- Мсье Перизак, - проговорил он, - вы ведь бывали в тропиках; вам когда-либо доводилось видеть подобное явление? Говорят, там грозы куда более мощные, чем здесь.
- Нет, не доводилось! И я даже не слышал, что подобное вообще бывает. Из окна я наблюдал, как этот огненный столб опускался на станцию, - так, скажу я вам, ничего более невероятного я в жизни не видел!
- Я только что проверил генераторы. Они в полном порядке. Вот только.
Немного поколебавшись, он понизил голос, словно стыдясь и не будучи уверенным в том, что собирается сказать:
- Вот только индукции больше нет.
- Да что вы!
- Какой-то дебилизм, правда? Но что есть, то есть.
- А не подскажете, при каких обстоятельствах с мсье Дюпоном произошло это несчастье?
- Это мы узнаем, когда механик, единственный свидетель, снова окажется в состоянии разговаривать!
- Так его тоже задело?
- Нет, но он буквально обезумел от страха. Бормочет какие-то глупости. По правде сказать, то, что он рассказывает, звучит еще более дебильно, чем моя история с генераторами.
- И что же он говорит?
- Пойдемте, спросите у него сами...
Мы вернулись в медпункт. Там на койке сидел мужчина лет сорока с бегающими глазами. Инженер обратился к нему:
- Мальто, извольте рассказать другу мсье Дюпона, что именно вы видели.
Механик бросил на меня взгляд затравленного животного.
- Ну да, вы хотите, чтобы я говорил при свидетеле, а потом меня упрячут в психушку! И однако же всё, что я сказал, - это правда! Я видел, видел собственными глазами!..
Он почти кричал.
- Полноте, успокойтесь! Никто вас никуда не упрячет. Нам просто нужны ваши показания для отчета. К тому же, возможно, они окажутся нам полезными при уходе за мсье Дюпоном.
Механик все еще колебался.
- Ну, если так. А, да плевать я хотел на всё это!.. Поверите вы мне или нет - дело ваше. Тем более, я и сам не знаю, - может, я и впрямь свихнулся?
Он глубоко вздохнул.
- Ну вот, значит. Мсье Дюпон попросил меня проверить вместе с ним генератор № 10. Я стоял в метре от него, слева. Вдруг нам показалось, что воздух насытился электричеством. Вы бывали в горах? Тогда знаете, что это такое - когда ледоруб буквально-таки поет в твоих руках. Тут мсье Дюпон мне и говорит: "Сваливайте-ка отсюда, Мальто!" Я бросился в дальний конец машинного зала, но там дверь была заперта, и я обернулся. Мсье Дюпон все еще стоял около генератора, и по всему его телу пробегали синие искры. Я прокричал ему: "Сюда! Скорее!" И тут весь воздух в зале засиял фиолетовым светом. Вот как в неоновой трубке, только свет был фиолетовым... До меня этот свет не добил примерно на метр.
- А Дюпон? - спросил я.
- Он бросился было в мою сторону, но вдруг замер. Смотрел куда-то вверх, и вид у него был весьма удивленный. Он стоял в самом центре светящегося столба, но это его, похоже, совсем не тревожило. И тогда.
Мальто умолк, несколько секунд колебался и наконец выпалил, словно бросился в воду:
- И тогда я увидел прозрачную человеческую фигуру, едва различимую. Она плыла по воздуху прямо к мсье Дюпону и была такой же огромной, как и он сам. Он, должно быть, тоже ее увидел, так как взмахнул рукой, словно желая оттолкнуть ее, и завопил: "Нет! Нет!" Фигура коснулась его, и он упал. Вот и все.
- А потом?
- Что было потом, я не знаю. От страха я грохнулся в обморок.
Мы вышли, оставив Мальто в медпункте. Инженер спросил меня:
- И что вы думаете обо всей этой истории?
- Полагаю, вы правы: этот парень просто обезумел от страха. В призраков я не верю. Если Дюпон поправится, он сам расскажет, как там всё обстояло.
