- Кто-нибудь сможет продать мне мясо? - произнес, повышая голос, Виктор. - Или я возьму его так.
Он повернулся.
Слева сзади, за чередой мутных стекол, за куском обшивки от вездехода, раздались шаркающие шаги.
Человек, вышедший оттуда, был мертв уже, наверное, сутки. У него были мутные, утратившие осмысленное выражение глаза и схваченная окоченением гримаса: рот приоткрыт, нижняя челюсть сдвинута в сторону, землистого цвета кожа половины лица сбилась в морщины.
Мужчина где-то пятидесяти - пятидесяти пяти лет. В штанах и фартуке на голое тело. На лысеющей голове имелась ссадина, но больше никаких, во всяком случае, видимых повреждений не наблюдалось.
Виктор не испугался. Мертвецы бродили и в столице. В этом была истина: не человек, а то, что в нем, не хотело уходить из жизни.
Или не сразу соображало.
Мертвецы были безобидны и безмолвны. Обычно они замирали на месте, словно озадаченные своим посмертием. Реже - шли куда-то, то ли по памяти, то ли единожды выбрав направление.
Потом их, конечно, хоронили.
Виктор посторонился. Мертвый мужчина, задев его локтем, медленно побрел вглубь пассажа, наткнулся на стеллаж и остановился.
Послышался вздох. Потом горловой клекот.
Виктору была видна плотная спина в родинках и жировых складках на поясе, покачивающийся стриженный затылок, завязки фартука.
Он подумал: надо кого-нибудь позвать, но почему-то стоял, не двигаясь, и смотрел на ворочающегося, скребущего пальцами по воздуху мертвеца, пока откуда-то снаружи не донесся гроход и жестяной звон.
Вслед за звоном в пассаж влетела тачка, длинные ручки которой держал Яцек, а за ним по пятам вбежала женщина в легком платье, раскрасневшаяся, с тревожно распахнутым лицом.
- Он здесь, здесь!
Загрохотала сбитая стойка.
У Виктора Яцек затормозил, отпустил ручки, и они рогами поднялись к низкому потолку.
- Господин Рыцев?
Лицо молодого полицейского вытянулось. Он даже сделал попытку отмахнуться от Виктора, как от морока.
- Это не он! Не он!
Женщина в дробном стуке каблуков проскользнула мимо, к мертвецу, и обернулась:
- Яцек!
Не сговариваясь, они бросились помогать.
Яцек подвел тачку, откинул передний борт, а Виктор вместе с женщиной принялись грузить в нее мертвого мужчину. Это оказалось не просто: мертвец упирался, вяло отпихивался похрустывающими руками, а, уже посаженный, упрямо пытался встать.
Они боролись с ним несколько минут.
Женщина страдальчески кривила рот, дышала прерывисто, один раз из нее вырвалось: "Ну, папа, папа же!". В вырез платья, когда она наклонялась, Виктору то и дело показывались ее груди, частично скрытые материей бюстгалтера.
Груди были симпатичные.
И лицо у женщины было красивым, с маленькими обкусанными губами, пушком на щеках, глазами-озерами, светло-зелеными, в которых Виктор с удовольствием бы утонул.
Несколько раз они касались друг друга, ладонями, предплечьями, перехватывая руки мертвеца или лишая его движения, и от женщины шло мягкое, суховатое тепло, перекидываясь на Виктора разрядом возбуждения.
Хорошо, комбинезон скрывал.
Он подумал: это желание? Тогда желаю.
Затем Яцек потянул осевшую тачку, выход приблизился, наплыл, взвизгнули колеса, и мертвец, обжатый бортами, оказавшись под открытым небом, вдруг успокоился, прекратил ворочаться, и держать его стало не нужно.
Виктор распрямился одновременно с женщиной.
- Куда его?
- На кладбище, - женщина спрятала за ухо непослушную прядь, протянула ладонь: - Вера.
- Виктор.
Они медленно пошли за тачкой. Вера поглядывала на него искоса.
- Вы из столицы?
- Да, - улыбнулся Виктор, - и об этом здесь знают все.
- Просто к нам больше никто не ездит.
- А поезд?
