Действительно, появление новых знаний в истории человечества не раз ставило ту или иную страну в привилегированное положение. Правда, только на время, пока эти знания не становилось всеобщим достоянием. Даже в подходящем к концу двадцатом веке создание атомного оружия создало особые преимущества сначала для США и СССР, а потом и для Англии с Францией. Но удержать монополию на этот самый мощный вид оружия они все равно не смогли. Атомный клуб разросся и продолжает расти. Так что любое подобное преимущество временно, преходяще.
Далее, Виктор неосторожно заговорил о человеческом гении, который способен преодолеть любые преграды и достоин всяческого восхищения. Тут на него и обрушился Арам Сергеевич.
– Я готов согласиться с тем, например, что Алла Пугачева – великая певица. Ей рукоплескала вся страна. Альберт Эйнштейн – гениальный ученый, это признано всей мировой наукой. Но, кто, скажите мне, признал человеческий гений? Где тот сторонний наблюдатель, который по достоинству оценил его деятельность? Нет его, не было и не будет. А то, о чем вы говорите, это самооценка. С таким же успехом вы можете говорить о себе или о ком-то другом, как о великом человеке, что, впрочем, в будущем для вас и возможно. Но сказать это должны не вы, а другие. Тогда это будет правдой.
– Кстати, сомневаюсь, – продолжал Арам Сергеевич, – что, найдись этот сторонний наблюдатель, его оценка деятельности человека окажется положительной. За время своего правления, человек успел погубить множество видов флоры и фауны, засорил, загадил, испакостил водную среду и атмосферу. Что же позитивного в его деятельности в масштабе планеты вы видите?
– А как же братья по разуму, – в тон ему заговорил Виктор, – они-то должны нас оценить по достоинству или направить на путь истинный?
– Нет никаких братьев по разуму, – резко заявил Арам Сергеевич, – нет и не будет, можете быть уверены. Было в науке такое романтическое заблуждение, когда изобрели телескоп, начали искать жизнь на планетах солнечной системы. Не нашли. Потом изобрели радио. И снова начали искать, сначала поблизости, а потом все дальше и дальше. Опять неудача. Да если даже наши собратья по разуму и есть где-то в бесконечных космических далях, что толку от них. Конечно, трудно смириться со своим одиночеством во вселенной, но кто из людей задумывается об этом, кроме очень небольшой группы ученых. Остальных это не заботит вовсе.
Вся эта бурная дискуссия шла в основном между Виктором и хозяином дома. Остальные с интересом слушали, почти не вмешиваясь, обдумывая параллельно какие-то свои мысли.
Наталья думала о том, как бы в театре Духа так поставить на сцене дискуссию, чтобы в ней принял участие весь зал. И не так, как это делается сейчас в ток-шоу, – голосованием или высказыванием с мест, а чтобы артисты стали выразителями мыслей зрителей, а их число соответствовало числу возникших в ходе дискуссии мнений. Такой театр, где каждый зритель на время превращался в актера, мог бы стать революцией. Но как это сделать, она не знала. Пока не знала.
Гоша обдумывал сразу несколько мыслей. Теперь он мог это делать без ущерба для каждой из них. Он думал об Ольге, девушке, с которой познакомился в больнице. Ему хотелось, чтобы она сейчас была рядом и слушала все эти разговоры. Она их поймет, должна понять. Жизнь у нее была нелегкая, как и у него самого, но теперь все наладится. А как же Наталья? Он не чувствовал, что изменяет ей. Наталья богиня. Ею можно восхищаться, ей можно служить, но при этом у человека может быть и что-нибудь еще. Кроме того, все они будут теперь вместе. Просто их станет не трое, а четверо. Еще Гоша думал о поисках наскальных рисунков. Дело, конечно, полезное, интересное. Но ведь они – лишь отображение той реальности, что он видел в подземелье. Вот ее-то и надо изучить как следует. Тем более, что его собственный организм наглядно подтверждал наличие в подземелье какой-то чудотворной силы. Без нее не было бы и Ольги. Даже если бы он и познакомился с ней, будучи прежним, то никогда бы речь не зашла о женитьбе. Он тогда был и ощущал себя уродом и был убежден, что незачем плодить новых уродов.