Было уже пять утра, поэтому, вместо того чтобы вернуться домой, я зашел к доктору, забрал свой мотоцикл и помчался в больницу. Полю стало уже лучше, но в это время он спал. Остаток ночи я провел с доктором, которому рассказал фантастическую историю Мальто.
- Я его хорошо знаю, - заметил Прюньер. - Его отец умер два года назад от белой горячки, но сын, насколько мне известно, спиртного в рот не берет! Однако же.
Незадолго до рассвета сестра-сиделка предупредила нас, что Поль, по всей видимости, скоро проснется. Мы тотчас же прошли к нему. Он выглядел уже не таким бледным, правда, сон его был беспокойным, и он все время шевелился. Склонившись над ним, я перехватил его взгляд.
- Доктор, он проснулся!
Взгляд этот выражал бесконечное удивление. Поль оглядел потолок, голые белые стены, затем пристально посмотрел на нас.
- Ну что? - бодро спросил я. - Тебе уже лучше?
Сначала он не ответил, потом губы его зашевелились, но разобрать слов мне не удалось.
- Что ты говоришь?
- Анак оэ на? - отчетливо произнес он вопросительным тоном.
- Что?
- Анак оэ на? Эрто син балурэм сингалету экон?
- Что-что?
Я едва удержался от того, чтобы не расхохотаться, но в душе у меня уже нарастало беспокойство.
Он смотрел на меня не мигая, и в глазах его стоял смутный страх. С трудом, словно делая над собой отчаянное усилие, он проговорил наконец:
- Где я? Что со мной произошло этой ночью?
- Ну вот, так-то уже лучше! Ты в клинике доктора Прюньера - он здесь, рядом со мной. Ночью тебя поразила молния, но, похоже, все обошлось. Скоро поправишься.
- А где тот, другой?
- Какой еще другой? Механик? С ним всё в порядке.
- Нет, не механик. Другой, который со мной...
Он говорил медленно, словно во сне, с трудом подбирая слова.
- Но с тобой больше никого не было!
- Я уже и сам не знаю. Устал.
- Заканчивайте вашу беседу, мсье Перизак, - вмешался доктор. - Ему нужен абсолютный покой. Завтра или послезавтра, полагаю, он уже сможет вернуться к себе.
- Ну, тогда я пошел, - сказал я Полю. - Буду ждать у тебя.
- Да, хорошо. Дождись меня. До свидания, Кельбик.
- Но я вовсе не Кельбик! - изумился я.
- Да-да, точно. Извини, это я от усталости.
На следующий день ко мне заехал доктор.
- Пожалуй, будет лучше перевезти его домой, - сказал он. - Ночь прошла беспокойно, он все время звал вас.
Бредил, произносил какие-то непонятные слова вперемежку с французскими. Упорно твердит, что белые стены больницы - это стены морга. Здесь, у себя, в привычной обстановке, он поправится гораздо быстрее.
Старая экономка Поля подготовила его спальню, и вскоре мы уже укладывали его на кровать, подогнанную специально под его рост, - он ей очень гордился. Я остался с ним. Он проспал дотемна, а когда проснулся, я сидел у его изголовья. Он долго рассматривал меня, а потом сказал:
- Понимаю, ты хотел бы узнать, что со мной случилось. Я всё тебе расскажу. Позднее... Видишь ли, это настолько невероятно, что я и сам все еще не могу в это поверить. И это так удивительно! Сначала мне было страшно. Но сейчас! Ха, сейчас!..
Он расхохотался.
- В общем, сам увидишь. Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал. Я в долгу не останусь. Мы еще повеселимся в этой жизни, вдвоем - ты и я! У меня есть кое-какие идеи, и ты мне, вероятно, понадобишься.
Затем он сменил тему разговора и принялся расспрашивать, как идут дела на электростанции, снова расхохотался, когда я сказал, что генераторы вышли из строя. На следующий день он был на ногах даже раньше меня. Через два дня я вынужден был уехать, сначала - в Тулузу, потом - в Африку.
