Он чувствовал дрожь. Сердце. Сердце билось. Страх. Он не должен засыпать. Должен осмыслить все события, понять, что произошло. Где он? Ему казалось, что когда-то он знал это. Было слово - нет, выражение, из которого он должен составить это слово. И он старался изо всех сил, чтобы найти его. А эти бесчисленные глаза смотрели на него и ничего не понимали.
Сердце бешено колотилось, его сердце. Во рту все пересохло и болело. Кто-то подал ему предмет - стакан, пластиковый, с отверстием для питья. Он выпил. Вода. Нет, чай. Стало хорошо.
- Я думаю, на сегодня хватит, - сказал мужчина в белом халате. Он врач. - Ему нужен покой.
Мужчина в черной куртке что-то ответил. Казалось, что он недоволен. Но свет потух, и исчезли все, кроме одной девушки с белокурыми кудрями и румяными щеками, которую он видел здесь и до этого. Она присела на стул рядом с ним и улыбнулась.
* * *
Было очень странно сидеть напротив человека, за которым она ухаживала годами и в котором ни разу не замечала ни малейшего признака жизни. Видеть, как он двигается и говорит. Для Ирэны Кочич это было похоже на детскую мечту, в которой любимая кукла оживала. Она никогда в такое не верила, но это произошло.
Интересно, он помнит что-нибудь из того времени, когда находился в коме? Знает, кто она такая и что заботилась о нем? Такое случалось. По крайней мере, она читала об этом.
Возможно, он и узнал ее, но не подал виду. Если, конечно, не считать признаком узнавания то, что он не возражал против ее присутствия. Спинка кровати была поднята, под больным лежало пять подушек, а он сидел и разглядывал свою правую руку: медленно поворачивал ее и рассматривал со всех сторон. Его пальцы дрожали, и движения были неуклюжими, но уже получалось лучше, чем раньше.
Внимание пациента привлекло золотое кольцо у него на безымянном пальце.
- Что это такое? - спросил он.
- Ваше обручальное кольцо, - ответила Ирэна.
- Что это значит? - хотел узнать он, но что-то в нем нашло ответ. - Я женат. Ведь так? У меня есть… жена.
Она кивнула.
- Да. Она придет завтра. - Заметив изумленное выражение в его глазах, Ирэна Кочич переспросила: - Вы помните свою жену, господин Абель?
- Нет, - сказал он, покачал головой и сразу поправил себя: - Да, я все-таки помню. Просто… - Он зажмурился и провел языком по губам. - Это мое имя? Абель?
- Да. Бернхард Абель.
На его лице появилось выражение ужаса. Он пристально смотрел в одну точку в изножье кровати, но не так, будто видел там нечто конкретное, - скорее всего, он мог бы смотреть в любую другую точку в этом помещении, - а как будто услышанное не давало ему покоя. Несколько жутких секунд она боялась, что опять потеряет его, что он вновь попадет в мрачную темницу, в которой провел последние четыре года. Но наконец он моргнул и тяжело выдохнул.
- Абель, - повторил он.
- Именно так.
Он посмотрел на нее.
- Это… странно, - он искал подходящие слова. - Что-то не удалось.
В том, как он это сказал, было что-то зловещее. Ирэне Кочич стало неприятно и захотелось прогнать недоброе предчувствие.
- Почему вы думаете, будто что-то не удалось? - спросила она.
- Потому что я уверен: это не мое имя, - сказал он. - Я не Бернхард Абель.
Глава четвертая
- Я думал, что твой муж бросил тебя.
- В принципе, он так и поступил.
- Ну уж извини. Перенести инсульт и впасть в кому - не то же самое, что бросить жену.
Эвелин Абель опустила солнцезащитный козырек и посмотрелась в маленькое зеркальце в нем. В десятый раз с тех пор, как они остановились.
- Для меня это не играло роли.
- Ты должна была сказать мне об этом.
Она откинула козырек обратно и взглянула на вцепившегося в руль Вольфганга. Его подбородок слегка дрожал.
