Далее сенатор заявил, что, по его твердому убеждению, неизвестные, совершившие нападение на сержанта Бобсона, не кто иные, как диверсанты, заброшенные на нашу территорию разведкой некой державы. Что касается их необычного вида и прочих странностей, то он убежден, что все было специально сделано, чтобы сбил, с толку патриотов. Такой же коварной мистификацией Хендфут считает и письмо профессора Селби. В своей речи сенатор приводит ряд фактов, которые, по его мнению, неопровержимо свидетельствуют о том, что упомянутый профессор давно занимается подрывной деятельностью.
Ему удалось, в частности, установить, что Р. Селби был одним из тех, кто несколько лет назад публично протестовал против решения правительства об отчуждении у одного из индейских племен большого участка земли для устройства артиллерийского полигона. М-р Хендфут расценивает этот протест как попытку ослабить военную мощь страны.
Приведя еще несколько подобных примеров, сенатор приходит к выводу, что исчезновение старого лингвиста - просто ловкий трюк. Старик скрылся, чтобы избежать заслуженного наказания за свои действия.
Иного мнения придерживается сенатор Блэкхарт. В своей позавчерашней речи на конференции "Лиги пожилых христиан" он заявил, что считает выводы своего коллеги непростительно легкомысленными.
"Если внимательно проанализировать имеющиеся в нашем распоряжении факты, - сказал м-р Блэкхарт, - можно прийти к выводу, что Летящие к братьям вероятнее всего, не мистификация, а весьма тревожная и настораживающая реальность".
Тот факт, что странные пришельцы с непонятной поспешностью покинули нашу планету, по мнению сенатора, вовсе не означает, что они удалились навсегда. Напротив, он считает, что Летящие к братьям наверняка еще явятся на Землю всей компанией. И по его твердому убеждению, у нас есть все основания опасаться их визита.
"Что, если космические индейцы решат мстить нам, белым, за своих сородичей?" - вопрошает сенатор. При этом он обратил внимание слушателей на тот крайне тревожный факт, что, судя по письму Р. Селби, у звездных краснокожих совершенно отсутствует частное предпринимательство.
Тем не менее, м-р Блэкхарт не считает положение безнадежным. Более того, он критически отозвался о "Спасительном пигменте". Обращаясь к тем, кто поторопился принять препарат, сенатор сказал, что им, возможно, еще придется пожалеть о новом цвете своей кожи. "Хотя опасность велика, мы, белые, не должны поддаваться панике", - заявил он.
В качестве первоочередной меры м-р Блэкхарт предлагает срочно увеличить военные ассигнования.
Читателей интересует, вероятно, мнение нашей газеты? Мы можем сказать только одно: "Бизнес трибюн" - солидный деловой орган, и ему не к лицу пускаться в догадки. Мы изложили факты, а выводы пусть делает читатель".
Мальчишки, мальчишки…
Еще три года назад коконы обнаруживали чуть не каждую неделю, и Гусеву приходилось месяцами безвыездно жить на Земле. Но потом количество обнаружений резко пошло на убыль. За весь прошлый год было найдено всего одиннадцать коконов, а за три месяца нынешнего - ни одного. Гусев уже решил было, что на всем этом можно поставить точку, и миссия его наконец-то завершена. Но именно тогда и пришло сообщение, что на Алтае в раскопанной археологами пещере обнаружен хорошо сохранившийся кокон. И, бросив все дела, Гусев опять полетел на Землю.
Сейчас он сидел в квадратном зале без окон перед прозрачной камерой киберреаниматора, глядя, как тонкие, словно веточки, манипуляторы легкими, осторожными движениями снимают слой за слоем коричневую желеобразную массу, под которой уже начинают вырисовываться очертания человеческого тела. Вот обнажился известково-белый, будто высеченный из камня, локоть, вот очищается лицо - и уже видно, что это мальчишка. Лобастый, еще не успевший раздаться в плечах мальчишка с курносым носом и чуть оттопыренными ушами.
