Плавание обошлось без приключений и закончилось в пять вечера, потому как на обратном пути ветер стал чуть посильнее, где-то балла три-четыре, и катамаран держал скорость порядка пятнадцати километров в час. И, значит, в конце пути ткнулся носами в песок пляжа напротив верфи, а затем был вытащен на берег. Я пошел к дому. За мной, озираясь, следовали дамы, тащившие палатку "Килкенни" – пока это будет их обиталище, у меня все-таки довольно тесно, чтобы селить еще двоих.
Вернувшись на свой остров, я в полном соответствии с планами приступил к подготовке приглашения в гости борца с экономической преступностью. Для чего из арматуры была сварена клетка размерами восемьдесят сантиметров на метр и высотой метр восемьдесят пять. Она состояла из двух частей – пола и стен с потолком. По границе был пущен уголок с отверстиями под болты. Если проложить там текстолит, а болты пропустить через изолирующие втулки, то стены и потолок клетки будут изолированы от пола.
Закончив работу, я залез в свое изделие и попытался прикинуть, каково тут будет сидеть при подаче некоторого напряжения. И вскоре пришел к выводу, что все-таки слишком комфортно. Поэтому, взяв строительных гвоздей, не поленился приварить штук тридцать – естественно, остриями внутрь. Вот теперь уровень внутриклеточных удобств стал соответствовать задаче, и я отправился в радиомастерскую. Чтобы спаять регулируемый источник тока, потребуется вечера три-четыре. Почему так много? Ну, я же не собирался халтурить, а хотел сделать нормальное устройство. С холостым ходом порядка киловольта, регулируемым постоянным током от нуля до тридцати миллиампер, плюс возможность выдачи коротких импульсов до трети ампера, причем как одиночных, так и пачками. Кроме того, оставалось съездить к бывшему центральному аэропорту и провести последнюю разведку перед операцией – это уже в Москве.
Клиент подъезжал к "Триумф паласу", где он жил, со стороны Новопесчаной улицы. Дорожка тут делала поворот налево, потом направо. Единственный фонарь, хоть как-то освещающий это место, я полчаса назад разбил из "кастрата". А потом подъехал сюда на скутере, где была установлена аппаратура перехода, завел его за кусты, открыл унитаз и разложил инструменты – мол, ремонтируюсь, если кто заинтересуется. Но таковых не было, пешеходы тут ходили редко.
Вот появилась знакомая "Порше". Убедившись по номеру, что никакой ошибки нет, я на секунду включил переход. Огляделся – с земли это вроде не увидел никто, на Хендерсоне тоже было темно. Правда, операцию могли пронаблюдать из окон высотки и стоящей чуть позади девятиэтажки, но что они могут увидеть без специальной аппаратуры? Только то, что свет фар был, а тут вдруг исчез.
В общем, решив не волноваться зря, я быстро собрал барахло, сел на скутер и отправился в гараж.
На Хендерсоне было три пятнадцать утра, восток уже начинал розоветь. Застрявший в кустах и камнях "Порше" очень выразительно смотрелся на фоне океана, но его пассажиру, кажется, было не до красот природы.
Ханя с Тимом, предупрежденные о том, что это очень опасный человек, стрелять в которого нужно без малейших колебаний по первому же сигналу, лежали в укрытии. Мы с Полем сидели чуть в стороне и в ночные бинокли наблюдали за действиями гостя. Я не спешил – пусть он побольше себе навоображает, проникнется своим положением, тогда рад будет увидеть человека, предложившего ему помощь. То есть меня. Кроме того, если у него есть с собой пистолет, то он, наверное, его достанет, предположил я.
Но клиент ничего такого не доставал. Почти час он не решался выйти из машины. Но наконец, когда уже рассвело, вылез оттуда, несколько раз обошел ее кругом, все более перекашиваясь рожей, и вдруг начал биться головой о капот.
