Зрители, которыми стали уже все бойцы, разразились воплями. Даже человек мог понять, что кошколюди кричали в восторге, а енотолицые - в отчаянии. Енотолицые все до одного бросились к лестницам, бросая наземь копья и томагавки. Кое-кому удалось перебраться через ограду, но большинство было зарублено или заколото в спину, прежде чем они добрались до лестниц, а то и прямо на них. И лишь немногие были взяты в плен.
Теперь только человек понял, что и этот енотолицый вовсе не собирался пронзать его копьем. Он поднял оружие, чтобы бросить его наземь в знак подчинения. Но в этот миг томагавк уже пришел в движение. Реальность - не магнитофонная лента, и ее невозможно проиграть заново, переписать или стереть.
Кошколюди столпились вокруг него, хотя и не настолько тесно, чтобы прикоснуться к человеку. Они опустились на колени и поползли к нему, простирая руки. Их оружие осталось лежать на земле. Выражение их лиц было странным. Мех, круглые, черные, влажные носы, широко расставленные длинные острые зубы, совершенно кошачьи глаза - невозможно понять, что они выражают. Но движения свидетельствовали о страхе, трепете и благоговении. Каким бы ни было выражение их лиц, опасности ему оно явно не сулило.
Пламя за его спиной разгоралось все ярче, он уже видел отблеск их глаз. Зрачки казались узкими листьями на фоне огня.
Один подошел совсем близко и вытянул руку, чтобы его коснуться. Рука, хотя и шерстистая, напоминала человеческую. Она имела четыре пальца и ногти, а не когти. Большой палец отставлен в сторону.
Человек почувствовал кончики пальцев на своем бедре, и это прикосновение словно пробило некий защитный барьер. Ночное небо, пылающие здания, высокие частоколы, коричневые и черно-белые хвостатые тела, а заодно и горящие глаза и маленькие лица женщин и детей, выглядывающих из хижин. Мир завертелся, все быстрей и быстрей. Коленопреклоненное существо в ужасе вскрикнуло и попыталось отползти, не вставая с колен. Человек повалился, ударился плечом и растянулся на земле, а все остальные опрометью неслись мимо него. Он видел отчетливо лишь черный кончик хвоста у себя перед глазами. Хвост все подрагивал и подрагивал. Он сделался большим и черным, и все вокруг погрузилось во мрак и безмолвие.
Свет и звук возвратились. Он лежал навзничь. Спины его касался мягкий мех, а под ним еще что-то мягкое. Над головой нависал низкий потолок с почерневшими от дыма балками. С потолка тянулись кожаные ленты, на лентах болтались деревянные фигурки, украшенные полосками меха. Комната, футов двадцать на тридцать, была заполнена котоподобными созданиями. Рядом с его кроватью стояли самцы, но потом сквозь образовавшийся проход между самцами прошла самка. Она была около пяти футов ростом и имела совершенно круглые груди, покрытые мехом, и маленькие безволосые участки кожи вокруг сосков. На шее она носила три ряда бус из громадных голубых камней, на руках - меховые манжеты, на которых покачивались маленькие каменные фигурки. Ее удивительные темно-синие глаза напоминали ему глаза сиамских кошек, которые жили у его сестры.
Самцы носили костяные бусы и подвески, ручные и ножные браслеты с крошечными статуэтками или геометрическими фигурками, а у нескольких голову украшал убор из перьев на манер тех, что носили в вестернах индейские вожди. Лишь некоторые были вооружены, и их оружие скорее можно было счесть церемониальным, нежели боевым, судя по его декоративности и легкости.
Самка склонилась над человеком и что-то произнесла. Он не понял ни единого слова - впрочем, он и не надеялся понять. Язык невозможно было отождествить ни с одной известной языковой семьей. Ничего напоминающего германские наречия - или славянские, семитские, пусть даже китайский или банту. Если он и походил на что-нибудь, так это на плавно звучащий полинезийский диалект, но без гортанных звуков и пауз. Позже, когда его уши немного привыкли, он различил паузы, но в отличие от полинезийского, по-видимому, они ничего не значили.