- Зарядит батареи, увезет вас, может, еще кого-то, и мы не увидим его еще год.
Яцек потянул тачку с мертвецом на полосу асфальта между зданием почты и приземистым, видимо, горевшим домом с черными от сажи окнами. Виктор схватился, помог ему преодолеть поребрик.
Мертвец болтал ногами.
Поскрипывали колеса, звуки шагов дробились, отражаясь от стен. Вдалеке поступала темная кромка кратера.
- Вас поселили на Донной? - спросила Вера.
- Мне сказали, это постоянное место обитания следователей.
- На вас корабельный комбинезон.
- Отцовский.
Вера бросила взгляд на мертвеца в тачке.
- Он жив?
- Нет, - сказал Виктор. - Отец умер. Давно.
Яцек впереди остановился.
- Эй, - обернулся он, - вообще-то тачка тяжелая.
- Впряжемся? - спросила Виктора Вера.
- Вы - за одну ручку, - сказал он, - а я - за другую.
Так и сделали.
Освобожденный Яцек пошел чуть в стороне, тактично шурша травой, выросшей у тротуара.
- А это ваш отец? - кивнул назад Виктор.
- Да, - ответила Вера. - Только…
Она вдруг залепила себе ладонью по лицу. Ногти оставили царапину на переносице. Из глаз брызнули слезы.
- Не думай! - крикнул ей Виктор.
И прокусил язык.
Ручка выскользнула из пальцев. Тачка взбрыкнула, мертвец вывалился из нее, нелепо взмахнув руками.
Дальнейшее Виктор видел уже отрывочно - между приступами боли, между затемнениями, между тяжелыми ударами колокольного языка о стенки черепа.
Бум-м-бом-м!
Асфальт прыгнул в ладони. Асфальт опрокинулся. Угол дома. Кусок крыши. Белое многослойное облачное волокно. Иглы под ногтями. Больно-больно-больно!
Его катало, то приближая к скрюченной фигурке Веры, то отдаляя от нее. Ему мерещился ее слепой - один белок, без радужки - глаз. Ее пальцы, хватающие за рукав. Ее щека, трущаяся об асфальт.
Он слышал ее крик, протяжный, почти вой:
- Господи-и-и!
Он видел затылок Яцека, стоящего на тротуаре и пытающегося обнять руками дом. Яцек стоял неподвижно и, кажется, шептал:
- Я доволен, я всем доволен.
Во рту было полно крови.
Боль вгрызалась в мышцы, сверлила кости и зубы, хрустела суставами. Боль перемалывала, и Виктор хрипел и изворачивался, давил ее, вытряхивал из себя, сплевывал ее, но она накатывала новой, яркой волной.
Я р-р-рад! Су… Р-рад!
А потом все кончилось. Незаметно и разом. Как всегда.
Виктор обнаружил себя сидящим у тачки, обессиленным и разбитым, с ладонями в крови и распухшей вдобавок к скуле губой. Вера упиралась лицом в его плечо, уже не наддутое, скисшее, и баюкала левую руку.
А еще он, оказывается, свистел:
- Ф-фы… фи-и-и…
Хотя ему думалось, что он говорит: "Все хорошо, все позади". Но это прокушенный язык зачем-то словам мешал.
Как ни странно, после наказания можно было даже поймать кайф.
Главное - не шевелиться. В контуженном болью теле бродил пост-эффект, и оно казалось легким, расслабленным, невозможно-воздушным. Не тело - суфле.
И хотелось спать.
- Господин Рыцев!
Виктор скривился от впившихся в руку чужих пальцев.
- Оффынь.
- Господин Рыцев, мертвец уходит!
Яцек потянул его на себя, и притихшая боль выстрелила залпом - в висок, в поясницу, в шею, по ногам.
Виктор заскрежетал зубами.
- Фука.
Он поднялся, оставив без опоры коротко простонавшую Веру.
- Уходит! - снова повторил Яцек.
Виктор, пошатываясь, повернул голову.
Мертвец удалялся на четвереньках. Ему не мешал даже развязавшийся фартук. Он наступал на него коленями, вонзался головой в асфальт, но упорно, обдирая лоб, полз прочь.