Вскоре я получил от него короткое письмо. Генераторы заработали так же загадочно, как и поломались. Поль сообщал также, что намерен оставить свою нынешнюю должность и поступить в университет Клермон-Феррана, чтобы "поучиться" (это слово было в кавычках) у профессора Тье-бодара, знаменитого лауреата Нобелевской премии.
По счастливой случайности, едва я защитил в том году диссертацию, как в том же самом университете открылась вакансия, и мне предложили прочесть курс лекций. Тотчас же по прибытии я бросился разыскивать Поля, но ни дома, ни на факультете его не оказалось. Нашел я его в нескольких километрах от Клермона, в центре ядерных исследований, которым руководил сам Тьебодар.
Проникнуть в центр было сложно даже для работника университета, и мне пришлось сделать письменный запрос, адресованный самому директору. Вахтер не стал от меня скрывать, что шансов на успех у меня практически нет, однако, к его величайшему удивлению, меня тотчас же приняли. Тьебодар находился в своем кабинете, где сидел за столом, на котором необычайно аккуратными стопками были разложены всяческие бумаги. Он сразу же, не ходя вокруг да около, принялся расспрашивать меня о Поле.
- Давно вы его знаете?
- С самого рождения. Мы вместе учились.
- Он был силен в математике еще в лицее?
- Силен? Скорее средних способностей. Но почему вы спрашиваете?
- Почему? - взревел он. - Да потому, мсье, что он, несомненно, величайший из современных математиков, а вскоре станет еще и самым великим физиком! Он меня поражает - да что там: просто ошеломляет! Является ко мне какой-то рядовой инженеришка, скромно просит возможности поработать под моим руководством и за полгода делает больше важных открытий, чем я за всю свою жизнь! И с какой легкостью! Словно это его забавляет! Когда мы сталкиваемся с какой-либо сложнейшей проблемой, он улыбается, удаляется домой, а назавтра приходит с готовым решением!
Тьебодар немного успокоился.
- Все расчеты он делает только у себя дома. Всего лишь раз мне удалось заставить его поработать в его кабинете, у меня на глазах. Он нашел решение за полчаса! И самое интересное, у меня тогда сложилось впечатление, что он его уже знал и просто-напросто старался вспомнить. Иногда, как мне кажется, он делает все для того, чтобы упростить свои расчеты - лишь бы их смог понять я, я, Тьебодар! Я навел справки у его бывшего директора. Тот сказал, что Дюпон, конечно, неплохой инженер, но звезд с неба не хватает! Если этот удар молнии превратил его в гения, то я тотчас отправляюсь на станцию и буду торчать возле генератора во время каждой грозы! Ну да ладно. Вы найдете его в блоке № 4 - там у нас находится беватрон. Но сами туда не входите! Пусть его вызовут. Вот ваш пропуск.
Поль ужасно обрадовался, когда узнал, что отныне я буду жить в Клермоне. Вскоре у нас вошло в привычку наведываться друг к другу в лаборатории, а поскольку оба мы были холостяками, то и обедали мы вместе в одном ресторане. По воскресеньям я часто выходил с ним по вечерам поразвлечься, а однажды он целую неделю провел со мной в походе по горному массиву Пюи-де-Дом. Именно тогда он разработал теорию вулканизма, в основе которой лежит ядерная физика, - в списке работ эта теория, немало меня изумившая, фигурирует под № 17.
Характер его заметно изменился. Если раньше он был скорее холоден, спокоен и неприметен, то теперь у него появились властность и явное стремление повелевать. Все более и более бурные столкновения происходили у него с Тьебодаром, человеком прекрасным, но вспыльчивым, который, несмотря ни на что, продолжал считать Поля своим преемником на посту руководителя Ядерного центра. Во время одной из этих стычек передо мной и начала приоткрываться завеса тайны.
Меня теперь хорошо знали в Центре, и у меня был постоянный пропуск для входа на территорию. Однажды, проходя мимо кабинета Тьебодара, я услышал их раскатистые голоса.
