- Нас пятьсот человек, и мы хотим посчитаться с королем, - проронил он, ерзая на стуле. - Его последняя выходка переполнила чашу терпения. Мы потребуем справедливости. Если он откажется, над крышей его дворца взовьется красный петух.
Он, разумеется, имел в виду пожар, восстание, войну готов против готов, кровавую бойню и смерть.
В полумраке, который царил в комнате, выражение лица Скитальца разглядеть было отнюдь не просто.
- Расскажите мне, что он сделал, - проговорил гость.
Тарасмунд отрывисто кивнул Рандвару.
- Давай, паренек, и ничего не утаивай.
Тот судорожно сглотнул, но ярость, которая бушевала в его душе, помогла ему справиться со смущением. Стуча себя кулаком по колену, он повел свой рассказ.
- Знай, господин - хотя, сдается мне, тебе это давно известно, - что у короля Эрманариха есть два племянника, Эмбрика и Фритла. Они - сыновья его брата Айульфа, который погиб в сражении с англами далеко на севере. Когда Эмбрика и Фритла подросли, они стали славными воинами и два года назад повели отряд на аланов, которые заключили союз с гуннами. Возвратились они с богатой добычей, ибо разыскали место, где гунны прятали дань. Эрманарих объявил, что по праву короля забирает всю добычу себе. Племянники не соглашались; ведь с аланами бился не король, а они сами. Тогда он позвал их к себе, чтобы переговорить обо всем еще раз. Братья поехали к нему, однако, не доверяя королю, укрыли сокровища там, где ему их было не найти. Эрманарих обещал, что не тронет их и пальцем, но, едва они приехали, тотчас приказал схватить их. Когда же племянники отказались поведать, где схоронили сокровища, он сперва велел пытать их, а потом убил и послал на розыски своих воинов. Те вернулись ни с чем, но сожгли дома сыновей Айульфа и зарубили тех, кто в них был. Эрманарих заявил, что заставит слушаться себя. Господин, - воскликнул Рандвар, - где тут правда?
- Так уж заведено у королей, - голос у Скитальца был такой, словно его устами говорило железо, обретшее вдруг дар речи. - А как ты оказался в этом замешан?
- Мой… мой отец, который умер молодым, тоже был сыном Айульфа. Меня воспитали мой дядя Эмбрика и его жена. Я отправился на охоту, а когда пришел обратно, от дома осталась лишь куча пепла. Люди поведали мне, как воины Эрманариха обошлись с моей мачехой, прежде чем убить ее. Она… была в родстве с Тарасмундом. Вот я и пришел сюда.
Он скорчился на стуле, стараясь не разрыдаться, и одним глотком выпил вино.
- Да, - произнес Тарасмунд, - Матасвента приходилась мне двоюродной сестрой. Ты знаешь, в семьях вождей приняты браки между родственниками. Рандвар - мой дальний родич, однако и в его, и в моих жилах течет частичка той крови, которая была пролита. Так случилось, что ему известно, где находятся сокровища. Они утоплены в Днепре. Нам нужно благодарить Вирд, что она отослала его из дома и уберегла от гибели. Завладев тем золотом, король окончательно распоясался бы и на него совсем не стало бы управы.
Лиудерис покачал головой.
- Не понимаю, - пробормотал он, - все равно не понимаю. Почему Эрманарих повел себя так? Может, он одержим демоном? Или просто безумен?
- Думаю, ни то ни другое, - отозвался Тарасмунд. - По-моему, он слишком уж прислушивается к тому, что нашептывает ему на ухо Сибихо, который даже не гот, а вандал. Но - слышит тот, кто хочет слышать. - Он повернулся к Скитальцу. - Ему все время мало той дани, какую мы платим, он затаскивает в свою постель незамужних женщин, желают они того или нет, - в общем, всячески издевается над людьми. Сдается мне, он намеревается сломить волю тех вождей, которые осмеливаются перечить ему. Если этот поступок сойдет ему с рук, значит, он одолел нас.
Скиталец кивнул.
