* * *
В полуденном свете американское консульство выглядело надежной крепостью добра, окруженной рвом и кованой железной оградой. За оградой кто-то посадил садик (разумеется, все растения были местного происхождения - привозить земные растения в Экваторию запрещалось, хоть этот запрет и не очень строго соблюдался). Пепел не пощадил его, но крепкие красные цветы, получившие в грубоватой таксономии первых поселенцев название "сучкины губки", устояли под грузом пепла. Стебли их напоминали лакированные палочки для еды, а листья - викторианские стоячие воротники, из которых выглядывали клочкообразные соцветия.
У дверей консульства стоял охранник. Плакат на стене предупреждал посетителей о досмотре на предмет наличия оружия, портативной электроники, открытых емкостей и бутылок. Для Лизы эта процедура была не нова - до развода она часто бывала в офисе Брайана. Она помнила это здание еще с юности, с тех пор, когда они жили в Порту всей семьей. Каким надежным и неприступным оно тогда казалось, с его огромными белыми стенами и окнами, похожими на амбразуры!
Запросив у Брайана подтверждение на вход, охранник вручил Лизе разовый пропуск. Она поднялась лифтом на пятый этаж. Там, в сердцевине здания, находился облицованный плиткой коридор без окон - настоящий бюрократический лабиринт.
Брайан встретил ее здесь и провел в знакомый кабинет, на двери которого висела лаконичная табличка: "УГБ 507". Вот уже сколько лет он внешне почти не менялся - в свои "давно за тридцать" выглядел все так же моложаво и щеголевато. Одет, как всегда, с иголочки, на лице загар - по выходным он обязательно совершал прогулки по холмам, окружающим Порт. Он натянуто улыбнулся Лизе. Его поза и жесты выражали крайнее неудовольствие. Лиза взяла себя в руки и приготовилась выслушать очередную порцию нотаций.
Под началом Брайана работали трое сотрудников, но сейчас никого из них не было.
- Заходи, - сказал он, - присаживайся. Нам нужно кое о чем поговорить. Прости, но это важно, и чем скорее мы покончим с этим, тем лучше.
Он всегда старался выглядеть безукоризненно. Даже в самых неприятных ситуациях. Именно это больше всего и раздражало Лизу. Их брак не сложился с самого начала, но Лиза не смотрела на это как на жизненную катастрофу. Просто одна ошибка из многих (в части из которых ей было до сих нор стыдно признаться даже самой себе). Она никогда не понимала, на каком языке говорить с ним обо всем занимающем ее всерьез. Он посещал воскресные службы, верил всей душой в мораль и благопристойность и пытался всеми силами заслониться от сложности и чужести мира-после-Спина. Что неизменно выводило из себя Лизу. Она и так достаточно нагляделась на это в материнском доме. Ей хотелось другого. Того, что некогда так стремился передать ей отец во время долгих бесед на веранде звездными ночами: благоговейного или по меньшей мере открытого и мужественного отношения к Иному.
Брайан бывал порой очарователен. Ему хватало чуткости, и где-то глубоко в нем таилось живое, неподдельное сознание собственного предназначения. Но Лиза никак не могла смириться с его страхом перед реальностью мира, в котором они жили.
Она села на стул. Свой стул он поставил так близко, что они почти упирались коленями.
- Возможно, это не самая приятная беседа в нашей жизни. Но я забочусь о твоем же благе. Пойми это, пожалуйста, и выслушай меня.
* * *
Турк ехал на аэродром, размышляя о своем разговоре с Томасом. Он собирался осмотреть самолет и к вечеру отправиться домой. Его "Скайрекс" - небольшой двухмоторный винтовой самолетик - служил ему уже пятый год и теперь куда чаще нуждался в уходе и ремонте, чем раньше.