Решив, что пора, я вылез из укрытия и, что-то фальшиво насвистывая, двинулся в сторону "Порше". На мне были шорты, широкая клетчатая рубаха, под которой не бросалась в глаза кобура с револьвером, и соломенная шляпа. На нос я для придания внешности большей безобидности нацепил очки с простыми стеклами. Держа на плече сачок для ловли бабочек и смотря в небо, я приближался к автомобилю, делая вид, что не замечаю его.
Но вот вдруг заметил, состроил потрясенное лицо и завопил по-английски:
– О боже! Как вы ухитрились приехать на остров Хендерсон? И откуда?
Ну должен же этот урод знать английский, если отдыхает он то на Гавайях, то на Канарах, причем в иногда по два раза в год.
– О, извините, позвольте представиться, – спохватился я. – Макс Отто Поупугаймер, доктор энтомологии, профессор, Оклендский университет. С кем имею честь?
Оперуполномоченный проблеял нечто невразумительное.
– Наверное, у вас случилась какая-то драма, и вам необходима помощь, – предположил я. – Нужно сообщить на большую землю. Пойдемте, радиорубка неподалеку.
И, деликатно взяв гостя за рукав, повлек его вдоль берега. Он не сопротивлялся, и вскоре мы подошли к маленькому, чуть побольше туалетной кабины, зелененькому домику со спутниковой тарелкой на крыше.
– Прошу, – я гостеприимно распахнул дверь. Гость заглянул внутрь, где было темно, но тут я мощным пинком вбил его в клетку, захлопнул дверцу, которую теперь было не открыть без ключа, и несколькими движениями развалил гипсолитовые листы, из коих и был на скорую руку составлен "домик". Так что клиент теперь мог осознать, куда он попал – в тесную стальную клетку с толстыми гвоздями, торчащими внутрь. И все это посреди тропической зелени на фоне океана.
Выждав примерно минуту, чтобы человек дозрел, я снова обратился к нему, теперь уже на чистом русском.
– Значит, так, урод. Ты попал. Раздевайся.
– Ч-что?
Вместо ответа я поднял с земли заранее принесенную и спрятанную в кустах паяльную лампу, разжег, отрегулировал подачу на избыток бензина, так что она давала не факел, а горящую струю, и направил ее на собеседника.
Минуты три он бился в клетке, взвизгивая при каждом контакте с гвоздями, и пытался потушить пиджак. Наконец ему это удалось, и я продолжил:
– Раздевайся догола, козел. Не захочешь – сожгу все шмотки прямо на тебе. Ну?
Подошедший Поль с интересом смотрел на разворачивающееся действие. Ханя с Тимом, как им и было сказано, ушли сразу после загрузки гостя в клетку. На то, что за этим последует, молодым людям смотреть было пока рано.
Во внутреннем кармане пиджака нашелся бумажник с удостоверением, правами, кучей кредиток и тридцатью одной тысячей рублей. Кроме того, там было пять стодолларовых бумажек. Эти-то зачем, его что, ностальгия по девяностым одолевает, подумал я и поглядел на жирные загорелые телеса пленника. Жалко, я думал, он будет белый и хорошо обгорит на солнце. А тут вон, даже полоски от плавок нет. Хотя откуда ему быть белым, солярий по его меркам стоит сущие копейки. Ладно, введем человека в курс дела.
– Слушай сюда, насекомое. Если от тебя не будет никакой пользы, ты так и сдохнешь в этой клетке. Твоя поганая жизнь стоит полмиллиона рублей. Свобода на этом острове – пять миллионов. Возвращение домой – те же пять миллионов, но только долларов. Ты должен придумать, как я получу деньги налом, не предъявляя документов и не оставив никаких следов ни в бумагах, ни в электронных носителях. Следующая наша встреча произойдет часов через пять, так что время у тебя есть.
С этими словами я отошел, присел и включил ток. Пока немного, всего десять миллиампер.
Пленник взвыл, отлип от дверцы, но напоролся спиной на гвозди, взвизгнул, потрепыхался, наконец догадался встать так, чтобы ничем не касаться стенок.
– Пойдем, в ближайшее время ничего интересного тут не будет, – пояснил я Полю. – Вернемся после обеда.