- Ты, без сомнения, прав. Я бы добавил только, что Эрманарих завидует власти римского императора и мечтает о подобной для себя. А еще он слышал о распре между Фритигерном и Атанариком, поэтому, должно быть, решил заранее покончить со всеми возможными соперниками.
- Мы требуем справедливости, - повторил Тарасмунд. - Он должен будет заплатить двойную виру и поклясться на Камне Тиваса перед Большим Вече, что будет править по древним обычаям. Иначе я подниму против него весь народ.
- У него много сторонников, - предостерег Скиталец. - Поклявшиеся в верности, те, кто поддерживает его из зависти или страха, те, кто считает, что готам нужен сильный король, особенно теперь, когда гунны шныряют вдоль границ и вот-вот перейдут их.
- Да, но на Эрманарихе ведь свет клином не сошелся, - вырвалось у Рандвара.
Тарасмунд, похоже, загорелся надеждой.
- Господин, - обратился он к Скитальцу, - ты победил вандалов. Покинешь ли ты свою родню в канун предстоящей битвы?
- Я… не могу сражаться в ваших войнах, - ответил Скиталец с запинкой. - На то нет воли Вирд.
Помолчав, Тарасмунд спросил:
- Но ты хотя бы поедешь с нами? Король наверняка послушает тебя.
Скиталец откликнулся не сразу.
- Хорошо, - промолвил он. - Но я ничего не обещаю. Слышишь? Я ничего не обещаю.
Так он оказался, с Тарасмундом и другими, во главе многочисленного отряда.
Эрманарих не имел постоянного места проживания. Вместе со своими дружинниками, советниками и слугами он ездил от дворца ко дворцу. Молва уверяла, что после убийства племянников он направился в пристанище, которое находилось в трех днях пути от Хеорота.
Те три дня весельем не отличались. Укрывший землю снег хрустел под копытами коней. Небо было низким и пепельно-серым, а сырой воздух застыл в неподвижности. Дома под соломенными крышами, голые деревья, непроглядный мрак ельников, - разговоров было мало, а песен не слышалось вообще, даже вечерами у костров.
Но когда отряд приблизился к цели, Тарасмунд протрубил в рог и всадники пустили коней в галоп.
Под топот копыт и конское ржание тойринги въехали во двор королевского пристанища. Их встретили дружинники Эрманариха, вряд ли уступавшие им числом; они выстроились перед дворцом и наставили на незваных гостей копья.
- Мы хотим говорить с вашим хозяином! - крикнул Тарасмунд.
Это было намеренное оскорбление: вождь тойрингов приравнивал королевских дружинников к собакам или римлянам. Один из людей Эрманариха, покраснев от гнева, ответил:
- Всех мы не пропустим. Выберите нескольких, а остальные будут ждать тут.
- Согласны, - сказал Тарасмунд, отдавая приказ Лиудерису.
- Ладно, ладно, - громко пробормотал старый воин, - раз вы так перепугались. Но учтите, вам не поздоровится, если с нашими вождями случится что-нибудь этакое, вроде того, что произошло с племянниками короля.
- Мы пришли с миром, - торопливо вмешался Скиталец.
Он спешился следом за Тарасмундом и Рандваром. Их троих пропустили во дворец. Внутри воинов было еще больше, чем снаружи. Вопреки обычаю, все они были вооружены. У восточной стены залы, окруженный придворными, сидел Эрманарих.
Король был крупным мужчиной и держался с подобающим его сану величием. Черные кудри и борода "лопатой" обрамляли суровое лицо с резкими чертами.
Облачен он был в роскошные одежды из заморских крашеных тканей, отороченные мехом куницы и горностая. На запястьях Эрманариха сверкали тяжелые золотые браслеты, на челе переливался отраженным светом пламени золотой же обруч. В руке король сжимал кубок из граненого хрусталя, а на его пальцах поблескивали алые рубины.
Когда утомленные трехдневной скачкой, с головы до ног в грязи, путники приблизились к его трону, он смерил их свирепым взглядом и буркнул:
- Странные у тебя друзья, Тарасмунд.
