Разбудили меня суетящиеся вокруг койки "карлицы", водрузили на "троллик" и выкатили из палаты, а потом из блока. Там нас ожидала розовая "скорая", точь-в-точь такая, на которой меня сюда привезли. Когда "троллик" вместе со мной закатили в машину трое "карлиц" забрались туда уселись на привинченные к полу стулья и тут же принялись о чем-то оживленно болтать вполголоса. Они так и проболтали всю дорогу, не обращая на меня никакого внимания.
Мы миновали большое скопление блочных строений, а мили через две въехали в парк через разукрашенные ворота. С одной стороны он почти ничем не отличался от уже знакомой мне местности: те же аккуратные газоны, цветочные клумбы. Но здания здесь были другие, не блоки, а маленькие домики, различающиеся по своему строению. Место это вызвало странную реакцию у сопровождающих меня "карлиц" - они разом притихли и стали оглядываться вокруг в каком то благоговейном страхе.
Шофер притормозил, и видимо спросил у амазонки везущей тележку с известкой, куда ехать дальше. Она ответила ему и улыбнулась мне через окошко. Мы немного попетляли между домиками и, наконец, остановились перед небольшим двухэтажным коттеджем.
На этот раз мы обошлись без "троллика". Ассистентки с помощью шофера вытащили меня из машины, поставили на ноги, и, поддерживаемая со всех сторон, я с трудом протиснулась в дверной проем и очутилась в красиво убранной комнате. Седая женщина в пурпурном шелковом платье сидела в кресле-качалке у камина. По морщинистому лицу и ладоням было видно, что ей уже немало лет, но смотрела она на меня живыми внимательными нестарыми глазами.
- Входите моя дорогая - приветливо сказала она неожиданно звонким голосом.
Она кивнула на кресло возле себя, но, взглянув на меня еще раз, с сомнением покачала головой.
- Наверное, вам будет удобнее на кровати. Я взглянула на кровать с недоверием.
- Вы думаете, она выдержит? - спросила я.
- Полагаю, да, - ответила она, впрочем, не слишком уверенно.
Мои провожатые помогли мне взобраться на это ложе - лица у них при этом были озабоченные, - и, когда стало ясно, что кровать выдерживает мои вес (хотя она и заметно прогнулась), застыли возле меня, словно охраняя от кого-то. Седая женщина знаком велела им оставить нас и позвонила в маленький серебряный колокольчик. Крохотная фигурка - чуть больше метра ростом - показалась в дверях.
- Будьте добры темный шерри Милдред - повелительно произнесла женщина. - Вы ведь выпьете шерри дорогая? - обратилась она ко мне.
- Да… Да, конечно, благодарю вас - слегка растерялась я. - Простите, мисс… или миссис?…
- О, мне, конечно, следовало сначала представиться. Меня зовут Лаура. Вы же насколько я знаю, Орчиз. Мама Орчиз, не так ли?
- Так они меня называют, - неохотно и с еле сдерживаемым отвращением сказала я.
Вошла крохотная горничная с серебряным подносом, на котором стояли полупрозрачный графин и два бокала. Горничная наполнила оба бокала, а пожилая дама переводила взгляд с нее на меня и обратно, словно сравнивая нас. Странное не передаваемое словами выражение промелькнуло у нее на лице, и я решила сделать пробный шаг.
- Должно быть это мадера? - кивнула я на бокалы.
Она изумленно вскинула брови, потом улыбнулась и кивнула с явным удовлетворением на лице.
- Что ж, кажется, вы одной-единственной фразой подтвердили правильность и целесообразность вашего визита сюда - сказала она.
Горничная вышла, и мы обе потянулись к бокалам.
- И все же, - продолжала Лаура, - давайте-ка поподробнее все обсудим. Скажите, дорогая, они объяснили, почему направили вас ко мне?
- Нет. - Я отрицательно качнула головой.
- Потому что я историк, - сказала она. - А заниматься историей в наши дни позволено и доступно не каждому. Это своего рода привилегия нас очень мало. К счастью сейчас понимают, что ни одной отрасли знании нельзя дать отмереть окончательно и все же некоторые из нас вызывают м-мм настороженность политического характера. - Она неодобрительно усмехнулась. - Однако когда нужно что-то выяснить приходится обращаться к специалисту. Они что-нибудь говорили о диагнозе, который вам поставили?
Я опять помотала головой.
