4. Олег
Пал Палыч, здоровяк каких поискать, втиснулся в дверной проем. Не вошел, а именно втиснулся – с его-то комплекцией можно рельсы кренделем завязывать. И голову нагнул, чтоб не стукнуться о притолоку. Камуфляж расстегнут, в руках – краги.
– Тут, Олег? – прогудел. На лбу залегли складки, и перчатки тискает, аж вены взбухли. Лицо мертвенно-спокойное, тяжелое. Нехорошее лицо.
Я привстал. Да неужто опять? И не лето ведь – апрель на дворе. Вот тебе, бабка, и Юрьев день – традиционное пожелание спокойных дежурств и сухих рукавов редко сбывается.
Начальник, увидев жену, насупил брови.
– Здрасте, – кивнул. В рыжей короткой бородке запутался солнечный зайчик, высветил серебряные нити. Наши бород не носят: спалишь запросто. А маску надевать? – одно мучение. Но Палычу, упрямцу, всё нипочем. А виски у него… эх. И от возраста, и от боли – своей и чужой.
Машка вскочила, загораживая подступы. Черт бы ее… Прямо наседка над цыпленком. Мать-героиня.
– Что, с ума сбрендили? Он же под капельницей! Два дня постельного режима!
За спиной Палыча переминались с ноги на ногу Андрей и Петр, тоже крупные, широкие в плечах – готовые к выезду.
– Горим, – сказал Палыч, глядя поверх Машки: она ему до груди едва доставала. Я приподнял руку с капельницей, в перевернутой бутылке оставалась четверть желтоватого раствора.
– Эти пожары как грибы после дождя! – завопила жена. – И везде – Олег!
– Ориентировочно взрыв баллона с пропан-бутановой смесью, – начальник ровным тусклым голосом докладывал ситуацию. – В квартирах между шестым и седьмым этажом снесло перекрытия и перегородки, вышибло наружную стену. Разрушения средние: весь подъезд мог взлететь. Еще у какого-то автолюбителя целый склад был – масло, бензин. Вспыхнуло моментально. Как нарочно, рванул стояк с бытовым газом: трубы полопались, огонь вырвался на лестничную клетку и быстро распространился, захватив оба этажа и половину…
– Слышь, Олег, по-серьезному горим! – Андрей, молодой, запальчивый, шумно сглотнул. – Жилой дом, многоквартирный. Сколько мы без тебя вытащим?
– Да вы что? Соображаете вообще?! Он с прошлого раза не оклемался! – Супруга раскраснелась, потрясая сжатыми в кулачки руками, наступала на Палыча.
Я попытался схватить ее за край юбки, но не успел.
– Хватит, Маш, я нормально себя чувствую. Просто режим…
Она подпрыгивала перед начальником, точно моська перед слоном.
– Третий номер, – пробасил Петр. – Дежурные расчеты высланы, скорая подъезжает, милиция. Двадцать четыре машины отрядили, плюс мы. Девять этажей, елки-палки! Ни хрена себе свечка! Ты думай, Олег, крепко думай.
– Мы-то одни – тьфу, ноль без палочки! – выкрикнул Андрей.
Это он, конечно, преувеличил. Но что правда, то правда – бойцы спецотделения, цель которых не тушить, а спасать, не лезут вглубь, в ревущий ад, где обваливаются перекрытия и рушатся стены. Бесполезно. Им, вооруженным и защищенным не лучше рядовых пожарных, не продержаться в огненной стихии и нескольких минут. В ад спускаюсь я – Феникс.
– Молчи, – одернул его Палыч. – Олег, без тебя туго придется, сам понимаешь: три этажа в огне, плотное задымление. Дом шестьсот шестой серии, с пустотными перекрытиями. Боюсь, жертв много будет, не дай бог, до крыши полыхнет. Расчеты в пробках стоят: дачники с утра на огороды свои будто лемминги мигрируют. И сообщили поздно. Нам твоя помощь – позарез! Ты как, в порядке? Выздоровел? – он с надеждой смотрел на меня.
– Ничего не выздоровел! – окрысилась жена. – В реанимацию бы еще приперлись, ума хватит!