Мальчишки, мальчишки, отчаянный народ… Когда-то вы забирались в трюмы кораблей, отплывающих к неведомым берегам. Потом корабельные трюмы сменились крышами и подножками идущих на фронт поездов. Потом космическими лайнерами, куда вы тоже не раз ухитрялись забираться. А в начале двадцать первого века вдруг вспыхнула эпидемия побегов в будущее.
Ну, эпидемия - это, пожалуй, слишком громко. Как свидетельствуют документы того времени, во всем мире было зафиксировано около четырехсот пятидесяти побегов. В общем-то не так уж много - в среднем по одному беглецу на пятнадцать миллионов землян. Несколько десятков коконов было найдено сразу же, по горячим следам, и "путешественники во времени", лежавшие в них, были благополучно возвращены к жизни. Но остальные продолжали лежать где-то в потаенных гротах, пещерах, заброшенных штольнях…
Считалось, что все они безнадежно мертвы. И лишь когда спустя целую эпоху удалось оживить мальчишку из случайно обнаруженного кокона, по всей Земле начались энергичные поиски с применением новейшей аппаратуры.
Да, наделали они дел, эти коконы… Хотя создатели их меньше всего были в этом повинны. Цель исследователей из Всемирного Центра космической медицины была совершенно конкретной: найти надежный способ сохранения жизни и транспортировки на Землю тяжело заболевших космонавтов. Тех, кого окажется невозможным излечить в звездных рейсах и на дальних планетных станциях. Именно для этого и предназначалась разработанная группой химиков, врачей и биоинженеров "капсула биоконсервации", прозванная потом в просторечии коконом.
Управляться с коконом было предельно просто. Даже опасно раненный или заболевший космонавт мог при необходимости "законсервироваться" без посторонней помощи. Для этого надо было только лечь в капсулу и нажать кнопку. Все остальное совершалось автоматически: и герметизация захлопнувшейся крышки, и криоинъекция, в считанные секунды охлаждавшая тело, и мгновенное заполнение капсулы анабиозной массой из вделанного в дно резервуара.
Эта густая клейкая коричневая масса и была главным чудом. Сколько десятилетий считалось аксиомой, что полностью подавить активность ферментов можно лишь при глубоком замораживании организма. Но "анабиозное желе" в коконе, всасываясь в кровь и пропитывая ткани, подавляло эту активность и усыпляло клетки при температуре на полградуса выше нуля! Наперекор всем теориям анабиоз был достигнут без вторжения в рискованную зону замораживания. Причем идеальным теплоизолятором являлась сама анабиозная масса.
Коконы быстро получили самое широкое распространение. И не только в космосе, но и на Земле. Оказалось, что "временное небытие" помогает при лечении многих болезней, особенно у пожилых людей. Возникли целые анабиозные клиники. Туда помещали и больных, надежные средства для лечения которых вот-вот должны были появиться. Нередко, пока завершалась разработка нового многообещающего лекарства, такие больные ждали в коконах по пять-шесть лет.
Но не больше. Создатели "капсулы биоконсервации" опасались, что уже на седьмом году могут возникнуть трудности при возвращении больного к жизни. Однако нашлись ученые, не разделявшие этих опасений. Разгорелась дискуссия.
Спор шел о том, допустимо ли продлить предельный срок пребывания больных в анабиозе еще на несколько лет. Но один известный биофизик, выступая в дискуссионной видеопрограмме, высказал мнение, что возможности коконов вообще недооцениваются и что, если поместить в "капсулу биоконсервации" не больного, а безукоризненно здорового и, главное, молодого человека, - его при благоприятных условиях, вероятно, можно будет оживить даже через много десятков лет.
Разумеется, это было всего лишь предположение, именно так оно и было всеми воспринято. Но, увы, на планете Земля проживали еще и мальчишки, бедовые и отчаянные мальчишки, бредившие фантастическими приключениями. Уже спустя несколько дней со складов и из клиник стали исчезать коконы…
Те, кто в старину пытался переплывать океаны на плотах и в утлых лодках, имели куда больше шансов уцелеть, чем юные безумцы, очертя голову бросавшиеся в океан времени, чтобы доплыть до сказочных чудес грядущего. Но лобастый узкоплечий мальчишка, лежавший сейчас за прозрачной стенкой, судя по всему, был одним из тех немногих, кому довелось доплыть. Он еще не дышал, и веточки манипуляторов еще счищали сего каменно застывшего тела остатки студенистой массы, но приборы на пульте перед креслом Гусева уже свидетельствовали, что клетки начинают оживать.
