Нина лежала в кресле не двигаясь. Медленно вращалась над ней металлическая орхидея, влажно и терпко пахло маками. Толя едва слышно насвистывал что-то, поглядывая на экраны, по которым бегали теперь только бледные точки. Пан, сцепив руки за спиной, молча ходил через всю лабораторию, от кресла к двери и обратно, и тоже поглядывал на погасший рубиновый овал.
А Карагодский, усевшись на треногий стул и привычно оперев подбородок о трость, думал. У него тоже был "пента-сеанс". Он говорил сам с собой. Он пытался вспомнить что-то важное и никак не мог. Вопреки желанию, перед ним проходили бесконечные коридоры, открывались двери с фамилиями на табличках, ложились под ноги ковровые дорожки, ведущие к столу президиума… Он позабыл, когда, на каком симпозиуме он сидел в зале, на обычном откидном стуле.
Президиумы, президиумы… Может быть, он и родился в президиуме? Кажется, он всю жизнь покровительствовал и препятствовал, разрешал и запрещал, проверял и указывал, и всю жизнь были с ним очки в черепаховой оправе, сквозь которые мир кажется мягким, округлым и спокойным. Но ведь это не так, не так! Когда-то и он… Но когда это было!? И было ли вообще, чтобы море, чтобы какой-то сумасшедший дельфин, чтобы аспирант Толя был с тобой на "ты", чтобы все вокруг было тревожной загадкой, требующей немедленного решения, чтобы вот так метаться из угла в угол из-за сумасбродной девчонки, рискующей в худшем случае обмороком, и, в конце концов, рисковать самому, как эта девчонка…
Что же ты ходишь, Пан? Что молчишь? Пятнадцать лет воевал я с тобой на журнальных страницах, на высоких трибунах. Пятнадцать лет обстреливал из тяжелой артиллерии самыми тяжелыми снарядами. Пятнадцать лет боролся с тобой, не брезгуя подножками и ударами ниже пояса. А ты уничтожил меня за сорок минут, и сам, кажется, не заметил этого. А может быть, и заметил, но не подаешь виду. Потому что победа надо мной для тебя - пустячок. Для тебя важнее твой дельфин, твоя Нина, твой Толя, твои экраны, твоя работа, и какое тебе дело, что академик Карагодский выбросил белый флаг?
Но если даже тебе не нужна победа надо мной. Пан, то кому она нужна вообще? Может, спрятать белый флаг, пока его никто не заметил, и пусть все идет по-старому? А как быть с Венькой Карагодским, с "Веником"… Господи, вспомнил!
Как он мог это забыть? Его в университете звали "Веником", потому что вместо серебристой шевелюры на его голове тогда был веник стриженых волос. Он изобретал тогда какую-то универсальную вакцину, занимался гимнастикой йогов, курил "Шипку" и свергал авторитеты… Эх, Веник, Веник! Какой счастливый ты был тогда! Неужели ты ушел от меня навсегда, Веник? Помоги! Помоги не опустить флаг. Даже если этот флаг - белый…
- Стоп сеанс! Толя - усилитель! Быстро! Укол!
Алая корона на голове Нины опадала на глазах. Слабели, теряли упругость лепестки мака, съеживались, как под ледяным ветром. И бледность, заметная даже под загаром, заливала лицо Нины.
Толя защелкал тумблерами усилителя. Антенна остановилась. Пан, побледневший не меньше Нины, держал ее руку, считая пульс, а Толя принялся торопливо снимать присоски проводов. Подскочил лаборант с пневмошприцем.
Нина открыла глаза.
- Не надо укола, Иван Сергеевич. Все в порядке. Просто Уисс очень нервничал, и я устала. Я, кажется, все поняла. Сейчас расскажу по порядку. Пока выключайте аппаратуру. Уисс передавать сегодня не будет. Нам придется выключить аппаратуру надолго. Если не навсегда…
Голос Нины прервался глубоким судорожным всхлипом, как у человека после глубокого истерического припадка. Пан кивнул лаборанту, и тот, осторожно взяв руку Нины выше локтя, на мгновение прикоснулся к ней губчатым раструбом пневмошприца.
- Я же говорю - не надо.
- Ничего страшного, Нина, это обычный тоник. Помолчите минут пять. Придите в себя. Потом расскажете.