И мы пошли, провожаемые полубезумным взглядом стоящего в клетке голого человека.
Глава 15
Когда мне стукнуло семь лет, я впервые встал на коньки. Коньки были антикварные, на них в свое время учился кататься отец. Из памяти стерлось их название, помню только, что они были толстые, довольно низкие, с завитушками на носах и крепились к валенкам при помощи брезентовых ремней. Так вот, поначалу у меня не получалось вообще ничего. Затем стало выходить какое-то убогое подобие движения вперед, перемежаемое регулярными падениями. И на этом прогресс остановился, а вскоре наступила весна. Когда же в январе следующего года отец снова загнал меня на каток, случилось то, что по молодости лет показалось мне чем-то вроде чуда. Я вдруг поехал! Не совсем так, как ребята, игравшие в хоккей на нашем дворовом катке, но все же вполне прилично. Уже потом я узнал, что это нормальное явление. Во многих делах применим именно такой алгоритм – сначала составить общее представление о предмете и набить шишки. Потом сделать перерыв, и есть немалая вероятность, что после него все пойдет как надо.
Так вот, изучение Полем русского языка происходило похожим образом. Как-то говорить он начал довольно быстро, но на спряжении глаголов застрял. Ситуация усугублялась тем, что парень имел аналитический склад ума и просто не понимал, зачем вообще это нужно. Ведь всех тонкостей имеющиеся формы глаголов все равно не передают! То есть их, по его мнению, должно быть или гораздо больше, или вообще нисколько.
Кстати, тут он явно был в чем-то прав. Ведь по-русски нельзя описать, как что-то сделано в настоящий момент! Если "сделано" – значит, в прошлом, когда-то и кем-то. А если "делается" – то это… ну, в общем, сами понимаете. Типа – начальник, работа делается. Когда будет сделана? Скоро. Вот как только, так сразу. В общем, когда-нибудь она будет закончена!
Все правильно, переход от настоящего несовершенного к будущему очень логичен.
После чего просто обязан последовать вдумчивый перекур.
Да, с точки зрения физики все правильно. Нет никакого настоящего времени, любое событие может быть или в прошлом, или в будущем, хоть на микросекунду. Но вот с житейской – не очень. Помните – "есть только миг между прошлым и будущим"? Так вот, для описания совершенных во время этого мига действий в русском языке просто нет соответствующей формы глагола. Не знаю, что тут первично – наш национальный характер, нашедший такое отражение в языке, или привнесенный Кириллом, Мефодием или еще кем-то язык, вот так повлиявший на характер. Но сам факт от этого никуда не исчезает.
В общем, спряжения глаголов Полю не давались. Долго, до момента отбытия экспедиции на Питкэрн. Но, когда она вернулась, я с удивлением обнаружил, что Поль говорит по-русски почти правильно, практически не путаясь в падежах и спряжениях.
И, значит, после того, как мы отошли от клетки с пленником, он спросил:
– Ник-ау, чей враг этот человек? Только твой или и наш тоже?
– Разумеется, и ваш. На Хендерсоне таких нет, но там, откуда я пришел, их много. И здесь они есть, только пока далеко, в месте, которое называется Европа. Эти люди считают, что у них есть врожденное право присваивать то, что произвели другие, ничего не давая взамен. И ради этого готовы лишать свободы и жизни всех несогласных.
– Кто дал им это право?
– Никто. Они сочинили его сами, написали на бумаге и назвали законом.
– Да, тогда это враги всего племени, – согласился Поль. – Но у нас тоже были такие, это Камир и Тапу, хоть они ничего и не писали. Но сейчас их нет. Значит, я был прав.
– Да, так и есть. И ты будешь прав, когда убьешь оставшегося в клетке мерзавца. Именно ты сделаешь это, когда он перестанет быть нужным. Потому что мой враг – это мое личное дело. Могу прибить, могу простить. Но врага всего племени нельзя оставлять в живых. Милость к такому обязательно обернется жестокостью по отношению к своим. И, значит, именно тебе, родившемуся на Хендерсоне, нажимать на спусковой крючок.