- Так я и думала. Это у них профессиональное, не так ли? Что ж, я передам вам все, что сказали мне по телефону из Дома материнства. Пожалуй, лучше всего начать именно с этого. Мне сообщили, что с вами беседовало несколько врачей, которых вы сильно заинтересовали, озадачили и надо полагать расстроили. Бедняги ни у кого из них нет ни малейших исторических знании они ровным счетом. Словом две из них убеждены, что у вас психическое заболевание - мания шизофренический бред и так далее. Остальные склонны полагать, что с вами произошел гораздо более редкий случай - трансформация личности. Это действительно большая редкость. Известно всего три подобных зарегистрированных случая, но интересно, что два из них связаны с препаратом "чюнджиатин", а третий - с лекарством сходного происхождения. Итак, большинство из беседовавших с вами врачей сочли некоторые ваши ответы связными последовательными убедительными и полностью совпадающими с тремя уже известными случаями. Но так как они не знают практически ничего, что выходит за рамки их профессии, очень многое в вашем случае выглядит. С одной стороны им трудно в это поверить с другой - у них нет возможности проверить. Для этого им и нужно мое профессиональное мнение. Ваш бокал пуст, дорогая, позвольте, я налью вам еще.
- Трансформация личности - задумчиво повторила я, подставляя бокал - но если такое возможно.
- О, нет никаких сомнении в том, что в принципе это возможно. Те три случая, которые я упомянула, определены совершенно точно.
- Это очень похоже… - вынуждена была согласится я. - В каком-то смысле это действительно может быть… Но, с другой стороны, эти элементы галлюцинации тут, безусловно, присутствуют. Скажем, вы - вы сами - кажетесь мне совершенно нормальной. Но взгляните на меня!… И на свою маленькую служанку! Тут явный бред - иллюзия! Мне лишь кажется, что я - такая - нахожусь здесь и разговариваю с вами… Этого не может быть в действительности, а значит… Значит, где же я на самом деле?
- Я понимаю, и, быть может, лучше, чем кто бы то ни было, насколько нереальным вам кажется все это.
Она помолчала, задумчиво глядя на меня.
- Вы знаете, я, пожалуй, столкнулась сейчас с самым интересным случаем за всю мою довольно долгую жизнь. В каком-то смысле мне повезло, но я понимаю, дорогая, как вы сейчас воспринимаете то, что вас окружает, - повторила она. - Я провела столько времени среди книг, что это иногда кажется нереальным и мне. Скажите, дорогая, когда вы родились?
Я ответила.
- М-да, Георг Шестой, стало быть. Следующей, второй войны вы не помните?
- Не помню, - подтвердила я. - Меня еще не было на свете.
- Но вы можете помнить коронацию следующего монарха. Кстати кто это был?
- Елизавета… Елизавета Вторая. Моя мать водила меня смотреть, - сказала я.
- Вы что-нибудь запомнили из этого зрелища?
- Честно говоря, не очень много… Разве что… Целый день напролет шел дождь, а больше, пожалуй, ничего существенного, - созналась я.
Мы еще немного побеседовали в таком духе, пока она, наконец, не улыбнулась одобрительно кивая.
- Ну что ж, теперь у меня не осталось ни капли сомнений. Я кое-что слышала об этой коронации. Великолепное, наверное, было зрелище в аббатстве. - Она помолчала и легонько вздохнула. - Вы были очень терпеливы и любезны со мной дорогая, и, конечно, будет справедливо… Теперь настала ваша очередь кое-что выслушать. Но боюсь, вам будет это нелегко.
- Вряд ли меня может что-нибудь удивить после тех тридцати шести часов, которые я провела здесь.
- Сомневаюсь, - возразила она, не отводя от меня внимательных глаз.
- Скажите, - попросила я, - пожалуйста… объясните мне все… если можете!
- Ваш бокал, дорогая, разрешите, я налью вам еще. И я скажу вам все. - Она наполнила оба бокала. - Что поразило и поражает вас больше всего? Из окружающей вас реальности?
- Но… этого так… много. - Я колебалась, не зная, с чего начать.
- Может быть, тот факт… то обстоятельство, что вы ни разу за все время не встретили здесь мужчину? - подсказала она.
Я постаралась вернуться к моменту моего "пробуждения". Вспомнила как одна из "Мам" удивленно спросила "Что значит - мужчина?"
- Пожалуй, - сказала я, - пожалуй, это - одно из самых…
Она медленно покачала головой.
- Их больше нет дорогая. Ни одного. Нигде.