Думала о чем-то своем и Галина Борисовна, но ее мысли были приземленными и метались из стороны в сторону, как мотылек. Сначала она думала, о том, какой все-таки умный у нее муж и почему то, о чем он говорит сейчас, не обсуждается с ней. Потом переключилась на ватрушки, приготовленные ею к приезду гостей. Понравились ли? Задумалась и о гостях, – способные повстречались ребята.
Ватрушки, кстати, и примирили всех. Разгоряченные разговором гости и хозяева набросились на них и, незаметно для самих себя, уничтожили их без остатка, а заодно согласились между собой в том, что стоит попробовать поискать наскальные рисунки пока в рамках одной или нескольких туристических поездок.
О том, что незачем искать наскальные рисунки в разных странах, а надо сосредоточиться на изучении подземелья царя Миноса и находящегося там чудотворного источника, Гоша сказал друзьям, только когда они уже сели в машину.
Глава 21
В которой Гоша вовсю пользуется дарованной ему в подземелье наследственной памятью
По прошествии времени Гоша понял, что посещавшие его видения не являются плодом больного воображения. Оказалось, что к ним достаточно легко обратиться, думая о своем прошлом или о прошлом своих родителей. Он легко вспомнил свою бабушку молодой, увидев ее глазами матери, несчетный круг лиц, в которых угадывались родные черты, но разобраться с их родством и хронологией было трудно. О главных событиях в жизни каждого из них можно было что-то узнать. Догадался, что высокий мужчина рядом с ней, его дедушка. Так же легко он познакомился с дедушкой и бабушкой со стороны отца.
За ними, все расширяясь, шел необозримый круг лиц, в которых угадывались родственные черты, но разобраться в их принадлежности к роду и хронологии было очень трудно. В то же время узнать что-то о каждом из них удавалось. Легче всего выяснялась профессия, удавалось увидеть дом, в котором прошла основная часть жизни человека, что-то еще.
Продвигаясь все дальше в прошлое, Гоша заметил, что круг лиц начал сокращаться, и почувствовал, что приближается к истокам. Он снова набрел на того мальчика, который в одном из ранних видений был свидетелем сцены у стен храма. Гоша вошел в его память…
Застигнутая в момент глобальной катастрофы горстка людей на корабле, борясь со штормами, вырвалась из зоны бедствия и добралась до одинокого острова где-то в другой части света, ставшего для них пристанищем. И люди начали строить свою жизнь здесь сначала. Помогало им то, что их цивилизация обладала многими знаниями, доступными каждому из них благодаря наследственной памяти.
Людей было мало, и потому над ними сразу нависла опасность вырождения. Кое-как отремонтировав свой корабль, они обследовали морские окрестности острова и обнаружили материк, где жило множество человекообразных обезьян. Для них здесь было раздолье. Мягкий тропический климат, множество фруктов и ягод, почти полное отсутствие крупных хищников, способных противостоять стаям обезьян. Рай, в жизнь которого вмешались люди. Они начали отлавливать молоденьких самок и детенышей обезьян, увозить их на остров и превращать в собственных рабов.
Детеныши, взрослея в человеческой среде, усваивали некоторые простейшие трудовые навыки и научались выполнять отдаваемые людьми команды. А самки рожали от мужчин детей, в которых преобладала человеческая сущность. Они гораздо лучше поддавались обучению, осваивали примитивную человеческую речь и становились хорошими исполнителями человеческой воли.