Поль задумался, а потом спросил:
– Сколько времени у меня на то, чтобы придумать доброе слово, которое я скажу ему перед выстрелом?
– Э-эээ… дня два, наверное. Или полтора.
– Спасибо, Ник-ау, этого хватит, чтобы придумать очень хорошее слово.
Гость из будущего прожил на Хендерсоне двадцать девять часов. За это время он сообщил пин-коды четырех кредиток, причем я возвращался к вопросу три раза, и всегда получал одинаковые ответы. Еще один он не помнил, а с последним запутался. Потом, придя в себя после трех стомиллиамперных импульсов, он два раза подряд назвал одни и те же цифры, но я решил не рисковать. И спросил урода, где расположены камеры видеонаблюдения в тех местах, где он уже снимал деньги. И каков лимит, до которого съем считается штатным и не привлекает излишнего внимания. Тут пленник начал плести, что он не знает, но еще два импульса привели его в конструктивное настроение. Правда, не сразу, сначала он плакал и с ужасом смотрел на кровь, льющуюся из обильных порезов, потому как от импульса в сто миллиампер, пусть и очень короткого, человек бьется в судорогах. Короче, он поведал, что два раза снимал по сто тысяч, и никаких вопросов не возникало.
Но вообще, конечно, я испытывал некоторое разочарование. Ведь надежда-то была на какие-нибудь секретные счета где-нибудь на Крокодиловых островах. Типа прихожу я тамошний банк, где, даже не показывая паспорта, говорю пароль, по которому мне тут же выносят чемоданчик-другой долларов. Однако хрен, в наличии таких счетов собеседник не сознался, несмотря на мои старания. Зато рассказал о тайнике в квартире своей любовницы, где хранилась сумма, которой должно было хватить на свободу в пределах острова. Кроме того, он по своей инициативе поделился сведениями о сослуживцах, кои, по его словам, тоже творчески подходили к пониманию тонкостей служения закону и потому были весьма не бедными людьми. В благодарность за что я кинул ему четырехсотграммовую бутылочку с водой и даже не стал включать ток, уходя. Предстояло не менее сложное, чем приглашение гада на Хендерсон, дело по изъятию части его средств.
Любовница жила одна, и пленник показал мне, какой из ключей на связке от ее квартиры. Поэтому в восемь утра, последовавшего после вечерних событий у бывшего центрального аэродрома, я стоял на остановке "улица академика Варги". Вот и она, клиент описал девушку довольно точно. Дождавшись, пока любовница погрузится в автобус и отбудет к месту своей службы, я перешел дорогу и вскоре оказался во дворе ничем не примечательной девятиэтажки. Поднялся на четвертый этаж, открыл квартиру ключом и зашел.
Тайник обнаружился именно там, где и было обещано – в торце антресоли между санузлом и кухней. Вскоре я извлек оттуда девять пачек пятитысячных купюр, две – с портретами Франклина и приличную россыпь евро в полиэтиленовом пакете. И еще один пакет с чем-то твердым внутри. Развернув его, я присвистнул. Так вот ты какой, знаменитый "Глок"! И теперь понятно, что послужило источником вдохновения для дизайнера ижевского "кастрата". Защитная скоба, во всяком случае, была слизана один в один, да и в общем стиль обоих пистолетов имел что-то неуловимо похожее. Очень хорошо, вот только патронов мало, всего две обоймы. Интересно, по сколько их в каждой? Но считать я не стал, быстро побросал трофеи в рюкзак, привел тайник и антресоль в первоначальное состояние, после чего покинул квартиру, не забыв запереть дверь. Чем позже поднимется тревога, тем лучше. Тем более что урод утверждал – любовница вообще не знает о существовании тайника.
По возвращении состоялся разговор с Полем. Я показал ему деньги и пояснил, что на эти бумажки можно обменять все необходимое для постройки корабля. Но ведь это не последнее, что может понадобиться племени! На что-нибудь точно не хватит. И, значит, можно добыть еще этих самых денег. Но немного, причем добыча будет сопряжена с риском, хоть и небольшим. Но смертельным. И рисковать придется именно ему, Полю.