Не в ту сторону, подумалось Виктору на ходу.
Надо было бы к кладбищу. Не в город. Все мертвецы должны сами ползти на кладбище.
Да и закапываться - тоже.
Серая спина Яцека, которую он пытался держать в поле зрения, вдруг качнулась и исчезла, оставляя ему панораму пустой улицы. И куда?
Виктор опустил взгляд.
Яцек был здесь. И мертвец был здесь.
Казалось, они теперь ползут вместе. Только Яцеку тяжелее, и он цепляется за чужие шею, спину, стараясь не отстать.
Мертвец пускал газы.
- Помогите уже, - прохрипел Яцек.
- Фяс.
Виктор нагнулся.
С третьей или четвертой попытки ему удалось поймать в захват плечо. Кожа у мертвеца была теплой и жирной наощупь. Пальцы скользили.
- Разворачиваем, - сказал Яцек.
Виктор потянул вверх.
В голове было: завалюсь - не встану. Если завалюсь - все. Кровь шумела в ушах.
- Еще чуть-чуть!
Треснула фартучная тесьма.
Мутные, в темных пятнышках глаза мертвеца вдруг оказались совсем близко и заглянули в него: кто ты? Влажным холодом продернуло правую щеку. Спустя мгновение Виктор понял, что его облизали.
- Ффясь!
Он дернулся, ощерился, перехватился.
Качнулось, смещаясь, небо, и Вера с тачкой оказались впереди, а не сзади. Как и кромка кратера, косо обрезающая облака.
Виктор упер лоб мертвецу в челюсть.
Сволочь, подумалось ему, прямо языком. А вдруг - трупный яд? И тут уже никаких, будто он сам, это он не сам…
Нет, нельзя.
- Господин… - выдохнул Яцек. - Господин Рыцев…
Виктор сообразил, что они стоят из-за него. Все еще стоят.
- Фа-фа, - сказал он.
И они пошли.
Медленно, потому что мертвец висел на плечах, а правое колено Виктора с каждым шагом просилось уйти в сторону.
Затем они уложили мертвеца в тачку, и он больше не порывался сбежать. Открыв рот с желтыми зубами, он смотрел вверх.
Виделось ли ему что-то завораживающее? Наверное.
- Кажется, все, - сказала Вера, встав рядом.
Ее легкое платье было в пыли и крапинах асфальта, на ногах темнела грязь, к щеке она прижимала оторваный с подола лоскут.
- Ффа вы? - спросил Виктор.
- Ничего, - просто ответила она. - Не в первый раз.
- Афыфафиссьо.
- Что?
- Афы…
Вера фыркнула.
Глаз над лоскутом весело блеснул.
- Фто? - удивился Виктор.
- Просто…
Вера не удержалась и захохотала.
А через секунду они уже хохотали вместе, два наказанных, но живых человека, в синяках и ссадинах. Морщились от боли, поддерживали друг друга и хохотали.
Яцека, покатившего тачку, им удалось догнать только в самом конце улицы.
Улица обрывалась на взлете, дальше были только трава и камни, поднимающиеся высоко вверх по склону до самой траурно-черной кромки. Натоптанная тропа по дуге уводила вправо. Там, над бурым колыханием, рыжели столбики ограды.
Кладбище.
- Фуда? - спросил Виктор.
- Да, - устало кивнул Яцек. - Только давайте вместе.
- Фис ффобьем, - сказал Виктор, берясь за ручку.
По мягкому, зернистому песку тачка шла тяжело, колеса проваливались, и даже втроем им пришлось тянуть ее изо всех сил.
Через спину Яцека Виктор нет-нет да поглядывал на Веру.
Кладбище, видимо, когда-то начинали делать на совесть, но потом забросили. Ажурное металлическое плетение тянулось метров тридцать, а затем, через промежуток входа, покосившись, стояла уже уродливая поделка в две горизонтальных жестяных полосы с криво приваренными вертикальными штырями.
То же было и с могилами.
Если первые имели могильные плиты с надписями и окантовку кирпичом, то последующие казались лишь заросшими травой холмиками.
Несколько могил были почему-то вырыты вне ограды.
