Один возмущенный физик, выйдя из себя, публично обозвал Кларка "погромщиком". Прозвище подходило как нельзя лучше. Джозеф Кларк был похож одновременно на Уолта Уитмена и пирата на отдыхе. Сходству с Уитменом придавали высокий рост, крепкая крестьянская кость и тщательно ухоженная пышная борода. Да еще, пожалуй, глаза. Вернее, даже не сами глаза, а какая-то бешеная, непримиримая сумасшедшинка, которая появлялась в его больших добрых глазах, когда он заговаривал о физике.
А в пирата Кларк играл - играл искренно и заразительно весело, как мальчишка. Как все добрые сильные люди, он любил пошуметь. Независимо от того, ругал или хвалил он своих коллег, витал в парадоксах дискретного пространства или просил у дочери очередную чашку кофе, в его хриплом басе кипело громовое море. И модный спортивный костюм только подчеркивал добродушную грубость его манер.
Дэвид остался доволен. "Этот буйвол еще наломает дров, - думал он. Такого наворочает, что только держись…"
- Прав Эйнштейн? Прав. Прав Ньютон? Прав. Прав Дирак? Прав. Но все это - частные случаи чего-то общего, чего мы еще не знаем, будь проклята эта земля…
- Единая физическая теория? Вот уже несколько веков о ней мечтают все ученые. Вы хотите сказать, что нашли ключи к ней?
- Нет, - неожиданно тихо ответил Кларк. - Наверное, это не под силу одному человеку. Мне удалось кое-что найти, но пока это тоже - частность…
Горинг насторожился. Перемена тона была столь разительна, что большой пятнистый дог в углу террасы поднял голову и удивленно посмотрел на хозяина, потом - недоброжелательно - на Горинга.
- Это касается гравитации?
- Нет. Гравитация пусть подождет, будь проклята эта земля. Меня раздражает время.
- Время?
- Да, время. Всевышнее, всевластное, всепроникающее, безостановочное, неумолимое, неизменное, непрерывное, единонаправленное, неделимое, невидимое, абсолютное в своей относительности, разрушающее и созидающее, грозное и доброе, равнодушное, карающее…
Кларк говорил все громче и громче, и дог успокоенно положил голову на лапы.
- Мы переделали землю, мы остановили реки, мы растопили вечные льды, мы оросили пустыни, мы приручили океан, мы пробили дорогу в космос, мы заселили Луну, Венеру, Марс… Да что там - мы проникли в собственные душу и тело, сбили замки с тайников мысли, вдохновения, творчества, окунулись в глубины микромира и воспарили к чудовищно далеким галактикам… А время? Время идет, божественное и непостижимое. И мы покорно лезем ему в пасть, как наши первобытные пращуры. Римляне придумали бога времени Сатурна - а мы?.. Помните, у Гойи - "Сатурн, пожирающий своих детей"?
- Гойя?.. Кто это?
Кларк даже поперхнулся:
- Не шутите так зло, Горинг. Неужели вы не знаете Гойю? Вы не любите живопись?
Дэвид, слегка смутившись, быстро нашелся:
- У меня не было времени, шеф. Я изучал математику.
И Кларк мгновенно забыл о Гойе.
- Вот видите - у вас не было времени. За тысячи лет мы пальцем не пошевельнули, чтобы хотя бы потревожить мистическое божество. А сегодня эта мистика, это "неизвестно что" закрыло нам дорогу к дальним звездам, поставило предел нашим знаниям, нашим желаниям, нашей воле. Время загнало нас в скорлупу Солнечной системы, повалило на прокрустово ложе длительности человеческой жизни, связало по рукам и ногам стереотипной формулой "несбыточное"…
- Вы поэт, Кларк, - криво усмехнулся Дэвид.
- Поэт? К сожалению, нет, Горинг. И зря - поэты, по крайней мере, вечно воюют с этим дряхлым богом, вечно бунтуют против него. Но я - физик. Я хочу знать, что это такое, как оно выглядит, это время. Я хочу мять его, рвать, растягивать и сжимать, выпаривать в ретортах. Я хочу согнуть его в дугу для начала…
Кларк так темпераментно показал, как он мнет и гнет в дугу время своими волосатыми кулачищами, что Горингу стало не по себе. Как всякий нормальный человек, он интуитивно побаивался пьяных и сумасшедших.
