- Меньше "Массандры" пей - тумана и не будет, - заявил второй. - "Путь к себе", харе-кришна, теперь "Выбор тропы". Живи проще, академик! Женись, вырасти пару бэйбов, сразу и смысл увидишь, и цель. А конечный пункт - так и так на кладбище.
Я рассматривала сквозь огненную пелену сомкнутых век танцующие узоры. Быть замужем, кормить-поить какого-нибудь балбеса… В роли балбеса выступал то Марк, то Пашка. Марк в шлепанцах курил на балконе. Пашка в драном халате чистил на кухне картошку. Потом они вместе выносили мусор. Жуть.
Главное, я чувствовала: стоит одному из них проявить чуть больше настойчивости и оттеснить соперника в сторону, как я упаду ему в руки как спелая алыча. Оба цепляли в душе какую-то струнку, которая подолгу звучала после каждой встречи. Вот, сбежала на пляж, а все равно о них думаю…
Открыла глаза, собралась на живот перевернуться. Посмотрела - уже ушли соседи, так и оставшись для меня просто бестелесными голосами.
Девяносто процентов счастья - это много или мало?
Мойра Что-то-сян, заокеанская армянка, действительно усатая и обрюзгшая, этим вопросом вогнала меня в ступор.
Постучавшись в обшарпанную дверь с приколотым на уровне глаз листочком: "ВЫБОР ТРОПЫ. Психофизический практикум. Вторник, суббота с 18:00 до 20:00", я осторожно заглянула внутрь. Пыльный класс строительного техникума был явно велик для разношерстной компании из семи человек. Мало кому в здравом уме захочется в конце июля тащиться по раскаленному Севастополю на поиски смысла жизни.
Ко мне повернулись унылые рожи хронических неудачников. Две цистерноподобных тетко-бабки со свекольными губами, кадыкастый сутулый очкарик в застиранной рубашке, девушка-скелет с перемазанными чернилами пальцами и два молодых человека гегемонической наружности, из породы "ищущих" - уже поняли, что "пролетарий" происходит от "пролетать", но что-то реально в своей жизни уже вряд ли изменят.
- Заходите, милочка! - покровительственно сказала одетая в черное лекторша, типаж из телеспектакля "Ханума", совсем не похожая на иностранку. - Садитесь, где хотите, только прежде ответьте: девяносто процентов счастья - это много или мало?
Я поставила сумочку на ближайшую парту. Все выжидательно смотрели на меня. Лучше было бы просто повернуться и уйти, сказав, что ошиблась дверью, но вместо этого я ответила:
- На десять процентов меньше, чем хотелось бы.
Марк любил возить меня в Балаклаву, а Пашка - в Учкуевку или в горы. Зная о существовании друг друга, они даже географически пытались вытянуть меня из чужой зоны влияния.
Марк - эстет. Выгуливая меня по кукольным набережным приютившегося под горой городка, он рассказывал совершенно случайные вещи, например, о программировании. Абстрактные процедуры и функции оживали шестеренками и винтиками, шлагбаумами и паровозами, замками и ключами. Марк не пытался привлечь меня и этим был привлекателен. Я выпивала молочный коктейль, Марк - чашечку кофе по-восточному, мы ждали, когда в сумерках зажгут фонари и смотрели на засыпающее море.
Если выйду за него, думала я, то будем жить счастливо. Переберемся в Москву или в Киев, он устроится в крупную фирму ваять скрипты. Я, со своим южным экономическим, приткнусь куда-нибудь менеджером. Марк будет расти, а я - гордиться им.
Бабушки станут наведываться пасти наследника, мы обрастем новыми знакомыми, зимой научимся кататься на лыжах, а перед Новым годом будем выпытывать у ребятенка, что ему хочется получить от Деда Мороза.
Если только в один прекрасный день у Марка не пропадет ко мне интерес, как к уже написанной и отлаженной программе, которой место на винте в архивной папке, и только. И тогда… Я запрещала себе думать дальше.
Пашка - золотые руки. Смешил меня до икоты миллионом анекдотов, байками и прибаутками на любой случай жизни. Любая прогулка оборачивалась купанием, шашлыком и гитарой. Пашка был легок на подъем, ловил мое настроение, наивно стремился понравиться, разве что не говорил напрямую: "Посмотри, я хороший!"