Спустя несколько десятилетий, руками рабов, руководимых людьми, был отстроен храм на холме, больше похожий на крепость, и неподалеку маленький городок. В храме жили люди и находился детский сад, где раздельно воспитывались человеческие дети и дети метисов. Иногда для тех и других проводились совместные занятия, на которых метисам преподавались уроки послушания людям. Прислуга же, формируемая из метисов, была приходящей.
В храме располагалась и главная человеческая святыня – прибор, созданный учеными погибшей цивилизации, способный корректировать случайные ошибки в генетическом коде человека. Подошел он и для работы метисами. Побывавшие в зоне действия прибора обезьяны и метисы лишались агрессии в поведении, а заодно и наследственных болезней. Чего прибор не мог, так это дать метисам наследственную память, которая так навсегда и осталась привилегией настоящего человека.
В городке же жили только метисы. В свободное от трудовой повинности время они вели свое хозяйство и воспитывали детей до того времени, пока те не научались ходить. Потом за их воспитание брались люди. Они же терпеливо насаждали в городке самоуправление, ставя во главе его верховного владыку из числа наиболее способных и деятельных метисов.
К моменту происходящих событий в храме проживало около двухсот человек, а в городке около двух тысяч метисов. Некоторые из них были людьми уже на три четверти. На этом пока планировалось остановиться. Дальше повышать долю человека в метисах уже не имело смысла. Тем более, что по своей сообразительности и способности к обучению они уже стояли на довольно высокой ступени развития, если сравнивать их с обезьянами, конечно.
В будущем потомкам людей предстояло стать родоначальниками царских фамилий, а метисам с содержанием человеческой крови на уровне трех четвертей – их приближенными, опорой трона. Всем остальным на долгие тысячелетия отводилась роль рабов.
Люди понимали, что скоро, очень скоро им придется разбавить и свою кровь. Для этого они и готовили метисов с высоким содержанием человеческой крови. По расчетам выходило, что через пять тысяч лет в мире удастся сохранить около ста индивидуумов с процентом содержания человеческой крови на уровне девяноста пяти процентов. Еще тысяча человек будет иметь процент содержания человеческой крови около восьмидесяти. Остальные существенно ниже. Многие, от одного до пяти. Как они будут уживаться между собой в будущем, один Бог знает. Да и сейчас непросто. Вот уже и назрел первый конфликт. Верховный Владыка не подчинился жрецу Внутреннего Круга! Конечно, он будет казнен, а что делать?
В памяти мальчика сохранился разговор с отцом, когда тот взял его с собой на материк поохотиться на обезьян. Охотники выследили обезьянью семью. Собственно, они и не прятались. Сверху, со скалы была видна большая площадка, на которой расположилось семейство. Отец семейства, огромный самец, держал на коленях гроздь бананов. Он со вкусом поедал их, выплевывая шкурки. У него в ногах пристроились два малыша. Они брали бананы по одному, очищали их и ели гораздо более деликатно, чем папаша. Несколько самок грелись на солнышке, почесываясь и зевая. Стайка малышей резвилась в ветвях огромного, склонившегося над площадкой дерева. Идиллия была бы полной, если бы от гнездовья не шел тяжелый смрад.
Когда охотники отползли от края скалы, мальчик сказал отцу:
– Зачем мы ловим их и пытаемся превратить в людей. Они и без нас счастливы? Кому это нужно?
– Ты уже достаточно большой, и мог бы сам догадаться, – ответил отец, – это нужно нам, а не им. Нам не прожить без их мускулов. Для того чтобы мы жили хорошо, в хороших домах, имели бы в достатке еду и одежду, надо, чтобы кто-то жил плохо и все свои сил тратил на заботу о нас.
– И что, так будет всегда?
– Насчет всегда, не знаю, но так будет долго, очень долго. Мы будем господами, а они будут нашими рабами. Но ситуация будет постепенно меняться. Нам суждено постепенно раствориться в них. Наше умственное превосходство над ними будет постепенно снижаться, а их уровень будет постепенно расти. Когда-нибудь они действительно сравняются с нами и поймут это.