- Пойми, я просто не хотела больше о нем думать. - Эвелин глубоко вздохнула. - Сначала они обнадеживали меня. Пару недель, - говорили они. Потом недели превратились в месяцы, а я все ждала. В конце концов один врач объяснил мне, что Бернхард, скорее всего, не проснется, если пролежит в коме больше года. И даже если проснется, то наверняка будет умственно отсталым. Я более чем уверена, что Бернхард возненавидел бы такое состояние, и подумала: наверное, лучше так, как есть. Лучше пусть он останется в таком состоянии и когда-нибудь умрет.
Вольфганг с ужасом взглянул на нее.
- Ни фига себе! - пробормотал он каким-то сдавленным голосом. - Я думал, если человек впадает в кому… то его в любом случае как-то спасают…
- Вот-вот. Но ты неправ. Они способны на многое, но далеко не всегда действительно знают, что делать в такой ситуации. Они даже не могут предсказать, придет ли пациент в сознание или нет. В первый год я как будто бы поступила на медицинский факультет. Вегетативное состояние, аноксия мозга, ЦНС. Я сидела у его кровати и читала ему его компьютерные журналы. Их не переставали присылать, так как я не могла заставить себя отказаться от них. Медицина и вправду способна на многое, только и стоит это, соответственно, дорого. - Она поправила прическу. - Я чуть в обморок не упала, когда пришел счет.
- А разве он не был застрахован?
- Ну да, конечно. Безумно дорогая частная страховка, но они его быстро объявили неизлечимо больным и стали оплачивать лишь уход за ним. А это гроши! - В голосе Эвелин чувствовалась дрожь, что-то между порывом гнева и отчаянием. - Ты знаешь, я ведь не всегда жила в дешевой трехкомнатной квартире в доме у шоссе и работала в парфюмерном магазине. Бернхард неплохо зарабатывал. Он был компьютерным специалистом и ездил по всему миру - в Саудовскую Аравию, Японию, США. Первым делом я продала его "Мерседес". Машины быстро падают в цене. Этих денег как раз хватило, пока я искала покупателя на наши апартаменты в Аликанте. Я всегда надеялась, что хоть дом останется. - Она выдохнула, и дрожь в ее голосе перестала быть заметной. - Потом я была вынуждена продать большую часть мебели: на шестидесяти шести квадратных метрах ведь все не уместишь. - Чтобы не разрыдаться, она прикрыла рот кулаком. - И вот сейчас, когда кончились последние деньги, он вдруг приходит в себя!
Некоторое время царила тишина. Было слышно, как работает двигатель. Вольфганг с тревогой посмотрел на Эвелин.
- Мне приходить сегодня вечером? - спросил он. - Или все?
Она опустила взгляд на свои руки и внимательно посмотрела на тонкое кольцо с бриллиантом, которое ей подарил Бернхард, когда у них родилась Тереза. Сегодня она надела его впервые с тех пор, как распрощалась с их домом. Тогда же она в последний раз приходила в больницу. Эвелин оплачивала все счета - эти умопомрачительные суммы - и, несмотря на угрызения совести, надеялась, что ее муж умрет до того, как кончатся все деньги.
- Я сейчас зайду туда, - произнесла она с нехорошим предчувствием, - и скажу ему, что подаю на развод.
Глава пятая
Она стояла перед дорожкой, выложенной серой плиткой, по которой ходила так долго и на которой так давно уже не была. Все выглядело по-старому. Как и тогда, печальное здание клиники выделялось на фоне окружающих его особняков, потонувших в деревьях и кустах, и Эвелин Абель казалось, что долгие годы ее самостоятельной жизни были всего лишь сном.
Она сделала первый шаг, потом еще один и еще один, пока не дошла до главного входа. Раздвижная дверь открылась с характерным стоном, который Эвелин могла распознать среди всех других звуков этого мира. На мгновение уличный аромат цветов смешался с запахом больницы и зловонием дезинфицирующих средств и испарений человеческих тел, и она почувствовала, что возвращается назад. В то время, когда ее жизнь была в беспорядке, но полна надежды.