Недавно на нем меняли инжектор, и Турку хотелось самому проверить качество работы механиков. Он припарковался на своем обычном месте за грузовым складом и прошел к ангару по бетонированной площадке, от пепла и дожди больше походившей теперь на шерстяной ковер. Но дверь ангара оказалась запертой на висячий замок, а из-под щеколды торчала записка: "Турк, зайди ко мне. Майк".
С чем это было связано, не стоило и гадать. Турк задолжал Майку двухмесячную плату за ангар и техобслуживание. Но он был на дружеской ноге с Майком - по крайней мере обычно у них получалось договориться, - поэтому вошел в офис владельца, репетируя про себя привычные извинения. Это был своего рода ритуальный танец: требование явиться, оправдания и символическое погашение долгов (хотя сейчас у Турка не было даже "символических" средств), очередная отсрочка. Правда, вот до замков дело пока что не доходило.
Старина Майк взглянул на него из-за стола с видом глубокого сожаления.
- По поводу твоего ангара, - сказал он сходу, - мне жаль, но у меня не остается выбора. Дела нужно вести по деловому.
- Это все из-за пепла, - ответил Турк. - Мне пришлось отменить пару рейсов. Иначе бы я вам уже все заплатил.
- Охотно верю и не стану отрицать. Но, если посмотреть шире, что меняет пара рейсов? Сам посуди. Здесь таких аэродромов полным-полно. Конкуренты не дремлют. В старые добрые времена можно было смотреть на все сквозь пальцы и ни с кого особо не спрашивать. Авиаторы вроде тебя всегда что-то задалживают. Но теперь правила игры диктуют корпоративные перевозчики. Из-за них места в ангарах дорожают. Даже если б ты платил все вовремя, я бы все равно на тебе терял. С этим не поспоришь.
- Майк, если у меня не будет самолета, у меня не будет денег.
- Проблема не в том, будут ли они у тебя, а в том, что у меня из-за тебя их нет.
- А мне кажется, ваши дела идут неплохо…
- Мне нужно платить сотрудникам. К тому же сейчас правительство спустило кучу новых предписаний. Видел бы ты мой учет, не стал бы говорить, что у меня дела идут неплохо. Спроси у бухгалтера. Он тебе скажет нечто совсем другое.
Еще бы, подумал Турк, он же не дилетант - Майк Эраджи знал толк в своем деле. Он основал свой аэродром, еще когда к югу от Порт-Магеллана не было ничего, кроме нескольких стихийных поселков и рыбацких деревень. Лет пять назад само слово "учет" здесь звучало бы дико.
Тогда Турк и приобрел свой шестиместный "Скайрекс".
Он обошелся ему куда дороже, чем стоил в Старом Свете. До недавних пор самолет приносил ему хоть и скромный, но стабильный доход. За него Турк давно расплатился, зато был должен кругом за все остальное.
- Так что я должен сделать, чтобы я смог летать на своём самолете?
Эранджи приподнялся в кресле, отводя глаза.
- Приходи завтра, поговорим. В случае чего, покупателя найдем - за этим дело не станет.
- Кого?..
- Покупателя. Ты что, сам не понимаешь? У меня есть кое-какие знакомые, которым это будет интересно. Про-дашь самолет - расплатишься с долгами, начнешь все сначала. В жизни так бывает. Не ты первый, и не ты последний.
- Это смотря в чьей жизни! - возмутился Турк.
- Погоди, не кипятись. В данном случае наши интересы совпадают. Я помогу тебе продать его максимально выгодно. То есть, если у тебя другого выхода не будет. Турк, гм же давно говорил, что хочешь устроиться на какое-нибудь экспедиционное судно, посмотреть новые края… Может, сейчас самое время? Ты не думал об этом?
- Спасибо за заботу, Майк.
- Обдумай это хорошенько, вот что я хочу сказать. И приходи завтра утром.
- Я вам все заплачу.
- Заплатишь? Прекрасно. Приноси чек, и никаких проблем. И ступай-ка домой, приятель. Ты выглядишь неважно.
* * *
- Во-первых, - сказал Брайан, - ты опять встречаешься с Турком Файндли.
- Какого черта?.. - тотчас ответила Лиза.
- Послушай меня, пожалуйста. Не перебивай… Ты что, поручил кому-то за мной следить.
- Лиза, я этого не смог бы, даже если захотел.
- Тогда откуда ты это знаешь?
Брайан вздохнул. Его поджатые губы и потупленные глаза словно говорили: "Мне все это так же неприятно, как тебе".
- Лиза, здесь замешаны люди посерьезнее нас с тобой.
Она уже злилась не на шутку и готова была разозлиться еще больше. Она до сих пор чувствовала себя виноватой перед Брайаном, а ничто так не гасит чувство вины, как праведный гнев.
- Какие еще люди?
- Я только напомню тебе, с твоего позволения, о глобальных проблемах, которыми мы занимаемся. Человеческий геном - это святое, неприкосновенное. Сейчас ему угрожает очень и очень многое. Вся эта индустрия клонирования, марсианские технологии… Речь сегодня идет о выживании человечества как вида. И во всех правительствах мира есть люди, очень серьезно озабоченные этими вопросами.
Его кредо. Точно то же, вспомнилось Лизе, он когда-то излагал ее матери.
- Какое отношение это имеет ко мне? (И к Турку, если на то пошло, прибавила она мысленно.)
- Ты приносила мне один старый снимок с вечеринки у твоего отца. Я пропустил его через программу распознавания.
- Ты сам предложил мне это сделать.
Д- а, это была моя инициатива. И нашлась еще съемка с камеры наблюдения в порту. А подобные запросы вызывают некоторое беспокойство. Эти снимки привлекли внимание кое-кого на самом верху. Несколько дней назад к нам приезжали из Вашингтона…
- Из УГБ?
- Да, из УГБ, причем из самого высшего руководства. Люди, которые занимаются вещами куда более серьезными, чем мы здесь. От них до нас - все равно что от Экватории до Марса. Они очень интересуются этой женщиной. До такой степени, что не поленились пожаловать ко мне из Джакарты.
Лиза откинулась на спинку стула и попыталась все это осмыслить.
- Когда отец исчез, мать показывала УГБ все фотографии. И это не вызвало тогда ни у кого беспокойства.
- Это было десять лет назад. С тех пор могло кое-что измениться, появиться новая информация. То же самое лицо, но в другом контексте. Больше я пока ничего не могу сказать.
- А можно мне поговорить с этими людьми? Если они знают, кто такая Сьюлин Муа…
- Лиза, они тебе ничего не помогут узнать об отце.
- Почему ты так уверен?
- Потому что это люди не того масштаба - по-настоящему важные. Я и так сделал все, чтобы избавить тебя от разговора с ними.
- Но ты рассказал им обо мне?
- Да, рассказал все, что о тебе знаю. Потому что иначе они бы подумали, что ты причастна к… предмету их расследования. Они бы только зря потратили время, если бы стали расспрашивать тебя лично. А у тебя могли возникнуть крупные неприятности. Лиза, поверь мне, тебе лучше забыть об этой женщине.
- За мной следят. Да? Ты это хотел сказать? Кто-то следил за мной и видел меня с Турком?
Он поморщился, как всегда, когда она называла Турка по имени, но кивнул.
- Господи, Брайан!
Он развел руками, как бы говоря: "Я тут ничего не могу поделать".
- Могу сказать одно. Когда я смотрю на все это со стороны - на отношения, которые связывают нас, и на то, какими бы мне хотелось их видеть, - я спрашиваю себя: что на самом деле для тебя лучше? Мой тебе совет: оставь это дело. И перестань всех расспрашивать. Может, тебе даже стоило бы подумать о возвращении в Калифорнию.
- Я не собираюсь возвращаться.
- Я говорю - подумать. Больше я пока ничего не могу сделать, чтобы оградить тебя от неприятностей.
- А я просила у тебя защиты?..
- Давай поговорим об этом в другой раз, когда ты получше все обдумаешь.