- Ты знаешь их, - ответил вождь тойрингов, - и тебе известно, зачем мы пришли.
Костлявый человек с бледным лицом - вандал Сибихо - шепнул что-то на ухо королю. Эрманарих кивнул.
- Садитесь, - сказал он, - будем пить и есть.
- Нет, - возразил Тарасмунд, - мы не примем от тебя ни соли, ни вина, пока ты не помиришься с нами.
- Придержи-ка язык, ты!
Скиталец взмахнул копьем. В зале установилась тишина, только дрова в очагах как будто затрещали громче.
- Прояви свою мудрость, король, и выслушай его, - проговорил он. - Твоя земля истекает кровью. Промой рану, наложи на нее целебные травы, пока она не загноилась.
- Я не выношу насмешек, старик, - отозвался Эрманарих, глядя Скитальцу в глаза. - Пускай он думает, что говорит, и тогда я выслушаю его. Скажи мне в двух словах, Тарасмунд, что тебе нужно.
Тойринг словно получил пощечину. Он судорожно сглотнул, овладел собой и перечислил все свои требования.
- Я догадывался, что ты явишься с чем-нибудь подобным, - сказал Эрманарих. - Ведай же, что Эмбрика и Фритла понесли заслуженное наказание. Они лишили короля того, что принадлежало ему по праву. А воры и клятвопреступники у нас вне закона. Впрочем, мне жаль их. Я готов заплатить виру за их семьи и дома - после того как мне доставят сокровища.
- Что? - воскликнул Рандвар. - Да как ты смеешь, убийца?!
Королевские дружинники заворчали. Тарасмунд положил руку на плечо юноши и сказал, обращаясь к Эрманариху:
- Мы требуем двойной виры за то зло, которое ты учинил. Принять меньше нам не позволит честь. А что до сокровищ, их владельца изберет Большое Вече, и каким бы ни было его решение, все мы должны будем подчиниться ему.
- Я не собираюсь торговаться с тобой, - произнес ледяным тоном Эрманарих. - Согласен ты с моим предложением или нет, все одно - убирайся, пока не пожалел о своей дерзости!
Скиталец, выступив вперед, снова воздел копье над головой, призывая к молчанию. Лицо его пряталось в тени шляпы, складки синего плаща походили на два огромных крыла.
- Слушайте меня, - провозгласил он. - Боги справедливы. Они карают смертью тех, кто нарушает законы и глумится над беспомощными. Слушай меня, Эрманарих. Твой час близок. Слушай меня, если не хочешь потерять королевство!
По зале пронесся ропот. Воины боязливо переглядывались, делали в воздухе охранительные знаки, крепче стискивали древки копий и рукояти клинков. В дымном полумраке все-таки было видно, что у многих в глазах появился страх: ведь прорицал не кто иной, как Скиталец.
Потянув короля за рукав, Сибихо вновь что-то шепнул ему, и Эрманарих вновь кивнул. Протянув в сторону Скитальца указательный палец, он произнес так громко, что от стропил отразилось эхо:
- Бывали времена, старик, когда ты гостил в моем доме, а потому не пристало тебе угрожать мне. Вдобавок ты глуп, что бы ни болтали о тебе дети, женщины и выжившие из ума деды, - ты глуп, если думаешь запугать меня. Говорят, будто ты на деле - Водан. Ну и что? Я верю не в каких-то там богов, а только в собственную силу.
Он вскочил и выхватил из ножен меч.
- Давай сразимся в честном бою, старый плут! - крикнул он. - Ну? Сразись со мной один на один, и я разрублю пополам твое копье и пинками прогоню тебя прочь!
Скиталец не шелохнулся, лишь дрогнуло копье в его руке.
- На то нет воли Вирд, - прошептал он. - Но я предупреждаю тебя в последний раз: ради благополучия готов - помирись с теми, кого ты оскорбил.