Командир уперся взглядом в стоящую напротив – руки в бока, брови нахмурены – Машку. Светлые, почти прозрачные глаза смотрели не мигая. От крыльев носа к уголкам рта пролегли жесткие складки, бородка топорщилась – шерстью на собачьем загривке. Когда Палыч бывает зол и разносит сотрудников в пух и прах, глаза его становятся двумя ледышками, а сам он напоминает великана и истребителя чудовищ Тора. И кресло Палыч не просиживает: дыхательный аппарат за спину, маску на лицо, ствол в руки – и вперед, в самое пекло. Ведет за собой отделение. Это если без меня, со мной – иначе. Но когда я заканчиваю, товарищи продолжают, и командир первым ныряет в огненную круговерть. На поясе – пожарный топорик, карабин; из ствола брызжет тугая струя воды. Сзади толстыми змеями пульсируют под давлением напорные рукава. Чем не громовержец со своим боевым молотом?
Жена невольно отступила, но, пересилив себя и, видимо, специально накручивая, взвизгнула:
– Никуда он не пойдет! Два дня лежать надо. Олежка, да скажи им! Или я врача позову? Он объяснит, втолкует этим…
– Позови.
Сосредоточенно кивнув, Машка выбежала из палаты. Палыч сник.
– Ты че! – Андрей подвинул начальника. – Нам на точке нужно быть, вся газовка давно там, а мы – к тебе! Время теряем. А ты! Да я тебе щас!..
– Молчи, он лучше знает. – Палыч поймал вспылившего молодца за локоть. – Пойдем, огонь ждать не станет.
Обернулся на полпути:
– Поправляйся, – бросил хмуро.
Я чуть зубами не заскрипел: третий – повышенный! – номер вызова, газодымозащитники на месте, операция по тушению уже началась, а мое звено – мое, Палыч формальный руководитель, – делает крюк и едет в больницу, рискуя тем, что за опоздание им здорово намылят шею. Да и служебное расследование… Но командир прав – без меня "спец" превращается в обычное отделение. Ни выучки у меня, как у Палыча, ни богатого опыта, даже образование заочное, и синий диплом института противопожарной службы получен год назад. Я не профи, но отделение сформировано под меня. Когда я работаю – все они на подхвате. И дело тут не в квалификации.
– Ребята, подождите, – я сел, осторожно выдернул иглу из вены. – Одежда за дверью, бросьте кто-нибудь.
– Вот это правильно! – обрадовался Андрей. – Боёвка твоя в машине. Собирайся.
Петр сгреб с вешалки джинсы и рубашку, свитер – кинул на кровать.
Преодолев слабость и ругая непослушные пуговицы, я оделся. Стоило начать двигаться, как закружилась голова.
– Молодец! – Андрей хлопнул меня по плечу. Я пошатнулся и схватился за спинку кровати, перед глазами поплыли сверкающие точки; в ушах звенело.
– Эй, полегче, – начальник оттер самого молодого из команды в сторону. – Видишь, чумной.
За дверью застучали каблучки, и в палату, таща за собой встрепанного, с очками набекрень, доктора, вбежала Машка.
– Олежка! – закричала, мгновенно сообразив, что к чему.
– Вы что? Что вы?! – Врач, поправляя очки, пробивался ко мне между вставшими в проходе Палычем и Андреем. – Олег, вам нельзя! Курс реабилитации не закончен, ваше якобы улучшение – обманчиво. Лечение следует довести до конца! Непременно.
– Знаю, – оборвал его. – Вколите что-нибудь ядреное, а вечером я вернусь, обещаю. Ну, или принесут, – пошутил через силу. – И проваляюсь хоть неделю.
– Не смейте! – завизжала Машка, кидаясь на дежурного врача, но Палыч легонько придержал ее за плечи. Жена билась в руках начальника, как синичка у кошки в лапах. – Не пущу! Не пущу! – кричала, заливаясь слезами.
Евгений Иванович с сомнением глядел на меня, мялся, теребил ворот халата.
– Что, бумагу подписать? Под свою ответственность и так далее? Давайте.