Вечером воскресающий сделал первый вздох. Температура была пока на четыре градуса ниже нормальной, но сердце билось ровно, кровообращение после переливания и введения гемостимуляторов полностью восстановилось. И, убедившись, что все идет хорошо, Гусев покинул реанимационный зал, передав дежурство роботам.
Когда он пришел через три дня, камера киберреаниматора была задернута голубым занавесом. Мальчишка спал на низком белом ложе у стены. Пушистый розовый халат оттенял бледность лица, но это было уже лицо выздоравливающего, вернувшегося к жизни человека.
Едва Гусев подошел к своему креслу, мальчишка открыл глаза. Несколько секунд он смотрел на Гусева каким-то неосмысленным, словно невидящим, взглядом - и вдруг рывком поднялся на локтях.
- Где я?.. - выдохнули губы.
- Разве ты первый раз открыл глаза?
Мальчишка отрицательно покачал головой.
- Эти роботы… Кормили меня, давали лекарство, по ничего не отвечали… - Он с усилием встал со своего ложа, порывисто шагнул к Гусеву, но сделать второй шаг ему что-то мешало.
- Тут вроде стенки, - сказал Гусев. - Дальше тебе пока нельзя. Адаптация…
- Где я? - повторил мальчишка.
- Далеко от дома, - Гусев опустился в кресло, стараясь держаться подчеркнуто спокойно. - В общем, посылка получена.
- Какая посылка?
- Та, в которой ты себя послал, не спросив, правда, согласия адресата. Впрочем, и адрес был весьма туманным. Между нами говоря, посылка чуть не затерялась на почте. Но ее разыскали. И, как видишь, вскрыли.
- Но… какой сейчас год?
- Цифра тебе ничего не скажет: теперь совсем другой отсчет. А сколько лет тебе было там, в той жизни?
- Четырнадцать… В 2023-м…
- Значит, сейчас тебе в некотором роде четыреста тридцать шесть.
- Четыреста?! - в этом восклицании, в широко раскрытых мальчишеских глазах были и восторженное изумление, и испуг, и недоверие.
Не сводя глаз с Гусева, мальчишка молча сел на свое ложе, весь напрягшийся, разом неуловимо повзрослевший. Может быть, впервые ожгла мысль о невозвратности потерянного? Или еще не пришел в себя от этой громом грянувшей невероятной цифры?..
Гусев нажал клавишу, и из прорези в пульте высунулся маленький серый диск фиксатора. Не спеша, ровным негромким голосом Гусев начал задавать вопросы. Имя? Фамилия?.. Место жительства?.. Где учился?.. Вопросы следовали один за другим, и тихий шелест лент в диске слово подчеркивал будничность, обыденность всей этой процедуры.
- Как-то вы… странно, - с неловкой усмешкой проговорил мальчишка, воспользовавшись короткой паузой.
- Обычный распорядок, - пожал плечами Гусев. - Так опрашивают всех дезертиров.
- Кого?!
- Ты не ослышался, - Гусев посмотрел ему прямо в глаза. - Я сказал: дезертиров. Слово, конечно, не слишком благозвучное, но зато точное. Как иначе назвать тех, кто улизнул из своего времени, чтобы явиться сюда, в будущее, на все готовенькое?
Мальчишка молчал, низко опустив голову. Нетрудно было представить себе, что творится сейчас в его душе. Чудом перенестись через четыре столетия - и услышать такое… Но Гусев знал, что не имеет права поддаваться чувству жалости. Он должен, обязан сказать ему все это именно сейчас. И именно вот такими обнаженными, безжалостно-жесткими словами. Так надо. Чтобы этому курносому четырнадцатилетнему пришельцу из прошлого легче было понять и принять то, что он узнает чуть позже.