- Нет, Дюпон, тысячу раз нет! - кричал профессор. - Это уже чистейший идиотизм! Это противоречит принципу сохранения энергии и математически - вы слышите? - ма-те-ма-ти-чес-ки невозможно!
- С вашей математикой, может и так, - спокойным тоном ответил Поль.
- То есть как это - с моей математикой? У вас что, есть другая? Так изложите ее принципы, черт возьми, изложите!
- Изложу, обязательно изложу! - взорвался Поль. - И вы ничего в них не поймете! Потому что эта математика ушла от вашей на тысячи лет вперед!
- На тысячи лет, вы только его послушайте! - слащавым голосом проговорил профессор. - И на сколько же тысяч, позвольте узнать?
- Ах, если бы я только знал!
Хлопнула дверь, и Поль возник передо мною.
- А! Ты здесь. Слышал?
Он выглядел крайне возбужденным.
- Да, у меня особая математика. Да, она ушла от его математики на тысячелетия вперед! И я узнаю, на сколько тысячелетий. И тогда...
Он резко умолк.
- Я слишком много болтаю. Это и там было моим недостатком.
Я смотрел на него непонимающим взглядом. На электростанции у него, напротив, была репутация молчуна, который лишнего слова не скажет. Он, в свою очередь, взглянул на мое изумленное лицо и улыбнулся.
- Нет, я говорю не о станции! Когда-нибудь ты все узнаешь. Когда-нибудь.
Прошел год. В январе в научных журналах за подписью Поля Дюпона появилась серия коротких статей, которые, по словам специалистов, совершили настоящий переворот в физике, переворот даже более значительный, чем квантовая теория. Затем, в июне, как гром среди ясного неба, всех потряс основной труд Поля, поставивший под сомнение принцип сохранения энергии, а также теорию относительности, как общую, так и частную, и попутно ниспровергавший принцип неопределенности Гейзенберга и принцип запрета Паули. В этом труде Поль демонстрировал бесконечную сложность так называемых элементарных частиц и выдвигал гипотезу о существовании еще не открытых излучений, распространяющихся гораздо быстрее света. Против него ополчился весь научный мир. Физики и математики всех стран, все мировые лауреаты Нобелевской премии объединились, чтобы разгромить Поля, но проведенная им серия абсолютно неопровержимых, решающих экспериментов доказала самым заклятым его врагам, что он был совершенно прав! Теоретически, он все еще оставался молодым ученым из Ядерного центра в Клермоне, практически же, он был физиком № 1 всего земного шара.
Он продолжал жить очень скромно в своей небольшой квартире, и каждое воскресенье мы отправлялись с ним на прогулку в горы. Как-то вечером - мы как раз возвращались с одного из таких променадов - Поль наконец заговорил. Он предложил мне подняться к нему. Его рабочий стол был завален рукописями. Видя, что я направляюсь к столу, Поль хотел было меня удержать, но потом весело рассмеялся.
- Вот! Почитай! - сказал он, протянув мне какой-то листок.
Тот был покрыт некими кабалистическими знаками, причем то были не математические символы, а совершенно незнакомые мне буквы.
- Да, я заказал особый шрифт. Мне гораздо удобнее пользоваться им, чем вашими буквами. К ним я так и не смог до конца привыкнуть.
Я смотрел на него, ничего не понимая. И тогда, очень осторожно и мягко, он произнес:
- Я Поль Дюпон, твой старый друг Поль, которого ты знаешь с пеленок. Я по-прежнему Поль Дюпон. Но я также и Хорк Акеран, верховный координатор эпохи Великих Сумерек. Нет, я не сошел с ума, - продолжал он. - Хотя я прекрасно понимаю, что такая мысль может у тебя возникнуть. Однако выслушай меня, я хочу наконец кое-что тебе объяснить.
На какой-то миг он задумался.