– Олег, вы не понимаете. Нужно строго соблюдать режим, иначе…
– Слушай, дядя! – грубо перебил Андрей. – На Ленинском высотка горит! Там народу – тьма!
Доктор побледнел.
– На Ленинском? Какой дом?!
– Коли ему чего надо. Быстро! – Петр развернул врача и толкнул в коридор. – Бегом!
5. Дети
– Вылазь! Да вылезай же! – звал охрипший от дыма Игорь. Брат под столом плакал и мотал головой, забившись к самой батарее.
– Глупый, нужно спрятаться! Я читал! Нос и рот тряпками обмотать. Ну! Иди сюда! – Игорь махал перед носом карапуза полотенцем, но Лешка только размазывал слезы, часто-часто моргая.
Игорь опустил руки: вытащить брата силком не получится, известно по опыту – уцепится за ножки, да еще брыкаться начнет. Мама и то не всегда могла оторвать Лешку!
– Я маме пожалуюсь! – в отчаянии заорал Игорь. – Она тебя заругает! Понял? И отшлепает. Потому что я старший, и меня надо слушаться.
– Не, не! – Лешка заревел в голос и подполз к брату. – Я буду…
– Так-то, – сказал Игорь, накручивая ему на лицо мокрое полотенце. Получилось неважно – криво-косо, концы болтаются, того и гляди сползет. Зато Лешка успокоился, даже обрадовался чему-то. Уставился на брата, как бы спрашивая: "А дальше?" На светлых ресницах повисли слезинки.
Отведя братишку в ванную и усадив под раковину, Игорь вернулся за покрывалом. В комнате почти ничего не было видно от дыма; мальчишка на ощупь сдернул покрывало с кровати и побежал в ванную. Заперев дверь, сел на корточки и принялся запихивать ткань под низ, затыкая щель. А после – облил водой.
– Ну вот, – Игорь нырнул под раковину, обнял Лешку, притягивая к себе. – Теперь будем ждать маму.
6. Олег
У крыльца, игнорируя правила, ждала "Газель" – автомобиль быстрого реагирования, маневренный, с форсированным движком, самое то для нашей группы. Палыч, видать, нутром чуял – соглашусь, иначе б отправились на машине ГДЗС1. Пока я "в лёжке", отделение выполняет уставные обязанности.
Палыч и Андрей запрыгнули в салон, где сидел Генка; мне помог забраться Петр. Я втиснулся между Палычем и Генкой, одно место напротив пустовало. Костя, водитель и по совместительству медик, включил мигалку и, ударив по газам, выехал со двора. За территорией больницы добавил сирену.
Сердце тяжело ухало, подскакивая литым, резиновым мячиком; колени дрожали. Спокойнее, Олег, нервничать будешь завтра, в койке. Соберись.
Ребята по очереди надевали боёвку. Разумеется, боевую одежду полагается надевать в части, но… запах гари – то еще удовольствие. От него не избавиться: стирай не стирай – пропитывает насквозь.
– А Шурик где?
Андрей с Петром развалились на сидении, насколько позволяло пространство. Обычно они теснились там втроем.
– Да где-то, – зло бормотнул Палыч. – Не о том думаешь. На такую зарплату и я бы ушел!
– Что, правда? – На веснушчатом круглом лице Андрея проступило удивление.
– А вот хрен! – начальник сунул под нос Андрею кулак.
– Шестьсот шестая серия. – Генка катал желваки на скулах. – Пустотные перекрытия… огонь вылезет, где угодно.
– Опять дурость чья-то! – багровея, рявкнул Петр. – Дачники хреновы! Газовые баллоны в квартиры тащат. У него утечка, а он, сука, не чует! Надрался в хлам – и в кровать с сигаретой! А сосед-недоумок бензин в кладовке хранит!
– Заткнитесь все! – не выдержал Палыч.
Спустя две-три минуты машина вырулила на проспект.
– Поднажми, – велел начальник. – Время.
Костя, и до того гнавший не слабо, кивнул, вдавливая педаль до упора. Двигатель взревел не хуже разъяренного тигра, но за воем сирены его почти не было слышно.