- Что же тебя все-таки заставило залезть в кокон? - спросил Гусев. Разве тебе плохо жилось в двадцать первом веке?
Не поднимая глаз, мальчишка покачал головой:
- Мне было хорошо. Но… - Он говорил медленно, трудно подбирая слова. - Просто очень хотелось увидеть будущее… Тогда только что расшифровали первую весть с Унны. О том, что через сто лет прилетит их корабль. И, когда мама погибла в экспедиции, решился…
"Как все похоже, - подумал Гусев. - Разные страны, разные судьбы - и все то же неодолимое желание заглянуть за грань…"
- Пускай я виноват… перед всеми… - В растерянных, по-детски беззащитных глазах мальчишки, казалось, вот-вот покажутся слезы. - Но почему вы… эти слова?.. Чтоб больней?..
- Почему? Потому что я такой же мальчишка из кокона. Только извлеченный девятью годами раньше. А теперь вот встречаю новичков… И каждый раз, когда говорю эти слова, я говорю их прежде всего себе.
Ответом было молчание.
А потом мальчишка задал вопрос, который задавали на этом месте почти все:
- И вас… И нас много таких?
- Ты будешь семьдесят четвертым. Тремстам не смогли вернуть жизнь… Мы обитаем на Плутоне. Все вместе. Полетим туда с тобой, как только окрепнешь.
- На Плутоне?! Они не захотели, чтобы вы… чтобы мы жили на Земле?..
- Нет, они приняли нас хорошо. И не хотели отпускать. Но… сначала взгляни сам.
Гусев поколдовал на пульте кнопками - и правая стена словно растаяла. И точь-в-точь как все его предшественники, мальчишка инстинктивно отпрянул от разверзшейся в двух шагах бездны.
Гусев смотрел в распахнувшиеся дали и почти осязаемо чувствовал рядом горящий, изумленно впитывающий взгляд мальчишки. Вот так же девять лет назад застыл он сам, увидев с высоты это неоглядное, прошитое голубой лентой реки пространство лесов, эти белые, розовые, золотистые здания, повисшие в солнечной синеве высоко над деревьями…
- Летающий город!.. - зачарованно пробормотал мальчишка. - И дом, где мы, он - тоже?
Вместо ответа Гусев пробежал пальцами по кнопкам, и одно из зданий разом приблизилось, будто оказавшись под огромным увеличительным стеклом. Стали видны уходящие к земле круглые опоры из какого-то полупрозрачного синеватого материала, плавные изгибы стен, опоясанных широкими, оплетенными зеленью галереями.
Вот, раздвинув листья, к парапету подошла высокая девушка в голубом костюме. Постояла и, неощутимо легким движением перемахнув через барьер, нырнула в воздух. Не было ни крыльев, ни аппарата за спиной - просто, раскинув руки, без малейшего усилия плыла над лесами темноволосая девушка в голубом. Но Гусев знал, что не это кажется сейчас мальчишке самым удивительным.
Самым удивительным было лицо. Возникшее перед ними крупным планом тонкое красивое девичье лицо, выражение которого все время неуловимо менялось. То оно улыбалось, то становилось задумчиво сосредоточенным, вслушивающимся во что-то, то вдруг в широко распахнутых глазах мелькало недоумение, брови поднимались, а через секунду снова трогала чуть шевелившиеся губы улыбка, и глаза лучились радостью. Столько оттенков чувств выражала каждая черточка этого лица, так чутко и раскованно отражалось на нем любое тончайшее душевное движение, что было даже как-то неловко на него смотреть - будто подглядываешь за чем-то сокровенным… И невольно думалось: какими, наверно, напряженными и застывшими показались бы сейчас рядом с этим отточенным до такого трепетного совершенства лицом - даже самые выразительные лица людей, живших всего четыре века назад.
- Точно разговаривает сама с собой… - почему-то полушепотом проговорил мальчишка.