Ее зубы были зубами хищника, но дыхание не было зловонным. Язык казался таким же шершавым, как у кошки. Несмотря на удивительно чуждую внешность, он посчитал ее достаточно привлекательной. Правда, он тут же решил, что сиамские кошки всегда были красивыми и загадочными созданиями.
Он приподнялся на локте и попробовал сесть. Рядом с ним лежал испачканный кровью нож. Самка отшатнулась, и самцы за ее спиной, тесня друг друга, отодвинулись прочь. В их шепоте слышался ужас.
Человек посидел недолго, хватаясь руками за край кровати. Собственно, он лежал не на кровати, а на куче шкур внутри небольшой ниши в стене. Окон не было, источниками света были две открытые двери в дальней стене и несколько факелов, горящих в подставках вдоль стен. Снаружи толпились самцы и с ними несколько самок и детенышей. Детеныши - котята? - с большими черненькими ушками, круглыми мордочками и большими глазами выглядели премило. Хвосты их были несколько светлее, чем у взрослых.
Человек встал на ноги. На секунду в глазах потемнело, но потом в голове прояснилось. В тот же миг существа снова раздались, и сквозь них прошла еще одна самка. Она несла большую глиняную чашу, украшенную по бокам геометрическим орнаментом, с супом из мяса и овощей. Аромат был удивительно аппетитным, хотя и необычным. Он принял чашу и деревянное приспособление - ложку с одной стороны и двузубую вилку - с другой. Суп оказался восхитительно наваристым, а кусочки мяса напоминали оленину. На миг ему представилось, что на мясо пустили енотолицего, но потом он решил, что слишком голоден, чтобы думать об этом. Не обращая внимания на напряженную тишину и пристальные взоры собравшихся, он съел весь суп. Самка унесла чашу, и все столпились вокруг, будто ожидая от него дальнейших действий.
Человек двинулся к ближайшей двери, и перед ним расступились. Солнце только что осветило холмы на востоке. Он слишком долго пролежал без сознания - возможно, вследствие шока, который он испытал, очутившись в незнакомой пугающей обстановке.
Теперь, когда его мысли прояснились... Где же он очутился? Где же, черт побери?..
Холмы и деревья, которые он видел вдалеке, на первый взгляд походили на окрестности Сиракуз. Но больше ничего знакомого.
Большой зал сгорел не полностью, да и все остальные здания, от которых, он думал, остались одни головешки, тоже лишь полуобгорели. Земля вокруг них была еще мокрой от дождя, который погасил пламя.
Огороженная деревня, не говоря уже о громадном деревянном строении, удивительно напоминала своими длинными домами онондагское поселение семнадцатого века. Веревочные лестницы и трупы исчезли. Поблизости стояло несколько деревянных клеток с дюжиной пленных енотолюдей.
Ворота частокола были открыты, и через них виднелись поля кукурузы и прочих злаков. На полях работали самки. Детеныши помоложе бегали вокруг, а более старшие помогали матерям. Вооруженные самцы охраняли поля, некоторые стояли на наблюдательных вышках или рядом с частоколом.
Прежними остались лишь солнце да небо.
Кошколюди явно выжидали, как он теперь поступит. Он надеялся, что не сделает ничего такого, что обратит их благоговение в ненависть. Он был совершенно сбит с толку и мог бы сойти с ума, не будь он прирожденным прагматиком.
Единственно правильное решение - изучить их язык.
Он указал пальцем на самку, которую увидел первой - ту, которая напоминала ему о сиамской кошке его сестры, - а потом на себя и произнес:
- Улисс Поющий Медведь.
Она взглянула на него. Остальные забормотали и непонятно заволновались.