На террасу вышла высокая смуглая девушка в шортах и цветастом переднике.
- Еще кофе?
Кларк посмотрел на нее сердито, как машинист, вынужденный на полном ходу остановить состав перед неожиданным светофором.
- Нет, не надо. Впрочем, как мистер Горинг.
- Если можно - еще чашечку. Волшебный напиток, мисс…
- Меня зовут Мэгги.
- Дэвид, - Горинг поклонился, подумав, что такой девушке должно быть невероятно скучно в глуши. Мэгги рассматривала его открыто, без тени церемонного стеснения, с легким вызовом. В синих глазах поблескивала все та же кларковская сумасшедшинка, видимо, фамильная.
- Моя дочь, - проворчал Кларк, провожая ее взглядом, совсем не соответствующим тону. - Сладу нет. Угнетает старика…
- Какой же вы старик, шеф? Глядя на вас, невольно думаешь, что бессмертие - вполне достижимая и банально простая штука.
- Ну-ну. Просто время пока побаивается меня.
- Вот видите. А вы хотите согнуть его в дугу.
- Я не шучу, Горинг. Смотрите-ка сюда…
Кларк вынул авторучку и поискал глазами бумагу. Дэвид торопливо сунул ему свой блокнот. Почерк у Кларка был неровный, буквы и цифры словно гнулись под ветром. Нечленораздельные комментарии физика помогали мало, но Горинг следил за его авторучкой, как кошка за мышью. Вначале Горинг как будто понимал ход рассуждений Кларка, прихотливые кривые его графиков, но потом начались такие дебри, привычные физические понятия соединялись в такие немыслимые сочетания, что Дэвид перестал поддакивать и ошарашенно замолчал.
Мэгги принесла кофе, но мужчины не обратили на него никакого внимания. Кларк взмок, борода его растрепалась. Дэвид сидел, сжав виски ладонями. У него слегка кружилась голова, словно он смотрел вниз с огромной высоты.
А Кларк ломился сквозь математические заросли уверенно, напрямик, оставляя позади обломки поверженных истин.
Наконец он поднял голову.
- Непонятно?
- Все это слишком… - Горинг неопределенно покрутил пальцами у лба. Ново, что ли? Вот в этой формуле скорость - бесконечная величина…
- Да.
- Но ведь Эйнштейн доказал, что есть предел скоростей - скорость света. Иначе нарушается закон причинности…
- Господи, вы так ничего и не поняли, Горинг. Закон причинности остается, но в другом качестве. Из диктатора он превращается в слугу. При помощи Петли Времени вы, например, сможете управлять своим будущим с безошибочностью шахматного автомата.
- Каким образом?
- Очень просто. Горинг сегодняшний вызывает к аппарату - назовем его хронофоном - Горинга завтрашнего и беседует с ним. Петля Времени может жить полчаса, и этого вполне хватит вам. Горинг завтрашний сообщает, что у него сегодня, то есть завтра, болит голова, потому что вы вчера, то есть сегодня, не выпили предложенную вам чашку кофе. Надеюсь, вы не хотите, чтобы завтра у Горинга болела голова?
- Постойте, Кларк, но ведь все это, простите, бред, мистика какая-то. Или вы разыгрываете меня?
- Ничуть. Пейте кофе, я вам кое-что нарисую сейчас…
Дэвид выпил кофе залпом, недоверчиво поглядывая на развеселившегося физика. Тот чертил что-то упоенно, по-мальчишечьи прищелкивая языком. Линии получались кривые, но уверенные.
- Вот вам, Горинг, принципиальная схема такого аппарата. Мечта фантастов первой половины двадцатого века - "машина времени". Правда, путешествовать в ней нельзя это, действительно, нарушило бы так любимый вами закон причинности, но для переговоров с будущим она вполне пригодна. Пожалуйста!
Горинг тупо уставился в блокнот.
- И вы действительно верите, что это будет работать?
- Пока - почти уверен, если быть точным.
- И как далеко в будущее может заглянуть этот… хронофон?