- А может, не стоит?
- И еще мне бы хотелось поговорить с тобой о Турке Файндли и о вашей связи…
"О нашей связи. Бедняжка Брайан. Даже когда ревнует - и то не может назвать вещи своими именами, отделаться от своего "протокольного" языка. Наша связь…"
Какую линию защиты ей лучше избрать? "Турк пригласил меня на ужин, а потом стал падать этот пепел. Разумеется, он ночевал у меня, а что ему было делать - в машине оставаться? Нас связывают исключительно дружеские отношения…" Или лучше - прямо? "Я спала с ним, потому что он не такой трус, не помешан на чистоте ногтей и не работает в вашем гребаном УГБ?"
Внутри у нее все кипело. Она уже ни капли не чувствовала себя перед ним виноватой.
Брайан, к моей жизни ты больше не имеешь никакого отношения. Поэтому не лезь в нее, - сказала она, поднялась и вышла вон.
* * *
Турк отправился домой что-нибудь перекусить - в таком настроении ему не хотелось возиться с ужином. Он жил неподалеку от аэродрома в двухкомнатном бунгало, стоящем среди таких же развалюх на обрывистом берегу, возвышавшемся над морем. Когда-нибудь эта земля, возможно, станет лакомым куском недвижимости. А сейчас здесь совершенно не было никаких коммуникаций. Туалет представлял собой просто выгребную яму, электричество вырабатывали солнечные батареи и генератор, стоявший во дворе под навесом. Каждое лето Турк латал крышу, но зимой она начинала течь в других местах.
В предгорьях на западе садилось солнце. На востоке море окрасилось в чернильно-синий цвет. На севере виднелось несколько рыбацких лодок, возвращавшихся в бухту. Было свежо, вечерний бриз сдувал и уносил стойкий запах пепла.
Пепел лежал волнами вокруг фундамента. Крыша вроде бы выдержала его вес. Жилище Турка уцелело. Но вот еды у него оставалось кот наплакал. Он и забыл, что дома почти ничего нет. Надо было либо ехать за продуктами, либо довольствоваться консервированной фасолью. На ужин в кафе денег у него все равно не было.
"Прощай мой самолет", - думал он. Хотя рано горевать - ему просто запретили летать, а самолет пока никто не отнимал. Но на счету у Турка не было суммы, которая могла бы успокоить Эранджи. С тех пор как он вышел от Майка, у него все время вертелась в голове эта короткая мантра: "Прощай, мой самолет…"
Ему хотелось поговорить с Лизой. Но не хотелось взваливать на нее свои проблемы. Он был далек от мысли, что завоевал доверие Лизы раз и навсегда. Она стала для него нежданным подарком судьбы, а судьбе Турк не очень доверял. Слишком часто она его обманывала.
Кукурузные хлопья, кофе, пиво…
Он попытался позвонить Томасу. Может, у него не слишком хорошо получилось объяснить, чего он от него хочет? Единственное, чем он мог помочь Лизе, это узнать, почему ее отец стал Четвертым (а Турк полагал, что именно так и случилось). И единственным, кто мог помочь узнать это - или хотя бы что-то прояснить, - был Томас. И еще ибу Диана, медсестра-Четвертая из деревни минангкабау на севере - если повезет, и ему удастся устроить встречу с ней.
Но Томас не отвечал. Сигнала голосовой почты тоже не было. Турку это показалось очень странным: Томас всегда носил с собой трубку. Телефон был, наверное, самым ценным его достоянием.
Турк сидел в нерешительности и думал, чем бы заняться дальше. Подсчитать, что ли, все, что осталось на карточках? Вдруг все-таки получится договориться с Майком? Или поехать снова в город и, может, навестить Лизу, если он ей еще не надоел, - заодно и проведать Томаса по дороге? Хотя лучше было бы, конечно, остаться дома, и заняться чем-нибудь полезным.
Да только никаких важных дел дома у него не нашлось.
Он погасил свет и вышел из дому.