Я тупо уставилась на нее. Выражение ее лица было серьезным и участливым даже жалостливым. На нем не было ни тени притворства. Некоторое время я молча переваривала услышанное пока, наконец, у меня не вырвалось:
- Но… Это невозможно!!! Ведь где-то должны быть… Вы же не можете… Как же вы тогда?… То есть я хочу сказать!…
Она вздохнула.
- Я понимаю, это кажется вам невозможным, Джейн… Вы разрешите называть вас Джейн? Однако это действительно так Я пожилая женщина, мне скоро будет восемьдесят, и за всю свою долгую жизнь я ни разу не видела мужчину разве что на древних картинах и полуистлевших фотографиях. Пейте шерри, дорогая, вам станет лучше. Боюсь, я очень расстроила вас. - Она помолчала, давая мне время прийти в себя. - Я примерно представляю себе, что вы сейчас чувствуете. Видите ли, я знаю историю не только по книгам. Когда я была совсем девчонкой, мне довелось слышать множество историй от моей бабки. Тогда ей было что-то около восьмидесяти, но память у нее была хорошая, и рассказчица она была прекрасная. Я словно сама видела те тот мир, о котором она говорила, те места. Но это было настолько другим, так чуждо. Так непохоже на все, что меня окружало. Мне было трудно понять ее. Когда она говорила о юноше, с которым была когда-то помолвлена, слезы струились из ее глаз. Она плакала, конечно, не из-за него, а из-за всего утраченного ею мира - мира ее юности. И даже тогда мне было непонятно, что она испытывала. Да и как я могла понять? Но теперь, когда я сама стала старой и так много прочла, я могу приблизительно представить, что она должна была чувствовать, вспоминая о былом. Скажите, дорогая. - Она взглянула на меня с острым любопытством. - А вы… вы тоже были помолвлены?
- Я была замужем очень недолго. Она задумалась.
- Должно быть, это очень странное чувство, чувствовать себя чьей-то собственностью.
- Собственностью?! - изумленно переспросила я.
- Собственностью своего, м-мм мужа, - пояснила она.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
- Но это было совсем не так, - пробормотала я, - это было… Но что случилось? Что могло случиться с ними со всеми?
- Они все умерли, - спокойно сказала она. - Заболели и умерли. Никто не мог ничего поделать - они исчезли, всего за год… даже чуть меньше года - не осталось ни одного, за исключением, быть может, нескольких на всей планете.
- Но тогда… тогда все должно было пойти прахом!
- О, да. Сначала почти так и было - было очень скверно. Начался голод. Замерла вся промышленность, и лишь в менее развитых странах, преимущественно аграрных, женщины сумели научиться кое-как обрабатывать землю и тем самым уберечь себя и своих детей от голодной смерти. Почти все цивилизованные центры, скопления городов превратились в пепелища… Перестал существовать, транспорт кончилась нефть, некому было добывать уголь. Когда наступил кризис, оказалось, что лишь ничтожное количество женщин, которых было больше, чем мужчин, способно заниматься какой-то серьезной работой.
Но кризис был неизбежен. Случись это пятьюдесятью годами раньше, мы были бы обречены на неминуемую гибель. Пятьюдесятью годами позже - тоже могло оказаться роковым - к этому времени все без исключения женщины могли превратиться в домашних полуживотных. Но, к счастью, в середине двадцатого столетия некоторые женщины владели определенными профессиями и, что оказалось важнее всего при сложившихся обстоятельствах, были среди них и медики. Пожалуй, не будь этого, мы не сумели бы выжить. Я сама не очень разбираюсь в медицине, поэтому вряд ли сумею объяснить вам как это было достигнуто. Все что я могу сказать. Словом стали проводиться интенсивные научные исследования в той области, которая вам вероятно знакома больше чем мне. Все виды существ, и наш в том числе, стремятся выжить, и доктора прежде всего должны были во что бы то ни стало сохранить это стремление. Несмотря на голод, хаос и разруху, дети должны были рождаться. Восстановление цивилизации, ее возрождение могли подождать: главное было - продолжение рода. И эта проблема была решена - дети стали рождаться младенцы женского пола выживали мужского - умирали. Таким образом производить на свет мальчиков стало пустой тратой времени, и было сделано так, что стали рождаться лишь девочки. Вы, я вижу, хотите спросить как? Но тут дорогая мы опять вторгаемся в область, которая вам ближе и понятнее. Вообще-то, как мне говорили, на самом деле это гораздо проще, чем кажется. Ведь, скажем, саранча способна производить женское потомство без мужских особей, кажется, до восьми поколений, а может и дальше. Было бы странно, если бы мы, со всеми нашими знаниями и разумом, оказались беспомощнее саранчи, не правда ли?