- Видимо, это зависит от размеров Петли, а следовательно, - от мощности аппарата.
Кларк наслаждался растерянностью Горинга. Он объяснял эту растерянность новизной идеи, но у Дэвида было другое. Дэвид боялся неверного хода. Его вера в Кларка пошатнулась. Он ожидал увидеть и услышать в Нью-Джерси вещи необыкновенные, но "машина времени"… Это уж слишком.
Это просто неприлично, как вечный двигатель. Всякий уважающий себя ученый… Да что ученый, любой мальчишка расхохочется в глаза, услышав о таких вещах. Может быть, Кларк - маньяк, больной человек, бьющийся над бредовым воплощением бредовой идеи? Тогда - бежать, бежать очертя голову, пока еще не все потеряно, молить, юлить, обливать помоями и Кларка, и его единомышленников, пока ученая Англия не простит отщепенца. Унизительно, но необходимо. И это, кстати, тоже вариант - Дэвиду уже мерещились броские шапки газет: "Красный Кларк - параноик. Сенсационные разоблачения", "День в логове лжи", "Горинг обвиняет…"
Нет, пожалуй, еще не все потеряно. Поражение может стать победой.
Горинг повернулся к Кларку. Тот следил за ним добро и серьезно.
- Можете не говорить, Горинг. Я знаю, что вы скажете: маньяк. Ну, даже если не скажете, то подумаете. Нет, дорогой, с этим у меня все в порядке, будь проклята эта земля. Я пошутил. Конечно, хронофон - игрушка, не более, хотя ничего принципиально невозможного в ней нет. Но ради хронофона не стоило ломать столько дров, если он кому и понадобится, то, видимо, только авторам научно-фантастических романов.
Кларк сунул авторучку в карман, пригладил бороду.
- Петля Времени - пока лишь проблеск, первый шаг к приручению бога Сатурна. Возникает столько вопросов, столько проблем, столько невероятных выводов… Словом, темный лес без конца и без края. Все это надо пощупать, проверить, попробовать на зуб… Терра инкогнита - земля неизведанная… Даже мне иногда страшновато становится, честное слово. Но игра стоит свеч, Горинг. Ради этого стоит сломать себе шею.
Дэвид совсем не собирался ломать себе шею, но последние слова Кларка несколько успокоили его. "Погромщик", оказывается, не так уж прост. Кажется, он все-таки крепко стоит на ногах. Надо основательно во всем разобраться. В конце концов, запасной выход - разоблачение Кларка - всегда к его, Дэвида, услугам. Но если Кларк прав хотя бы наполовину, Дэвид сумеет сделать на нем свою Большую Игру.
Да, игра стоит свеч. "Пострелятивистская теория Кларка-Горинга…" Нет, не так - "Горинга-Кларка". Так звучит значительно лучше. А какой будет великолепный всемирный скандал! Какой щенячий вой поднимут убеленные сединой академики всего мира! И он, Горинг, будет поучать их с трибун симпозиумов и конгрессов…
Голос Кларка вернул его к действительности.
- Словом, располагайтесь. Но учтите - штатных экспериментаторов у нас нет. Ребята выкручиваются сами. Вы работали в электронных лабораториях это очень хорошо. Значит, опыт у вас есть. Вам придется, кроме всего прочего, самому монтировать схемы, резать железо, варить, строгать, паять и так далее. Понимаю, что каменный век, но - увы…
Напряжение прошло. И как часто бывает, Дэвиду стало вдруг беспричинно весело.
- O'кей, шеф! Игра продолжается!
- Какая игра? - не понял Кларк.
- Большая, шеф. Большая!
И через десять минут, когда видавший виды красный горинговский "Хэппи", лихо накренясь, вылетел на поворот, Кларк сказал дочери:
- Странный парень, этот Горинг.
- Красивый, - сказала Мэгги.
Дог зевнул.
Дэвид работал исступленно. Тот ценный реактив, которым наделила его природа и который он привык расходовать по каплям, теперь пошел в дело полной мерой.