На его "Таврии"-мутанте, не по-детски урчащей старым мерседесовским мотором, мы часто забирались в какие-то богом забытые места, он это называл "сафарями". Иногда вдвоем, а иногда на заднее сиденье и в багажник набивалось еще пять-шесть Пашкиных друзей. Они относились ко мне нарочито уважительно, как к его настоящей даме сердца.
Если вот прямо сейчас не уберу его лапу со своего бедра, прикидывала я, то уже к зиме окажемся в ЗАГСе. Переедем к нему на Северную сторону, в институт придется на катере, но это ерунда. Родители его в городе только летом, когда родное село стонет от приезже-туристского нашествия, тесно не будет.
В мастерских он на хлеб с маслом заработает, в порт уже второй год зовут. А я рожу двух мальчишек-погодков. Пашка их научит своим премудростям, не перестирать мне промасленную одежду! Наверное, нам будет весело вместе.
Если только случайные заработки и отсутствие перспективы с годами не угасят в нем чувство юмора. Если водка да горилка не станут суррогатом веселья. Если однажды я не вздрогну от омерзения, глядя на опухшего полуграмотного мужичка, растерявшего юношеское обаяние и не приобретшего ничего взамен… Стоп, фантазия!
И я продолжала ни к чему не обязывающие встречи и со сказочником Марком, и с балагуром Пашкой - до Выбора тропы.
Психологией я увлекалась лет с тринадцати, после школы чуть в Москву на психфак не рванула. Дилетантских знаний хватало, чтобы ко всяким "практикумам" относиться пренебрежительно - примитивные рецепты новоявленных мессий просчитывались, как задачки на мат в один ход. В словах усатой армянки я не увидела ни подвоха, ни смысла. И это настораживало.
Как у анонимных алкоголиков, в какой-то момент всем пришлось поделиться личными проблемками. Мойра попросила не грузить остальных чем-то слишком серьезным, а вспомнить обычные неурядицы, "заусенцы судьбы".
Очкарику досаждала соседская псина, которую держали на слишком длинной цепи. Одной тетке хотелось, чтобы вьетнамцы напротив пореже жарили селедку. Другой - чтобы муж сменил одеколон. Гегемонята блеяли про заморочки на производстве. Сестра девицы-скелета злоупотребляла "Раммштайном".
Сама я рассказала про учебники. Не сдала в конце семестра - оставила у подруги в пляжной сумке. Та их, не глядя, увезла в Запорожье. Потом позвонила, пообещала привезти к началу семестра, но наша Церберша из библиотеки уже неделю названивала мне домой. Трижды ей объясняла - как об стенку горох!
Мойра дотошно выпытывала детали, уточняя подробности. К концу нудного часа я едва не уснула.
- А теперь - смотрим на шар! - торжественно объявила наша импортная ворожея, водрузив на парту мутное стеклянное убожество, драмкружковую бутафорию. - Что кривитесь, милочка? - Мойра мгновенно перехватила мой взгляд. - Вам красивости нужны или результат? Можно и без шара - если в тишине, и чтоб перед глазами пейзаж красивый. Без людей и машин. Горы, скалы, озера. А тут - извольте в шарик смотреть. Понятно?
Все вразнобой угукнули.
- Итак, теорию подкрепит практика. Осознайте хотя бы на секунду, что весь-весь мир находится у вас в мозгу. И чтобы что-то в мире изменить, каждому достаточно договориться с самим собой. Вы идете по тропинке в лесу. Под ногами - камень или ветка. Вы ставите ногу чуть в сторону и проходите мимо. Всё. Чтобы обойти преграду в своей голове, ни в коем случае не пытайтесь представить, что именно должно произойти, вы же не анализируете движения своих ног. Думайте о мешающем вам объекте, держите его в поле мысли…
Ну, и так далее. Мойру опять понесло. Я прилежно уставилась, выпучив глаза, в тусклую стекляшку и расслабила взгляд. Ключевая фраза - проста до анекдотичности. "Раз!" - на вдохе мысленно приподняться, занести условный башмак над воображаемой преградой. "Два!" - опустить ногу рядом, минуя препятствие. "Три!" - другой ногой окончательно перешагнуть то, что мешало пути. Вот такая ересь. Двадцать первый век, однако.