- Улисс Поющий Медведь, - повторил он.
Она улыбнулась или, во всяком случае, приоткрыла рот. Жутковатая улыбка. Такие зубки за один укус могут вырвать из него изрядный шмат мяса. Не то чтобы они выглядели сравнительно большими, как у домашних кошек. Собственно, они были даже маленькими, и клыки лишь самую малость длиннее остальных зубов. Но до чего острые!
Самка что-то сказала, и он вновь повторил свое имя. Стало очевидно, что она пыталась повторить его слова, хотя, возможно, и не догадываясь, что он назвал себя.
Через некоторое время она сумела выдавить:
- Вуриза бааюша мадеда.
Точнее воспроизвести звуки английского языка ей не удалось.
Он пожал плечами. Что ж, придется приспосабливаться. Он должен узнать их язык.
- Вуриза, - сказал Улисс и улыбнулся.
Большинство существ выглядели озадаченными. Лишь много времени спустя Улисс понял почему. В конце концов, каждый думает, что его бог будет разговаривать на языке своих почитателей. Вот он, их бог и спаситель, тот, кого они ждали сотни лет - и говорит он на языке богов не лучше новорожденного младенца.
К счастью, вуфеа умели рассуждать не хуже людей. Их верховный жрец и его дочь Авина высказали предположение, что когда Вувизо, бог вуфеа, превратился в камень, его околдовал Вурутана, Великий Пожиратель. Вувизо забыл свой язык, но он его быстро вспомнит.
Авина сделалась его главной наставницей. Почти все время она была рядом с ним и, поскольку любила поболтать - даже и с богом, повергающим ее в трепет, - обучался он довольно быстро. Она была умна - иной раз ему казалось, что Авина умнее его, - и находила множество способов ускорить его обучение.
Нельзя было отказать ей и в чувстве юмора. Когда однажды Улисс наконец понял один из ее каламбуров, ему стало ясно, насколько он продвинулся в своих занятиях. Он был так доволен собой и ею, что чуть не поцеловал ее. Но потом спохватился и, образно говоря, оттащил себя за шиворот. Он слишком привязался к этому нежному, изящному смешливому созданию. И сделал это непреднамеренно. Тем не менее она стала точкой опоры, островком посреди моря неизвестности в неведомом мире. Да и общаться с ней было приятно. Когда она ушла, он почувствовал необычайное стеснение, словно лава напирала на стальную дверь его привычек.
С того времени как он понял ее первый каламбур, он уже успел ознакомиться с территорией деревни и ее окрестностями на несколько миль в округе. Ему всегда сопутствовали вождь и дюжина молодых воинов. Они отходили на некоторое расстояние от деревни в любом направлении и там его останавливали. Он хотел идти дальше, отдавая себе отчет, что не готов покуда навязывать свое мнение тем, кто, в сущности, были его тюремщиками.
К северу и западу тянулись высокие пологие холмы, между ними блестели озера, речушки и множество ручейков, как возле Сиракуз. На востоке, в нескольких милях начинался огромный вечнозеленый лес. К югу на две мили пространство покрывали холмы, а за ними тянулась обширная низменность. Насколько Улисс мог видеть с вершины холма, повсюду простиралась равнина. Только где-то на горизонте виднелась темная полоска, которую он принял было за горную цепь. Во время второго путешествия он решил, что это облачная гряда. А на третий раз он вообще не мог сказать, что это такое.
Он спросил об увиденном Авину, и та, странно взглянув на него, ответила:
- Вурутана!
Она произнесла это так, словно не могла взять в толк, почему он спрашивает.
Слово "Вурутана", как уже знал Улисс, означало Великого Пожирателя. Означало оно и что-то еще, но Улисс не освоился покуда с языком в достаточной мере, чтобы уловить некоторые нюансы.
По словам Авины, на севере и востоке располагались другие деревни вуфеа. Их враги, которые называли себя вагарондитами, жили дальше к северу и востоку. В этой деревне было человек двести, а вообще вуфеа насчитывалось около трех тысяч.
У вагарондитов существовал свой язык, отличный от вуфеа, но обе группы для общения пользовались третьим наречием, которое они называли аирата.
Вуфеа не только не изготовляли металлических изделий, но даже понятия о них не имели. Нож Поющего Медведя был первой сталью, которую им довелось увидеть.
Более того, лук со стрелами остался им неведом. Этого Улисс не понимал. Они могли не знать металла, потому что его не было в округе. Но даже у людей каменного века существовали луки и стрелы. Правда, потом он вспомнил об аборигенах Австралии, которые были так технически отсталы, что тоже не имели никакого представления об использовании упругости материалов. Им это было просто ни к чему. Они были достаточно развиты, но лука не изобрели. И потом, существовали американские индейцы, которые делали колеса к игрушкам своих детей и тем не менее ни повозок, ни телег на колесах так и не построили.
В своих путешествиях, особенно на восток, он постоянно искал подходящее дерево и, найдя одно, напоминающее тис, велел воинам нарубить каменными топорами веток и отнести их в деревню. Там он раздобыл необходимые жилы и перья и после некоторых неудачных экспериментов изготовил изрядное количество луков и стрел.
Несмотря на все свое изумление, вуфеа быстро освоились с луками. Немного попрактиковавшись с соломенными чучелами, которые он соорудил, они выпустили вагарондитского пленника, проводили за поля и велели идти своей дорогой.
Улисс было заколебался, ибо не знал, насколько простирается его авторитет. Он уже усвоил, что является кем-то вроде бога. Вуфеа сказали ему об этом, но даже и вздумай они промолчать, он догадался бы по их отношению. Он даже принял участие в некоторых церемониях, проходивших в еще не до конца отстроенном храме. А вот что он за бог и какова его сила, он не знал. Похоже, настало время это выяснить. У него не было особых причин вступаться за вагарондита, но он обнаружил, что попросту не может поступить иначе. Он не мог спокойно стоять в стороне, пока молодые бойцы пробовали на енотолицем свое искусство.
Поначалу кое-кто из вуфеа собирался заспорить. Они угрюмо поглядывали в его сторону, в их рядах слышался ропот. Но никто открыто не выступил против, а когда верховный жрец Аифира, отец Авины, обрушился на них, потрясая жезлом со змеей и большой птичьей головой, гремя камнями в тыкве, он на них быстро нагнал страху. Смысл его речи сводился к тому, что теперь они существуют при новом режиме. Их мысли, каким быть богу, совсем не обязательно должны совпадать с его собственным мнением. И если они сейчас же не образумятся, то удар божественной молнии обратит их в камень - в противоположность той процедуре, благодаря которой Каменный Бог проснулся, обрел плоть и вновь обитал с ними вместе.
Впервые Поющий Медведь получил хоть намек на то, что же с ним произошло. Позже он расспросил Авину, стараясь так формулировать свои вопросы, чтобы она не догадалась о глубине его невежества. Она застенчиво улыбнулась, взглянув на него искоса своими большими глазами, и сузила зрачки. Может быть, она смекнула, что он не знает, что случилось. Но если она оказалась достаточно умна, чтобы понять это, у нее хватало ума и на то, чтобы держать язык за зубами.
Он был камнем. Его нашли на дне озера, которое обмелело после гигантского землетрясения. Он примерз к гигантскому креслу, и его локти покоились на обломке камня. Он сидел в каменном кресле, чуть подавшись вперед. Он был так тяжел, что потребовались усилия всех самцов двух деревень, чтобы выудить его из хляби и перетащить на катках в деревню. Там его водрузили на гранитный трон, который был приготовлен для него много поколений тому назад.
Улисс Поющий Медведь спросил ее о троне. Кто создавал его? Ничто не указывало на умение вуфеа обрабатывать камень.
Трон был найден в руинах великого города Древних. О самих Древних и о том, где находится их город, она высказалась крайне неопределенно. Где-то на юге. Давным-давно, двадцать поколений назад, вуфеа жили на много переходов южнее. Там была степь, и по ней бродили тысячи животных. Потом на месте деревень и древнего города возрос Вурутана, и вуфеа вынуждены были бежать на север, спасаясь от тени Вурутаны. Им пришлось бы передвинуться на север в следующем поколении вновь, если бы в Вувизо не ударила молния, он перестал быть камнем и вновь не обрел плоть.
Похоже было, что молния ударила в него во время бури, свирепствовавшей в ночь нападения вагарондитов. Именно она и подожгла храм. А остальные пожары были на совести вагарондитов.
Этой ночью Улисс вышел наружу из своих новых покоев в храме. Он взглянул на небо и призадумался, на Земле ли он находится. Но как он мог оказаться где-то еще? А если он на Земле, то какой же сейчас год?
Звезды складывались в незнакомые созвездия, а луна казалась больше, словно она приблизилась к Земле. И она не была более нагим серебристым шаром, какой он знал ее. Она была голубой и зеленой с клубящимися белыми массами облаков. Собственно, луна больше всего напоминала Землю, видимую со спутника. Если это была Луна, то ее терраформировали. Над ее скалами потрудились, чтобы добыть из них воздух, сформировать почву и снабдить ее водой. В прошлом не раз появлялись статьи о возможности терраформирования, но даже начать подобную работу предполагалось не раньше чем через несколько столетий.
Если он мог быть уверен хоть в чем-то, помимо того факта, что он жив, так это в том, что с 1985 года над Землей промчалось куда больше чем пара веков или даже тысячелетий.
К тому же требуются миллионы лет, чтобы эволюция смогла произвести разумное человекообразное существо из домашних кошек. Строго говоря, такая эволюция и вовсе невозможна. В его время кошки были слишком специализированными животными. Тупиковая ветвь развития.
Но вуфеа вовсе не обязательно были потомками этих кошек. Сходство с сиамскими котами вполне могло оказаться обманчивым. Возможно, у них был какой-то иной предок. Хотя бы тот же самый енот. У енотов специализация не зашла слишком далеко. Но как могло двуногое существо с человекоподобными руками произойти от современных ему кисок?!
Может, напоминающие кошек вуфеа и схожие с енотами в той же мере, что и с кошками, вагарондиты произошли от енотов или даже приматов - лемуров, к примеру. Однако если судить по форме глаз - едва ли. Нет, невозможно. И почему сохранились хвосты? Улисс не замечал, чтобы от них была хоть какая-то польза. Высшим человекообразным обезьянам эволюция хвосты пооборвала. Почему она оставила хвосты этим созданиям?
Встречал Улисс и других животных, о которых стоило поразмыслить. Были лошади, уменьшенные копии чистокровных рысаков его времени, обитавшие на равнинах к югу от деревни. Некоторые виды или породы населяли лес. Они служили пищей вуфеа, которым еще не приходило в голову прокатиться верхом. Лошади существенно не изменились. Но ему попадалось на глаза животное с изящной мордочкой и шеей, как у жирафа. Оно объедало листья с деревьев. Улисс мог бы поклясться, что животное произошло от лошади.
Встречалась ему и белка-летяга, правда, не совсем такая, как известный ему зверек, способный лишь к планирующему полету. У этой белки крылья были как у летучей мыши, и летала она совсем как летучая мышь. Но она была грызуном - а значит, должна была вести свое происхождение от белки-летяги.
Встречалась еще птица, двенадцати футов ростом, на очень толстых ногах, однако выглядела она в точности так, будто ее предком служила обитавшая на юго-западе Соединенных Штатов маленькая птичка-бегунок.