- Уисс…
- Помолчите. Уважьте старика.
Нина медленно сняла с головы увядшую корону и протянула Толе. Коротко вздохнула и снова откинулась на спинку кресла. Большая чайка сделала круг у самого бушприта "Дельфина". Нина следила из-под полуприкрытых век за полетом до тех пор, пока чайка не превратилась в точку на небе, и закрыла глаза.
- Иван Сергеевич!
Гоша ворвался в лабораторию, но заметив приложенный к губам палец Пана и лежащую в кресле Нину, повторил почти шепотом.
- Иван Сергеевич, неприятные новости… Вот только что получил радиограмму Службы Информации…
Пан развернул сложенную вдвое бумажку и начал читать - сначала бегло, потом все более и более внимательно:
- Катастрофа в Атлантике… Взрыв подводного нефтехранилища при заправке танкера "Литл Мери", США… 20 тысяч тонн нефти типа "Н" всплыло на поверхность… Ввиду неосторожности капитана… пожар на танкере… Команда вынуждена спасаться вплавь… Жертв нет, благодаря четкой работе воздушной спасательной службы. После эвакуации организован встречный огонь для уничтожения гигантского нефтяного пятна…" Что за нелепость! Раздувать пожар вместо того, чтобы его гасить! Стоп! Что такое?!
Пан поднес бумажку ближе к глазам, словно не веря себе:
- "В огне погибло большое стадо дельфинов… Спасенные моряки утверждают, что дельфины появились сразу после сигнала "SOS" и помогали людям во время всей спасательной операции. После эвакуации людей они пытались покинуть район бедствия, но преждевременно организованный воздушной пожарной службой США встречный огонь и подводные сети нефтеуловителей отрезали им выход в открытый океан…"
Профессор беспомощно опустил бумажку:
- Что же это такое? Какая-то невероятная нелепость! Неужели они не видели, что там дельфины? Или просто… Не могу понять, поверить… Люди, сжигающие заживо огромное стадо дельфинов… Дельфинов, которые приплыли, чтобы спасти людей… Что же это такое?..
Нина устало подняла голову с подушки кресла. Она по-прежнему смотрела прямо перед собой, куда-то за черту горизонта.
- Это, кажется, конец, Иван Сергеевич. Сейчас я все расскажу.
6. Мальчишки
Утро только начиналось, и с прибрежных гор тянуло холодом и сыростью. Они, точно спящие великаны, сгорбились, натянув поглубже ночные колпаки из тумана. И только снизу, из серой пелены, с невидимого пока моря, тянуло уютным домашним теплом.
Юрка остановился в нерешительности перед самшитовой стеной шоссейного ограждения. До ближайшего подземного перехода надо было сделать крюк метров в триста, а разве мог он сейчас терять хотя бы одну минуту? Джеймс, наверное, уже на берегу. Этот длинноногий англичанин всегда и всюду поспевал раньше других.
Юрка умел пробираться сквозь самшит. Сначала он погрузил в плотную зеленую стену обе руки. Когда коварный кустарник "привык" к ним и острые колючки перестали ранить кожу, он медленно ввел в стену плечо, потом ногу. Самое главное - не торопиться, не "спугнуть" спящие ветки. И еще - ни в коем случае не думать, что тебе надо пробраться сквозь изгородь. Потому что - в этом Юрка был уверен - кустарник умел читать мысли. Стоило только подумать о конечной цели, сделать одно единственное неосторожное движение, и тысячи крошечных зубов вопьются в твои штаны, рубашку, тело и будут держать мертвой хваткой до тех пор, пока ты не рванешься с воплем из зеленого ада, и тогда уж прости-прощай одежда: целая свора злейших псов не приведет ее в такое плачевное состояние, как эти мирные на первый взгляд заросли.
Все обошлось благополучно, если не считать одной-двух царапин на щеке. Перед тем, как штурмовать вторую полосу заграждений, Юрка с наслаждением потоптался на пустынном полотне дороги. Пластик, влажный от росы, смешно хлюпал под босыми ступнями и приятно грел озябшие подошвы.