- Осторожнее! - крикнула Вера, когда они едва не наехали на одну такую.
Яцек вывернул тачку и упал на землю.
- Я все.
Вера посмотрела на него, потом коснулась руки Виктора:
- Вы поможете мне копать?
- Фа, - сказал Виктор, сморщился, проведя языком по зубам, и повторил четче: - Да. Вы пофа… показывайте.
Мертвеца он кое-как забросил к себе на плечи, и они прошли за ограду на пустой, не раскопанный участок.
Вера подобрала две лопаты, воткнутые у относительно свежей могилы.
- Давайте здесь, - сказала она.
Виктор опустил труп.
Склон незаметно поднимался, трава выше росла гуще, тянулись к небу рыжие головки соцветий. Черно-серые спины камней виделись чужеродными вкраплениями.
Земля поддавалась легко, трава не переплетала ее корнями, они с Верой быстро сняли первый, мягкий, сантиметров в тридцать, слой.
Оглянувшись на Яцека, Виктор заметил, что тот уже не лежит, а сидит, привалившись спиной к ограде.
Эх, ему бы так.
Глубже пошел песок с мелким камнем, лопатой стало орудовать труднее, камень взвизгивал под металлическим лезвием.
Вера ровняла стенки. Виктор выгребал середину. Нагибался, распрямлялся, засевал мелким каменным горохом пространство.
Ему думалось: зачем? Зачем мы хороним мертвых? Они здесь почти не гниют. Желудок, кишечник, наполненные микрофлорой, - да. Остальное усыхает, твердеет.
Он вспомнил, как однажды присутствовал на вскрытии.
Давно, лет десять назад. Когда Алексу Крембою вздумалось эксгумировать отца, погибшего во время…
Можно об этом? Можно.
Серая кожа, тонкие полоски мышц под ней, выступы костей и несколько колотых, почерневших ран в районе живота.
Отец Алекса Крембоя пах пылью и травой.
У него был очень тонкий нос и веки - словно к ним прижали по грязному пальцу.
Он лежал на хирургическом столе, неестественно-худой, с ввалившимися щеками и казался спящим. Они сломали об него несколько пилок.
Он трясся под ударами долота.
Вскрыли грудину. Вскрыли череп. Усохший мозг был тверд как камень. Колотые раны на животе уходили в гнилую пустоту, к позвоночнику.
Что там можно было найти?
И, интересно, что пришлось сделать Алексу за это желание?
Мама, папа, подумал Виктор, спите спокойно.
Он ступил на дно полуметровой ямы. Хватит? Нет, мелковато.
- Виктор, вы не устали? - спросила Вера.
Ее светлое платье потемнело от пота на груди, прилипло, обрисовало, давая простор воображению. Виктор поневоле задержал взгляд, качнул головой:
- Нет. Вы посидите, если тяжело, а я тут сам.
Секунду, две они смотрели друг другу в глаза.
Он уловил промельк какого-то жадного, животного чувства, затем смущение, затем горечь. Вера изогнула губы в непонятной улыбке.
- Извините.
- Ничего, - сказал Виктор, вонзив лопату в землю.
- А почему ничего? - Вера опустилась в траву. - Вы же не знаете, почему я извинилась.
- Не знаю, - согласился он. - потому и выбрал нейтральную реплику. Видимо, вам есть за что извиняться, хотя я и не чувствую этого в себе.
Женщина улыбнулась.
Ее лицо сквозь качающиеся стебли казалось непостоянным, меняющимся - игра травы, игра теней. Вспыхивали и темнели глаза. Ломался овал.
- А я, знаете, не любила отца, - с вызовом сказала Вера. - Он принял это… этот голос всем сердцем.
- Вера, - тихо, предостерегающе, произнес Виктор.
- А мне не страшно, - рассмеялась она. - Пусть, пусть. Он уже мертв, и мы все…
Не договорив, она скорчилась, ее не стало видно, а темные, с рыжинкой волосы слились с травой.
Несколько секунд ничего, кроме шороха стеблей, слышно не было.
- Вера, - позвал Виктор.