Это было почище гонок в Бирмингеме. Кларк, жизнерадостный и добродушный на отдыхе, буквально свирепел, когда дело не клеилось. Он носился по отделам, как раненый бык, и горе было тому, кто попадался ему на глаза. Трубным голосом он требовал "идей", обзывал сотрудников бездарями и цифроедами, расшвыривал папки с расчетами и, перевернув все вверх дном, уезжал на сутки, а то и больше, в Нью-Йорк, в музей Гугенхейма. Живопись его успокаивала, и он возвращался, тихий и виноватый, снова обходил отделы и извинялся, жалуясь на "старческий маразм". А на следующий день счетные машины снова выли от напряжения, и срочные задания от шефа сыпались, как из рога изобилия.
Такие дни в институте назывались "циклонами" и случались не так уж редко. При первых признаках "циклона" срабатывала "служба оповещения", проще говоря, первые жертвы спешили предупредить своих коллег, и сотрудники разбегались кто куда. Пустые кабинеты приводили Кларка в еще большую ярость, и он вымещал ее на папках с расчетами.
"Циклоны" были на руку Дэвиду. Как тень, шел он по следам бушующего шефа и собирал бумаги. Дома он сортировал их: нужные аккуратными стопками ставил на полки, ненужные - выбрасывал. Вскоре дома у него образовалась целая библиотека, о существовании которой не знал никто. Во время отъездов Кларка Горинг подолгу копался в ней, изучал, сравнивал с общими набросками, которые Кларк записал в его блокноте в день их первой встречи.
Еще с детства у него была страсть к жизнеописаниям великих полководцев древности, к их стратегическим замыслам. Он отдал ей дань и сейчас, в его домашнем сейфе появился внушительный журнал с загадочной надписью: "План "Электор". Журнал развития". На первой странице красовалась сложная схема геометрическая модель кларковской теории, где пустые кружочки означали пока еще неизвестные элементы конструкции, кружочки, наполовину заштрихованные красным - доказанные, но не проверенные экспериментально, красные доказанные и проверенные. Здесь же в журнале были схемы попроще, они напоминали графики шахматных партий - это были еженедельные анализы жизни самого Горинга, его достижений, промахов и действий, ликвидирующих промахи.
Словом, Горинг всегда был начеку. Кларк разбрасывался, метался, отступал и снова бросался в бой, как одержимый, а Горинг цепко "сидел на колесе", следил, считал, собирал обломки и ночами, запершись, заштриховывал красным очередной кружок.
Горингу надо было стать "незаменимым" для Кларка, и он настойчиво мозолил ему глаза даже во время "циклонов", стоически перенося взрывы кларковского темперамента. Кларк "приручался" с трудом, но дело шло на лад. Ведь никто лучше Горинга не знал всех извилин проделанной работы, а к прошлому приходилось возвращаться много раз.
Однажды Горинг проделал эксперимент. Он целую неделю не показывался в лаборатории, сказавшись больным. По институту пронесся "циклон", потом другой, но Кларку чего-то не хватало. Наконец он понял и явился к Дэвиду собственной персоной. Дэвид, внутренне торжествуя, ненатурально чихал и кашлял, а Кларк страдальчески скрипел стулом.
Совершенно неожиданно пришлись кстати записки покойного профессора Митчела. О них Горинг вспомнил, когда весь институт бился над проблемой поляризации времени в сверхплотных средах. Дрожащими пальцами Горинг перелистал исчерканные листы и прикусил губу - там было решение.
Он набросал это решение на листке блокнота на глазах у шефа, небрежно присев на край его стола. Кларк долго вертел листок в руках, потом встал и заявил торжественно:
- Я пригласил вас как математика, Горинг. Но я вижу, что до сих пор недооценивал вас. Вы - настоящий ученый, и будет несправедливо, если будущая теория будет носить только одно имя…
- Ну что вы, шеф. Я делаю, что могу. Меня вполне устраивает роль вашего помощника, - скромно потупил глаза Дэвид.
- Нет, не возражайте. Теория Кларка-Горинга! Ведь неплохо звучит, правда?
"Горинга-Кларка", - поправил мысленно Дэвид и церемонно поклонился, пряча заискрившиеся глаза.