Успешно преодолев второй ряд самшитовых зарослей, мальчик вышел к узкому распадку. Огромные деревья с обеих сторон ущелья сплелись вершинами, и там было всегда темно. В этой трубе в любую погоду, в любое время дня гудел ветер. Только утром он дул сверху вниз - от холодных гор к теплому морю, а вечером - снизу вверх, от прохладного моря к накалившимся за день горам.
Заросли в распадке были совершенно непроходимы, но у мальчишек здесь была своя тайная тропа - каменистое ложе ручья. Весной ручей превращался в бурный желтый поток с многочисленными порогами и водопадами, купаться в котором, несмотря на родительские запреты, было гораздо интереснее, чем в море, а летом пересыхал вовсе, оставляя едва заметную дорожку из гладко отшлифованного камня. Дорожка была небезопасной: на нее выползали иногда юркие маленькие змейки, от укуса которых нога распухала и поднималась температура, - а - это целая неделя взаперти. Но если ранку от укуса сразу расковырять до крови, поболтать ногами минут десять в морской воде, а потом приложить к ранке горячий круглый камешек, обязательно с дыркой посередине, и тринадцать раз повторить вслух: "Змей, не смей!" - вот тогда все заживет очень быстро.
Спускаясь по тропинке, Юрка чуть не наступил на метрового полоза, который тоже направлялся к морю. Полоз мгновенно свился в разноцветную восьмерку, но с дороги не уполз - мокрая холодная трава была ему не по нраву. Юрка присел на корточки, осторожно дотронулся до полоза, тот вздрогнул и замер. Мальчик провел по оливковой, в желтых крапинках и ромбах спине, и гигантский уж доверчиво развернулся. Юрка взял полоза в руки, обвил вокруг шеи и вприпрыжку помчался по каменному желобу.
Труба вывела его к самой кромке прибоя, на узкую полоску темной гальки между обрывом, напоминавшим слоистый вафельный торт, и заброшенным волноломом. За валунами была бухточка, где даже в шторм вода оставалась спокойной. Здесь они с Джеймсом держали свою моторку и всякие рыболовные снасти.
Но сейчас здесь не было ни Джеймса, ни моторки, а только обидная записка, придавленная камнем: "Притти тобой второй рейс. Не можно так длинно спать. Рыба хохочут. Джеймс".
- Рыба хохочут! - передразнил Юрка и показал записке язык. - Веснушка курносая! Зануда! У меня мама скоро кандидатом будет, а все равно всегда просыпает… Длинно спать! Сон - это самое полезное для здоровья. Нервную систему укрепляет…
Полоз сочувственно дотронулся раздвоенным язычком до свежей царапины на Щеке. Язычок был холодный и щекотный.
Юрка вылез на валун. Туман уже начал отслаиваться от воды, между пушистыми белыми клочьями и блестящей зеркальной поверхностью образовалось чистое пространство, и этот узкий горизонтальный просвет уходил далеко-далеко. И самое обидное, что в этом правильном бело-голубом далеке краснело маленькое пятнышко - моторка! До Джеймса было не меньше километра - вплавь никак не добраться. Но ждать на берегу, пока Джеймс, лихо свесив ноги за борт, бормочет какие-то волшебные английские слова, заклиная поплавок дернуться - нет, это выше сил!
Юрка, наклонившись к самой воде, - чтобы дальше было слышно, просвистел условную трель:
- Фью-и-и-ссс!
Красное пятнышко не шелохнулось. Конечно, Джеймс не сжалится и не подгонит моторку к берегу. Такой уж англичане упрямый народ: подавай им точность, и никаких гвоздей. А если в часах батарея села, что тогда? Или, например, какое-нибудь неожиданное срочное дело. Например, если он задержался, спасая человека от смерти, и опоздал, что тогда? Тоже мне точность!
Догматики…
Юрка, уже отлично понимая, что звать Джеймса - дело безнадежное, зашел по колено в парную воду и, набрав полные легкие воздуха, свистнул что было сил:
- Ф-ф-ф-фью-и-и-ссс!!!
Что-то стремительное, темное и страшное встало, перед Юркой во весь огромный рост, окатило брызгами с ног до головы, свистнуло в лицо так, что заныли зубы, и, прежде чем он успел что-либо сообразить, исчезло.
Юрка как стоял, так и сел в воду в шортах и рубашке и сидел в воде по плечи, боясь пошевелиться. Даже удрать сил не было.
Очередной накат ткнул в лицо и чуть не свалил на спину, а потом потащил за плечи в глубину. Мальчик вскочил на ноги, фыркая и отплевываясь от соленой воды, и протер заслезившиеся глаза.
Вокруг было по-прежнему тихо, спокойно и пусто.
Впрочем, нет. В сотне метров от валуна, немного правее моторки, торчал из воды плавник. Он не двигался ни туда, ни сюда - просто торчал на месте, словно зеленый флажок на зеркальной плоскости.
- Дельфин! - облегченно выдохнул Юрка. - Ах ты, проказа! Негодник этакий! Вымочил до нитки и напугал до смерти! Конечно, я не испугался, а просто поскользнулся. От неожиданности. Вот перед тобой бы так выпрыгнули!.. Посмотрел бы я, чего бы ты делал… Откуда я знал, что ты дельфин, а не акула?
Юрка отлично знал, что в Черном море из всего страшного акульего племени водятся только безобидные пугливые катранчики, но это не меняло суть дела. Он даже пожалел, что чудовище оказалось обычным дельфином, а не "тигром морей". Вот если бы это была акула, то вот тогда бы он…
Флажок нехотя двинулся от берега в открытое море.
Это никак не входило в Юркины планы. Он только что снял мокрую одежду, разложил ее на гальке сушиться, а сам приготовился к долгой - беседе, чтобы хоть как-то скоротать время. Конечно, дельфин не ахти какой общительный собеседник, но это все-таки лучше, чем разговаривать с мертвыми валунами.
- Дельфин! - закричал Юрка, махая рукой. - Куда ты? Иди ко мне! Здесь хорошо, тихо!
К великому Юркиному удивлению флажок остановился и даже сделал несколько неуверенных зигзагов в направлении берега.
- Ко мне, ко мне!
Но флажок стоял на месте.
Мальчик испробовал все: он звал дельфина на все лады - и как собаку, и как кошку, и как курицу, приглашал словами и жестами, улегшись на живот и загребая воду руками, а отыскав в карманах полиэтиленовую рыбку-блесну на обрывке лески, попробовал приманить дельфина ею.
Ничего не помогало. Флажок торчал на месте, как приклеенный.
Помог полоз.
Обеспокоенный странным поведением своего случайного хозяина, он долго вертелся на шее, а потом вдруг довольно ощутимо цапнул мальчика за ухо. И вдруг Юрку осенило.
Наклонившись к воде, он просвистел боевой пароль:
- Фью-и-и-ссс!
Флажок дернулся и робко двинулся к берегу. А Юрка свистел и свистел, пока у него не зазвенело в ушах от собственных трелей.
Дельфин сделал последний круг и неторопливо вошел в бухту. Он остановился совсем недалеко от камня, на котором сидел мальчик. Вода в бухточке была прозрачна, и Юрка мог рассмотреть своего нового знакомого.
Дельфин как дельфин. Темно-зеленая спина, светло-серое брюшко. И совсем не такой большой, как показалось со страху, - метра полтора. Вот Уисс был - это да! Не меньше трех метров. А этот - мелкий. И зубы в клюве мелкие. А на крутом лбу - такая же белая звездочка, как у Уисса. Только не шестиугольная, а треугольная. Даже не звездочка, а просто треугольник.
Расставил в стороны плавники и смотрит. Глаза озорные-озорные, как у Джеймса, когда тот очередную хохму подстроит. Только не серые, как у Джеймса, а густо-карие, почти черные.
- Ну, что смотришь? Страшно?
- А что такое - страшно?
Юрка оторопело уставился на дельфина. Он мог поклясться, что дельфин рта не открывал. Но кроме него, задавать вопросы было некому.
- Это ты меня спросил сейчас?
- Я, - ответил дельфин, не открывая рта.
Юрка с тоской посмотрел на далекую моторку Джеймса.
Вот, оказывается, какие дела. Он не только проспал утреннее свидание с Джеймсом, но и спит до сих пор. И все это ему снится.
- Ты не спишь, - сказал дельфин. - Когда спят, не думают.
Мальчик с опаской поджал под себя ноги и начал подниматься с камня. Сон это или не сон, но дельфин, кажется, умеет читать мысли…
- Ты уходишь? - спросил дельфин.