- Даже не знаю, с чего и начать. Ага! Понял... Историю Хорка до того, как он встретился с Полем Дюпоном, ты прочтешь когда-нибудь в этой рукописи. Историю самого Поля Дюпона ты и так знаешь не хуже меня, во всяком случае, вплоть до той знаменательной августовской ночи. Поэтому я начну с того момента, когда в разгар грозы стоял возле генератора.
Рядом со мной был этот славный работяга Мальто. Я хорошо помню, как вдруг воздух резко насытился электричеством и как я приказал Мальто уходить. Если бы он остался, возможно, именно он был бы сейчас великим физиком, а я бы так и остался рядовым инженером. Хотя. достаточно ли развит его мозг, чтобы вместить сознание Хорка? Итак, я стоял возле генератора, когда меня внезапно залило потоком яркого света. Ты видел его издали, и он показался тебе фиолетовым. Механику тоже. Для меня же он был синим. Удивленный, я остановился. Свет медленно пульсировал. У меня кружилась голова, мне казалось, что я больше ничего не вешу и могу парить над землей. И вдруг я с ужасом увидел в воздухе прямо перед собой неясную, прозрачную, расплывчатую человеческую фигуру. Она коснулась меня. О! Как передать тебе это странное ощущение прикосновения изнутри! Вот тогда-то я и прокричал: "Нет! Нет!" Затем все во мне взорвалось, словно я умирал и боролся со смертью. Помню только, как во мне вспыхнуло яростное желание выжить, а затем я погрузился во тьму.
Когда я очнулся, ты был рядом со мной. И у меня было странное чувство, что я тебя вроде бы узнаю и в то же время не узнаю. Точнее, я знал, что ты - Перизак, но одновременно я знал и то, что ты должен быть Кельбиком, на которого, однако же, ты совершенно не похож. В моей памяти боролись два воспоминания, одно - о грозовой ночи, а другое - о ночи великого опыта, который я проводил, когда... когда с Хорком случилось это несчастье, до сих пор для меня необъяснимое. Тебе, наверное, доводилось видеть очень точные, яркие сны, после которых спрашиваешь себя, не является ли реальная жизнь сновидением, а сон - явью? Ну так вот, со мной происходило нечто подобное - с той лишь разницей, что это ощущение не исчезало! Понимаешь, я знал, что был Полем Дюпоном, но в то же время знал то, что я - Хорк. Ты заговорил со мной, и, естественно, я ответил: "Анак оэ на?", то есть "Где я?", как и полагается в подобных случаях. И я был крайне удивлен, что ты меня не понимаешь. Однако же Поль Дюпон знал, что ты и не можешь понять. Ты следишь за моей мыслью? Во мне сейчас живут два человека. Я - Хорк-Дюпон, или Дюпон-Хорк, как тебе будет угодно. У меня одно сознание, одна жизнь, но две различные памяти, которые слились воедино. Память Поля, твоего друга, инженера-электрика, встретилась с памятью Хорка, верховного координатора. Для Поля это произошло в 1972 году, а для Хорка. Многое я бы отдал за то, чтобы знать это точно. Память Дюпона, когда я к ней обращаюсь, говорит мне, что я родился в Перигё в одном доме с тобой и что никакой родни у меня нет. Память Хорка мне отвечает, что я родился в крупном городе Хури-Хольдэ, что у меня есть брат и жена. Но начиная с той августовской ночи это уже один человек и одна память.
Должен признаться, сначала я испугался. Мои два "я" еще не соединились, и я решил, что сошел с ума. Но кто именно обезумел? Дюпон или Хорк? Мои две личности еще не имели общих воспоминаний. Но мало-помалу я свыкся с тем, что у меня теперь две памяти, - это как если бы я прожил две жизни.
Я быстро сообразил, что если я не хочу угодить в психушку, Хорка нужно в себе приглушить и воскрешать постепенно. Мне надо было подумать, поэтому я симулировал переутомление и взял отпуск. Я решил еще раз прослушать курс физики, чтобы потом понемногу открывать людям свои знания - знания Хорка! - или, по крайней мере, какие-то их крупицы, так как если бы я открыл всё, ваша цивилизация не выдержала бы подобного удара!