- Голимый бред, - уважительно сказал Марк. - Даже с точки зрения банальной логики. Если весь мир у тебя в голове, включая меня, кстати, то что тогда у меня в голове? Или ты избранная? Почему ты? Почему одна?
- Что ты набрасываешься? - вдруг обиделась я. - Будто я тебя в чем-то убедить хочу!
- А что, нет? - он подозвал официанта и расплатился без сдачи. Мы поднялись и выбрались из хаоса столиков на набережную. - Что там с Цербершей?
- Да ничего! Наверно, и сейчас трезвонит. У нас за неуплату межгорода телефон отключили. Маман сказала, до осени ее мобильником обойдемся.
- Ну, цыплёнка, тебя и накрыло! - хохотнул Пашка, толкая мой матрас на глубину. - Такую пургу еще и в блокнотик не лень записывать!
- Блокнотики - для простаков! А у меня - диктофон в плеере, - парировала я. - Чтобы не запутаться, что было, а чего не было.
- Да-а… И что тебя обуяло - шляться по всяким шараш-конторам? Мы же в субботу на водопады, забыла?
Я не ответила.
- Значит, забыла. - Пашка сделал страшное лицо и перевернул матрас.
- А где же все? - я удивленно оглядывала пустой класс.
- Что же это вы, милочка, вчера не пришли? Только начали заниматься и уже пропускаете!
- Почему вчера? - опешила я, даже шагнула назад за порог. Всё та же бумажка, с надорванным нижним уголком: "ВЫБОР ТРОПЫ. Психофизический практикум. Вторник, пятница с 18:00 до 20:00".
- Перепутали? Бывает, - Мойра грузно поднялась из-за учительского стола. - Может, и к лучшему.
Я села за ту же парту, что и во вторник. Мойра придвинула низкий школьный стульчик, примостилась напротив меня. Под ее взглядом мне стало неудобно.
- Не веришь, - сказала армянка. - Ну и не надо. У меня ж не секта какая.
- Как так?
- А запросто. Неверие - один из камней на тропе. Просто обойди его.
- Не понимаю.
- И не нужно. Вообрази. Дай-ка руки!
Мойра взяла меня за пальцы. Как Пашка, когда волны идут. Баба сеяла горох…
- Вместо шара смотри в глаза, никакой разницы. Давай, покажи.
Глаза армянки были то ли карими, то ли темно-серыми. Я собрала в один ком свой скептицизм, склонность к рациональному, материалистическое воспитание, наследственный атеизм. Получилось знатное препятствие, шире тропы. От пальцев Мойры шло сухое тепло. Я едва не рассмеялась - шабаш ведьм в строительном техникуме!..
- Раз, - несмело, но четко выговорила я, поворачиваясь к препятствию чуть боком и вытягивая носок на самую кромку тропинки. Мойра держала крепко.
- Два, - шагнула, как могла далеко, проелозив животом и грудью по рыхлой поверхности кома. Глаза Мойры - два колодца, на дне танцует отражение, только чего - не поймешь.
- Три, - подтянула отставшую ногу, пошатнулась, но устойчиво встала на тропу.
Мойра разжала пальцы.
- А теперь, детка, мне пора тебе рассказать, что тропа совсем не одна…
Вынырнула, поправила волосы, по камням на берег, к полотенцу.
- Здравстуйте, сударыня!
- Здорово, цыплёнка!
Вот так они и встретились - два темных силуэта на фоне полуденного неба. Один тянет руку, чтобы помочь вылезти из воды, другой замер, руки-в-боки, явно не в настроении.
Уселись рядом и объяснили: надоело им присутствие друг друга и мое виляние. Проще говоря, "так себя не ведут" и "пора определяться".
- Мальчики, отвезите меня на Фиолент, а? Мне надо немножко подумать.
Дорога прошла в недружелюбной тишине. Марк почему-то не уступил мне переднее сиденье. Разглядывала их обиженные затылки и щеки. Пашка рулил нервно, мутанта бросало на поворотах.
Припарковались на обочине, под раскидистым деревом.