– А потом что будет?
– Не знаю, но думать они будут, что произошли от обезьяны!
– А мы от кого произошли?
– Этого, к сожалению, и мы не знаем. Даже наша наследственная память об этом ничего не говорит. Мы берем свое начало из тьмы.
– А зачем все эти капюшоны, ритуалы, молитвы, это-то кому нужно?
– Это тоже нужно нам. Наши рабы должны жить в полной уверенности, что мы, люди, происходим от Бога. Что они не ровня нам. Что они должны почитать за великую честь служить и прислуживать. Их уже сейчас больше, чем нас. Силой оружия их не удержать. Только вера может держать их в страхе и в повиновении всем нашим желаниям, требованиям и даже капризам.
Когда Гоша, наконец, выбрался из недр своей наследственной памяти, он начал осознавать то, что произошло с ним самим. Там, в лабиринте, он попал под действие созданного в глубокой древности прибора. Тот исправил какие-то ошибки в его генах. Отсюда его непонятная болезнь. Заодно в нем пробудилась его наследственная память. Он вспомнил, что в детстве его тоже посещали странные видения, но мама называла их детскими фантазиями. Что же это значит? Что он сам принадлежит к древнему человеческому роду? Либо у метисов тоже начинает появляться наследственная память. "В любом случае надо было вернуться в лабиринт и во чтобы-то ни стало добыть этот уникальный древний прибор. А там разберемся", – решил он.
Глава 22
Еще немного о профессорах, один из которых на время становится лицом без определенного места жительства
Поездки на полигон всегда вызывали у Арама Сергеевича двойственные чувства. С одной стороны, радостное возбуждение от предстоящих испытаний создаваемой техники. Наверное, подобные ощущения возникают у спортсменов перед началом соревнований. С другой – раздражение. Прерывался привычный ход событий, ритм жизни, нарушался житейский комфорт. Все эти чувства, однако, исчезали по прибытии на полигон. Деловая, а иногда и совсем не деловая суета затмевала чувства, настраивала на иной лад и, в конечном счете, встраивала вновь прибывшего в некий конвейер, в конце которого маячило заветное, долгожданное событие. Ожидание завораживало своей значимостью, объединяло в единое целое все винтики и гаечки конвейера, помогало мириться с неустроенностью быта, который со временем начинал восприниматься как острая приправа к редкому блюду. Само же событие, когда удачное, а когда и не очень, заставляло забыть о мелочах, во всяком случае, до следующей поездки.
До середины 80-х годов поездки на полигон были частыми. Проектов было много, промышленность работала в полную силу, но уже чувствовалось, что напряжение падает. Сроки работ начали растягиваться, все чаще и чаще дело до испытаний просто не доходило. В начале же 90-х годов испытания прекратились вовсе. Настал полный штиль. Дело встало. Соответственно, все реже и реже стали встречаться друг с другом и люди, которые когда-то вместе его вершили. Последний раз Арам Сергеевич видел на полигоне Воронина в году, наверное, в 1988 или 1989. Несмотря на взаимную симпатию, разговаривать тогда было некогда, оба всегда куда-то спешили. Ограничивались лишь крепким рукопожатием и дружескими улыбками. Казалось, расстались навсегда, но судьба иногда готовит людям сюрпризы, причем, самые неожиданные.
На этот раз судьба готовила свой сюрприз заранее. В середине января 1996 года в Москве начались обильные снегопады. Город оказался завален снегом. Коммунальные службы, как обычно, не справлялись с его уборкой, что уж говорить о пригородах, тем более о дачных поселках, где таких служб отродясь не было. Так что, когда уже в конце месяца Арам Сергеевич вдруг решил съездить на дачу на пару деньков, пришлось ему отказаться от машины и отправиться туда, как это делает большинство москвичей, на поезде. На всякий случай он все же позвонил своему соседу по даче, который, уйдя на пенсию, стал жить там постоянно. Сосед подтвердил, что дороги не прочищены, и добраться сюда можно разве что на танке или на гусеничном тракторе. Машина Арама Сергеевича никак под это определение не подходила. Она осталась в гараже, а ее хозяин отправился на вокзал.