"Сегодня как раз все наоборот", - призналась она себе с чувством острой боли.
Она смогла бы пройти тут и с завязанными глазами. Мимо приемной, через застекленный коридор в низкий флигель, который, несмотря на желтые стены, был похож на тюрьму. Отделение "С1". Здесь было так же тихо, как и тогда, когда она приходила, чтобы поговорить с Бернхардом, дотронуться до него, проделать с ним странные манипуляции под руководством санитаров. Она накладывала шины ему на ноги и с помощью персонала поднимала его, или осторожно, пальцем, открывала ему рот и дотрагивалась до десен, языка и внутренних сторон щек. Тогда Эвелин не призналась в этом даже себе, но ей казалось, что она возится с трупом. Забота о бездушном теле. Это постоянно преследовало ее в снах, но она считала: рассказать кому-нибудь о том, что ее мучит, - предательство.
Заведующим отделением по-прежнему был доктор Ребер. Мужчина, производивший впечатление очень сдержанного человека. Он поздоровался с Эвелин за руку и не сделал ни одного намека на ее долгое отсутствие. Она опять подумала, что он больше похож на монаха, чем на врача, а его белый халат - на одеяние членов какого-нибудь странного ордена.
- Произошло чудо, - сказал он.
Эвелин кивнула.
- Я могу увидеть его? Он… реагирует на речь?
Доктор Ребер колебался.
- Я вам объяснял по телефону, что если к кому-нибудь возвращается сознание после столь длительного перерыва, то не стоит ожидать, что он сразу - как бы это сказать - умственно… - Врач попытался отделаться неопределенным движением руки. - Ваш муж переживает трудности в определении себя. Но я думаю, что со временем все образуется.
Она опять почувствовала ту боль, с которой вышла из машины.
- Можно сейчас с ним увидеться?
- Конечно. Я просто хотел предупредить вас.
- Он все еще в шестьдесят второй палате?
- Пойдемте. - Ребер прошел вперед и открыл ей дверь.
В самом начале, когда Эвелин еще не потеряла надежду, она часто представляла, как Бернхард придет в сознание и они встретятся. И вот это случилось на самом деле, и Эвелин была потрясена. Он сидел на кровати - точно такой, каким остался в ее памяти, и все же совсем другой, совершенно чужой.
- Бернхард, - позвала она.
Он посмотрел на нее и, казалось, пытался вспомнить, кто она такая. Может быть, и вправду вспоминал. Но потом все же сказал:
- Эвелин. Ты Эвелин. - Это прозвучало отстраненно, как название далекого созвездия, но, когда он произнес ее имя, ей показалось, что сердце у нее выскочит наружу.
- Да, - подтвердила она. - Меня зовут Эвелин. - Она присела на край кровати и невольно отвернулась, увидев на соседней койке юношу с пустым взглядом.
- А где Тереза? - спросил Бернхард. - Ведь у нас есть дочь, и ее зовут Тереза, не правда ли?
- Да. У нее все хорошо. Она сейчас в школе. Ты знаешь, Тереза уже ходит в школу. - Эвелин радовалась как дура из-за того, что он вспомнил их дочь.
Бернхард смотрел на нее. Его взгляд был чужим и растерянным, но это были все те же глаза, в которых она когда-то видела свое отражение. В то время, которое, наверно, уже никогда не вернется, хотя…
- Я помню, как она родилась! - Его голос казался удивленным. - И я помню, как… мы зачали ее. - Его глаза сияли. - А мы довольно часто занимались этим, да?
Эвелин засмущалась и тут же вспомнила жаркую ночь, наполненную пением цикад, ночь, когда капельки пота не высыхали на ее теле, и как его руки… Она схватила руки мужа и почувствовала, что в них течет жизнь.
- Очень часто, - прошептала она.
- Как странно думать об этом, - сказал Бернхард, словно признавая, что совершил неблаговидный поступок.
"Я получила его обратно", - вот все, о чем Эвелин могла думать. Она наклонилась и обняла мужа. И почувствовала знакомое тело, которое лишь пахло чужим мылом.
- Я должен открыть тебе одну тайну, - с неожиданной настойчивостью прошептал ей на ухо Бернхард.
- Расскажешь дома, - шепнула Эвелин в ответ.
Глава шестая
Когда он спал, все было хорошо. И какое-то время после пробуждения - тоже. Но потом он осматривался, и им овладевало чувство ужасного одиночества. Как будто он заброшен в тело другого человека. Как будто он перенял чужие воспоминания и забыл свои собственные. Чужим для него было все. Чужим настолько, что казалось - он попал сюда с другой планеты.
- Это не так уж и необычно, - успокоил лечивший его врач-невропатолог. - Я не могу сказать, что это нормально. Но вспомните о том, сколько вы пережили, господин Абель. Со временем все образуется.
- Не нахожу в этом ничего удивительного, Бернхард, - говорила его жена. - Все из-за того, что ты раньше постоянно читал научную фантастику.
Но научно-фантастических книжек уже не было. Он помнил, что в подвале стоял шкаф с раздвижными дверцами, заполненный книгами. Но ни шкафа, ни подвала уже не было. И самого дома не было, так как жена была вынуждена продать его и переехать в эту маленькую квартирку. По крайней мере, здесь Бернхард имел полное основание чувствовать себя чужим. Правда, в квартире был балкон, на котором он сидел в первой половине дня, когда Эвелин уходила на работу, а Тереза - в школу. Он сидел, смотрел вниз на бесконечный поток машин и пытался понять, что с ним произошло.
Так пролетали недели. Бернхард читал все газеты, которые мог достать. Из пары завалявшихся старых журналов узнал о том, что произошло, пока он был в коме. С недоумением прочитал о теракте во Всемирном торговом центре и был потрясен фотографиями горящих и рушащихся башен. Ведь одним из последних его воспоминаний было то, как он сидел в кафе - там, наверху, - и убивал время до отъезда в аэропорт на тот обратный рейс, в конце которого его и настиг инсульт. Это было совсем недавно - в мае 1998 года. Больше четырех лет тому назад. Годы, которые прошли без него. Космическая станция, решение о строительстве которой тогда только что было принято, уже кружит по орбите вокруг Земли, и ее якобы можно различить невооруженным взглядом. Компьютерная проблема 2000 года разрешилась без прогнозировавшегося хаоса. А новый президент США ведет войну в Афганистане.
Эвелин много работала и часто задерживалась допоздна, объясняя это переходом на евро. Еще одно изменение. Евро. Бернхард вспомнил, как спорил с коллегой по имени Ив, что евро никогда не утвердится. Но это пари он проиграл.
В те вечера, когда Эвелин возвращалась поздно, он готовил ужин для себя и дочери. Нехитрые блюда - все, что он умел. На второй вечер Тереза заявила, что раньше он этого никогда не делал.
- Чего я никогда не делал? - заинтересовался Бернхард.
- Не готовил, - пояснила девочка, хотя он всего лишь пожарил яичницу и разогрел суп из консервной банки.
- Ну и что, зато теперь готовлю, - возразил он.
В один из таких вечеров Тереза упомянула какого-то Вольфганга, "который заботился о них, пока папа был болен". Услышав об этом, Бернхард почувствовал себя настолько чужим и покинутым, что ему показалось, будто он стоит над пропастью.
После того, как Тереза ложилась спать, он выходил обратно на шумный и воняющий выхлопными газами балкон и подолгу смотрел в небо. Хотя абсолютно не смог бы объяснить, почему он это делает. Ему хотелось взглянуть на звезды, но их не было видно из-за уличных фонарей оранжевого цвета и светящихся щитов, рекламирующих пиво и страховые компании. Под его ногами медленно полз бесконечный поток темных машин с белыми и красными сигнальными фонарями. У Бернхарда возникало ощущение, что он находится в самом странном месте, которое можно себе представить.
"Кто я?" - думал он и разглядывал свои руки, держащиеся за перила балкона и казавшиеся совершенно чужими, будто их пересадили ему без его согласия. Почему он чувствует себя настолько чужим в этом теле, в этом городе, в этом мире?
Может быть, прав тот врач, и это всего лишь нарушение обмена веществ или водно-солевого обмена в головном мозге? Техническая неполадка, которая разрешится сама собой? А все то, что он чувствует, - сродни алкогольному опьянению?
Можно было пытаться убедить себя, но он не верил. Ведь если он за это время и замечал в себе какие-то изменения, они лишь все больше подтверждали подозрение, что за его чувством отчуждения скрыта страшная тайна.
* * *
В это время невропатологу Гану позвонил некий доктор Ребер из той самой больницы, в которой его пациент Бернхард Абель провел свыше четырех лет в коматозном состоянии и внезапно пришел в сознание, когда никто этого не ожидал. К тому же, что было совсем уж невероятно, - прямо перед камерами одной съемочной группы, которая снимала репортаж о безнадежных пациентах в вегетативном состоянии. Теперь из этого материала была сделана сенсационная передача, что и послужило причиной звонка доктора Ребера.
- Передача выйдет в эфир в следующую среду, - сообщил он. - По крайней мере, мне так сказали. Я не знаю, что вы думаете по этому поводу, но, мне кажется, будет неправильно, если господин Абель дома по телевизору увидит, как он приходил в сознание.
Доктор Ган кивнул, хотя его собеседник, конечно же, не увидел этого.
- Я с вами согласен, - произнес он и открыл свой ежедневник в компьютере. - Давайте я запишу. В следующую среду, да?
- Да. Седьмого ноября, в шесть тридцать вечера.
- В следующую среду господин Абель как раз должен прийти ко мне на прием. Я просто перенесу нашу встречу на вечер.
Глава седьмая
Арпа - было не его имя, но на работе его все так называли. Добиться этого было нелегко, и он приложил немало усилий. Но это было необходимо, чтобы усовершенствовать то равновесие, которого он уже достиг.
Арпа работал на складе, в экспедиционном отделе. Для достижения равновесия работа была подходящая. Загружая свою тележку, он точно знал, сколько весит каждая коробка и каким образом ее нужно поднять. Он затрачивал минимальные усилия, никогда не делал лишнего шага, и это изящество доставляло ему удовольствие. Равновесие. Если он его достигал, то работа походила на танец.
Его коллеги по работе не были заинтересованы в равновесии. Их интерес вызывали продолжение рода и смутная, в принципе невероятная возможность заработать столько денег, чтобы бросить свою работу. Их дни проходили скучно и вяло, они ни на что не обращали внимания, часто что-нибудь забывали, делали лишние движения и тратили свои силы впустую. А вечером жаловались на страшную усталость. Арпа знал, что они уставали из-за того, что боролись со своей работой, но никому ничего не говорил.
Он неохотно возвращался домой, потому что там ему не удавалось достичь равновесия. Для этого необходимы соратники, а их у него не было. Дома он чувствовал себя одиноким, и иногда это было так невыносимо, что он прибегал к алкоголю, чтобы заглушить боль. После чего наступали дни без равновесия, каким-то образом сближавшие его с другими, едва не делавшие из них соратников.
И эти сны - дикие, смутные, невыносимо прекрасные и полные страстного ожидания. Сны, из-за которых он просыпался в отчаянии, потому что знал, что больше не вернется в те земли, из которых они приходили. И чтобы заглушить эти сны, он смотрел телевизор.
Больше всего он любил научно-фантастические сериалы. Было очень забавно видеть, с каким глубоким детским убеждением человеческие нравы и взгляды на жизнь переносились в космос и в будущее. Как будто это так просто. Как будто не было экспоненциального дрейфа!