Он согласился сразу. Ведь это было нужно для племени! Но перед тем как начать тренировки по обращению с банкоматами, мы сходили к клетке. По времени острова подготовка могла занять недели две, а зачем нам теперь живой пленник? Тем более что его раны уже загноились, да и вообще, кажется, он малость поехал крышей.
Но крыша крышей, а интуиция у пленника работала без сбоев. Несмотря на то, что кобура с наганом висела у меня открыто, а Поль держал руку с "Глетчером" за спиной, убийца моего отца с ужасом смотрел именно на Поля. И даже попытался что-то сказать, но не смог.
А Поль вышел вперед и произнес свое слово:
– Тебе обещали свободу, и сейчас ты ее получишь. Ибо живой человек не может быть свободным. Он или слуга долга перед племенем, или раб своих страстей, как ты. Обрети же свободу, плохой человек!
Негромко хлопнул выстрел. А потом, когда тело с дыркой во лбу осело, еще один – контрольный.
Я выстрелил в воздух из нагана, который, в отличие от бывшего пневматика, грохал очень прилично. Минут через пять прибежал Марик. Я тем временем достал из-под куста, где у меня было сложено все необходимое для допросов, кусок брезента с двумя веревками и расстелил его перед дверцей. Открыл дверь, тело вывалилось. После чего мы с Мариком отволокли брезент к обрыву и скинули содержимое в океан.
Начались тренировки. Сначала Полю были показаны фотографии банкоматов и рассказано, что это такое. Потом он на ноутбуке тренировался вводить пин-коды, а я сделал из фанеры пару хороших макетов, потому как банкоматы в местах предполагаемого изъятия денег были разные. Параллельно с этим Поль привыкал к одежде. Подумав, я решил оставить ему ту палку, с которой он ходил на острове. Лично вырезанная им из красного дерева, она выглядела хоть и кустарно, но стильно. Затем молодой человек совершил несколько экскурсий в двадцать первый век, не вызвавших, к моему удивлению, ничего даже отдаленно похожего на культурный шок. Парень просто собирался на важную и опасную работу, поэтому внимательно изучал местность, где ему придется действовать, вот и все.
К сожалению, предварительно потренироваться с моей зарплатной карточкой ему было нельзя. Я исходил из того, что все происходящее около банкоматов пишется. И, значит, портрет Поля обязательно будет внимательно рассмотрен, ведь очень скоро выяснится, что оперуполномоченный пропал, и начнется расследование, фигурировать в котором мне было никак нельзя. Так что придется отважному аборигену выходить на дело сразу. И не просто так, а с ампулой, которую я ему дам. Разговор про это уже был.
– Если тебя попытаются задержать, придется умереть, – объяснил я Полю. – И револьвер твой тут не поможет. У тех, кто охраняет покой и комфорт владык того мира, гораздо лучше. Тебя все равно возьмут, если уж будет принято такое решение, и ты все равно в конце концов умрешь. Но перед этим расскажешь все, что ты знаешь обо мне и о своем острове. Поэтому я дам тебе маленькую стеклянную ампулу, вот такую. Если положить ее в рот и разгрызть, то проживешь ты после этого всего несколько секунд. А револьвер не бери. Стражи того мира умеют смотреть сквозь одежду.
И вот солнечным апрельским утром моя девятка подъехала к пробке на проспекте 60-летия Октября, но не полезла в нее, а свернула вправо, к общежитиям, и остановилась. Все равно у центрального офиса Сбербанка не встанешь. Собственно, из-за него здесь всегда пробка, и это при том, что на огороженной территории поместилась бы не одна, а как минимум три автостоянки потребной емкости. Но там вместо них был здоровенный фонтан – видимо, необходимый дирекции для возвышенных размышлений. А пробки ее волнуют не очень, у приличных людей, в отличие от быдла, для этого есть мигалки.