Она смотрела на меня выжидающе. Судя по выражению ее лица, она ожидала восхищения… или, по крайней мере, изумления. Если я не ошиблась то моя реакция должна была разочаровать ее: после того, как ядерная физика наглядно продемонстрировала, чего может достичь наука, вряд ли стоило удивляться каким-то техническим достижениям цивилизации. В принципе возможно все - другое дело, нужно ли это, может ли это принести какую-нибудь пользу, то есть реальное движение вперед…
- Чего же в результате вы добились? - спросила я.
- Мы выжили - коротко ответила она.
- Биологически да, - согласилась я. - С этим я не спорю. Но если за это пришлось заплатить. Если это стоило вам всего. Если любовь, искусство, поэзия, физические наслаждения, - все было принесено в жертву продолжения рода, зачем тогда нужно это самое продолжение?
- Вряд ли я смогу вам что-нибудь ответить, - пожала она плечами, - разве что высказать общеизвестную истину: это - общее и главное стремление любого вида. Но я убеждена, что и в двадцатом веке ясности в этом вопросе было не больше чем теперь. Кроме того, почему вы считаете, что все остальное исчезло? Разве поэзия Сафо не поэзия? А ваше самонадеянное утверждение, будто обладание душой зиждется на разнице полов, удивляет меня: ведь так очевидно, что двое разных неизбежно находятся в противоборстве, в различного рода конфликтах. Вы не согласны дорогая?
- Как историк, изучавший мужчин, женщин и движущие силы тех или иных процессов, вы должны были сейчас лучше понять, о чем я говорила.
Она досадливо поморщилась.
- Вы, - дитя своего века моя дорогая - произнесла она слегка снисходительным тоном. - Вам постоянно внушалось, что земля вертится лишь благодаря сексу принявшему с развитием цивилизации форму Романтизма. И вы в это верите. Вас обманули, дорогая, обманули жестоко. Ваши интересы весь кругозор свели к тому, что было необходимо удобно и безвредно для развития существовавшей тогда экономики.
- Я не могу с вами согласиться, - покачала я головой, - конечно… кое-что вам известно о моем мире, но… извне - со стороны. Вы не можете понять, не в состоянии почувствовать! Что, по-вашему, тогда движет всем? Из-за чего, по-вашему, земля вертится?
- Это очень просто дорогая. Стремление к власти. Оно заложено в нас с первого дня существования - и в мужчинах и в женщинах одинаково. И это гораздо сильнее чем секс, я же говорила вам - вас жестоко обманывали, "подгоняли" под удобную в то время систему экономики. С появлением вируса уничтожившего мужчин впервые за всю историю человечества женщины перестали быть эксплуатируемым классом. Когда ими перестали править мужчины, они начали понимать свое истинное назначение, понимать - в чьих руках должна находиться сила и власть. Мужская особь нужна лишь благодаря одной своей функции - выполнив ее, весь остаток дней своих эта особь проводит в бессмысленной, ненужной и вредной для общества паразитической жизни. Когда они лишились своей власти попросту исчезли, эта функция оказалась в руках медиков. Прошло не больше двух десятилетий, и они стали контролировать все. К ним примкнули немногие женщины владеющие другими профессиями инженеры архитекторы юристы некоторые учителя и так далее, но только у врачей была настоящая власть, ибо они обладали главным - секретом жизни дорогая. Секретом продолжения рода. Будущее было в их руках и когда жизнь потихоньку начала входить в русло они превратились в доминирующий класс - Докторат. Отныне Докторат стал олицетворением высшей власти - он издавал законы и следил за их неукоснительным исполнением. Разумеется, не обошлось без оппозиции. Память о прошлом и два десятилетия полной анархии не прошли даром. Но в руках врачей было мощное средство повиновения каждая женщина желавшая иметь детей, была вынуждена обращаться к ним и принимать все их условия, то есть занять то место в обществе которое ей предназначалось… Анархия кончилась, порядок был восстановлен. Правда позже возникла более организованная оппозиция - целая партия, утверждающая, что вирус, поразивший мужскую половину населения, исчез, и прежнее положение вещей может и должно быть восстановлено. Их называли Реакционистками, и они представляли собой определенную угрозу зарождавшейся новой форме жизни новой системе.