Он постоял, опираясь на черенок лопаты и не решаясь шагнуть из ямы, затем услышал:
- А мне сейчас хорошо, Виктор. Вроде и наказана, а все равно легко. И дышится. Все время ждала окрика, всего боялась…
Вера говорила чуть хрипловатым голосом.
По движению травы он уловил, что она раскинула руки.
- Эти советы, эти можно-нельзя… Будто злобный карла приставлен… Знаете, почему он все время нас одергивает?
- Почему?
Это не Виктор.
Это его губы сложились в вопрос. Сами. Он был ни при чем.
Вера приподнялась, разглядывая его сквозь коричнево-рыжие, с прорехами, волны.
- Потому что ничего другого не может. Не способен.
- А желания?
Вера зашлась смехом.
- Разве это желания? Вы сами-то, Виктор, разве не видите, что он не исполняет ничего, а только разрешает. Дозволяет, мол, можно теперь.
Она закашлялась. И будто каркнула:
- Никаких чудес!
Виктор наморщил лоб.
- Я не знаю, - сказал он, прислушиваясь к себе, - думаю, это не так просто. Давайте поговорим об этом позже, если будет возможно?
- Боитесь?
Виктор кивнул.
- Боюсь.
Вера замолчала, и у него появилась возможность вновь заняться могилой. С полчаса он, зарываясь все глубже и глубже, махал лопатой и рассыпал землю.
Земля пахла пряно и дышала теплом.
Виктор вспотел. Комбинезон включил теплообменник, но стало едва ли прохладней. Издыхала умная одежда. Левый аккум вытек еще десять лет назад, а правый периодически перегревался. И заменить нечем.
Такое форматор уже не потянет.
Царапнув черенком о стенку, Виктор копнул в последний раз, занес и опрокинул лопату, и с трудом, налегая грудью, вытолкнулся из ямы. Побалансировал на краю, уперся носком, коленом, ухватился за стебли. Вылез.
Свалиться обратно было бы стыдно.
- Что? Уже? - поднялась из травы Вера.
- Да, давайте, - Виктор подошел к мертвецу и взял его подмышки.
Вместе они сволокли труп к могиле, затем Виктор опустил его ногами вперед. Мертвец вдруг раскрыл глаза и вяло зашевелился на дне ямы. Сел, подтянул ноги. На пустом, обращенном вверх лице появилась улыбка.
Вера судорожно вздохнула.
- Возьмите, - подал ей лопату Виктор.
Несколько минут они забрасывали могилу свежей землей. Мертвец с улыбкой подгребал ее к себе, пока мог.
Затем дошло до груди, до шеи, до рта, до носа. До глаз. Скрылась ссадина на темени. Напоследок мертвец словно решил устроиться поудобнее - земля вспухла от движения, осыпалась, открылась часть головы, ухо с застрявшим в нем камешком.
Но это было и все.
В две лопаты они быстро превратили могилу в холмик, голый, безтравный, серо-коричневый. Оставляя отпечатки стального полотна, пришлепали неровности.
- Все? - спросила Вера.
Виктор кивнул.
Они присели на холмик, как на скамейку. Сквозь косые прутья решетки травяное море, разрезанное тропой, катилось вниз, к городу, а сам Кратов казался очень маленьким, почти детским, с пятнышком площади, кубиками домов, пупырышком вокзала. Железнодорожная ветка черной ниткой по рыжему убегала за скальный выступ.
Виктор подумал, что во всем человеческом, во всем созданном с желанием жить, любить, развиваться есть особая красота.
Даже если само человеческое уже в прошлом.
Под чужим небом, на чужой земле город все же не был чужеродным. Но щемит, все равно щемит. Все уходит.
Шурша травой, к ним добрел Яцек, попросил глазами места, и Виктор сдвинулся к Вере, освобождая свой край. Яцек сел. Пальцы Виктора нашли Верины пальцы.
Можно? Можно. Вот тебе и желание твое.
- А правда, - глядя на Кратов, сказал Яцек, - что мертвецы иногда говорят?
- Ты-то откуда знаешь? - спросил Виктор.
- Мать рассказывала.
- Давно уже не говорят. Но пытались лет пятнадцать назад. Потом на спад пошло. Последние года три - ни одного случая.
- А почему?