- Только не ходите за мной, ладно?
Я прошла в горку пятьдесят шагов, подобралась к краю обрыва, села, свесив ноги. Волны Понта Эвксинского мультяшно ползли далеко внизу, дробясь о рыжие скалы. Ополоумевшие от жары кузнечики стрекотали очередями.
Девяносто процентов счастья - это много или мало? Я украдкой обернулась. Мои девяностопроцентные… Марк угрюмо курил, Пашка безучастно сидел на капоте.
Мне было тошно. Редкие и тихие колокольчики совести сейчас звучали жгучим набатом: "Как Тебе Не Стыдно, Бесчувственная Девка?!"
Хотя я же не делала ничего плохого. Так хотелось, чтобы все это как-то безболезненно разрешилось! Я сидела, и сидела, и сидела, не смея обернуться. Сотни волн укатились в прошлое, а я поняла лишь одно: что еще не готова отдать предпочтение кому-то одному.
- Раз, два, три, - понарошку прошептала я, щурясь от солнечных бликов, и оставила за спиной, как учила Мойра, невыносимую и нелепую сцену объяснения. Ах, добрая американская тетечка, если бы все было так просто!
В конечном итоге, Пашка и Марк уехали, так и не осмелившись подойти ко мне. Я даже не слышала, как заводилась машина.
Тревога начала нарастать не на следующий, и даже не на третий день. Ребят не было ни в институте, ни на Графской пристани, ни в Херсонесе на пляже, ни в кафе у Рафика, где мне всегда доставался бесплатный лимонад. Спросить не у кого - с факультета народ разъехался по домам, Рафик уплыл в Турцию, а моя эксцентричная маман очаровательно наморщила лоб в попытке вспомнить, о ком идет речь. Продемонстрировав глубокую осведомленность в личной жизни единственной дочери.
Я отправилась к Пашке мириться. Пусть только скажет: "Привет, цыплёнка!", и я дам честное чье-нибудь, что больше не пропущу ни одной поездки к водопадам. Тяжелая дверь оказалась закрыта на оба замка, и эхо звонка долго гуляло по пустой квартире.
Где живет Марк, я точно не знала и укатила в Балаклаву, где, разумеется, никого не нашла. Официант, принесший нам за последние полгода бессчетное количество чашек кофе и коктейлей, на вопрос о моем молодом человеке поднял брови домиком и уточнил: "Извините, а я должен вас знать?"
На обратном пути в микроавтобусе надрывалась Глюкоза: "Айн, цвай, драй! Шике-шике швайне!"
Вот такие раз-два-три, подумала я. Девяносто процентов - это больше, чем много. Когда есть, с чем сравнить. Хотелось во всем обвинить Мойру. Тысячи тропинок в густом лесу! Надоест одна - иди по другой!
Я собрала в одну кучу Мойру, стеклянный шар, заблудших овечек из пыльного класса, превратила все это в пузырящуюся зловонную лужу и - раз-два-три! - лихо перепрыгнула ее, приземлившись на тропу обеими ногами, как в сектор прыжков в длину.
- Да, Нина, да, понятно… Может, правда, от солнца. Ведь жарится на пляже - не оттащишь… - Маман с кем-то трепалась по мобильнику. Лучше бы за городской заплатила. - Нет, Нинусь, только это. Все спрашивает, а у нее ни в группе, ни среди ухажеров ни Марков ни Паш отродясь не было, вот что…
Меня как обухом. Нина - мамина тетка, психиатр из Ялты. Ненаглядная мамочка решила дочке мозги проверить? Так…
Как вошла в квартиру, так и вышла. Денег в кармане - пшик, да и не надо.
Влетела в сумрачный холл строительного техникума, рванулась к лестнице.
- Куда?! - бдительная старуха-вахтерша в синем халате выскочила наперерез. - Вам куда, девушка?
- Здравствуйте, - я пару секунд жадно хватала воздух. - На семинар… Ну, к американке, на "Выбор тропы".