- Я помирюсь с ними, если они того захотят, - усмехнулся Эрманарих. - Ты слышал меня, Тарасмунд. Что скажешь?
Тойринг огляделся. Рандвар напоминал затравленного собаками волка, Скиталец словно превратился в каменного идола, Сибихо нагло ухмылялся со своей скамьи.
- Я отказываюсь, - хрипло проговорил Тарасмунд.
- Тогда вон отсюда, вы все. Или ждете, чтобы вас вытолкали взашей?
Рандвар обнажил клинок, Тарасмунд потянулся за своим.
Дружинники короля подступили ближе. Скиталец воскликнул:
- Мы уйдем, потому что желаем готам добра. Подумай, король, подумай хорошенько, пока ты еще король.
Он направился к двери. Эрманарих расхохотался. Его раскатистый смех долго отдавался в ушах троих миротворцев.
1935 г.
Мы с Лори гуляли в Центральном парке. Природа с нетерпением ожидала весну. Кое-где по-прежнему лежал снег, но во многих местах из земли уже пробивалась зеленая трава. На деревьях и кустах набухали почки. Высотные здания сверкали, точно свежевымытые, а разрозненные облачка на голубом небе устроили своеобразную регату. Легкий мартовский морозец румянил щеки и покалывал кожу.
Но мыслями я находился не здесь, а в той, давно минувшей зиме.
Лори сжала мою руку.
- Не надо, Карл.
Я понимал, что она старается, как может, разделить со мной мою боль.
- А что мне было делать? - отозвался я. - Я же говорил тебе, Тарасмунд попросил меня отправиться вместе с ними. Ответив отказом, как бы я мог потом спокойно спать?
- А сейчас ты спишь спокойно? О’кей, может, ничего страшного и не случилось. Но ты вмешался, ты пытался предотвратить конфликт.
- Блаженны несущие мир, как учили меня в воскресной школе.
- Столкновения не избежать, не правда ли? Оно описывается в доброй половине тех поэм и преданий, которые ты изучаешь.
Я пожал плечами.
- Поэмы, предания - как отличить, где в них истина, а где вымысел? Да, истории известно, чем кончил Эрманарих. Но впрямь ли Сванхильд, Хатавульф и Солберн умерли той смертью, о которой повествует сага? Если что-либо подобное и произошло в действительности, а не является продуктом романтического воображения более поздней эпохи, впоследствии добросовестно записанным хронистом, то где доказательства того, что это произошло именно с ними? - Я прокашлялся. - Патруль охраняет время, а я устанавливаю подлинность событий, которые нуждаются в охране.
- Милый, милый, - вздохнула Лори, - ты принимаешь все слишком близко к сердцу, а потому чувства одерживают в тебе верх над здравым смыслом. Я думала - и думаю… Конечно, я не была там, но, быть может, благодаря такому стечению обстоятельств, вижу то, что ты… предпочитаешь не видеть. Все, о чем ты сообщал в своих докладах, свидетельствует: поступки людей определяются их неосознанным стремлением к одной-единственной, общей цели. Если бы тебе, как богу, суждено было убедить короля, ты бы убедил его. А так континуум воспротивился твоему вмешательству.
- Континуум - штука гибкая, какое значение имеют для него жизни нескольких варваров?
- Не притворяйся, Карл, ты все понимаешь. Меня мучает бессонница, я боюсь за тебя и не могу от страха заснуть. Ты совсем рядом с запретным. Может статься, ты уже перешагнул порог.
- Ерунда, временные линии подстроятся под изменение.
- Если бы было так, кому понадобился бы Патруль? Ты отдаешь себе отчет в том, чем рискуешь?
Отдаю ли? Да. Ключевые точки, или узлы, расположены там, где становится важным, какой гранью упадет игральная кость. И разглядеть их зачастую отнюдь не просто.