Я молчал, копил злость, чувствуя, как отступает проклятая слабость, как в груди ходит туда-сюда поршень сердца: электрический импульс в ткани миокарда, сжатие – систола предсердий, пауза, систола желудочков. Давление возрастает. Открываются клапаны легочного ствола и аорты: выброс крови. И расслабление – диастола.
Выучить новые понятия и термины нетрудно: кроме бесед с врачами заняться в больнице нечем.
Ритм сокращений повышается, увеличиваются сила и частота. Я готовлюсь к встрече с огнем.
– Чего бледный как смерть? Перетрухал, что ли? – Генка ткнул меня в бок. – Мамку позвать? У-у, малохольный!
Палыч, Андрей и Петр, недолго думая, присоединились.
– Размазня!
– Слюнтяй!
– Заячья душонка!
Они выкрикивали оскорбления мне в лицо. Издевались, как могли. Я опешил: обида комом встала в горле. Наконец сообразил.
– Решили старое помянуть? – криво ухмыльнулся. – А если глаз вон?
– Ну… – Генка пожал плечами. – У тебя ж срок не подошел. Мы тебя, считай, готовим. Настраиваем. Вдруг что не так? Вдруг не сможешь, а?
– Смогу, – буркнул я. – Не боись.
На первых порах, как Палыч устроил меня в часть, у нас был особый, известный лишь посвященным ритуал: меня дразнили. Доводили до красного каления. До бешенства и желания набить морду.
На каждом боевом выезде. Каждом выходе. Каждом задании.
Я сам попросил об этом. Так было легче. 1 ГДЗС – газодымозащитная служба.
[назад]
Мы ехали через весь Ленинский, иногда вылетая на встречку и напрочь игнорируя светофоры. "Газель" зверски подкидывало, но КИПы2 и пожарно-техническое вооружение, закрепленное в отсеках, держались точно влитые. Ничего не гремело, хотя трясло просто адски. Костя гнал как сумасшедший, точно пилот болида на Формуле-1. Истошно ревела сирена, автомобили так и шарахались в стороны.
– Дорогу, идиоты! – Костя матерился злым шепотом. Палыч напряженно сжимал рацию, все прислушивались к сообщениям диспетчера. -…пока не удалось локализовать пожар. Огонь перебросился выше – на девятый, на восьмом пламя вырывается из окон. Горит преимущественно со двора. Верхние этажи отрезаны: огонь на лестнице в обоих подъездах. Дым идет завесой. Лестничный пролет второго подъезда завален обломками, расчистить невозможно. Жильцы снизу покинули квартиры, эвакуация с горящих этажей затруднена. К зданию направлен коленчатый подъемник и поисково-спасательные отряды.
Палыч отрубил общую связь и по мобильнику связался с начальником караула нашей части.
– Сколько народу в доме?
– Хватает! Суббота же: спали они.
– А внутри?
– Не знаю. Четыре звена газовки ушли на разведку, пока шестой зачерняют3. Где взрыв был – там вообще кошмар: огонь стеной прет! Наверх не пробиться – завал! С автолестниц работаем.
– Кто старший РТП4? – спросил Палыч.
– Демидов. Скоро вы?!
– Подъезжаем.
Начальник отключил телефон.
– Плохи дела. Раз сам на объект прие… – окинул нас суровым взглядом. – Чего кривитесь? Демидов толковый мужик. Ну, грубоват, что с того?
Ну, полковника Ефремова из управления подсидел, подумал я. На пенсию раньше срока отправил. Что с того? Петр с Генкой отмолчались; Андрей по молодости был не в курсе.
– Быстрее, Костя! – попросил хмурый Палыч, но водила выжимал из "Газели" максимум. К счастью, обычный для субботы поток дачников, прущих за город, слабел, и мы неслись по Ленинскому без задержек, словно какой-нибудь экспресс. Правда, на перекрестке едва не попали в аварию и только чудом увернулись от одного придурка, который решил, что самый умный – а может, не обратил внимания на сирену – и выскочил наперерез.
Мы дружно чертыхнулись и помянули родственников дегенерата до седьмого колена. "Газель", заметно накренившись, въехала правыми колесами на тротуар. От пронзительного гудка заложило уши, прохожие бросились врассыпную. Костя налег на руль, и, на пару сантиметров разминувшись со столбом, мы помчались дальше.