- Не с собой, - отрицательно покачал головой Гусев. - С кем-то. Мыслесвязь для них так же обыденна, как в нашем с тобой детстве телебраслеты. Но нам это недоступно. Да и не только это… Понимаешь, этому нельзя научиться: вся психика должна стать иной. И вообще тебе надо с самого начала…
Он недоговорил. Лицо девушки внезапно исказилось болью. Встревоженно глянув вниз, она стала быстро спускаться. Не прошло и минуты, как голубая фигурка скрылась за деревьями. А вслед за ней, стремительно ныряя с галерей, уже неслись к земле еще несколько фигур.
Мальчишка вопросительно посмотрел на Гусева.
- Видимо, кто-то нуждается в помощи. - Гусев выключил обзор, и стена снова стала непроницаемой. - Они узнают об этом без слов и сигналов. Просто чувствуют чужую боль, как свою. Если кому-то плохо, те, кто вблизи, не могут думать ни о чем другом. А мы… Мы чувствуем себя в этом мудром и тесно сроднившемся мире глухими, недалекими и толстокожими чужаками. И именно потому попросились на Плутон. Жить там, среди льдов, нелегко. Но зато мы не ощущаем себя иждивенцами. Работаем вместе с другими добровольцами, и нам легче от мысли, что мы - на переднем крае. Наверное, настанет время, когда мы научимся понимать этот мир и войдем в него как равные. А пока…
Гусев помолчал и поднялся с кресла.
- В общем, отдыхай и набирайся сил. Завтра я покажу тебе город. А дней через пять - полетим на Плутон.
Дни Мно
- Ну, что ты на все это скажешь, а? - Мелт сунул окурок в пепельницу и, облокотившись на стойку, вопросительно глянул на Тарви. Ему не терпелось услышать, как отнесется его бывший сосед к тому, что он рассказал.
- Сколько, ты говоришь, у него было голов? - Глаза Тарви смотрели недоверчиво.
- Четыре. То есть сам я, конечно, не видел, но этот старик говорит, что четыре.
- Ну тогда, значит, все это брехня.
- Что же, по-твоему, я все придумал? - обиделся Мелт.
- Не ты, а те, кто пустил эту утку… - Шагнув в угол, Тарви повернул выключатель никелированного электропекаря, тихим звоном доложившего, что булочки готовы, и, обернувшись, увидел в дверях Поля. - Ну а тебе что?
- Я к вам с просьбой, хозяин, - подойдя к Тарви, проговорил Поль, сутуловатый седой великан, совмещавший в мотеле все профессии, в каких только могла возникнуть потребность: от водопроводчика и автомеханика до мусорщика и мойщика машин. - Нельзя ли мне уехать домой на час раньше? У дочери сегодня опять плохо с головой…
- Ты можешь понадобиться, - сказал Тарви.
- Но мне сейчас совершенно нечего делать. А она там одна… - Поль понизил голос. - Сегодня утром так заговаривалась, что я боюсь, как бы совсем не свихнулась. Доктор говорит, что это нередко бывает с девушками, которые имели несчастье понравиться Многоголовым…
- Твою дочь… к ней применили силу? - придвинувшись, спросил Мелт.
- Что вы, зачем Мно нарушать законы, ведь они сами их издают. - Старик криво усмехнулся. - Просто этот дьявол посмотрел ей в глаза - и она, ничего не сознавая, пошла за ним. Наверно, со стороны все выглядело вполне благопристойно: девушка идет провести время с богатым господином… - Он сделал паузу. - Хозяин, так вы разрешите мне уехать пораньше?
- Ей не станет от этого легче. - Тарви старался говорить как можно суше, чтобы заглушить в себе жалость. - И довольно об этом. - Ему хотелось добавить: "Скоро ты сможешь быть со своей дочерью хоть круглые сутки. Дела идут так скверно, что мне не сегодня-завтра придется тебя уволить…" Но вместо этого он сказал только: - Ты на работе.
"А может, все-таки отпустить? - подумал он, глядя, как Поль, еще больше ссутулившись, скрывается в дверях. - Работы сейчас и правда нет… Хотя вон, кажется, кто-то сюда сворачивает…"
Тарви пересек свою маленькую закусочную, неприязнено покосившись на двух парней, громко болтавших со своими подружками за крайним столиком, - все остальные были пусты, - и подошел к прозрачной стене.