В памяти моей, словно утопленник на поверхность, всплыл подходящий пример, который приводил кадетам из моей эпохи инструктор в Академии. Вторая мировая война имела серьезнейшие последствия. Прежде всего, она позволила Советам подчинить себе половину Европы. Ядерное оружие было не в счет, поскольку оно не было связано с войной напрямую и все равно появилось бы где-то в те же годы. Военно-политическая ситуация породила события, которые оказали влияние на последующее развитие человечества в течение сотен и сотен лет, а из-за того что будущие столетия, естественно, обладали собственными ключевыми точками, влияние второй мировой распространялось как бы волнообразно и бесконечно.
Тем не менее, Уинстон Черчилль был прав, называя сражения 1939–1945 годов "ненужной войной". Да, к ее возникновению привела слабость западных демократий. Однако они продолжали бы мирно существовать, если бы ко власти в Германии не пришли нацисты. А это политическое движение, поначалу малочисленное и презираемое, потом какое-то время преследовавшееся правительством Веймарской республики, не добилось бы успеха, не победило бы в стране Баха и Гете без Адольфа Гитлера. Отцом же Гитлера был Алоис Шикльгрубер, незаконнорожденный сын австрийского буржуа и его служанки…
Но если предотвратить их интрижку, что не представляет никакой сложности, то ход истории изменится коренным образом. Мир к 1935 году будет совершенно иным. Вполне возможно, в некотором отношении он будет лучше настоящего. Я могу вообразить, что люди так и не вышли в космос; впрочем, и в нашем мире до этого еще далеко. Но я не в силах поверить в то, что это изменение поможет осуществить какую-нибудь из множества романтических и социалистических утопий.
Ну да ладно. Если я как-то повлиял на римскую эпоху, то в ней я по-прежнему буду существовать, но, возвратившись в этот год, могу обнаружить, что моя цивилизация словно испарилась. И Лори со мной не будет…
- Я не рискую, - возразил я, возвратившись мысленно к разговору с Лори. - Начальство читает мои доклады, в которых все описано в подробностях, и наверняка одернет меня, если я вдруг сверну в сторону.
В подробностях? А разве нет? В докладах описываются все мои наблюдения и действия; я ничего не утаиваю, лишь избегаю проявлять свои чувства. Но, по-моему, в Патруле не приветствуется публичное битье себя кулаком в грудь. К тому же никто не требовал от меня схоластической скрупулезности.
Я вздохнул.
- Послушай, - сказал я, - мне прекрасно известно, что я - обыкновенный филолог. Но там, где я могу помочь - не подвергая никого опасности, - я должен это сделать. Ты согласна?
- Ты верен себе, Карл.
Минуту-другую мы молчали. Потом она воскликнула:
- Ты хоть помнишь, что у тебя отпуск? А в отпуске людям положено отдыхать и наслаждаться жизнью. Я кое-что придумала. Сейчас расскажу, а ты не перебивай.
Я увидел в глазах Лори слезы и принялся смешить ее, надеясь вернуть то радостное возбуждение, которое зачем-то уступило место печали.
366–372 гг.
Тарасмунд привел свой отряд к Хеороту и распустил людей по домам. Скиталец тоже не стал задерживаться.
- Действуй осмотрительно, - посоветовал он на прощание. - Выжидай. Кто знает, что случится завтра?
- Сдается мне, ты, - сказал Тарасмунд.
- Я не бог.
- Ты говорил мне это не один раз. Кто же ты тогда?
- Я не могу открыться тебе. Но если твой род чем-то мне обязан, уплаты долга я потребую с тебя: поклянись, что будешь осторожен.
Тарасмунд кивнул.
- Иного мне все равно не остается. Понадобится немало времени, чтобы настроить всех готов против Эрманариха. Ведь большинство пока отсиживается в своих домах, уповая на то, что беда обойдет их кров стороной. Король, должно быть, не отважится бросить мне вызов, ибо еще недостаточно силен. Мне нужно опередить его, но не тревожься: мне ведомо, что шагом можно уйти дальше, чем убежать бегом.
Скиталец стиснул его ладонь, раскрыл рот, словно собираясь что-то сказать, моргнул, отвернулся и пошел прочь. Тарасмунд долго глядел ему вслед.