Дым увидели еще за два квартала. 2 КИП – кислородный изолирующий противогаз. 3 Зачернять – заливать огонь водой (пожарный жаргон). 4 РТП – руководитель тушения пожара.
[назад]
7. Игорь
На заставленном вдоль и поперек балконе места почти не оставалось: сбоку шаткой пирамидой нависают ящики для рассады, пол загромоздили банки, у перил "красуется" продавленный ортопедический матрас. Давно бы выкинуть, да всё некогда. Из-под матраса торчали сломанные лыжи, заплесневевший кирзовый ботинок и пара струганных досок, которые предназначались для книжных полок. Но времени на полки не хватало, и жена приобрела их в магазине, а доски так и лежали.
Дым окутывал здание ядовитым облаком, но дышалось здесь легче: ветер налетал порывами, относя гарь в сторону. Солнце спряталось, небо набрякло тучами; упали редкие капли. Чуть посвежело, но дождь так и не начался. Холодный воздух отрезвил, привел в чувство. Может, и напрасно: от диких, отчаянных криков мне стало дурно. Наверное, так кричат звери, угодившие в капкан.
Я втиснулся между старой стиральной машиной и заваленной хламом бочкой; от нее, различимый и сейчас, в горьком чаду, шел неприятный кислый дух. Теща под Новый год привезла: тебе, Игорь, квашеная капуста весьма и весьма полезна – витаминчики, минеральные вещества. Кушай. Тьфу, видеть эту капусту не могу! Что морскую, что… Понятно: витамины. Но когда из года в год, через силу – организм требует, Игорь! Давай-ка уж, за маму и за папу. За брата, который тебя дядей зовет и на "вы".
Я неосторожно задел клетку давным-давно умершего хомячка, и она с дребезгом покатилась под ноги. Нервно выругался, стравливая подступившую истерику. Сколько барахла может скопиться у человека за два года! Паника отпускала. Дым из комнаты вытягивало в разбитое окно, но казалось, он не убывает. Зря стекло раскокал, дурак: сильнее ведь разгорится.
Я перегнулся через перила и, закашлявшись, отпрянул: из окон подо мной взвихривались грязно-серые, мутные столбы с оранжевыми сполохами, тут и там мелькали языки пламени. Между шестым и седьмым этажами второго подъезда зиял огромный пролом, оттуда валил жирный дым. Ох и рвануло… Газ?! Из-за таблеток я спал, как убитый. А горит-то!.. Началось на шестом и перекинулось вверх? И везде – огонь, будто разом полыхнуло. Тем, кто внизу, не позавидуешь. Что называется, полный абзац.
Видимость почти никакая. Лишь когда ветер рассеивает хмарь, и в наводнившем воздух пепле образуется просвет, можно различить, что же происходит. От этого становится еще страшнее.
Народ стоял на подоконниках, и на балконах немало – в пижамах, халатах, редко кто в нормальной одежде – все звали на помощь. Махали руками, орали благим матом; задыхаясь, жались к перилам. Совершенно обезумев, карабкались сквозь огонь по водосточной трубе и с визгом, не вытерпев адской боли, отпускали руки… Плач, жалобные вопли и рыдания терзали уши. Слышать их было невыносимо. Какой-то толстяк с седьмого в пылающей одежде сиганул вниз: психика не выдержала. Он предпочел умереть сразу, чем мучиться, сгорая заживо.
В горле першило, по нему словно наждачкой прошлись. Я прижимал полотенце ко рту и старался дышать медленно и неглубоко, хотя голова уже звенела от недостатка кислорода. Ветер усилился, сначала я жадно глотал воздух – про запас, а затем прильнул к ограждению: неистребимая журналистская привычка "быть в курсе", как болезнь.
Во дворе, сверкая проблесковыми маячками, сгрудились пожарные автомобили и спецтехника: две автолестницы, подъемник, машина связи. Красные, квадратные, они напоминали игрушечные. Глупое сравнение в моем положении. Люди – сущие пигмеи, бегают, галдят, матерятся. Однако видно: не бестолково, каждый занят делом.