- Нет, нет, что ты! - Юрка снова плюхнулся на камень и стал как можно беззаботнее болтать в воде ногами. - Я просто так…
В конце концов, что страшного? Дельфины очень добрые, они никогда не трогают человека. Если есть говорящие скворцы, то почему бы не быть говорящим дельфинам? Скворец глупый, а дельфины такие же умные, как люди. Об этом мама сколько раз говорила. И Иван Сергеевич тоже.
- Ты - говорящий, да?
- Я не знаю, что такое "говорящий".
- Ну вот мы с тобой сейчас разговариваем. Как мы понимаем друг друга?
- Я не знаю. Я еще маленький. Мама знает.
- А где твоя мама?
- Близко. В море. Она отпустила меня играть.
- А почему ты не открываешь рот, когда говоришь?
- Рот открывают, когда едят. Когда думают, рта открывать не надо. Я слышу твои мысли, но не знаю, зачем ты открываешь рот. Ты хочешь есть?
"Дурень", - подумал Юрка и тут же испугался: вдруг дельфиненок решит, что это о нем. "Это я на себя сказал дурень, не обижайся". Но не тут-то было - мысли словно с привязи сорвались, никогда Юрка не предполагал, что у него такая бестолочь в голове, а надо думать так, чтобы дельфиненок все слышал, вернее, все ему слышать не надо. Что же еще у него спросить? Ничего в голову не приходит…
- Я ничего не слышу. Ты думаешь очень тихо и не понятно. Думай громче.
И тут Юрка решился на маленький обман - ради науки разумеется. Он заговорил:
- Люди всегда открывают рот, когда думают громко. Понимаешь, такое свойство. Особое. Поэтому, когда я буду открывать рот, это не значит, что я захотел есть - это я думаю. Понятно?
- Понятно.
Туман уже почти совсем разошелся, открыв зеленоватое утреннее небо. Вдоль побережья потянул бриз. Горы неохотно просыпались, потягивались, поднимали к небу каменные головы, становясь на дневную вахту.
Мальчик зябко повел плечами, не очень ясно представляя, что, собственно, делать с дельфиненком дальше. Первое удивление прошло, знакомство состоялось, общий язык найден, что же дальше? В гости к себе его не позовешь, с мальчишками во дворе не поиграешь, в турпоход не пригласишь… Интересно, что в подобных случаях делают ученые?
Дельфиненок, видимо, испытывал те же сомнения. Он нервно шевелил ластами, не зная, направиться ли ему в море или оставаться в бухте. Контакт грозил прерваться в самом начале и самым печальным образом.
Юрка отыскал у горизонта красное пятнышко. Джеймс сидит там и не знает, какие удивительные вещи здесь происходят.
- У тебя есть друзья?
- Все дельфины - друзья.
- Я говорю о таких, как ты.
- Есть. Очень много. Они далеко. В море.
- А здесь?
- Нет.
- Хочешь, я буду твоим другом?
- Хочу.
Юрка хотел по древнему мальчишечьему обычаю протянуть руку, но вовремя спохватился - вряд ли ласты дельфина пригодны для рукопожатий.
- Меня зовут Юрка.
Дельфиненок попробовал изобразить это имя вслух, и у него получилось что-то похожее на "Хрюлька". Мальчик чуть не свалился с камня от хохота. Дельфиненок на радостях выпрыгнул из воды, хрюкнул еще раз и тоже скрипуче засмеялся, открыв зубастый клюв.
- А тебя как зовут? - спросил Юрка, отсмеявшись.
- Фью-и-и-ссс, - лихо просвистел дельфиненок заветный пароль.
- Так это твое имя?
- Так меня зовут.
- И потому ты приплыл на свист?
- Да.
- Вот это здорово! А почему ты не подплыл сразу?
- Я не хотел помешать тебе. Ты делал что-то очень сложное.
- Так это я тебя так подманивал!
Оба снова залились счастливым хохотом: один - хлопая себя по коленям, другой - высоко выпрыгивая из воды и разевая клюв.
- Ой, вот Джеймс будет смеяться! Умора!
- Кто такой Джеймс?
- Мой друг. Видишь, далеко лодка? Это Джеймс ловит там рыбу и ничегошеньки не знает! Он скоро вернется. Мы подождем его, правда?