетым на ноги лаптям и юбки из холстины, давали что-то из крестьянской жизни.
– Вам кого? – не отвлекаясь от процесса, произнесла "пейзанка".
– Добрый день, барышня, – галантерейно приосанился Лев Константиныч. – Простите за вторжение.
– Вам – кого? – с нажимом повторила девушка.
– Я старый друг Ольги Александровны. Хочу ей сделать сюрприз. Вы мне не поможете?
Упоминание лелиного имени мгновенно изменило атмосферу: с невнимательно небрежной, на полную гостеприимства. Барышня-крестьянка отложила баночку с румянами, садиться предложила.
– Видите ли, сударыня, – доверчиво, по-стариковски, глядя на "пейзанку", велеречиво объяснялся генерал, – я хочу сделать Ольге Александровне сюрприз. Вы не могли бы, милая, отнести Оленьке записочку… Ничего не говоря обо мне, это сюрприз! Я хочу быть для нее приятной неожиданностью…
В результате хитрых объяснений, генерал заполучил бумажку, нацарапал на ней несколько строк:
"Уважаемая Ольга Александровна. Леля.
Я близкий друг Вашего внука. Нам необходимо встретиться и поговорить.
Жду Вас в гримерке. Прошу не показывать волнения.
Мобильный телефон и сумочку, пожалуйста, оставьте в репетиционном зале.
За Вами наблюдают".
Лев Константинович вчетверо сложил бумажку, протягивая ее девушке, смущенно улыбнулся:
– Здесь личное, сударыня. Рассчитываю на вашу скромность.
Молоденькая девчонка покраснела даже под белилами-румянами, цапнула записку и не удержалась от укола:
– Могли бы и не предупреждать…, – повела плечом: – Я не читаю чужих писем…
– Я полон восхищения, мадмуазель!
Понукаемый генералом взгляд постоянно тянулся к зеркалам гримерки. Лев Константинович ходил по узкому проходу между креслиц, бдительно прижмуривался: не хотел встречать кумира с разбалансированной зеркалами психикой! Кружил, сновал, но всюду – натыкался. Блестящие под лампами поверхности подхватывали и многократно множили его фигуру из любого положения! Манили поглядеться!
Завьялов сжалился:
"Да ладно, Лев Константиныч, охорашивайся. Я как бы – отвернусь".
"Спасибо, друг Борис!" – генерал тут же приник к зеркалу.
Завянь не видел, но почувствовал – приглаживает брови. Остатки прежней роскоши на черепушке грамотно распределяет.
"Порядок, Боря, генерал Потапов – в форме".
"Ты, генерал Потапов, учти – Леля курильщиков не любит. Мой дед иногда трубочку покуривал. Но только – на балконе".
Борис уже не знал, что лучше: отвлекать взволнованного почитателя пустыми разговорами и тем дробить сознание, или заткнуться, спрятаться и дать восстановиться целостному интеллекту. В дороге до Москвы они уже обговорили все детали, Лев Константиныч матерый трезвомыслящий разведчик… Еще недавно был. Всех топтунов засек с профессиональной четкостью. Бабушкам и девушкам извилины заплел…
Волнение вмешалось в планы с оглушительностью канонады! Завьялову уже казалось, что еще чуть-чуть и разнервничавшийся Лев оглохнет к внутреннему голосу (личного) рассудка и затокует, как распустивший хвост глухарь!
В подобной обстановке лучший метод – оплеуха. Пощечина, точнее выражаясь.
"Лев Константинович, а за своими женами – ты так же ухаживал?"
"В смысле – как?" – затормозил нервную пробежку между кресел генерал.
"В смысле – с помешенным рассудком".
"А я что… уже?"
"Уже отъехал, дядя Лева. Уже – в соплях".
"Да я тебя… ЩЕНОК!!"
"Во. Узнаю дружище генерала…"
Дверь в гримерку резко распахнулась. На пороге стояла Ольга Александровна Завьялова.
Только внук Борис мог разглядеть в чертах, все еще очень красивого лица бабушки, следы бессонной ночи и усталости.
Кроткая прическа уложена – волосок к волоску. Шейный бант на блузке в безукоризненной симметрии. На стискивающих косяк тонких пальцах – красивое кольцо, которое Леля считала талисманом.
Негромкий флер духов.
Знаменитая актриса вошла, закрыла дверь гримерки. Генерал "отъехал" окончательно:
– Я…, Ольга Александровна…
– Я знаю, кто вы. – Мелодичный сильный голос Лели звучал совсем спокойно. – Мне показывали фотографии из "Золотой Ладьи". Там вы рядом с моим внуком. – Ольга Александровна подошла вплотную, слегка нахмурившись, прочла каждую морщинку на генеральском лице: – Почему Борис представил вас м о и м приятелем?
– Я не могу вам объяснить, – обретая неожиданную твердость речи и духа, Лев Константинович покрутил головой. – Простите – не могу.
Ольга Александровна отвернулась, отошла в угол к длинной вешалке и ширме.
– Где Борис? Что с ним случилось?
Бабуля держалась на пятерку с двумя плюсами! Вопросы задавала с горделивой невозмутимостью императрицы, на непонятного нарядного господина смотрела чуть высокомерно, но пока что не убийственно.
Завьялов знал, к а к убивает Леля взглядом!
Но и недавно нервный Константиныч, что странно – удар держал по-генеральски.
– Сядьте, пожалуйста, Ольга Александровна.
Леля подняла брови вверх. Как бы предупреждая "я здесь сама решаю, садиться мне или стоять".
– Прошу вас, сядьте, – с мягкой настойчивостью, пророкотал Потапов.
– Может быть, представитесь вначале?
– Извольте. Лев Константинович.
Леля в упор смотрела на пожилого мужчину, объявившего себя близким другом ее внука. Она видела его впервые. Она никогда о нем не слышала.
– Это ваше настоящее имя? – тонкая насмешка на Лелином лице, намекала на подстрочник: "Вы не опасаетесь, что я назову ваше имя полиции? Там вами крайне интересуются, "Михаил Борисович" из Конотопа…"
Константиныч изобрел не менее многослойную улыбку:
– Ольга Александровна. Когда Борису было пять лет, вы взяли его день рождения Святослава Викторовича. Взрослые сидели за столом, дети развлекали себя, как могли: играли в принцев и принцесс.
Маленький Борис, заигравшись, ненароком положил в карман сапфировый браслет Аделаиды Анатольевны.
Забыл об этом.