Вначале Горинг пытался завязать дружбу с кем-либо из двадцати сотрудников Кларка, но из этого ничего не получилось. Большинство из них были люди по-кларковски одержимые, с головой ушедшие в свои проблемы и по-детски беспомощные во всем остальном. Они относились к Горингу ровно, без предубеждения, но и без особых эмоций. Они любили работу и умели уважать тех, кто работает. Кое-кто завидовал столь быстрому "вознесению" Горинга, но и они предпочитали помалкивать, видя явное расположение шефа к новому математику. Лучше всех были у Горинга отношения с оператором Старковским, да и то потому, что Кэрол занимал у него деньги.
Горинг жил в постоянном напряжении, один против всех, и только Мэгги, с которой они часто встречались, как-то скрашивала одиночество. Он не имел на этот счет никаких конкретных планов, хотя знал, что нравится девушке. Просто ему было приятно с ней. В ее присутствии он мог ослабить тиски, в которых держал себя, слегка приоткрыться, дурачась.
Так прошел год. Красные кружочки на схеме Горинга неудержимо ползли вверх, завоевывая белое пространство листа, все ближе и ближе подбираясь к большому "кружку X", в который должна скоро вписаться изящная, как у Эйнштейна, конечная формула Петли Времени.
Вечерами, смертельно усталый, он падал на тахту, не снимая ботинок, и курил, стряхивая пепел на ковер. Закрыв глаза, он перебирал все происшедшее за день и привычно анализировал каждую мелочь.
Пройдет несколько лет полемики и споров, и новая теория завоюет мир. Это неизбежно. И тогда будет все то, о чем сегодня можно только мечтать - и мировая слава, и власть, и деньги, и возможность жить открыто, без этих бесконечных оглядок, комбинаций, расчетов. Игра перейдет в блестящий, великолепный, стремительный эндшпиль. Еще несколько ходов - и жар-птица в руках…
Горинг повернулся на бок, и тахта под ним заскрипела.
На лоб легла тяжелая складка.
С Кларком что-то происходит в последнее время. Он стал неразговорчив и скрытен. Редко заглядывает в кабинет, никого не торопит. И "циклона" что-то давно не было. Зато появилась новая страсть - рыбная ловля. Он сидит с удочкой с утра до ночи, а в институте приходится распоряжаться Дэвиду. И это сейчас, когда до конца работы - рукой подать.
Вчера, когда в разговоре Дэвид ненароком обронил "наша теория", Кларк как-то странно посмотрел на него и стал рассказывать о рыбалке.
Может быть, Кларк передумал? На него это непохоже.
Тогда в чем дело?
Дэвид загасил докуренную почти до фильтра сигарету и сразу же закурил новую.
Да, кажется, хватит сентиментальничать. На Кларка напала нерешительность? Что ж, тем хуже для него. Значит, настал момент вывернуть из-за корпуса "Электора" и вырваться вперед. Любой ценой. Даже если "Электор" после этого окажется в придорожном кювете.
Горинг-Кларк! Только так…
Ему сейчас тридцать пять. Вот уже двадцать лет, как он сознательно и неуклонно делает свою судьбу. Он еще ни разу не ошибся, ни разу не допустил срыва. Он играл наверняка, и игра подчинялась ему. До сих пор он презирал в душе тех, кому не повезло: они просто не знали правил. У них не хватало воли, чтобы сделать задуманное реальностью.
Неужели он спасует теперь?
Осталось немного: решение двух-трех уравнений и вывод конечной, общей формулы Петли. Прочую мелочь Дэвид может доделать сам. Но для этих уравнений и формулы нужна голова Кларка. Здесь не помогут ни отец, ни Митчел. И все-таки надо ОПЕРЕДИТЬ Кларка!
Головоломка. Неужели для нее нет решения?
Горинг закурил третью сигарету.
Раздался мелодичный звон видеофона. Дэвид нажал кнопку раньше, чем сообразил, что особой охоты беседовать с кем-либо у него нет.
На экране появилась Мэгги.
- Хэлло, Дэвид, - в глазах Мэгги плясали чертики. - Вы, кажется, обещали мне сегодня вечером прелестный необитаемый остров? Или вы забываете свои обещания так же легко, как запоминаете ужасные папины уравнения?
Горингу пришлось подчиниться. С Мэгги не стоило ссориться.
"По крайней мере, развеюсь", - подумал Дэвид.