Вахтерша с прищуром посмотрела сквозь пуленепробиваемые очки:
- Вы, деточка, путаете. У нас тут учреждение государственное, в аренду не сдаем, чужих не пускаем. Какие уж американцы! Вам, наверное, в пищевой надо, у них там еще тот бардак…
В диктофоне на исходе свободная память. Он был со мной все эти странные дни, мой единственный свидетель и собеседник. Я отчаялась что-то понять, и пришла на Фиолент, где камень, волны и ветер встречаются в одной точке и образуют время. Пашка, Марк, Мойра - только у меня в голове? Я выдумала их - или весь остальной мир тоже? Мне нужен тест. Проверка. Мостик, тропинка назад.
Нужно выбрать что-то большое, что не очень жалко. И то, что легко представить. Короче, остановилась на США. Большая звездно-полосатая тряпка мятым покрывалом упала поперек тропы.
Может, Вашингтона расстреляли за измену, а Британия распростерлась от Гибралтара до Аляски? Или индейские племена переступили через гордыню, и, объединившись, сбросили бледнолицых в море?
Я проберусь домой как мышка, буду девочкой-паинькой, лишь бы добраться до шкафа с энциклопедией и дождаться по телику выпуска новостей. А то и правда сойду с ума - и тетя Нина не поможет.
Но это потом. А сейчас - расслабить взгляд, чтобы пена прибоя превратилась в размытый туман, ни о чем не думать, кроме преграды на дороге, и аккуратно…
Раз…
Два…
Три.
Пошла муха на базар
…и купила…
К. Чуковский, "Муха-Цокотуха"
- Моё тело - Солнце, - говорит Тася, гордо подняв подбородок. - Моя правая рука - ультрафиолетовый шквал, а левая - северное сияние. Я умею постоять за себя.
Игры кончились. Я держу Тасю за талию, и она вроде бы не отстраняется, но прижать ее к себе почему-то не удается. Руки отставлены чуть назад, как крылья. В глазах плещется безумие.
Откуда ждать помощи? Мой самый родной человек вязнет в болезненных фантазиях, в миражах треклятого Рассвета. Как отвлечь ее от этого морока, что может простой художник? Здесь нужен спец, вменяемый психиатр - а бывают ли такие? - и никаких госпитализаций, не отдам!
- Что, Костенька, - презрительно цедит Тася. - Думаешь, рехнулась? Не веришь мне? И даже факты боишься сопоставить. Да?
Я мямлю что-то нечленораздельное. Когда человек не в себе, в дискуссиях нет толку. Она станет ловить меня на наживку здравого смысла, строить в цепочки доказательства своих уникальных способностей, пересказывать события в свете ее колдовского влияния на окружающий мир.
- Не веришь, - констатирует Тася, решительно выворачиваясь из кольца моих рук.
И уходит на кухню. Загромыхала посуда, защелкали чайники и тостеры, полилась вода.
- Опоздаешь на репетицию, - кричу ей вслед.
Хотя о репетициях Тася забывает уже три недели подряд. Балетки валяются в углу, небольшая спортивная сумка нараспашку пылится под вешалкой. С руководителем студии почему-то приходится общаться мне - и бессовестно врать о мелких и крупных тасиных болячках и авралах на работе.
Моя птица, моя Мушка уже почти совсем упорхнула от меня. Я перестал ее чувствовать и понимать. Игра, как яд, годами накапливалась в ее организме, мозге, душе. Точила основы реальности, будила бредовые сомнения, приносила странные сны. Я проклял тот день, когда сам - сам! - дал ей в руки первую колоду Рассвета.
Вместо сонного курьера из "Мира Карт" передо мной расположился солидный дядька в полосатом костюме и шелковом галстуке - господин Хотябов почтил личным присутствием. Лист за листом он просматривал контрольные распечатки заказа и изучал каждое изображение через толстую доисторическую лупу.
- Хорошо продается? - вежливо поинтересовался я, кивая на уже подписанные макеты.
- Такая-то красота?! - шутливо хмыкнул Хотябов и улыбнулся так по-свойски, будто знает меня с пеленок. - Отчего ж ей не продаваться? Дурачков хватает. Видите, мы к вам в типографию - как на работу.
Вот ведь заказище, подумал я. Уже седьмая колода коллекционных карт уходит в печать - и дизайн полностью на мне. И это не банальные пятьдесят четыре листа, где только лепи на старшие карты футболистов да голых баб, а остальное отрисовано сто лет назад.