На перроне было много народа, и Арам Сергеевич начал сомневаться в правильности своего решения ехать на дачу. Перспектива простоять полтора часа в битком набитом вагоне казалась безрадостной. Желание отправиться домой укрепилось, когда выяснилось, что поезд и вовсе отменен, а следующий пойдет только после перерыва. Уже почти решив никуда не ехать, Арам Сергеевич все же заглянул в зал ожидания. Народу там оказалось совсем немного, и он, повинуясь какому-то внутреннему ощущению, уселся на лавочку, мельком окинув взглядом помещение. Взгляд ни на ком и ни на чем не остановился, но выхватил из множества лиц одно наиболее колоритное. Это был мужчина крупного телосложения с пышной гривой седых волос и окладистой, не тронутой сединой бородой. Мужчина был одет в кожаную, отороченную мехом куртку и унты в той же цветовой гамме. Перед мужчиной на полу стоял рюкзак. На нем была расстелена цветастая салфетка, на которой аккуратно уместилось несколько бутербродов. Мужчина деликатно, двумя пальцами брал с салфетки бутерброд, откусывал от него и клал обратно. Изредка в его руке оказывалась бутылка с минеральной водой. Ел он не спеша, со вкусом и делал это как-то даже красиво.
"Вот он настоящий русский богатырь, хоть и уже очень немолодой, лет, наверное, 55, а то и больше, – подумал про себя Арам Сергеевич, – сибиряк, надо думать, возвращается из столицы куда-нибудь в тихие таежные места".
На этом размышления о бородатом богатыре у Арама Сергеевича завершились, и он переключился на собственные семейные дела. Здесь было, о чем подумать. Жена второй месяц гостит у сына, в солнечной Австралии. Нянчит только что родившегося внука. Хорошо ли им там? Сейчас, наверное, хорошо. А что будет дальше? Ответ напрашивался сам собой. Никто не знает, что будет дальше, ни там, ни тут. И все же, зачем сын уехал? Чем ему тут оказалось плохо? Казалось бы, все к его услугам. Даже советская власть кончилась. Все дороги открыты. Вспомнилось, как люди, уезжавшие из Советского Союза, говорили: "Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо за рубежом…" Вот этого Арам Сергеевич понять не мог. Чем плоха здешняя жизнь и чем хороша тамошняя? Ну, в прошлые времена еще понятно было, сперва репрессии, потом борьба с инакомыслием, гонения по национальному признаку, но в те времена и уехать было сначала невозможно, а потом очень трудно. Теперь все стали вольными птицами. Каждый может ехать на все четыре стороны.
И едут, хотя возможностей здесь теперь стало хоть отбавляй. Как когда-то в Америке, на диком Западе. Нет, надо попробовать разложить все по полочкам.
Но разложить все по полочкам на этот раз Араму Сергеевичу не удалось. Он услышал, что кто-то зовет его по имени и отчеству. С удивлением открыв глаза, он увидел перед собой того колоритного мужчину, на которого обратил внимание, когда вошел в зал ожидания.
– Не узнаете, Арам Сергеевич! – говорил мужчина, – я Воронин Олег Романович, мы с вами в былые времена частенько на полигонах разных встречались, дело общее делали, разговоры всякие вели.
– Ну, как же, как же, помню, – преодолев короткое недоумение, заговорил Арам Сергеевич, – интересные были разговоры, а вы что же это, на охоту куда-то собрались или в путешествие?
Воронин присел на лавку рядом с Арамом Сергеевичем, пристроил рядом свой огромный рюкзак и как-то почти нехотя ответил: